 |
| Русская линия | Зинаида Менгден | 26.07.2008 |
Детство. Уходящий девятнадцатый век
Мы жили напротив Петропавловской крепости, у самой Невы. Так что Нева также связана с моими первыми детскими воспоминаниями. Маленькой девочке весело было сидеть у окна, наблюдая жизнь на реке: и летом, и особенно в зимнее время, когда Нева становилась прекрасной ледяной дорогой для городских конькобежцев.
Помню мужчину на коньках, он толкал сани перед собой от одного берега к другому. Санный путь стоил 5 копеек (10 орэ) и был гораздо заманчивее, чем прогулочный тур по мосту. Но самым великолепным представал облик северного оленя. Запряжённый в сани, олень стремительно срывался с места и нёсся вдаль, куда-то вверх по реке.
Когда весной лёд приходил в движение, и замёрзшая вода начинала таять, неся большие массы льда в море, в Крепости раздавались три пушечных выстрела. Так все узнавали, что комендант Крепости в вёсельной лодке спускается к Зимнему дворцу. Комендант вёз с собой кубок, полный речной воды, который он должен был вручить Царю. Эта церемония всегда происходила в угловых парадных комнатах Дворца. Царь осушал кубок воды, наполняя его, взамен, золотыми монетами. Но вот комендант покидал дворец, и это означало, что навигация на реке открыта.
Новгородское имение «Горы»
На стол внутри часовни народ складывал подношения, в основном, что-то съедобное, но попадались и другие вещи, например, ручные полотенца с русской национальной вышивкой. Всё это быстро пропадало, но быстро и восполнялось. Я думаю, дары забирал священник и раздавал их бедным людям.
Это место всегда притягивало меня. Я ощущала там что-то по-настоящему Святое. До сих пор по ночам мне часто снится, как я блуждаю в лесу, в поисках этой часовни. Иду-иду, но никак не могу найти дорогу…
Никогда больше я не сталкивалась так близко с крестьянами, как на земле моего отца в Горах.
Они были неграмотны, но и не жаждали учиться. Когда кто-нибудь спрашивал их, почему не отдали ребят в школу, всегда следовал одинаковый ответ:
- Ни мы, ни наши родители, ни наши прародители не умели читать и писать, тем не менее, у нас всё хорошо. Зачем же учить детей чему-то большему, чем знаем сами?
Я думаю, примитивный инстинкт подсказывал людям, что если дочки и сыновья обретут знания, то могут соблазниться «лучшей» жизнью в городе. Родительский надзор тогда уже не смог бы до них дотянуться, и все незыблемые ценности, традиции и устои, которым они были верны дома, стали бы ими забыты. Крестьяне боялись потерять своих детей. И скорей всего, были правы: потеряли бы!
Многие считают, что у нашего крестьянина в основе характера — упорная медлительность. Я не очень с этим согласна. Но всякий раз, когда сей тезис подтверждается, думаю: наверное, всё оттого, что слишком долго крестьяне в России были крепостными.
Крепостное право длилось у нас почти три века. В течение стольких лет от крестьян не требовалось ни самостоятельно думать, ни самостоятельно действовать. Когда крепостное право отменили, многие из них не сочли это освобождением, напротив, растерялись, не зная, что делать с новообретённой свободой. Они были преданы своим хозяевам, а теперь почувствовали себя брошенными на произвол судьбы, стадом без пастуха.
Разумеется, справедливо, что рабский закон упразднили, но в моей памяти живы примеры того, как свободные крестьяне приходили к бывшему хозяину и, плача, спрашивали его: «Что мы сделали тебе, батюшка, раз ты нас больше не защищаешь и не поддерживаешь? На кого ты нас бросил?»
Конечно, встречались абсолютно иные факты, факты жестокого отношения господ к крепостным, когда бесчеловечно, хотя и законным образом, крестьян продавали из семейств или даже разделяли мужа с женой, или сбывали землю вместе с прикреплёнными к ней людьми. Это другое дело. Я говорю сейчас не об этом.
