Обнять весну. Часть 2. Юность, вера и искушение

Беседа с семьей Христопулос из Янины

(Вопрос переводят Георгию, и он что-то тихо говорит отцу).

Димитрий: Георгий говорит, что когда он проявляет свою веру, его одновременно и принимают, и нет. Полностью не принимают.

Алики: Однажды он приходит из школы и спрашивает меня: «А ты точно знаешь, что есть Бог?» Я говорю: «Почему ты об этом спрашиваешь?» — «Ну, потому что в школе ребята в Бога как-то не очень верят». Мне пришлось отвечать на этот вопрос — так глубоко, как он мог понять. К сожалению, многие в Греции сейчас далеки от Церкви.

— Как вы думаете, почему в стране, которая исповедует Православие чуть ли не дольше, чем любая другая страна в мире, люди теряют веру? Греки пронесли свою веру сквозь пять столетий турецкого ига. К примеру, здесь, в Янине, турецкое правление закончилось менее ста лет назад.

Алики: Я считаю, что когда Греция стала открытой страной, сюда вместе с чужой культурой, со средствами массовой информации пришел материализм. Люди забыли обо всем. Их волнует только, как купить вторую машину и самую лучшую марку телевизора, в общем, многие стали материалистами.

— Может быть, это естественная реакция после всех ужасов, что довелось пережить Греции за последние сто лет — две мировые войны, страшная гражданская война, военная диктатура, нестабильная власть?

Алики: Нет, просто когда у людей все есть, они забывают, Кто им все это дал. В бедности или болезни человек ищет помощи у Бога, а когда жизнь налаживается, становится легко, тогда все усилия направляются только на удовлетворение своих желаний, мол, «у моего ребенка должна быть обувь самой лучшей фирмы, не хуже, чем у других». Если так происходит — значит, мы забыли Бога.

— Кто сейчас в Греции остается верующим и регулярно ходит в Церковь?

Димитрий: Одно дело — верующий человек, и совсем другое — церковный. Думаю, в глубине души верит большинство греков, но тех, кто постоянно ходит в храм, участвует в таинствах, немного. Многие верующие ограничиваются тем, что просто крестятся, проходя мимо храма, а внутрь не заходят.

— Да, я наблюдала такую картину даже в Афинах. Когда автобус или поезд проезжает мимо храма, половина пассажиров осеняет себя крестным знамением.

Димитрий: Это отразится на следующих поколениях. Сейчас люди в храм не заходят, а потом и креститься, проходя мимо, перестанут. Правительство не хочет менять ситуацию, даже планирует отделить Церковь от государства. А некоторые поддерживают эти планы: «Почему бы, собственно, и нет?»

Фотини: Мне кажется, на нас, греков, сильно повлияла современная жизнь. У людей создается впечатление, будто Православие принадлежит прошлому. Пробуют что-то другое — буддизм, йогу… Им интересно только все новое.

Еще я хочу вернуться назад и ответить на Ваш вопрос о том, как к нам относятся в школе. Знаете, обычно относятся с уважением. Иногда мои друзья начнут при мне сквернословить, а потом опомнятся и извинятся: «Извини, что так сказал», потому что чувствуют, как мне это неприятно. Но каждый живет по своим убеждениям, и я ничего не имею против чужих взглядов.

Марианна: Все зависит от конкретной школы и тех, с кем приходится общаться. Иногда на них влияет наша вера, но они пока не хотят этого признавать. И все-таки у них в мыслях что-то остается и однажды может дать ростки. Я согласна с Фотини — в основном люди уважают меня за веру и в моем присутствии каких-то вещей не говорят и не делают.

Димитрий: Но не стоит забывать и об искушениях, с которыми вам пришлось столкнуться в школе. Бывало, даже учителя их за веру высмеивали, да и ребята тоже. Слава Богу, что наших детей это не отвратило от Церкви, а наоборот, только закалило.

