Уроки Цхинвала

Прикладные вопросы деколонизации

Два месяца назад, по следам саммита «восьмерки», я писал о том, что руководство моей страны в обществе лидеров других мировых держав проявляет излишнюю идеологическую учтивость (принимая, к примеру, за аксиоматическую истину «климатическую угрозу») и дипломатическую осторожность (в результате которой МИД вынужден уточнять конкретные позиции). Я писал и думал, не слишком ли я резок в оценках и не влияет ли на мое восприятие придирчивый субъективизм или просто дурное настроение (См. здесь).

Тогда же я высказал предположение о том, что передача президентских полномочий в моей стране не просто может быть, а наверняка будет воспринята истэблишментом Запада как «зеленый свет» для новой — после пресловутых «цветных революций» — серии действий по ограничению влияния России в ее традиционном геополитическом и геоэкономическом пространстве. Что так уже было в отношениях между нашей страной и Западом после 1953 года, когда уход «дядюшки Джо» стал удобным предлогом для разнообразных вылазок по опрокидыванию установленных после войны международных договоренностей.

Эти суждения не были в чистом виде спекуляцией, основанной на субъективных оценках словесного и дипломатического стиля. Мои собственные сомнения, которые заставили меня тогда высказаться, были связаны еще и с тем, что государственные масс-медиа принимали риторику компромисса на ура, а то и выдавали ее за достижение внешней политики, в то время как некоторые частные СМИ брались обучать главу государства каким-то просто школьным истинам. Я смотрел на это, как давно приучился смотреть, взглядом извне, пытаясь представить, как все это воспринимается давно обученными и ни в чем не изменившимися врагами моей страны — не оппонентами, не честными соперниками, а политическими личностями, убежденными в том, что моей страны не должно быть на карте.

Из этих наблюдений проистекал вывод, жестокий, но неотвратимый: если Москва уже предъявила миру заявку на субъектность, то за этим сказанным «А» должны следовать «Б» и «В». Не потому, что в противном случае немедленно случится нечто непоправимое, а потому, что определенные интерпретации приводят к определенным оценкам, те — к определенному поведению, а вслед за этим следуют определенные издержки.

Интерпретации, очевидно исходившие не в последнюю очередь из растиражированных в СМИ оценок более чем разветвленной, хотя и не самой способной к анализу иностранной резидентуры, привели к известной авантюре в Закавказье, издержки измерились полутора тысячами жизней. Во всем остальном я оказался неправ — к великому счастью.

Поскольку вслед за происшедшим, а также вслед за абсолютно адекватной и достойной реакцией на происшедшее, было сказано не только «Б», но и «В». Сначала сказали свое веское слово орудия, потом высшие лица государства, а одновременно и гостелевидение буквально за два дня освоило одухотворенную, страстную, образную и убедительную русскую речь, излечившись от вялого косноязычия и удобно-осторожных штампов, одновременно освоив и безупречно применив всю силу профессионально выстроенного видеоряда. Судя по прямой и косвенной реакции — как по злобному ворчанию The Washington Post, так и по точному диагнозу Саймэса Милна из The Guardian: «Грузия — это могила американского мирового господства», — всего этого не ожидали не только главы западных держав, но и экспертное сословие, в том числе российское. Это был первый за новейшую историю случай, когда риторические способности профессиональных аналитиков и прогнозистов фатально не поспевали за ходом интенции, логики и речи главы государства и главы правительства. И их «читаемость», по поводу которой я тревожился более всего, оказалась мнимой.

27 августа, около часу дня, я довольно уверенно высказывал мнение о том, что независимость Южной Осетии и Абхазии, несомненно, будет признана руководством России, но не сегодня, а второго сентября. Ибо к этому времени состоятся два партийных съезда в Соединенных Штатах, равно как и саммит Евросоюза на тему об отношениях с Россией — и тогда уже, всё взвесив и оценив, Москва вынесет свое решение. На самом деле заявление президента моей страны прозвучало вовсе не второго сентября, а аккурат через полчаса.