Казалось бы, с отмены крепостного права в 1861 году до революции 1917-го прошло достаточно много времени. За полвека крестьяне давно могли стать самостоятельными. Но я убеждена: долгий период зависимости не прошёл для них бесследно, оставил большой отпечаток в душе и характере. И ведь наши люди далеко не глупы. Напротив, им свойственно врождённое быстрое восприятие, потрясающая осмотрительность, глубина мысли. Наверняка их природная сильная натура когда-нибудь проснётся, прогнав апатию и неспособность к волевым поступкам, навязанные обстоятельствами.
Утверждая всё это, я в первую очередь имею в виду крестьян Новгородской области, я хорошо их знаю по моему детству, проведённому в Горах. То были люди настоящего старорусского происхождения.
Начало двадцатого века. Юность на сломе эпох
Фабричные рабочие, науськанные красными агитаторами, 9 января 1905 года начали свой марш к Зимнему Дворцу, под водительством попа Гапона. Якобы для того, чтоб вручить Царю народную петицию. Несмотря на государственный запрет подобных массовых обращений.
Революционерам прекрасно было известно, что Императора во дворце нет, что он находится в Царском Селе, но они сознательно настроили людей на этот шаг. Потом бы кричали, будто Царь не рассмотрел прошения рабочих. (Именно так большевистские агенты впоследствии и поступили!) Со всех сторон двигались солдаты, дабы удержать в повиновении массы народа, но стрелять солдатам — было запрещено.
Я сидела у окна в нашей квартире, взирая на жуткий вид надвигающейся толпы. Множество конных солдат стояло прямо под окном. Возбуждённые людские колонны приближались и приближались. Первые ряды состояли из женщин и детей, их специально пропустили вперёд. Расчёт был на то, что, если всё же будут стрелять, объявить потом о жестокости, проявленной по отношению к самым беззащитным созданиям. Женщины подбегали к лошадям военных, как фурии, пытаясь воткнуть в крупы животных шляпные заколки. В память мне врезалось ржание бедных лошадей, полное боли и бессилия.
Тем временем, дали приказ стрелять по восставшим. Некоторые, действительно, погибли, но их было куда меньше, чем потом утверждалось.
Ещё во время Русско-турецкой войны 1877 года моя мать и сестра работали в швейной мастерской Аничкова дворца, которую возглавляла Цесаревна Мария Фёдоровна. Именно тогда Евгении купили швейную машинку. Сестра была очень рада и горда, с удовольствием ею пользовалась. Машинка оставалась у Евгении до последних дней жизни и была ей очень дорога. Эта вещь живо напоминала сестре о самых счастливых годах, когда та работала под начальством Цесаревны, бывшей идеалом её юности.
Сердечный интерес, который Цесаревна постоянно выказывала моей сестре, да и всей нашей семье, проявился и в нескончаемой доброте по отношению ко мне. Когда я появилась на свет, Мария Фёдоровна стала моей крёстной матерью, а Царь Александр II крёстным отцом.
В 1904 году меня удостоили титула «фрейлина Высочайшего Двора». Евгения тоже уже была фрейлиной. Тогда она чувствовала себя получше, к тому же, титул этот не требовал особенно напряжённого служения.
«Фрейлина Высочайшего Двора» обязана была находиться в распоряжении супруги Царя Николая Второго, а также Вдовствующей Императрицы лишь в определённых случаях. Например, во время важных церемоний, праздников. Царица появлялась в сопровождении фрейлин, которые вереницей, по двое, следовали за Её Величеством.
Моё первое служение при Дворе Императрицы состоялось при крещении маленького Цесаревича Алексея в Петергофе.
Возможно, кое-что в этих рассказах Вы сочтёте мелким, несущественным. Но всё, связанное с Родиной, представляется для меня безмерно важным. За последний месяц я передумала о тех далёких днях столько, сколько не думала, пожалуй, за всё время эмиграции. Воспоминания настойчиво овладевают сейчас мною; перед глазами, одна за другой, встают картины, складывающиеся в цветную мозаику, которая, наверное, и есть жизнь. Тем более, такая, как моя, полная перемен.
Детство, юность, обретения, потери, все мои годы в России, — минувшее, но не ушедшее, оно живёт в моей душе. Я не могу оценить, насколько всё это важно для Вас, выросшей совсем в иной стране, с другим укладом, традициями, отношениями. Но возникает потребность поделиться с Вами.