Фотини: Ну да, давление, конечно, чувствуется. В лицо тебе чаще всего ничего не скажут, но ощущаю я это давление очень сильно. Ну и что, приходится его преодолевать.

Марианна: Даже когда приходилось трудно, я гордилась тем, что у меня проблемы из-за веры. Я знала, что борюсь за то, что мне дорого.

Алики: Поэтому важно, чтобы мама, пока она готовит, убирается или моет посуду, молилась: «Господи, помоги им идти Твоим путем», потому что она не знает, что с ее детьми происходит в эту минуту. Я дома, а ребенок в школе. Я не могу в трудной ситуации посоветовать ему: «Защищайся вот так, ответь так-то». Господь говорит ему, что делать.

Фотини: В Греции есть пословица: «Одна ласточка не приносит весны»; но ведь даже одна ласточка напоминает нам о весне.

Димитрий: Эта поговорка возникла потому, что ласточки возвращаются в наши края весной. Увидев хотя бы одну ласточку, мы понимаем, что скоро весна.

Фотини: Так и мы — мы не можем принести религию в школу, но стараемся, чтобы наше присутствие напоминало о её существовании.

— Марианна, Фотини, вы говорили, что в школе на вас оказывали давление. В чем это выражалось, и как вы с этим справлялись?

Марианна: Например, когда я была еще в начальной школе, наш учитель знал, что я верю в Бога, и пытался с этим бороться. Отделял меня от всего класса. Говорил, например: «Сейчас мы поговорим о шелке, ткани, из которой шьют платья для невест. Марианна, к тебе это, конечно, не относится. Я говорю это всем, кроме тебя…» Говорил он с издёвкой, имея в виду, что «она будет монахиней, и потому ей это ни к чему».

Димитрий: Много всего такого было. Учитель постоянно старался отделить ее от всего класса и даже унизить. И дети из-за него тоже начинали смотреть на нее другими глазами.

Марианна: Как-то, еще в начальной школе, мы сдавали письменный экзамен. У меня тревожный характер, я нервничала, и мама мне посоветовала в то утро: «Пойдешь на экзамен — возьми с собой иконку, положи на парту. Смотри на лик Богородицы, и тебе не будет так страшно». На экзамене учитель решил, что мне нужно передвинуться вместе с партой в другое место и сказал при всех: «Встань, возьми свою картинку с Девой Марией и передвинься вон туда». В его голосе обычно звучал такой сарказм, что ты чувствовал себя ничтожеством, пустым местом.

— А ты что делала?

Марианна: Когда была помладше, ничего не могла сделать, просто не обращала внимания. А в средней школе уже было легче этому противостоять, я стала старше. Однажды, например, нам задали сочинение о Рождестве, и я написала, что мир стал бы лучше, если бы у всех нас в сердце был Христос. Учитель прочел это, повернулся ко мне и, почти крича, спросил: «Если я заключу в своем сердце Христа, как, интересно, Он принесет мир всему миру?» Ну, тут я за себя постояла, рассказала, во что верю. Вряд ли мне удалось кого-то убедить, но я сделала то, что должна была сделать.

— А как насчет ваших местных православных братств? Вас привлекает то, что они делают? Ведь они, кажется, ориентированы на семью?

Марианна: К ним сейчас мало народу ходит, — они впали в крайность. Это пример для нас. Они сосредоточили все свое внимание на внешнем, а не на внутреннем.

Димитрий: Когда туда приходишь, тебе стараются внушить, будто ты один из «избранных», а остальные — просто толпа грешников. Одно из этих братств держит в Янине клубы, устраивает собрания для православной молодежи, но мы от них отошли, потому что они упорно стремятся управлять внутренней жизнью детей в обход родителей, будто мать и отец уже и не играют никакой роли. Радея о катехизации детей, они заставляют несмышлёнышей доверять себе (катехизаторам) больше, чем «невежественным» родителям.

