Воин Христов

Памяти архимандрита Серафима (Седова)

Штабс-ротмистр Николай Яковлевич Седов был, по любимому определению школьных учителей, «типичным представителем» лучшей части юного поколения начала 20 века — прекрасно воспитанным, искренним, чистым, романтично-настроенным.

В 20 лет он ушел на фронт, получил тяжелое ранение и попал в лазарет шефа своего полка, Государыни Александры Феодоровны.

Подобно юному пажу из романтической баллады, он поклонялся Императрице. В его памяти, вероятно, сохранился образ неземной красоты, такой же, как у другого раненого, Ивана Беляева, написавшего: «В большом приемной зале, сплошь заставленном душистыми белыми розами, сиренями, нарциссами и другими серебристыми цветами стояла Императрица…»

Из дневника В.И.Чеботаревой:

«16 марта.
Сегодня операция в присутствии Ее Величества Седову, долго остававшемуся под наркозным опьянением. Седов держал Ее за руку, осторожно прикрывая своим одеялом, когда чувствовал приступ тошноты. Странное это состояние, полубессознательное; на вопросы отвечает, точно отдельные центры работают, а координация забастовала. То плакал. То пытался снять браслет Татьяны Николаевны. Их Всех, видимо, забавила ласка, откровенная нежность, когда человек не способен лукавить…»
1-го мая.
«С Седовым все то же… На перевязке вчера Государыня села у его изголовья — нежно прильнул к Ее руке, как ласкающее дитя. Она шутила и подбадривала его все время…»;
…"Маленький" (Седов) предан идеально. Наивный, чистый. Прелестный мальчуган, рыцарски обожает и в первом же бою полезет под вражьи пули во славу своей Царицы, своего Шефа. Понимают ли правильно эту исключительную ласку остальные… не знаю. Подслушать и подметить (!?) пока ничего не удалось…"

«Другие» понимали чувства Седова лучше старшей сестры милосердия. Потому что испытывали такие же. И сумели их выразить:
«…Обожание… В этом чувстве…соединилось все. Это было сложное чувство, которое едва ли даже поддавалось точному анализу. Здесь было и восторженное удивление, и сильная любовь, и глубокая благодарность Высоким особам за Их заботы и внимание к нам, и преклонение пред Их благородной простотой, — но более всего уважения — глубокого, беспредельного уважения и преданности…» (С.Павлов).

Из писем Государыни в Ставку. От 6 июня 1916:
«…Мы провели там (в лазарете) вечер. Маленькие принимают участие в разных играх, а старшие приготовляют материал для перевязочной; иногда я играю с ними и прохожу по палатам, присаживаюсь около тех, кто лежит, затем сажусь в удобное кресло в маленькой комнате Седова (крымца), работаю, беседую…»
От 14 июня. 1916: «…Такая дивная погода, истинное наслаждение! Все наши раненые лежат на балконе и наслаждаются этим великолепием… После перевязок я занималась вышиванием (все для нашей выставки-базара). Эти работы прекрасно раскупаются, а Гординский и Седов помогали мне шить…»

Николай Яковлевич Седов был очень далек от политики. Все в его жизни было ясно до прозрачности — он принял присягу и был верным Богу, Царю и Отечеству: началась война — он ушел на фронт, произошла революция — он вступил в борьбу с ней.

Свержение самодержавия для него и таких как он означало не просто смену режима — оно означало разрушение священных основ русской жизни и крушение их собственной: «Их идеалы рухнули, покрыты грязью и позором» (из письма Государыни от 29 ноября 1917 г. А.В.Сыробоярскому)…
.
Летом 1917 г. Седов стал членом монархической организации Н. Е. Маркова 2-го, одной из задач которой выдвигалось освобождение Царственных Узников из заточения. Николаю Яковлевичу этого направления было достаточно, чтобы примкнуть. Но ему страшно не повезло — вместо настоящей, боевой, офицерской организации он попал в чисто политическое образование, возглавляемое политиком-думцем.