Когда вечерами, включив радио, я слушаю музыку, прошлое оживает. Старая мелодия может нежданно вызвать в моём воображении искрящиеся праздники юности.
И вот я уже в Зимнем дворце, в Большой Николаевской зале, которая вмещает три тысячи танцующих. Радостная неразбериха, весёлый рой голосов. Но тут обер-церемониймейстер трижды ударяет о пол специальным жезлом. (Как сейчас вижу этот жезл: нарядный, из дорогого чёрного дерева, с набалдашником-шаром из слоновой кости). Замерев, все напряжённо всматриваются в дверь, из-за которой должна появиться Царская семья. Наконец, дверь распахивается, и под полонез оперы Глинки «Жизнь за Царя» входит Царь, в сопровождении супруги. А за ними — парами Великие Князья и Княгини, дипломатический корпус. Ряды прочих гостей разделяются, оставляя открытым пространство посередине зала, для торжественного Царского шествия. Император и Императрица занимают свои места в креслах. Капельмейстер объявляет вальс, танцы начинаются. После вальса следует французский и мазурка. Вокруг Императорской пары свободное место, за ним каре, где находятся лучшие танцоры. Императрица посылает распорядителя к тому господину, с кем желает танцевать. (Царь Николай раньше был замечательным и страстным танцором, но после восшествия на трон, никогда больше не принимал активного участия в танцах).
Жизнь при Дворе
Однажды я участвовала в почётном карауле (кроме меня, присутствовало ещё три дамы) на похоронах жены Великого Князя Константина, матери Королевы Греции, Ольги.
В первый день мы несли свой караул у похоронных дрог в доме Великого Князя, а потом сопровождали их до храма в Петропавловской крепости. Этот короткий путь занял много времени: процессия двигалась очень медленно, шаг за шагом, постоянно останавливаясь.
Мы разместились по двое у траурного ложа: у изголовья и у изножья катафалка. Ниже на ступеньку замерли четыре придворных кавалера, и в самом низу ещё четверо господ. Дамы, спереди и сзади, были плотно закрыты длинными чёрными вуалями. Кроме того, нам полагались длинные шлейфы. Со сложенными руками и опущенными взорами надо было стоять совершенно неподвижно, подобно статуям, часа по два. Всё то время, пока читались заупокойные молитвы. Когда я слышала, как людская толпа падает на колени, казалось, огромный дракон вдыхает воздух, и ещё казалось: секунда, и ты упадёшь тоже, не удержишься на ногах.
В одну из ночей я простояла на своей вахте четыре часа подряд! Великая Княгиня лежала на катафалке с траурным убранством, и голова умершей находилась прямо у моего локтя. Непрекращающийся поток людей тёк рекой. Лишь иногда я могла позволить себе чуть-чуть повернуть голову, то в одну сторону, то в другую.
В один зимних визитов к брату я получила приглашение встретиться с Вдовствующей Императрицей Марией Фёдоровной. Была принята Её Величеством 19 января. Мария Фёдоровна отнеслась ко мне с большой симпатией. Мы долго говорили о моей семье. И вдруг Императрица задала неожиданный вопрос:
- Хотите ли Вы остаться при мне?
- Я бы очень этого желала, Ваше Величество, но боюсь не справиться.
- Уверена, Вы сможете, — ответила Императрица.
И для начала попросила сопроводить её в церковь в ближайшее воскресенье. Я удалилась в абсолютном потрясении. Проходя через зал для ожидающих аудиенции, встретила немолодую придворную даму. Она произнесла:
- Поздравляю Вас!
Смутившись, я спросила:
- Правильно ли я поняла Её Величество? Она просит меня стать своей фрейлиной?
И услышала:
- Да, желание Императрицы таково.
Кроме того, моя собеседница добавила:
- Вам должно быть понятно, что отныне у Вас больше нет собственной жизни.
