Абхазия в фокусе внимания мировой политики

Сегодня Абхазия впервые празднует свой День победы в новом качестве. Ее независимость официально признана Россией и Никарагуа. При этом многие соседи РФ по СНГ, не признавая формально независимости бывшей грузинской автономии, высказались в поддержку российских действий на Южном Кавказе в «горячем августе» 2008 года.

В августе нынешнего года на территории Абхазии снова возобновились военные действия. Конечно, они по своей интенсивности и географическому охвату не идут ни в какое сравнение с событиями 15-летней давности. Однако они оказали серьезное воздействие на итоги «пятидневной войны». Воспользовавшись ситуацией в Южной Осетии и благожелательной поддержкой Москвы, абхазское руководство приняло решение отвоевать позиции в Кодорском ущелье. 9 августа 2008 года, то есть через день после цхинвальской трагедии, во второй половине дня началась операция по вытеснению грузинских подразделений из верхней части ущелья. Напомним, что именно с Кодорского ущелья два года назад начался процесс активной «разморозки» грузино-абхазского конфликта. До 2006 года Тбилиси предпринимал попытки изменить «силовое поле» в Абхазии. В 1998 году были отмечены столкновения в Гальском районе (их назвали «малой войной), а в 2001 году состоялся рейд грузинских подразделений вместе с чеченским полевым командиром Русланом Гелаевым на Кодорское ущелье. Однако в 2006 году Грузия предприняла принципиально иные (и качественно иные) подходы. Речь в данном случае шла об изменении политико-правового формата урегулирования конфликта путем создания «двух Абхазий» — сепаратистской и лоялистской. В отличие от Южной Осетии, Тбилиси не нашел коллаборационистов среди абхазских политиков. Тем не менее, в июле 2006 года Грузия в нарушение базового Московского соглашения о прекращении огня и разъединении сил от 14 мая 1994 года ввела в верхнюю часть Кодорского ущелья подразделения армии и полиции. Между тем, эта зона была объявлена в соответствие с Московскими соглашениями демилитаризованной. Джин был выпущен из бутылки. С этого времени статус-кво был нарушен. Переговоры между сторонами прекратились. Президент Грузии Михаил Саакашвили поспешил тогда объявить об установлении контроля над «сердцем Абхазии». Это «сердце» составляет примерно 15% абхазской территории (хотя и не слишком пригодной для постоянного проживания). Для Сухуми же тбилисский контроль стал вызовом абхазской территориальной целостности. Автор не оговорился. Начиная с июля 2006 года, в СМИ и экспертных кругах Абхазии активно заговорили о территориальной целостности Абхазского де-факто государства, имея в виду сохранение контроля над Гальским районом и Кодорским ущельем. В 2008 году, используя благоприятную конъюнктуру, Сухуми в отличие от Тбилиси решил проблему своей «территориальной целостности». Свои действия абхазские руководители обосновывали восстановлением принципов Московских соглашений 1994 года, предусматривавших демилитаризацию верхней части Кодори. Вторым мотивом активизации Абхазии в Кодори было стремление обезопасить себя от повторения цхинвальского сценария.

В реальности же к августу 2008 года от Московских соглашений уже мало что осталось. Российские военные открыто присоединились к одной из сторон конфликта. Такова была реакция Москвы и на конкретные события августа 2008 года, и на четырехлетние попытки Саакашвили разморозить конфликты в Абхазии и в Южной Осетии. Как бы то ни было, а в «горячем августе» Абхазия сделала еще один решительный шаг в сторону от Грузии. Де-факто военное противостояние России и Грузии привело к тому, что статус Абхазии и Южной Осетии, ранее считавшихся непризнанными «по умолчанию», был пересмотрен. Выработка же принципов Медведева — Саркози, несмотря на множественность их интерпретаций и попытки извращения их сути, показала, что при определенной «проработке» и европейцы могут значительно скорректировать свои позиции. Напомним, что шестым пунктом «плана Медведева — Саркози» значилось «начало международного обсуждения вопросов будущего статуса Южной Осетии и Абхазии и путей обеспечения их прочной безопасности». Еще ни разу глава не просто страны — члена ЕС, но и председателя Евросоюза столь откровенно не высказывался об относительности территориальной целостности Грузии. В самом деле, никто ведь не собирается обсуждать независимость Корсики, Квебека или Валлонии на международном уровне. Возможно, и с обсуждением статуса Абхазии не все будет просто. Тем паче, что два члена международного сообщества свое решение уже приняли. Но, как говорится, слово — не воробей. А потому многие радикальные поклонники Саакашвили (включая и грузинских политиков в первую очередь) поспешили записать Саркози в число «предателей демократии» и «грузинофобов», хотя такая оценка и далека от истины.

