Одесса негативная

Так сложилось, что с юности мне не по нраву всё то, что многих умиляет в Одессе — весёлости про сар и рабиновичей , про Привоз и бандитов с Молдаванки, короче говоря, всё то, в чём агрессивно присутствует, условно говоря, пряный аромат одесского жаргона . Люба же мне Одесса светлейшего князя Воронцова и литератора Пушкина, её архитектура, история храмов, перипетии сражений, её исповедники…

Предпочтения — дело личное, — сухо заметит кто-то и добавит: — В Одессе всё это неразрывно связано, перемешано…

По поводу неразрывности можно и поспорить. Но одно верно: процесс по перемешиванию далеко зашёл, поэтому светлые краски осенней Одессы пока приберегу для иного рассказа, здесь же поделюсь тем, что бросилось в глаза, породив заглавие этих вольных заметок.

Стоит сказать, что в иные времена «пряный жаргон» имел распространение и влияние на умы лишь в границах района Молдаванки, где и занимал, как достойная экзотика, свою природную нишу. Однако во времена более поздние он получил чрезвычайное распространение, трансформируясь во времени, — от высоких кабинетов хоть и ЧК и до профессиональных жванецких ужимок на ТВ, — когда надо где-то постреливая в офицерские затылки, а где-то просто мило вдалбливая наплевательское отношение к русской цивилизации…

Проходя с товарищем ранним утром от вокзала по Пушкинской (ещё горели жёлтые ночные фонари и тени от листвы платанов рисовали на мостовых и фасадах маскировочные сети), беседуя о том о сём, вспоминая прежние свои приезды в Одессу и то, что при Пушкине улица эта называлась Итальянской, мы подошли к дому, в котором когда-то располагался «Hotel du Nord» купца Шарля Сикара. Пушкин прожил в этом доме месяц; было это 185 лет тому назад. В советские годы в гостиничных номерах обустроился музей, около которого уже при отделившейся Украине возник бронзовый молодой Пушкин. Поэт вышел на Итальянскую и в задумчивости замер, убрав (если и не отдёрнув) за спину правую ладонь, явно не спеша протянуть её новейшим временам. На музейной стене кто-то недавно (а может, уж и давно?) оставил зелёным маслом хулиганские письмена, которые, впрочем, смотрятся здесь не более странно, чем реклама в здешнем музейном окне какой-то страховой конторы.

В Одессе — строительный бум, что-то гигантское возводится и на пляжах, и Дерибасовской; краеведы и историки дружно возмущены, с горячностью рассказывают о распродаже земель и безумстве застроек; всё как везде. При этом в городе немало и отреставрированных старых зданий и подремонтированных на скорую руку. Но приметны и явно запущенные, доведенные до состояния руин, некогда изящнейшие дома.

Вот в самом центре, на Преображенской, здание знаменитого Императорского Новороссийского университета… Когда-то в нём располагались исторический и юридический факультеты. Ныне здесь Научная библиотека Одесского национального университета им. И.И.Мечникова. Именно в этих стенах в отделе редких книг сберегается уникальная библиотека М.С.Воронцова… Левое крыло университетской библиотеки смотрится… словно б над улицей немец не 65 лет назад с бомбами пролетал, но вчера…

Исстари на Преображенской располагался полицейский участок (там и поныне райотдел милиции), на стене памятная доска скорби, из текста следует, что в 1920 году при Деникине здесь были расстреляны комсомольцы (приведён список еврейских имён и фамилий), а другая часть комсомольцев (список не приведён) в количестве 13 человек приговорена зверским деникинским судом к вечной каторге. При этом нигде в городе я не видел памятного знака (может, просто не встретился), который бы извещал прохожих о многотысячных убийствах людей в учреждениях Одесской ЧК той поры. Бронзовые доски, поминающие комсомольцев, чекистов, комиссаров и прочих революционных людей той гражданской бойни есть во многих городах (скажем, доска на кремлёвской стене в Казани поминает комиссаров, доски на улицах Москвы — красногвардейцев, железнодорожная станция в Екатеринбурге и поныне как бы с трепетом носит колючее имя цареубийцы, идеолога истребления русской цивилизации). Но ещё как-то не вызрели на улицах городов памятные знаки, устанавливающие истину. Да и хохочущая пасть задорно мигающего телевизора явно не способствует этому.