Никогда в жизни я не испытывал большего удовлетворения от собственной ошибки. Еще не веря новости, я включил телевизор и услышал слова, обращенные и ко всем моим соотечественникам, и к аудитории Запада — в частности, глубоко разочаровавшей меня Европы. И уже по привычке влезая в шкуру коллективной родной и чуждой аудитории, я кожей чувствовал, что после сказанного «Б», просто называвшего вещи своими именами, давно ожидавшееся практическое «В» не просто произносится, а льется свободно и уверенно, словно освобожденное от опостылевших оков. И всем своим знакомым и друзьям из западных стран, независимо от того, как они истолковывали происходящее, я искренне желал того же великого счастья, которое состоит в одной простой вещи — в отсутствии стыда за собственных лидеров.

Присутствие при возникновении нового качества — чувство совершенно особое. Я помню его с того момента, когда студентом третьего курса мединститута впервые вблизи наблюдал таинство рождения нового человека. Я знаю опять же не понаслышке, что точно так же множество людей наблюдали и сопереживали, и не верили своим ушам, и зажмуривали глаза, боясь, что он споткнется. Но вслед за «Б» прозвучало «В», притом не в частностях, а в основополагающих вещах: а) 11 сентября и Афганистан, б) ВТО, в) американская рецессия и ее неизбежные и очевидные последствия.

И мне — это в самом деле великое счастье — нечего к этому добавить, кроме частностей. Эти частности не касаются отечественных персоналий не потому, что мне нечего здесь предложить, а в силу моей уверенности в том, что сумевший сказать то, что уже сказано, сумеет и сделать то, что в этом отношении объективно назрело.

РЕЕСТР ВЕДАЮЩИХ, ЧТО ТВОРЯТ

Из сказанного «Б», состоящего в откровенной оценке происшедшего в Южной Осетии и отозвавшегося в разных местах разным политическим эхом, проистекает, с моей сугубо личной точки зрения, право моей страны на частные действия применительно не к точке зрения, а к правде происходящего. Фактически ни один крупный политик — не считая отдельных грузинских министров — не отрицает, что кризис на Кавказе начался с агрессии государства Грузия, которая получала оружие от государств США, Украина, Израиль, Румыния и Болгария. О том, кто и как в этих странах принимал соответствующие решения, известно не все. Может быть, не известно как раз самое главное — кто персонально дергал за ниточки и вел оперативный инструктаж. Но зато достоверно известно, кто охотно исполнял инструкции.

Исходя из этих уже оглашенных и неопровержимых сведений, моя страна вправе выработать вполне определенный подход не к народам и даже не к государствам, а к конкретным юридическим и физическим лицам, внесшим вклад в геноцидальный акт 7−8 августа. Равно как и к юридическим и физическим лицам, имеющим прямой интерес в действиях, ставших продолжением этого акта в политике.

Это значит, что за вполне осознанные действия, к примеру, по поставке наступательных вооружений Грузии может и должен применяться вполне определенный дискриминационный подход не к украинскому народу и не к людям, говорящим по-украински, а к конкретным персонажам в соответствующих ведомствах этих стран, будь они украинского, русского или даже монгольского происхождения. «Черный список», составленный на основании чьих-либо слов, если эти слова не привели прямо к действию (то есть не были объективно преступным приказом), заведомо неэффективен. «Черный список» ведавших, что творили, настолько же определен и непереписываем, как список лиц, приговоренных в Нюрнберге.

Это дискриминационное деление устанавливает качественное различие между политиком по имени Окруашвили, даже если этот политик подвергся преследованиям со стороны командующего геноцидом, и политиком по имени Бурджанадзе, вклад которой в происходящее все же ограничивался словами. А также качественное различие между чиновником по фамилии Ехануров и чиновником по имени Тимошенко, с оговоркой о наличии или отсутствии последствий известного документа с просьбой о предоставлении ПДЧ, подписанного ею вместе с Ющенко и Яценюком.

Не потому, что мы прощаем ей эту подпись, а потому, что судить следует по конечному результату.

Отказываясь от каких-либо политических и дипломатических сношений с персонажем по фамилии Саакашвили и считая его политическим преступником, мы точно так же обязаны оценить ответственных лиц и прочих стран, оказывавших ему поддержку с заведомо известным результатом. И если те же ответственные лица этих стран продолжают те же поставки заведомым авторам уже свершившегося геноцидального акта, или же его ближайшим политическим союзникам, то обращаться с ними на том же дипломатическом уровне, как и раньше, точно так же заведомо недопустимо.