Мне казалось тогда, я вполне понимаю, что значат эти слова. Они меня ничуть не испугали. Конечно, когда я была совсем юной, то обожала праздники, беззаботный блеск балов, но теперь-то, после всех испытаний, душа моя ждала чего-то более серьёзного. Я знала, что этот поворот судьбы возложит на меня громадную ответственность, но вместе с тем надеялась, что он принёсёт массу новых, ярких впечатлений. Разумеется, я и предположить не могла, какие трагические времена нас ждут. Кто может знать заранее, что отпущено на его долю, и какое служение ему выпадет…
Мария Фёдоровна была патронессой всех так называемых «Institutions de l’Imperatrice Maire» — Ведомств Императрицы Марии. Руководители этих заведений могли являться к ней каждый четверг со своими сметами, докладами, предложениями. Они входили в Красный салон по очереди. Императрица встречала их, сидя за какой-либо ручной работой. Это было очень мило.
Однажды явился такой посетитель. Он должен был прочитать Её Величеству длинный доклад. Мария Фёдоровна отложила свою тамбурную вышивку, чтобы внимательно слушать. И вдруг заметила, что коричнево-жёлтый вязальный крючок, укатившись, лежит теперь достаточно далеко от её ноги. Неожиданно «крючок» начал двигаться! Императрица смотрела на него круглыми глазами, не в состоянии больше думать о докладе. Тем временем, «крючок», извиваясь, полз и полз к ней. Наконец, дополз. Оказалось, это был дождевой червь, внезапно выбравшийся из кадки с цветком!
Вы говорите, что много слышали о социальном неравенстве в России? О том, что фантастическое великолепие придворных балов и тяжёлая жизнь батраков и крестьян вступали в ужасный диссонанс?
Действительно, наши придворные балы (также как и балы аристократии) были гораздо роскошнее, нежели в какой-либо другой стране, из тех, что я знаю. Но нельзя забывать и о том, что эти праздники давали работу огромному количеству людей. Как много существовало специальных магазинов, как много было закройщиков и швей, живших лишь на то, что они поставляли наряды для балов! А когда вспоминаю ошеломляющее цветочное великолепие, развёрнутое в Котильоне, не сомневаюсь в том, что садовники и торговцы цветами получили за это хорошенькую сумму. И далее в таком же роде. Можно упомянуть массу работников, для которых грандиозные дворцовые приёмы являлись важнейшим фактором существования. А какой катастрофой для купцов и мастеров всегда становилась отмена придворного бала!
Балы отменяли, например, в связи со смертью кого-нибудь из членов Российской Царской семьи или другого Королевского Двора в Европе. По смерти Царя траур носят весь год. Никакого более-менее значительного торжества в этом году состояться уже не может, вообще, все развлечения прекращаются. Между прочим, некоторых поставщиков это приводило просто к разорению.
За все годы, пока я служила Императрице, не случилось ни одного настоящего придворного бала. Последний бал состоялся накануне войны с Японией, 19 января 1904 года. Во время войн, разумеется, никто не танцевал. В 1905-м последовало большое народное восстание. Какие уж тут танцы! Дальше — одна за другой смерти в царской семье. Ну, а потом началась Мировая война и революция 1917-го.
Но как фрейлина Высочайшего двора я присутствовала на потрясающих частных балах. Их блеск не гаснет в моей памяти. Это сияющие картинки мира, который безвозвратно канул — прошлая жизнь так далеко отстоит от теперешних времён…
Хочу сказать несколько слов о русских врачах тех лет. Это были совершенно удивительные профессионалы, люди редкого благородства.
Они не принимали участия в светских ужинах и больших застольях. Им было не до этого. Иные ценности занимали их душу. Вопрос о гонораре, казалось, никогда не играл роли. Доктора вызывали и ночью, и в воскресенье, ему бы и в голову не пришло — рассердиться на то, что его потревожили. Он был готов приехать в любое время.
Врач являлся другом семьи; для него всегда были открыты двери; все в доме могли рассчитывать на его помощь, совет и утешение, — все в равной степени, и хозяева, и прислуга. Не чин, не звание, человеческая боль, горе — вот что имело значение для врача! Это было неизмеримо успокаивающее средство — отдать себя в его руки. Рядом с тобой доктор, значит, всё будет хорошо, ты спасён, доктор обо всем позаботится.