Из показаний Маркова 2-го Н.А.Соколову: «…В записке, которую я послал при посредстве Юлии Александровны Ден, очень преданной Государыне Императрице, я извещал Государя о желании послужить Царской Семье… прося Государя дать мне знать через Ден, одобряет ли Он мои намерения, условно: посылкой иконы. Государь прислал мне через Ден икону Николая Угодника…. Мы решили послать в Тобольск человека для установления связи с Царской Семьей… и, буде того потребуют обстоятельства, увоза Ее, если ей будет угрожать что-либо.
Это был человек, искренне и глубоко преданный Их Величествам. Он был лично и хорошо известен Государыне. Его также знал и Государь. В выборе мы руководствовались началом выбрать человека преданного, надежного и в то же время без громкого имени. /Седов/ вполне удовлетворял нашим желаниям…»

Из показаний помощника Маркова 2-го В.И.Соколова: «Когда нами было решено послать определенное лицо в Тобольск, Ден указала двоих офицеров — /Седова/ и Маркова. /Седов/ производил лучшее впечатление в сравнении с Марковым, как человек более серьезный, вдумчивый, основательный; при этом же он был и более известен Их Величествам. Организация предпочла послать его, и он уехал, кажется, в сентябре 1917 года… Он известил нас о своем прибытии в Тюмень…»

Седов, ринувшийся в Сибирь по зову сердца и чувству долга, очень скоро понял, что совершенно не готов к тому, что Россия, ради которой он не жалел себя, любовь к которой доказал кровью, превратилась в чужой, непонятный и страшный этой непонятностью мир. И.А.Бунин: «Произошло великое падение России, а вместе с тем и вообще падение человека. Падение России ничем не оправдывается. Неизбежна была русская революция или нет? Никакой неизбежности, конечно, не было, ибо, несмотря на все недостатки, Россия цвела, росла, со сказочной быстротой развивалась и видоизменялась во всех отношениях…»

Дикая фантасмагория, закрутившая страну, казалось Седову похожей на кошмарный сон. Но любой сон когда-нибудь кончается, а этот длился бесконечно. Все самое дорогое было «поругано, предано, продано». Николай Яковлевич был очень молод и очень растерян. Он честно, как делал все в своей короткой жизни, попытался стать подпольщиком. Ему это не удалось: выдержать пытку постоянного камуфляжа не смог — далеко не каждый родится Зорге.

С.В.Марков: «Нет ничего более тяжелого, как чувствовать себя… все время артистом на сцене, в которого впиваются тысячи глаз. Хорошо, когда это происходит в театре, но много хуже, когда за каждым твоим словом, за каждым движением наблюдает не один десяток злобных глаз подозрительных товарищей. Все кажется, что вот-вот тебя расшифруют и уж тут наверняка поставят к стенке».

Нервное напряжение сказалось — в Тюмени Седов заболел. Он где-то скрывался, один, без помощи и слова участия. Потом стал чернорабочим. Но по-прежнему не помышлял о том, чтобы бросить дело и скрыться.

Государыня знала, что Ее верный паж где-то поблизости, упоминала о нем в письмах.
«Все жду Н. Я. (Седова) увидеть хоть издали…» (от 21 января 1918 г. к А. А. Вырубовой); «От Седова не имею известий; Лили (Ден) писала давно, что он должен был бы быть недалеко отсюда» (от 23 января А. А. Вырубовой).
Потом поступили новые сведения: Из письма Вырубовой от 15 декабря 1917 года: «…Зиночка Толстая с мужем и детьми давно в Одессе — очень часто пишут, трогательные люди… Маленький Седов (помнишь его) тоже вдруг очутился в Одессе, прощался с полком…»;
«Рита (Хитрово) пишет, что Николай Яковлевич в Симферополе вместе с своим другом, братом маленького М. (С.В.Марков)…» (от 2/15 марта 1918 г. к Ю.А.Ден).