Если министр обороны Израиля Эхуд Барак санкционирует поставки беспилотных самолетов Украине, это не обязательно означает, что нам следует отменить только что введенный безвизовый режим с этой страной. Но данный конкретный политик становится заведомо нерукоподаваемым лицом, даже если это нам стоит упущенной выгоды от уже подписанных контрактов. Если у кого-нибудь есть конкретные возражения, то они должны быть высказаны вслух — по меньшей мере в аудитории заседания Государственной Думы. Если эти или иные контракты затрагивают интересы третьих стран, то этим странам и следует предоставить возможность применить собственное влияние. И если в итоге из Пекина или Дели поступит недвусмысленное суждение о том, что данный министр объективно мешает делу, то я ничуть не сомневаюсь, что господину Бараку его же собственное, даже неуверенное и несамостоятельное руководство после здравого расчета укажет на дверь. Если в развертывании флота НАТО в Черном море, помимо американских, участвуют испанские, германские и польские корабли, то первые лица соответствующих ведомств этих стран не должны обижаться на ответные действия в соответствующей сфере. Если иные ответственные лица тех же государств используют сложившуюся в итоге геноцидального акта конъюнктуру для проталкивания проектов так называемого альтернативного энерготранзита, то соответствующие контрмеры должны применяться в той же области — и действовать до тех пор, пока эти лица не откажутся от этих действий публично или не выйдут вон с политической сцены. Любое иное поведение — скажем, введение ограничений на экономическое партнерство с Эстонией и последующее сворачивание этих мер со знаковой отставкой работавших на этом направлении дипломатов и стратегов — приведет к обратному результату. Если санкции в отношении конкретных лиц, ведомств и компаний вводятся, то они не подлежат оспариванию, а их частные нарушители с нашей стороны должны пенять на себя, а не пытаться диктовать Кремлю условия о том, где им выгоднее работать — в Палдиски или Кронштадте.

Можно ожидать действий в ответ на противодействие. Что ж, пусть попробуют. В рамках «восьмерки» Россия сделала, возможно, не все, что могла бы сделать. Но самый благородный вклад, связанный с членством в «восьмерке», — участие в оказании помощи беднейшим странам — возможен и без посещения саммитов, устраиваемых за счет налогоплательщиков на особо охраняемых малодоступных островах. Более того, не имеет ни политического, ни тактического смысла ожидать, покуда президент Маккейн потребует нашего исключения, тем более что поведение прочих участников достаточно предсказуемо: всеми своими действиями прошедшего месяца они убедительно доказали, что в выборе между жизнью и колбасой они выбирают колбасу. В отличие от тех наций, которые Россию поддержали, хотя Россия не очень стремилась числить их в партнерах и друзьях: а вдруг обидится кто. Но друзья познаются в беде, и с тех пор не забываются.

ПОКУПАЮЩИЕ И ПОКУПАЕМЫЕ

Из сказанного «В» следует не только отказ от конкретных не способствующих нашему развитию соглашений, но и воздержание от партнерства с физическими и юридическими лицами, пытающимися либо наносить нашим интересам прямой ущерб, либо паразитировать на объективной экономической заинтересованности в целях получения своекорыстных выгод, полагая, что «заработанная» таким образом «колбаса» для нас ценнее, чем, к примеру, отношения со странами-союзниками.

Нам нужны отношения с союзником по имени Сирия или нет? Если нужны, то не слишком ли двусмысленны привилегии, предоставляемые в нашей стране конкретной компании Ruis Diamonds, конкуренция которой в российском алмазном бизнесе с семьей Рафика аль-Харири странно закончилась терактом на бейрутской набережной — ответственность за который взвалили на Сирию, хотя даже президентский дворец Башара аль-Асада был построен компанией Харири? Об этих и других странностях, затрагивающих не только Ближний Восток, имеет смысл напомнить сейчас — в связи с весьма специфическими интригами, которыми в последние месяцы занялся владелец корпорации Лев Леваев. В самом желании крупного бизнесмена утвердиться сразу на трех рынках — российских алмазов, таджикского золота и масштабного строительного девелопмента — нет ничего предосудительного и странного. Как и в борьбе за одни и те же контракты — с российской компанией «АЛРОСА» за влияние в гранильной отрасли, и с правительством Москвы за участие в проекте «Москва-Сити».