Такой подход в корне неверен, потому что даже в нерелигиозной семье любовь между ребенком и матерью никто и ничто не может заменить, что бы вы ни хотели ему дать. Ребенок подрастет и поймет, что мама ошибалась, не веруя в Бога, но если сейчас, в столь нежном возрасте разорвать узы, связывающие дитя с родителями, кто возьмет на себя ответственность за этого ребенка? Катехизатор? Нет, конечно. Для него это дитя — лишь объект для передачи своих богословских взглядов. При этом дети, сами того не сознавая, теряют доверие к родителям, что часто ведет к ужасным последствиям. Эти братства напоминают мне протестантские ложи или тайные общества.

Марианна: Нужно быть осторожным, ведь агрессивное отношение к людям возникает легко. Наш духовник говорит, что к ближним надо подходить с осмотрительностью, а крайности до добра не доводят. И, наоборот, следуя царским путем, соблюдая золотую середину, нам, может быть, удастся убедить других и самим быть уверенными, что мы движемся в верном направлении.

— Девочки, а как вы решаете чисто внешние, практические проблемы — например, с одеждой?

Марианна: В школу надеваем брюки, как все. Может, правильнее было бы и там носить юбки, но нас и так считают непохожим на других, и отделяться от всех еще больше не хочется. Наш духовный отец сказал так: «Юбки — не самое главное. Если все ходят в брюках, можете и вы в них ходить. Не надо демонстрировать свою веру». К тому же, я не уверена, что я настолько сильна, чтобы пойти против всего и всех. И сейчас нам трудно, а уж если мы наденем юбки или платья, то окажемся и вовсе отрезаны от школьной жизни. Конечно, в храм и в монастырь мы приходим в юбках.

— Варвара, а ты что скажешь?

Варвара: Часто домой из школы я иду с другими ребятами, и если кто-то хочет сказать что-нибудь плохое, его одергивают: «не будем сейчас об этом говорить, у нас здесь хорошая девочка». С ними иногда трудно разговаривать, — они понимают, что у меня не такие взгляды, как у них. И даже если они умом знают, когда поступают плохо, все равно не хотят верить, что это и правда плохо.

Марианна: Тяжелее всего то, что мы чувствуем себя в изоляции.

— Хорошо, что в такой ситуации вы, дети, не одни, у вас есть сестры, брат.

Марианна: Да, это милость Божия, ведь мы так стараемся в школе быть самими собой. И все-таки социальная изоляция — вещь тяжелая, особенно в юности, когда так нужны друзья, а найти их — настоящих друзей, понимающих тебя, разделяющих твой образ мыслей, — очень трудно.

Димитрий: В целом мы как семья находимся в условиях некоторой изоляции, потому что порой и друзья семьи, узнав нас поближе, как-то сами собой отпадают, не желая разделять с нами то, что для нас важно. Если у меня появляется друг, и со временем мы, познакомившись поближе, не можем говорить с ним о внутренней жизни, о душе, у нас остается мало тем для разговора. Не вести же всю жизнь легкую светскую беседу.

Фотини: Мне было грустно оттого, что у нас нет друзей, я даже жаловалась Марианне, что в школе таких, как я, нет. Потом одна монахиня в монастыре мне сказала: «Молись Богу, и Он пошлет тебе друга». И я поняла, что близкие друзья у меня есть, и не беда, что они живут далеко от нас. Может быть, Богу угодно, чтобы я жила так и становилась от этого сильнее. Вокруг меня много людей, но они мне не близки.

Алики: А у меня лично не таких чувств. Дом наш всегда открыт для всех, и верующих, и неверующих. Мы стараемся не забывать, какими были сами до прихода в Церковь. Тогда кто-то тоже открывал для нас двери своего дома. Нужно, чтобы наши гости хорошо себя у нас чувствовали. Не имеет значения, что они не посещают по воскресеньям храм, как мы. Они, может быть, лучше нас, хотя не ходят в Церковь. Отношения развиваются постепенно, и узнав нас поближе, они могут и не согласиться с тем, что мы говорим, и перестать к нам ходить, — это их выбор. По крайней мере, они знают, что их здесь всегда ждут. Но мы таковы, каковы есть, и другими быть не можем.