Следователь Соколов: «22 ноября 1918 года офицер /Седов/ по своей инициативе явился в Екатеринбург к моему предшественнику, члену суда Сергееву, и заявил ему следующее: «Узнав о том, что Вы производите следствие об убийстве б. Императора Николая Александровича и членов Его Семьи, я явился к вам, чтобы сообщить следующие факты: я, по соглашению с некоторыми другими офицерами, преданными Царской Семье, задался целью оказывать заключенному Императору возможную помощь. Почти всю минувшую зиму я провел в г. Тюмени, где познакомился с Борисом Николаевичем Соловьевым, женатым на дочери Григория Распутина. Соловьев сообщил мне, что он стоит во главе организации, поставившей своей целью охранение интересов Царской Семьи путем наблюдения за условиями жизни Государя, снабжением Их различными продуктами и вещами и, наконец, принятием мер к устранению вредных для Царской Семьи людей. По словам Соловьева, все сочувствующие задачам и целям указанной организации, должны были являться к нему, прежде чем приступить к оказанию помощи Царской Семье; в противном случае, говорил Соловьев, я налагаю «вето"…

Из показаний Маркова 2-го: «Мы получили от него /Седова/ письмо, в котором он извещал о своем прибытии в Тюмень. На этом все и ограничилось. Больше не было никаких известий… Спустя некоторое время был решен отъезд в Сибирь офицера Сергея Маркова… Я дал ему поручение отыскать Седова. Войти с ним в сношения и побудить его известить нас о ходе его работы…»

Из показаний помощника Маркова 2-го В.И.Соколова: «… Сведений о нем /Седове/не получали и совершенно не знали, где он и что делает. Это обстоятельство смущало нас, и мы стали обдумывать вопрос о посылке других офицеров в Тобольск..» Пока они будут обдумывать этот вопрос, Государя увезут в Екатеринбург. А двух офицеров, для которых собрала средства А.А.Вырубова, послать так и не соберутся.

Сергей Владимирович Марков приехал в Сибирь в марте. В Тобольске побывал у дома Свободы, увидел Царственных Узников. И Они его. В Покровском, родном селе Распутина, познакомился с его зятем, Б.Н.Соловьевым.

Жить стал в Тюмени. Маркову 2-му сообщил, что по протекции начальника Тобольского гарнизона вступил в Красную армию инструктором-кавалеристом для формирования конной части. Его должность, как объяснял Сергей Владимирович, даст возможность принимать на службу офицеров, ожидавшихся из Петербурга.

В апреле Марков неожиданно встретил пропавшего Седова. Ужаснулся и не поверил своим глазам: «Вместо вылощенного штабс-ротмистра, всегда безукоризненно выбритого, с милым, располагавшим к себе лицом, серо-голубыми, вечно смеющимися глазами я увидел форменного оборванца в засаленной ватной куртке, серо-синих латаных брюках, смазных сапогах. Дырявый картуз еле прикрывал всклокоченную шевелюру и давно нестриженные усы заканчивались бородкой козликом.
Переменилось даже выражение лица. Лицо было страдальческое, огонек в глазах потух». Он был «в очень плохой физической и моральной форме», явно пережил серьезное нервное потрясение. «Его повышенная нервозность чувствовалась во всем, а боязнь быть опознанным привела к тому, что он потерял свои обычные манеры и из светского человека обратился в заправского хама, с подобающими ухватками и даже манерой говорить и выражать свои мысли». Но, в то же время, констатировал Марков, «замаскирован он был блестяще, как с внешней стороны, так и в отношении документов, которые у него были в полном порядке».

Николай Яковлевич теперь работал у домовладельца и имел статус чернорабочего, в качестве какового состоял в профсоюзе.
Встреча с С.В.Марковым окрылила Седова: он давно потерял связь с Марковым 2-м, а сам руководитель в течение нескольких месяцев как-то не стремился ее наладить. Теперь уже вдвоем они ждали вестей от Маркова 2-го. Но так и не дождались. В апреле Николай Яковлевич самостоятельно решил ехать в Тобольск.