Вопросы возникают, когда экономическая борьба своеобразно отражается в политике. Когда на одном и том же сайте, до неприличия надсадно рекламирующем успехи диамантера, вначале публикуется компромат на премьер-министра Ольмерта, затрагивающий его отношения с Россией, затем — хвастливые сообщения о том, как Леваев ловко «бросил вызов Ирану» в Средней Азии, и наконец, откровенно шантажного характера бахвальство диамантера связями с сенатором Джоном Маккейном, который, как сообщается, уже в курсе переговоров Москвы и Иерусалима о передаче Русской Православной Церкви Сергиева подворья и намерен это соглашение сорвать.

Манеры поведения бизнесмена ни о чем не свидетельствуют, кроме его морального облика. В любой лоббистской сделке есть покупающий и покупаемый. Можно понять человеческие амбиции спикера Верховной Рады Украины Арсения Яценюка или экс-спикера парламента Армении Ашота Багдасаряна, желающих присовокупить к своему слабому политическому ресурсу сильный экономический ресурс. Остается только уяснить, каким образом тот самый персонаж, который шантажирует Русскую Православную Церковь, продолжает пользоваться — и этим также безудержно бахвалиться — особыми связями в мэрии города Москвы.

Столь же непонятны привилегии, которыми пользуется на родине президента и премьер-министра нашей страны компания Plantantion & General Investment Group южноафриканского финансового магната Николаса Родити. Не только потому, что это близкий друг Джорджа Сороса, счет которому за стравливание между собой России и других стран СНГ еще предстоит предъявить, но и потому, что компания, официально занимающаяся импортом чая из бывших британских колоний в Африке, в том числе в обход эмбарго, под аплодисменты городских властей и американского полпреда (церемония состоялась не далее как 15 августа) оккупировала под Санкт-Петербургом бывший оружейный завод, учрежденный Петром Великим, для строительства там элитной недвижимости — вместе с электростанцией, обеспечивающей 60% энергии города Сестрорецка.

Привлечение инвестиций само по себе является скорее благом, чем пагубой. Другой вопрос, что инвестиции имеют не только разные предметы, но и разные приоритеты. Если, к примеру, в нашей стране известная фирма из другой страны хочет построить сборочное предприятие, это благо ровно до той степени, до которой мы не в состоянии сами развивать аналогичные виды продукции. И когда подхалимствующий репортер интересуется у японского посла, какие товары из Санкт-Петербурга были бы полезны для Японии, а посол, искренне растерявшись, переспрашивает: «Да что бы это такое могло быть?» — от стыда хочется провалиться под землю.

В воскресном интервью телеканалу «Вести» Владимир Путин рассказал всей телеаудитории о том, что доселе хорошо знали лишь топ-менеджеры нашей странно кособокой индустрии: что в последние годы Россия не развивала собственные сборочные производства, ибо таково было одно из требований ВТО, в которую нас еще никто не принял.

Эту позицию придется пересмотреть, сказал премьер-министр. Надо полагать, эти слова будут осмыслены в его родном городе, где инвестиции возведены в ранг божества, иностранная сборка считается развитием национальной промышленности — хотя прививаемая заодно корпоративная этика делает молодого работника гражданином «Форда» или «Тойоты», но никак не России. В городе, где статус стратегического инвестора может получить любой проходимец, вложивший в проект (неважно, для каких целей и с какой выгодой) не менее эквивалента трех миллиардов рублей без поправок на инфляцию за последние три года. В городе, где, если верить словам официальных лиц, произносимым с трибуны местного отделения Американо-российской торговой палаты, существует Комитет по поддержке (неважно каких) иностранных инвестиций — структура столь конфиденциальная, что отсутствует в телефонном справочнике администрации.

Деколонизация может быть абстрактным термином, пока рак на горе не свистнет. А он уже не просто свистнул — он уже сотряс все барабанные перепонки своим ненавидящим хором, переходящим в вой, и даже тот региональный чиновник, которому чувство собственного достоинства и вовсе незнакомо, вынужден будет применять этот неблагодарный, хлопотный, изнурительный процесс на практике. Начиная с себя.