История борьбы Абхазии за самоопределение драматична. Она поднимает несколько фундаментальных проблем политического развития всего евразийского пространства. Казус Абхазии стал наглядной демонстрацией парадоксов этнонационального самоопределения в Советском Союзе. Республиканские движения за национальную независимость считали само собой разумеющимся сецессию. При этом они категорически отрицали такие модели для будущих независимых государств, как федерализм, усматривая в нем своего рода повторение модели Советского Союза и потенциальную сепаратистскую опасность. Отсюда и крайний этноцентризм таких движений, и нежелание видеть в представителях «автономных», а не «союзных» элит своих партнеров и сторонников. В грузинском национальном движении только единицы высказывались за поиск диалога с абхазской элитой, привлечение ее в ряды своих союзников (Ивлиан Хаиндрава, Давид Бердзенишвили). Однако их позиция не стала доминирующей. Не лучшим образом сработали и такие спонсоры «национально-освободительного проекта», как представители грузинской теневой буржуазии, не желавшие делиться с представителями «иноэтничного бизнеса». Ради объективности стоит сказать и о том, что абхазское национальное движение периода заката СССР было во многих чертах зеркальным отражением грузинских диссидентов-националистов. Однако до военных действий 1992 года у сторон был теоретический шанс договориться. Лишь отказ от компромиссов и жесткая линия с обеих сторон сделали такое соглашение и сценарий наподобие татарстанского или башкирского договора в РФ невозможным. Жестокий характер военных действий, особенно чувствительный для абхазов просто в силу малочисленности их этноса, потерявшего в войну почти 4% всего довоенного населения, сделал невозможным и сосуществование в рамках одного государства. В связи с этим все ссылки на высокий процент браков в советское время (равно, как и рассуждения относительно того, что будущий лидер Абхазии Владислав Ардзинба защищал свою диссертацию в Тбилиси) не слишком состоятельны. Сосуществование двух национальных элит, грузинской и абхазской, было возможно в рамках советского проекта. Вне его — и вне репрессивных механизмов контроля над настроениями — такое сосуществование стало нереальным. Два проекта Абхазии (грузинский и абхазский) оказались диаметрально противоположными, ибо оба они предполагали не сосуществование, а доминирование. Для того, чтобы контролировать два противоположных проекта, нужна была бы третья сила, считавшаяся легитимной двумя сторонами. Такой силы ни в 1992 году, ни сегодня, спустя 16 лет, не нашлось. Борьба за доминирование неизбежно привела к силовому спору и праву силы как наиболее оптимальному способу решения проблемы.

В 1992 году, начав войну в Абхазии, Эдуард Шеварднадзе, объективно способствовал победе абхазского сепаратистского проекта. В 2006 году Михаил Саакашвили, введя подразделения Грузии в верхнюю часть Кодори, снова продемонстрировал, что для официального Тбилиси есть «свои жители Абхазии» (ее грузинская община, то есть беженцы, временно перемещенные лица) и «чужаки», то есть абхазы. Военные же действия в Южной Осетии дали абхазам негативный опыт и возможную отрицательную модель будущего. Таким образом, в течение 15 лет Тбилиси, по крайней мере, трижды отталкивал Абхазию от себя. Абхазы платили тем же (изгнание грузинского населения). Итог закономерен. Самоопределение вплоть до отделения произошло. Грузия потеряла Абхазию как часть своего национального проекта.
Сергей МАРКЕДОНОВ — заведующий отделом проблем межнациональных отношений Института политического и военного анализа, кандидат исторических наук.

http://www.fondsk.ru/article.php?id=1653