Из показаний подпоручика К.С.Мельника: «… Только один раз Соловьев разрешил, перед самым увозом большевиками Царской Семьи из Тобольска в Екатеринбург, Седову поездку в Тобольск, но на одни сутки. На мой вопрос, почему Седов так слушался Соловьева, Седов мне сказал, что Соловьев говорил ему о том, что… всех, едущих в Тобольск офицеров без его разрешения, он выдает «совдепу»».

Он выехал из Тюмени 13/26 апреля, в тот самый день, когда комиссар Яковлев увез Их Величества из Тобольска. На одной из почтовых станций вышел из своего тарантаса, увидел встречный обоз и застыл, увидев среди группы людей Государя и Государыню. Его тоже увидели. И узнали в лохматом, оборванном бродяге «маленькую Седюшу». Так и написала Царевна Мария Николаевна: «…Мы как раз уехали перед праздниками. Это было для нас очень неожиданно. Алексей был болен, так что сестрам пришлось остаться с ним….Скажите Рите (Хитрово), что не очень давно мы видели мимолетно маленькую Седюшу…».(Из письма к З.С.Толстой из Екатеринбурга, 4/17 мая 1918 г.). Государыня издали осенила его крестом.

Он заметался в недоумении и тревоге. Сначала сразу хотел вернуться в Тюмень, но, заметив, что в обозе из Детей только Мария Николаевна, поехал в Тобольск. Убедился, что Августейшие Дети продолжают жить в Доме свободы, окруженном солдатами как старого, так и нового отряда. Установить связь с кем-либо из свиты не рискнул и вернулся обратно.

Втроем с Марковым и Соловьевым они решили, что возможность освободить Царскую Семью из Екатеринбурга «весьма ничтожна», и 14 мая Седов выехал из Тюмени в Петербург к Маркову 2-му. Оставшиеся должны были ждать от него сообщения и установить связь с Екатеринбургом.
Но он уехал и как в воду канул, а спасение Семьи требовало немедленных действий, и Марков сам едет в Петроград.

7 июля, сразу по прибытии, он узнал, что конспиративная квартира их организации провалена. Седов явился туда как раз во время обыска, был арестован и находился в Крестах. Его спасли документы — он доказал, что приходил наниматься на черную работу. Марков и Соколов скрылись. Марков: «Я был как громом поражен этими новостями! Нам фатально не везло!»

После освобождения Седов рассказал, что успел до ареста информировать Маркова 2-го о положении Семьи, но тот снова заявил, что средств для отправки людей у него нет, вот когда он их достанет, тогда все пойдет по плану….
Из показаний Маркова 2-го: «Весной 1918 года в Петроград приехал <Седов>. Из его доклада я увидел, что он абсолютно ничего не сделал для установления связи с Царской Семьей…»

Из показаний помощника Маркова 2-го В.И.Соколова: «…<Седову> было указано нами, что он не сделал ничего, что на него было возложено, и он чувствовал себя сконфуженным».

Руководителям организации требовался козел отпущения, он оказался под рукой. Вину за собственное бездействие свалили на 22-летнего офицера, фактически брошенного ими же на произвол судьбы, с чистой совестью заявив, что «большая подготовительная работа <т.е. "заговорщическая словесность, которая не переходила через грань реальности" (С.В.Марков)> была произведена». Правда, все же признали, что «…несколько месяцев было утрачено бесполезно, и к весне 1918 года подготовка операции была далеко не закончена».

 Б.Н.Соловьев: «Организация зародилась чуть ли не с мая месяца 1917 года, и за этот промежуток времени Марков 2-й не мог собрать достаточных средств и смог выслать в эти места одного Седова!» О нехватке денег Марков 2-й не уставал говорить, как об одной из главных причин «неудачи» «…Отсутствие у нас денежных средств наводило меня на мысль: кружок Вырубовой, вероятно, обладает средствами, и, быть может, действительно посылка наших людей может повредить общему делу спасения Царской Семьи«(!)