ПУШКИ СМОТРЯТ НА ТЕБЯ

Главное в сказанном «В», которого, как в пословице, уже не взять обратно, состоит в том, что Россия не собирается больше выполнять экономических и социальных обязательств, объективно вредоносных для страны.

В частности, из нашего уважения к трудовому поту американских фермеров вовсе не обязательно должен следовать добровольный отказ от развития собственного агропроизводства на миллионах гектаров земель. И уж тем более из бешеной мировой цены на энергоресурсы не должны проистекать бешеные цены на топливо на национальном рынке.

Хотя этот факт годами не афишировался, специалисты в отдельных отраслях полуофициально, а иногда и с трибуны в избранной аудитории, признавали, что эти ограничения распространяются куда шире. Что именно эти ограничения закладывались в основу Закона о местном самоуправлении, разрушающего систему планирования и исполнения экономических решений (включая национальные проекты) в российских регионах, Закона о монетизации льгот, Закона о земельном кадастре, Закона о технических регламентах, Закона о саморегулируемых организациях, Трудового, Градостроительного и Земельного кодексов. Если это не так и разработчики вышеназванных произведений законодательного искусства действовали из сугубо самостоятельных соображений, то от этих разработчиков следует публично потребовать разъяснений исходных мотивов. Если они смогут, опять же перед полной парламентской аудиторией, толком объяснить рациональный смысл целенаправленно введенных ограничений передвижения соотечественников из одного региона в другой, ограничений возможности размещения производительных сил и соответствующего межрегионального согласования; если они убедительно докажут жизненную целесообразность нарушения технической безопасности людского жилища и использования колоссального кадрового ресурса на топографирование и кадастрирования всего и вся вплоть до подземных оборонных объектов; если они представят расчет, доказывающий целесообразность и возможность перекладывания на граждан всех расходов по содержанию жилищно-коммунального хозяйства — то флаг им в руки. В противном случае придется признать либо злой умысел по собственному почину, либо выполнение предписаний, продиктованных в ходе служебных командировок по «обмену опытом». И то и другое, перефразируя главу государства, навсегда останется на совести тех, кто марал бумагу, обрекающую миллионы сограждан на ничем не оправданные социальные риски, национальный рынок — на расчленение, а чувствительные сведения — на распродажу за народный счет.

Трагедия в Южной Осетии произвела с Россией мощную политическую встряску, а вошедший в Черное море вооруженный до зубов флот наших собратьев по европейской цивилизации поставил государственное руководство перед дилеммой — и выбор был сделан, и сформулирован яснее ясного: повторять не требуется. Но вопрос о выборе стоит, а непосредственная угроза существованию маячит, качаясь на мутной волне, не только перед конкретным Дмитрием Анатольевичем и Владимиром Владимировичем, а перед всей нацией.

Главными мишенями боевого флота, орудия которого нацелены на нас с расчетом на нашу слабость, является, естественно, наш военный потенциал. Но свежий опыт Цхинвала, как и совсем недавний опыт Белграда и Багдада, на всякий случай напоминает нам о том, что война не бывает нацелена только на орудия, что деморализующим ударом, как в схватке лесных хищников, так и в человеческой междоусобице является удар по незащищенному месту.

Только что, в рамках выдвижения встречных угроз — зуб за зуб, — нам пригрозили индивидуальными мерами в адрес индивидуальных бизнесменов. Нельзя сказать, чтобы у нас самих не было претензий к работающим у нас иностранцам. И если поднять историю приобретения вышеупомянутым южноафриканцем российских энергетических активов, могут тоже всплыть не самые приятные обстоятельства — и для покупающей, и для покупаемой стороны. И может оказаться, что далеко не только бизнесмены, но и лица из вполне невинного экспертного круга используют свои возможности на международных «тусовках», в укромном приволье, скажем, Валдая, отнюдь не только для того, чтобы делиться мнениями — равно как и аналогичная публика с другой стороны пока невидимого, но отчетливо висящего над нами занавеса нового образца.

Это, конечно, очень неприятно, когда занавес, подобно гильотине, опускается сверху с ускорением свободного падения, а успевшему освоиться в двойной жизни бизнесмену, чиновнику или интеллектуалу приходится выбирать одну сторону или другую. Но как говорилось в роковой момент излета перестройки, иного не дано.
http://www.rpmonitor.ru/ru/detail_m.php?ID=10 786