Димитрий: Конечно, говоря о друзьях, мы с детьми имеем в виду людей, с которыми можно поделиться сокровенным. А просто знакомых у нас множество, и терпение с ними проявлять мы умеем, очень осторожно подходим к обсуждению вопросов веры. Часто это дает хороший результат, — люди уважают тебя за то, что сам ты веруешь, а заговорить о религии не торопишься, пока не почувствуешь, что они сами этого хотят.

Алики: Одна наша соседка, крещенная в детстве, как и все мы, пришла к нам после того, как мы сюда переехали, и обратила внимание, что у нас на кухне горит лампада. «Вы каждый день зажигаете лампаду?» — «Да, а у вас есть лампада?» Она ответила: «Нет. Есть стаканчик, иногда я зажигаю в нем фитиль». Я ей подарила на именины лампадку, а на следующие именины маленькое домашнее кадило. Только через четыре года после того, как мы впервые встретились, она зажгла у себя лампадку. С тех пор прошло уже десять лет, и теперь я, глядя отсюда на ее окно, часто вижу там маленький огонек. Было время, она готовила по средам и пятницам мясо, по четвергам — фасоль, а по субботам — рыбу. Однажды, когда прошло уже какое-то время с момента нашего знакомства, и она стала доверять мне, открыла мне свое сердце, я ей сказала: «Сегодня пятница, почему бы тебе не приготовить сегодня фасоль, а уж завтра мясо. Мы православные, и в нашей Церкви есть постные дни». «Хорошо», — говорит она. И с тех пор так и готовит. Лучше все потихоньку делать, не спешить. Если бы ко мне в свое время кто-нибудь подошел и сказал: «Алики, по средам и пятницам не следует есть мясо», я бы не послушала, стала бы делать наоборот. Тут нужна постепенность. Бог был так терпелив со мной. Как же я теперь буду нетерпелива с другими?

Димитрий: Не хочется, чтобы создалось впечатление, будто мы считаем себя лучше других, а всех остальных вокруг — грешниками. Мы хуже всех. Я просто хочу делиться с другими тем, что нашел сам, и могу это делать, только если люди желают это услышать.

Алики: Всегда нужно смотреть, верующие ли у них были родители, вообще, есть ли у них семья…

Димитрий: Да, надо оставлять ближним возможность сомневаться, ведь однажды они могут превзойти нас в вере. Они дети Божии, Он любит их, ждет их. Он не жесток с ними. И мы не должны к ним жестко относиться, что бы они нам ни делали. Никогда нельзя сравнивать себя с другими, это ошибка. Даже худший из них может оказаться как благоразумный разбойник, первым вошедший в Рай. И для нас не имеет такого уж большого значения, что они делают, пока сами мы близки ко Христу, и хоть немного молимся о них.

Алики: Мы должны сочувствовать людям. Может быть, в семье мать и отец вынуждены с утра до вечера работать, и у них нет времени спокойно поговорить о Боге, даже подумать о Нем или сходить в храм. А может, они не знают, как разговаривать об этом со своими детьми, ведь это тоже дар от Господа. И то, что я полдня нахожусь дома, и то, что я могу просто сесть и поговорить с детьми, — дар Бога мне.

Девочки у нас ходят в церковь, исповедуются, хорошо себя ведут, не сквернословят, — но ведь это все внешнее. А каковы отношения каждого из нас с Богом? Ты сам должен ответить себе на вопрос, какой ты. Если соседка скажет: «Ах, Вы такой хороший человек!» — это ее мнение. Для меня же самой все намного глубже. Суть не выражается лишь во внешнем поведении. Основной вопрос в том, каковы мои взаимоотношения с Богом. Эту мысль я и пытаюсь донести до моих девочек.