Но вот он выступает 16/29 мая 1921 года на монархическом съезде в Рейхенгалле:
«Нашелся русский человек не только хороших слов, но и хорошего дела, он пришел и сказал: «Я достал необходимые деньги, соберите съезд монархистов!» И мы приступили к делу». Сказано коротко, ясно, по-деловому. Удивительно, но три года назад, в родной стране среди ее 150-ти миллионов жителей, он не нашел подобных людей. Герман Шиль, чиновник Германского генерального консульства, только развел руками и проговорил: «Unglaublich!» (невероятно!), услышав от С.В.Маркова, что организация не предприняла решительных шагов для освобождения Семьи потому, что не было денег.

Истинные причины, конечно, заключались в другом — в неорганизованности, разобщенности, страхе, равнодушии. Генерал Дитерихс: «…В деле организации спасения бывшего Царя и Царской Семьи… мало кто подходил к разрешению вопроса только с человеколюбивой точки зрения. Почти каждый из числа помышлявших о спасении или похищении Царской Семьи носил в себе свои… политические принципы, клавшиеся в основу цели спасения и дальнейшего развития государственного строительства будущей, освобожденной, России… И они являлись для него доминирующими над всякими другими обстоятельствами и соображениями… как ни грустно и ужасно…»

С.В.Марков в разговоре с неким господином, удивлявшимся, что Марков не побоялся не только написать письмо брату Императрицы, герцогу Гессенскому Эрнсту, но, главное, подписать его, не выдержал и выпалил, «не считаясь с возрастом и положением собеседника»: «Знаете, если страха ради иудейского и, опасаясь за свою шкуру, не протянем руку помощи несчастной Государыне, Наследнику и Великим Княжнам, и не сделаем последней попытки помочь Им, то что же мы за люди после этого и какого названия заслуживаем?»

Измученный, искореженный душевно и физически Николай Яковлевич, чудом вырвавшись из застенка, не стал тратить время на оправдания: в июне он отправился в Сибирь в составе небольшой группы офицеров, готовых сложить головы ради Царской Семьи.
Генерал Дитерихс: «После Октябрьского переворота офицерство легко объединялось под флагом борьбы с советами и большевиками и, вероятно, в то время не существовало города в России, где бы не было тайной или явной, чисто боевой, офицерской организации. В эти организации офицерство шло охотно… импульсом движения была простая ненависть к чуждым русскому офицеру узурпаторам власти, носителям пятиконечной звезды. Офицер вступал в привычную ему по понятиям, форме и духу зону, зону бойца, а не политического деятеля».

Монархисты действовали в Екатеринбурге достаточно открыто. Член екатеринбургской ЧК Михаил Медведев (Кудрин), вспоминал о «группах странных людей… из Петрограда или Москвы. Они посылали по почте письма, которые приходилось перехватывать; в каждом из таких писем клялись в верности [Императорской Семье]и предлагали услуги. Будучи членами ЧК, мы понимали, что имеем дело с действовавшей в городе белогвардейской организацией…».

П.Быков признавал, что монархисты, находившиеся среди состава Военной академии Генерального штаба, переведенной в Екатеринбург из Петрограда, «представляли собой организованную силу, готовую к антисоветским действиям» и, если бы операция по спасению Романовых началась, «успех такой попытки не подлежал бы сомнению». Но попытки, даже безуспешной, монархисты так и не предприняли.

Весть о гибели Царской Семьи Н.Я.Седов, скорее всего, принял так же, как С.В.Марков — они во многом были схожи.

20 июля, на Невском, Марков услышал крик мальчишек-газетчиков, что Государь расстрелян. Толпа рвала из их рук газеты. На всех лицах он видел «печать тоски и отчаяния». (Марина Цветаева увидела только безразличие — все, видимо, зависит от того, кто и как смотрит). В переполненной часовне он вместе со всеми ставил свечи за упокой души Царя-Великомученика… Потом пришел домой, бросился на кровать и зарыдал…