Даже представить себе было нельзя, чтобы врач отправился в отпуск, если в его ведении имелся хотя бы один тяжелобольной! Ни о каких заменах и речи не было, врач даже не знал, что такое — использовать замену. Другое дело, что в серьёзных случаях домашний доктор мог вызвать своих коллег для консультации, дабы сообща принять правильное решение. Бывало, на дому у пациента проводились очень сложные операции.
Тогда перед домом клали солому, чтобы проезжающие мимо экипажи не дребезжали по мостовой и не тревожили больного. (Во времена моего детства улицы были мощёными: их выкладывали круглыми камнями, а не деревом, как стало происходить позже).
Россия славилась передовыми хирургами. Один из них, Цёге фон Мантейфель из Эстонии, был очень известен. После революции он мне часто писал. Однажды, когда мы с Императрицей уже приехали в Данию, посетил Её Величество в Видёре. Тогда-то он и рассказал историю, которая, на мой взгляд, является блестящим примером профессионализма.
Медсестра хотела покончить жизнь самоубийством и выстрелила в себя. Пуля застряла в сердце. Профессор вскрыл грудь, сделал небольшой надрез в сердечном мешке и руками выдавил пулю из ещё сокращающегося сердца. Однако когда пациентка проснулась после наркоза, она обиделась за то, что её вернули к жизни.
«Вы можете ещё раз застрелиться; я вновь готов вытащить пулю из Вас», — ответил профессор Цёге фон Мантейфель.
Итак, я начала служить при Дворе в 1912 году.
Как уже рассказывала, большие Рождественские торжества в то время были отменены. Вокруг ёлки собиралась лишь Императорская семья. Но в сочельник каждой придворной даме присылали коллекцию удивительных шелков и бархата, чтобы она могла выбрать себе ткань на платье. А в Рождество мы получали красивую коробку с этой материей — в подарок от Императрицы!
Подобный дар от Её Величества ждал нас и на Пасху. Это был старый обычай, введённый ещё Екатериной II.
Праздник Пасхи отмечался в России особенным образом. Ему предшествовал Великий пост, очень строгий. В последний день поста, точнее, вечером с субботы на воскресенье, прихожане шли в храм. Служба продолжалась почти всю ночь. А дома ожидал щедро накрытый стол. На стол выставляли ветчину, пасху, кулич, а также массу крашеных яиц. Пасха — это национальное блюдо, которое делается из творога, масла, сахарной пудры и цукатов. Кулич — высокий, цилиндрической формы, сдобный пирог.
Императрица встречала Пасху в большой, торжественно украшенной зале. Её Величество стояла в центре, за ней придворные дамы и кавалеры. На приёме присутствовали полки, шефом которых являлась Мария Фёдоровна, Кавалергарды и прислуга всех рангов. Её Величество пожимала каждому руку и протягивала фарфоровое яйцо. С одной стороны на яйце имелась монограмма, а с другой было начертано: «Х.В», то есть «Христос Воскресе». На столе, рядом с Императрицей, высилась груда заранее приготовленных яиц.
Царь также устраивал свой Пасхальный приём.
Полки, расквартированные в том месте, где в данный момент находился Император, непременно являлись на церемонию. Тянулась она ещё дольше, чем у Императрицы. Каждый участник, начиная от высших офицеров и заканчивая последним рядовым, получал три поцелуя от царя и, в ответ, сам трижды целовал его.
Как я уже упоминала, Её Величество была покровительницей Ведомства учреждений Императрицы Марии. К ним относилось более 460 различных заведений: школы, детские дома, больницы. Её Величество очень серьёзно и добросовестно относилась к этой работе. Она всегда навещала свои учреждения неожиданно, без уведомления. Во-первых, для лучшего контроля, а во-вторых, чтобы не было пышных приготовлений к Её приезду.
Сопровождая Императрицу, я никогда не знала, куда именно поедем. Садясь в карету, Императрица сообщала о своём намерении лишь камер-казаку, а тот передавал кучеру.
В больницах Императрица говорила с каждым пациентом. Внимательно и сердечно выслушивала все просьбы, пыталась помочь, утешить, облегчить страдания людей.
Но особенно впечатляли нас поездки в школы и приюты. Однажды присутствовали на занятиях, где Мария Фёдоровна сама задавала вопросы детям. Я настолько приняла всё близко к сердцу, что к концу урока буквально валилась с ног. Но визит всё продолжался и продолжался. Детишки пели хором, звучали торжественные речи.