Хотя вот… С 1936 года рядом, на Преображенской, был пустырь. Ныне сюда великолепно возвращён из небытия Спасо-Преображенской кафедральный собор. Служба идёт в нижнем пределе. Спускаюсь по указующей стрелке, всё нарядно, даже и роскошно… Около известной чудотворной Касперовской иконы Богородицы обнаруживаю странную надпись: «Не прикасаться"… Если бы «не прикладываться» — предположил бы, что, скажем, киот только после реставрации и пока ещё не очень надёжно закреплён… Хотя… А так и не знаешь, что думать. Музейная надпись в действующем храме как-то обескураживает. И охрана демонстративно приглядывается, как в некоторых современных музеях, и ребята крепкие…

А на вечерней , даром что накануне праздника, и народу совсем мало, единицы теряются в храмовом пространстве… Зато снаружи на площади — многолюдье. Под специальным навесом мужчины азартно сражаются в домино и быстрые шахматы, активно болеют и сопереживают активно. На площади, как и повсюду, пьют из бутылок и банок пиво — и младое племя, и не очень, но и явно детского облика — и мужеского полу и женского, подсели, подвесив печень на крюк. Редкость в вечерние часы человек или группа людей, без пива . В колымском моём детстве напиток сей презренный употребляли лишь суровые мужики, отведавшие лагерей и войн, нервно роясь в карманах около будки «Пиво-вина-воды"…

На площади перед собором памятник М.С.Воронцову. Выстоял при всех режимах; пережил их… Говорят, когда большевики придумали памятник свалить и мощную цепь набросили, к трактору прицепив, та лопнула. Не судилось. А в Тбилиси похожий памятник уничтожили в 1922 году. Кстати сказать, над Курой память о бронзовом Воронцове, несмотря на то, что площадь дважды переименовывалась, и поныне жива. На лобовых стёклах маршрутных бусиков указано, с колоритным акцентом, однако: «Варанцови — вогзали». Да и сделал Воронцов для Тбилиси не меньше, чем для Одессы. При его наместничестве открылась там первая публичная библиотека, строились гимназии, театры, возводились мосты; после персидского нашествия город оживал… Согласитесь, какая-то такая странная «захватническая» империя была Россия — университеты в своих «колониях» строила, театры…

В Одессе я каждый день прохожу мимо дома, в котором провёл свою предпоследнюю зиму Гоголь. На двух мемориальных досках (одна — давняя советская, на украинском, вторая — поновее, со скульптурным портретом — на русском) даты: «1850−1851». Когда-то дом принадлежал родственнику Гоголя генералу А.А. Трощинскому. Теперь в доме нет жильцов. Выселены. Теперь дом вот-вот обратится в развалины.

Гоголь… Он собирался на зиму в Грецию, да вдруг: «…так стало жалко разлучаться и на короткое время с православной Русью, что решил остаться здесь… авось-либо русская зима в Одессе будет сколько-нибудь милостивей московской». И: «Я остался здесь, в Одессе, и этому рад. По великой милости Божией, зима здесь в этом году вовсе не похожа на суровые зимы предыдущие: она тепла и благоприятна моему здоровью"… Культурная жизнь той зимы прошла в Одессе под его именем. Знаменитый ресторатор Оттон, «взятый», как известно, Пушкиным в свой роман, отвёл для удобства Гоголя (и тех, с кем писатель желал обедать) специальное помещение…

В день моего отъезда шёл дождь да превратился в ливень, он настиг меня как раз у дома А.А. Трощинского, я заскочил под дырявый козырёк и, глядя на дождевые потоки, подумал почти гоголевской строкой: «Вишь ты, вон какой ливнище! что ты думаешь, достоит сей дом, если б случилось, до 1 апреля 2009 года, юбилейного для Гоголя?» И ответил себе…