После убийства Царской Семьи штабс-ротмистр Седов воевал в Добровольческой армии генерала Деникина. На поле брани, лицом к лицу с врагом он был на своем месте и одним из тех, о ком так ярко и горько писал полковник А. Туркул:
«Сколько сотен тысяч взрослых, больших, должны были бы пойти в огонь за свое отечество, за свой народ, за самих себя… Но сотни тысяч взрослых, здоровых, больших людей не отозвались, не тронулись, не пошли. Они пресмыкались по тылам, страшась только за свою в те времена еще упитанную человеческую шкуру.
Бедняки-офицеры, романтические штабс-капитаны и поручики, и эти мальчики-добровольцы, хотел бы я знать, каких таких «помещиков и фабрикантов» они защищали? Они защищали Россию, свободного человека в России и человеческое русское будущее. Потому-то честная русская юность — все русское будущее — вся была с нами…»

Борьба за Россию и человеческое русское будущее окончилась крахом. И.А.Бунин: «…И вновь исполнилось таким образом слово Писания: «Вот выйдут семь коров тощих и пожрут семь коров тучных, сами же от того не станут тучнее… Вот темнота покроет землю и мрак — народы… И лицо поколения будет собачье…»

А для таких, как Н.Я.Седов Видимые и невидимые слезы, боль за Родину, неисцелимая скорбь и сознание вины перед Святыми Царственными Мучениками — вот крест, который Николай Яковлевич Седов принял, а нес его до скончания дней сначала инок, а потом и архимандрит Серафим. Нес с помощью Того, Кто Прибежище, и Сила, и Утешение, и единственно неизменен в бесконечно и безумно меняющемся мире.

Из воспоминаний Игоря Никишина: «Владыка Сергий (архиепископ Пражский Сергий (Королёв) любил торжественность, порядок, «славу» богослужения. Точность движений причта была безукоризненна, сочетание красок облачений, стихарей, аналоев и паникадил считалось очень важным, и служба была «синхронизирована» до мельчайших подробностей. Прислужников «муштровал» на кухне у Владыки Ея Императорскаго Высочества Государыни Императрицы Александры Феодоровны Крымскаго коннаго полка штабс-ротмистр Николай Яковлевич Седов, впоследствии архимандрит Серафим, тогда келейник владыки Сергия. Вместе [они] - Владыка своей любовью к церковной «славе» и Николай Яковлевич своей военной муштровкой — создали в Праге богослужения, с которыми по красоте мало кто мог сравниться в Зарубежье. «Креститься, Игорёк, можно только тогда, когда указано, — это Николай Яковлевич шестилетнему посошнику. — Начнёшь с ноги на ногу переминаться, креститься, кланяться, когда стоишь перед иконостасом, будешь внимание молящихся отвлекать. Тебя замечать будут, а не красоту службы. И повороты, чтобы были через внутреннее плечо, когда в паре, и через левое плечо, когда один, и, чтобы земной поклон был одним движением, — вниз и обратно, и не качайся, когда идёшь, полной ступнёй, небольшим шагом… и чтобы движения были чёткими, тогда молящимся мешать не будешь».

О. Серафим был рукоположен в священство у Гроба Господня, был ризничим в Русской Миссии при Троицком соборе в Иерусалиме. Несколько лет служил в Тегеране. Был духовником Вифанских детей и долгие годы жил в Вифании, а по воскресеньям служил в Гефсимании.
Архимандрит Серафим стал воином Христовым, но навсегда остался солдатом, стоявшим на страже тех непреходящих ценностей, которые пронизывают смыслом бытие любого русского человека: Веры, Царя и Отечества…

Ибо, как писал полковник А. Туркул: «Не будь в нас веры в правоту нашего боевого дела, мы не могли бы теперь жить. Служба истинного солдата продолжается везде и всегда. Она бессрочна, и сегодня мы так же готовы к борьбе за правду и за свободу России, как и в девятнадцатом году. Полнота веры в наше дело преображала каждого из нас. Она нас возвышала, очищала… В огне падают все слова, мишура, декорация. В огне остается истинный человек, в мужественной силе его веры и правды. В огне остается последняя и вечная истина, какая только есть на свете, божественная истина о человеческом духе, попирающем самую смерть».

Автор будет благодарен всем, кто поделится своими сведениями об архимандрите Серафиме (Н.Я.Седове).