А когда мы собрались уезжать, произошло вот что.
Ребята подбежали к Императрице, засунули руки в её муфту и схватили перчатки. Они разорвали их на множество мелких частей и разделили между собой, как реликвии!
«Хорошо, что я надела пару старых перчаток, — сказала мне потом Императрица. — Я предвидела то, что произойдёт».
Когда я сижу по вечерам и слушаю музыку по радио, старая известная мелодия может неожиданно вызвать в моем воображении искрящиеся праздники прошлого. И вот я уже в Зимнем дворце в Большой Николаевской зале, которая вмещает 3000 танцующих.
Радостная неразбериха, веселый рой тысяч голосов, соединяющихся в один, когда обер-гофмаршал ударяет три раза палочкой черного дерева. Все напряженно всматриваются по направлению к двери, откуда должна появиться Царская семья. Дверь флигеля открывается и под полонез оперы Глинки «Жизнь за Царя» входит Царь в сопровождении своей супруги. Парами за ними входят великие князья и княгини и дипломатический корпус (Corps diplomatique). Ряды бальных гостей разделяются, оставляя открытое пространство посередине, чтобы Царское шествие могло пройти по всей длине зала, чтобы затем развернуться и пройти тем же путем назад. Император и Императрица занимают места в паре кресел, которые стоят около двери, откуда они пришли. Капельмейстер объявляет вальс, и танцы начинаются. После вальса следует кадриль и мазурка. Перед и вокруг Императорской пары свободное место, каре, где находятся лучшие танцоры. Императрица посылает дирижирующего кавалера к тому господину, с кем она желает танцевать. Царь Николай раньше был замечательным и страстным танцором, но после восшествия на трон, никогда больше не принимал активного участия в танцах. Повсюду в зале создавались другие каре, где компании близких друзей и знакомых собирались вместе. Задолго до бала друзья договариваются о танцах. И теперь нужно придерживаться своего каре; потому что, если отойти, найти друг друга в бурлящем множестве людей будет практически невозможно…
Это был замечательный, почти сказочный вид, когда офицеры в своих многоцветных мундирах танцевали с элегантными дамами, чьи бриллиантовые диадемы и колье блестели и сверкали, а молодые девушки украшали себя только цветами.
Где же вы теперь, замечательные драгоценности, самые красивые и дорогие в мире, блиставшие на русских балах? Большинство, наверняка, утекло в мировые антикварные лавки или украшает дам американских миллионеров.
Офицеры-кавалергарды были одеты в красные мундиры, которые были их бальной униформой. Гусары были одеты в пурпурные доломаны с обшитыми собольим мехом ментиками, накинутыми на плечи. Казаки в их красных черкесках почти беззвучно скользили вокруг в своих кавказских сапогах с высокими голенищами. Среди всей этой красной униформы белели кирасирские мундиры.
1917 год
Первый месяц прошел спокойно. Один из салонов Дворца [в Киеве] был переоборудован под полевую церковь, и каждый день во время поста утром и вечером в ней проходила служба. 13 февраля Императрица и все ее сопровождение причастились. В течение февраля нас достигали слухи о беспорядках в Петрограде. Второго марта мы узнали, что Император покинул ставку в Могилеве и отправился в Петроград, где многие ожидали его приезда. Но поезд по указанию Думы был остановлен на станции Дно и оттуда был направлен к Пскову, где делегация от Думы хотела говорить с Царем.
В Киеве все мы были озабочены и обеспокоены. Мы знали точно, что Император был на станции Дно, но был ли он там до сих пор и где, если не там, это было нам неизвестно.
В ночь на 3 марта между станциями Дно и Псков была решена судьба России.
Международная темная власть красных принудила высшую власть и затем обрушила Россию в пропасть.
Царь Николай отказался от трона!
Царь был убежден, что, сделав это, он спас честь своего народа и своей любимой армии.
Поезд ехал обратно в Могилев, чтобы Император мог попрощаться со своей армией и штабом.
Слова прощания, которые Царь включил в приказ армии и штабу так называемый «Манифест об отречении», по указанию Думы были скрыты от остального народа.
