Моя блокада

8 сентября 1941 года — начало блокады Ленинграда

Я никогда не голодал, один только раз, начитавшись книг о пользе голодания, я не ел три дня. На четвертый у меня сильно заболела голова и я «сломался». Вместе с тем, с молоком матери воспитан так, что никогда в мусорное ведро не выброшу остатки хлеба или другой какой еды. Это грех, говорила мне бабушка.

Самые первые воспоминания детства у меня связаны с блокадой Ленинграда, с рассказами о ней. Оба моих дедушки умерли здесь во время блокады, один похоронен в Тарховке, а другой на Пискаревском. Отец был эвакуирован с заводом, а мать с бабушкой жили в блокадном Ленинграде, пока мама ни была призвана на фронт, а бабушка Анна прожила всю блокаду в осажденном Ленинграде.

Я, маленький, еще многого в жизни не знал, но уже хорошо представлял себе и удивлялся, как можно было варить суп из клея, есть кошек, собак и даже мышей. В осажденном городе хватало и подлецов всякого рода. Работали целые банды, убивали людей, варили из них студень и продавали на рынке. В больших питерских коммуналках умирали по очереди родственники и соседи. Везти на далекое кладбище не было сил, поэтому своих дорогих мертвых клали между рам и потом везли несколько человек сразу. Мама рассказывала, что у бабушки была большая сила воли. Получив на неделю буханку хлеба, она делила ее на кусочки и строго следила за тем, чтобы не съедали все сразу. А кто не выдерживал, тот и умирал в первую очередь. Выжили сильные духом. Я заметил: кто пережил блокаду, потом жил долго, произошел естественный отбор. Моя бабушка прожила до 92 лет.

Блокада в моем представлении была связана с Васильевским островом. Братские могилы на Смоленском кладбище, инкрустированный лик Христа на дорожке, параллельной заводу «Эскалатор». К нему едва могли дойти с Малого проспекта блокадники, чтобы помолиться за одоление супостата, за своих близких, живых и мертвых. Они ползли, переставляя руками валенки, помогая ногам. Бабушка рассказывала, что это самое намоленое место на Васильевском острове, связанное с блокадой. Промыслом Божиим я вернулся на Васильевский остров, именно вернулся. Здесь — родина моей мамы и бабушки, но мне кажется, что я тоже здесь родился и вырос. И теперь уже много лет одним из любимых моих занятий являются прогулки по этому острову.

Рассказы моих близких оживают в моей памяти и я силой воображения представляю, как было тогда. Набережная Макарова, Малый проспект — здесь прошло детство моей мамы. А вот и двор, где они жили, дом 15-а, это во дворе. Бомба попала прямо в их дом. Мама тогда была уже на фронте, а бабушка отлучилась куда-то ненадолго. Возвращается, а дома — нет.

Я нахожу на земле по едва заметным признакам, где стоял дом. Сейчас, на части его участка давно стоит детский садик. Хожу и думаю, что не отлучись бабушка тогда из дома, и я бы никогда ее не увидел. Теперь я живу воспоминаниями о войне, их воспоминаниями. Дворы Васильевского, я их тоже люблю. Проходные, сквозные, колодцы, надо успеть налюбоваться ими, пока их не привели «в порядок» и не сделали «евростандарт». Почти в каждом дворе кто-нибудь сидит на завалинке или несколько человек трапезничают за самодельным столом. Они что-то пьют, жуют, ну и пусть себе, ведь должен же и у них быть иногда праздник.

Люблю гулять вдоль Невы от Горного института до Николаевского моста и смотреть на воду. Сейчас таких холодных нет зим, как в блокаду. Я мысленно представляю, как долбили лед закутанные в черные платки женщины, чтобы набрать воды. Как медленно, часто, останавливаясь и отдыхая, они шли к дому. А весной было полегче, рвали лебеду, устраивали огородики во дворах, отступал холод, такой же смертельный враг осажденного города, как и голод.

Пискаревское кладбище — такое же раннее воспоминание детства. Дневник Тани Савичевой потряс детскую душу, остался в ней навсегда. Сегодня, когда бабушки и мамы давно нет в живых, осталась только светлая память о них. Все меньше и меньше остается тех, кто помнит войну и блокаду. Но живы их дети, они передают свои знания своим детям, память жива. По сути, все, что нас окружает — это всего лишь память. Ведь каждое мгновение жизни уносится навсегда в прошлое. Я иногда думаю: зачем нашему городу выпали такие испытания? Но у Бога ничего не бывает зря. Быть может, он попустил блокаду, чтобы показать всему миру величие духа русского народа, его особой касты — ленинградцев-питерцев. И хоть официальными богами были тогда Ленин и Сталин, но все же глубоко в сердцах людей был Бог истинный, русский. Многие молились в те страшные годы на кладбищах, у крестов, у братских могил. Пережить блокаду — это был высокий подвиг каждого, кто смог его совершить. Закрыть грудью амбразуру вражеского дота, направить горящий самолет на вражескую колонну, положить свой живот «за други своя», воистину нет выше подвига. Но это секунды, мгновения. А в блокадном Ленинграде мученический подвиг растягивался на часы, дни, и годы.

Сатана 20-го века — Гитлер посылал на город новые и новые полчища самолетов, обрушивал сотни тысяч снарядов дальнобойной артиллерии. Душил ленинградцев самым страшным оружием — голодом. С помощью разбрасываемых над городом листовок пытался подорвать моральный дух людей. Но, несмотря ни на что, город жил. Чистились и убирались улицы, работали заводы, научно-исследовательские институты, звучала великая музыка Шостаковича. Фюрер топал ногами, потрясал кулаками, брызгал слюной на своих генералов, требовал стереть с лица земли загадочный и страшный для него непокорный город — но все тщетно.

Эти старухи, с провалившимися лицами, женщины с натруженными спинами, подростки, заменившие ушедших на фронт отцов были сильнее его дивизий. И люди в большинстве своем боролись не только за свои жизни и жизни своих близких — они ковали победу. Да, это женщины и подростки изготавливали на заводе им. Калинина, в 26-м цеху знаменитые «Катюши», которые потом смертоносным градом возмездия обрушатся на головы врага. Город жил, люди верили в победу. Незаметный подвиг каждого вылился в великую победу добра над злом. Весь мир, затаив дыхание, следил за этой, еще невиданной в истории драмой. Но наш народ выстоял и победил ценой невероятных потерь в назидание потомкам!

Мама, военная юность твоя
В камень и бронзу вошла навсегда.
Свет от холодных блокадных чернил
Таниной кровью весь мир освятил.

Пусть на земле не коснулась их слава
Тех, что любили, творили добро,
На небесах по великому праву
Книгою жизни им стать суждено!

Петр Кузнецов , капитан 2 ранга запаса