Варвара: Некоторые дети хотели бы, как и мы, быть верующими, но они боятся, что над ними будут смеяться. Им ото всех ребят отколоться страшно.

— Ты думаешь, в глубине души им хотелось бы верить?

Варвара: Да.

Марианна: Хочу добавить к разговору об изоляции: обычно не мы сами отделяемся от людей, а они от нас. Один священник нам сказал: «Вера не должна уводить вас от людей». Людей мы любим. Кроме того, «изоляция», наверное, не то слово. Просто у нас мало друзей, с которыми можно было бы свободно говорить о духовной жизни.

Алики: Я тоже сразу подумала, что изоляцией наше положение не назовешь. Ведь на день рождения Димитрия к нам пришло больше ста гостей. (У нас все время гости; не со всеми получается глубокая беседа, но всем им мы рады).

Димитрий: Да, изоляция неверное слово. Действительно, открыть душу человек может только близким друзьям, и нам надо было сразу об этом вспомнить.

Фотини: Если ты любишь Господа, должен любить и других людей. До этого года я чувствовала себя не такой, как все, а недавно стала смотреть на себя иначе. Я начала размышлять над изречением из Библии: «Будут первые последними и последние первыми». Потом я понаблюдала за одноклассниками и перестала считать себя лучше их — просто не пришло еще их время обратиться к вере. Может быть, это случится позже. И я стала больше за них молиться, — про себя, конечно. Мы общительные, и в этом смысле друзей у нас много.

— Марианна, Фотини, Варвара, что бы вы посоветовали подросткам, живущим в Европе и США, чьи семьи (и они сами) приняли Православие, но ни братьев, ни сестер, ни друзей, ни единомышленников у них нет? Как вы могли бы утешить и подбодрить их?

Варвара: Я бы им сказала, что нужно молиться, и Господь пошлет им верующего друга, который будет любить их. Господь никогда не оставляет человека одного.

Марианна: Хочу продолжить мысль сестры. У нас большая православная семья, но если у кого-то из молодых людей нет ни братьев, ни сестер, ни родителей, которые говорили бы с ними, как наши с нами, Бог к ним ближе, чем к нам, потому что они более непосредственно в нем нуждаются.

Фотини: Когда я была помладше, я чувствовала себя одинокой, пока однажды не подумала: «Я не говорю с Богом, поэтому и Он не говорит со мной». Я начала молиться и уже не чувствовала такого одиночества. Если ты одинок, нужно вспомнить, что Бог всегда ждет тебя.

Марианна: Конечно, одиночество любому человеку очень неприятно, но наш духовный отец говорит: «Не следует просить Бога дать тебе более легкий крест. Неси тот, что уже дан тебе, и твои плечи станут сильнее».

Фотини: И пусть они общаются с другими подростками, даже неверующими. А для близкого общения надо постараться найти одного или двух православных друзей. В любом случае отворачиваться от общества нельзя.

— В Америке и Западной Европе нормой стало ходить на свидания уже в очень юном возрасте. На подростков в этом смысле оказывает давление и телевидение, и школьное окружение, и вся обстановка в обществе. Этому давлению очень трудно противостоять. Как вы считаете, есть ли у молодых людей способы справиться с этой проблемой? Как решаете ее вы?

Алики: Наше тело — храм души. Тело сотворил Бог, и до брака мы не имеем права на интимные отношения, это повредит и телу, и душе. Наш долг, обязанность православных христиан — делать то, что радует Бога, а не то, что угодно от нас людям и что вредит нам. Можно любить кого-то, но как личность, как творение Божие. И незачем идти дальше этого. Не хочу сказать, что девушке запрещается пойти погулять с другом-мальчиком, например, попить с ним где-нибудь кофе. Но следует всегда помнить, что в наших душах живет Бог, а тело — одеяние души.