Копия рукописи волей случая оказалась у меня и поэтому я могу цитировать следующую выдержку:
«После того, как я отказался от Российского трона за себя и за своего сына, я в последний раз возвращаюсь к тебе — моя армия. По воле Думы власть переходит в руки Временного Правительства. Помоги, Господи, этому правительству привести Россию к благосостоянию! И помоги, Господи, моей армии освободить нашу Родину от злого врага».
Царь закончил такими словами:
«Тот, кто хочет конца войны, предатель своей Родины. Знаю, что так думает каждый солдат. Поэтому выполняйте свой долг и защитите наш большой дом. Слушайте Временное Правительство. Повинуйтесь вашему начальству. Помните, что любое расслабление в ходе службы, может пойти на пользу врагу. Твердо верю, что внутренняя любовь к Отечеству не погасла в ваших сердцах. Благослови вас, Господи, и доведи вас, Святой Георгий, до победы.
Николай.
Ставка 8 марта 1917 года».
Почему было так, что 1905 году чужие крестьяне, а не крестьяне поместий поджигали дома помещиков? Так случилось, и когда был сожжен дом моей невестки. Чужие крестьяне пришли просить прощение за злодеяние, но было уже поздно. Поместье было в руинах.
Для того чтобы навязать революционную пропаганду солдатам, очень даже талантливые господа вербовались в полковые музыкальные отделения, чтобы беспрепятственно стремиться к своей цели.
В начале войны это не представляло особенной опасности для духа солдат. Но со временем лучшие люди были убиты или ранены. Поэтому в солдаты стали забирать рабочих с фабрик, а они были гораздо более восприимчивы к пропаганде красных.
Крым
День за днём сидели на месте и ждали, и ждали. Читать было нечего, так как те книги, которые здесь находились, мы знали уже наизусть, а получить новые не представлялось возможности.
- Вы полагаете, можно было проводить время за какой-либо ручной работой?
- Да, Императрица захватила с собой шерстяную пряжу, из неё она связала нам всем варежки. Мария Фёдоровна занималась вязанием, пока хватало ниток, но скоро они закончились. Было совершенно немыслимо купить материю или нитки — всё это стоило слишком дорого. За моток ниток для шитья надо было заплатить 50 рублей (100 датских крон). И когда мне однажды понадобился кусок бархата для воротника, за него попросили 500 рублей, о такой сумме я и мечтать не могла.
Располагали ли мы средствами? Нет, конечно. Это являлось очень щекотливым пунктом. То, с чем приехали, со временем было полностью истрачено. Императрица не хотела принимать деньги от сменяющихся правительств. Однако то и дело появлялись люди, желавшие помочь Марии Фёдоровне. А она, в свою очередь, приходила на помощь нам. Однажды, когда у меня и копейки не осталось, я решила продать бриллиант, закреплённый в эмблеме придворной дамы с шифром «М.А.». Но я не успела вытащить камень из оправы, так как получила от Императрицы конверт с деньгами.
С одеждой тоже начались проблемы. Но поскольку Императрица не стеснялась ходить в заштопанном платье, то и остальные могли это делать. Подошву чулок мы «подбивали» материей, а обувь ремонтировали чем-то, вроде линолеума, так как кожи было не найти.
И с питанием пошли перебои. Еды имелось мало, к тому же, качество пищи было очень низким. Масло напоминало вазелин и пахло бензином. Хлеб был грубым, тёмным и кислым. Кофе мы готовили из жареных желудей, а чай из шиповника.
Но и в те дни случались счастливые минуты и счастливые обстоятельства, придающие силы. Во-первых, как я уже говорила, нас радовала природа. Живописные виды, чистый воздух, купания в саду. Я просто наслаждалась возможностью прыгнуть в воду и утопить в ней, хотя бы на короткое мгновение, все свои тревоги. А самым большим спасением для нас тогда была Императрица. Мария Фёдоровна являла собой замечательный пример самообладания, силы духа, чувства собственного достоинства. Тем самым, она не позволяла нам поддаться отчаянию, раздражительности, страху. Паники не было даже в самые неприятные моменты.
В эмиграции
http://rusk.ru/st.php?idar=113124
|
|