Марианна: У нас в Греции на подростков общество оказывает в этом смысле не меньшее давление, чем в других странах. Но делать что-то лишь в угоду обществу — значит, пачкать свою душу. Ведь в этом случае нет глубоких чувств, действия лишены внутреннего содержания, пусты. Если люди связаны только телесными и социальными узами, но не духовными, в их отношениях нет полноты и подлинной ценности. Кроме того, зачем заставлять себя делать то, к чему мы пока не чувствуем себя готовыми? Почему бы не ограничиться просто дружбой и не относиться друг к другу как братья и сестры? Для чего принуждать себя использовать другого человека для телесных удовольствий или для рождения детей? Ведь в таком случае мы никогда не узнаем этого человека глубоко. Духовная любовь повышает ценность личности перед Богом, физическая же близость — это единственное, что заставляет игнорировать существование души в данном конкретном теле.

Греческий писатель Казантакис рассказывает в одной из своих книг, что его всегда волновал вопрос, сотворен ли он Богом или произошел от животных путем эволюции. Однажды под давлением общественного мнения он завел интимные отношения с девушкой. После этого он решил, что произошел от животных. Другими словами, физическое общение вне брака — это проявление животного инстинкта, лишающее личности обоих партнеров духовной ценности и сводящее союз, благословленный Церковью, в котором двое становятся одной плотью, к одномоментному удовлетворению похоти. После этого один из партнеров чаще всего бросает второго.

Димитрий: Другими словами, человек, делая это, служит плоти и себя самого воспринимает как плоть. До какого-то момента тело привлекает, но по-настоящему мы любим внутреннего человека, личность. В ней истинная красота; длительные отношения сохраняются только на внутреннем уровне.

Фотини: У нас, молодых, тоже есть право сопротивляться окружающему. Мы можем восстать против этого и делать все наоборот. Мы не обязаны поступать так же, как все. Некоторые мои одноклассники даже больше меня уважают, зная, что я свободна, то есть могу делать то, что согласуется с моими убеждениями.

Димитрий: Подобное сопротивление давлению извне в годы юности, отстаивание своих убеждений, делает человека сильнее и позволяет в жизни добиться большего, чем ты смог бы достичь, если бы не прошел через эти испытания. Но проблема здесь еще глубже. Мысль о том, что «я имею право распоряжаться собственным телом», что в этом я свободен, в Православии не всегда верна. О. Ириней говорит, что добиваться и требовать «своих прав» — нехристианский подход. У нас на этой Земле нет никаких прав. Все нам дано, все дар от Господа. И мы не должны добиваться для себя справедливости. Христос благословил плачущих, гонимых, бедных, сирот. Он Сам молил Отца простить Своих палачей, вбивавших в его тело гвозди.

Марианна: Это вовсе не значит, что у нас нет чувств. Нам тоже ничто человеческое не чуждо, но мы ждем до того момента, когда сможем, став зрелыми личностями, правильно подойти к этому вопросу.

Алики: Близкие отношения с человеком даруются нам свыше. Они связаны с ответственностью, поэтому стоит спросить себя: готов ли я к исполнению всех этих обязанностей?

Фотини: Мама говорит, что если ты замечаешь, как в твоем сердце или в сердце другого человека начинает что-то происходить, отношения можно продолжать только с серьезными намерениями, иначе ты рискуешь ему навредить, ранить его чувства. Лучше постараться остаться просто друзьями.

Димитрий: Увы, о том, что совершили в юности, мы часто потом жалеем, говорим: «Боже, что только я не отдал бы сейчас, чтобы тех моих действий не было». Искуситель именно этого и хочет — заставить человека совершить поступки, о которых он будет потом жалеть, которые на всю жизнь оставят след в его душе, даже если они прощены, — будто клеймо. Я это точно знаю. У тебя появляется слабое место, которое лукавый и окружающие люди смогут в дальнейшем использовать, чтобы искушать тебя.

Продолжение следует…

Перевод с английского («Road to Emmaus», № 3(10), Summer 2002)

http://www.pravoslavie.ru/cgi-bin/sykon/client/display.pl?sid=559&did=1605