Путь славянофила

Великий неизвестный

От редакции: Недавно Институт русской цивилизации, который возглавляет известный русский писатель и общественный деятель Олег Платонов, выпустил сборник статей великого русского мыслителя Ивана Сергеевича Аксакова «Наше знамя — русская народность». Предисловие и комментарии к книге подготовлены нашим постоянным автором, петербургским профессором Сергеем Лебедевым. Сегодня мы предлагаем нашим читателям полный текст вступительной статьи (в книге она опубликована в сокращенном виде) к книге, присланный нам автором.

И. С. Аксаков был не только литератор, публицист и
общественный деятель, он был — знамя, общественная сила.
Н. П. Гиляров-Платонов

Иван Сергеевич Аксаков был одним из самых значительных русских мыслителей, политиков и деятелей культуры второй половины XIX века. Кажется, не было в России 50−80-х гг. XIX столетия ни одного общественно-политического или культурного события без его активного участия. Не занимая государственных постов, он оказывал значительное влияние на внешнюю политику Российской империи, особенно в славянском вопросе. В Европе его опасались гораздо больше, чем петербургских министров. К нему как к последней надежде обращались угнетенные турками и немцами славяне. Статьи Ивана Аксакова читала вся Россия, и, вместе с тем, ни один из русских публицистов не имел столько столкновений с цензурой! Романсы на его стихи писали А. А. Алябьев, А. Л. Гурилев, М. А. Балакирев, и другие композиторы. Глубокую порядочность Аксакова признавали и его политические противники. «Честен, как Аксаков»! — это звучало как комплимент. И при этом сохранивший до конца дней своих юношеский идеализм, Иван Аксаков мог проявлять себя жестким и волевым политиком. Один из первых русских социологов и оригинальный экономист, создатель русской политической философии, поэт и писатель, Аксаков искренне не считал себя теоретиком, не высоко ставя собственные публицистические и литературные труды. Действительно, в отличие от своих старших товарищей, он не только и не столько занимался теоретизированием, но и пытался провести свои идеи в жизнь. Когда Аксаков умер, то 100 тысяч человек проводили его в последний путь. Практически все газеты Европы поместили посвященные ему некрологи. В Софии и Белграде появились улицы имени Ивана Аксакова.

Но после его смерти вокруг имени Аксакова воцарилось почти полное молчание. Нет, это не тот случай, когда беспристрастная история все восстанавливает на свои места, и искусственно раздутые репутации лопаются, как мыльные пузыри, когда гремевшие при жизни имена различных деятелей в лучшем случае остаются парой строчек в энциклопедиях. По отношению к Ивану Аксакову это все будет несправедливо. Иван Аксаков был приговорен к забвению со стороны тех сил, которые не смогли победить его при жизни, и взяли реванш после смерти. Иван Аксаков был славянофилом, и это все объясняет.

Что же такое славянофильство? Под этим объединяющим названием понимаются философские, исторические, литературно-художественные направления русской мысли, основанные на поиске места русского народа и России среди народов Запада и Востока. Главное положение славянофильства заключается в том, что в мире нет какой-то единой универсальной цивилизации, на которую должны равняться остальные, а существуют отдельные локальные цивилизации. Россия также сама по себе уникальная самобытная цивилизация, такая же, как западная, исламская, индийская. Она не лучше и не хуже их, она просто иная. В основе каждой цивилизации лежат национальные, религиозные и социально-политические факторы. Иначе говоря, в основе цивилизации — нация, религия, определяемая ею культура, социально-экономический и политический строй. Применительно к России основы ее бытия в 1833 году гениально обозначил граф С. С. Уваров в триаде Православие — Самодержавие — Народность. Эти вечные, как и сама Россия, принципы, и сегодня полностью сохраняют свою силу. Вот как разъяснял содержание этой триады митрополит Петербургский и Ладожский Иоанн (1927−1995 гг): «…этот лозунг не плод какого-то произвольного человеческого измышления, а констатация объективного факта того, что гармонично устроенное общество должно сочетать в своей основе три важнейших элемента: духовный, государственный, национальный. Элемент духовный — святое Православие. Элемент государственно организующий — самодержавность… Итак, православный духовный фундамент, державная государственная форма и народ как соборный носитель нравственного идеала — такова универсальная форма гармоничного общественного устройства. И мы никуда от нее не уйдем». [1]

Пока мы говорили о славянофильстве в широком смысле слова. Такое славянофильство родилось вместе с Россией, и будет существовать, пока существует Россия. Но в каждой эпохе русской истории было и будет свое славянофильство. Разумеется, в условиях развития общества, происходящих в нем политических, социальных и этнических изменений, должны меняться и некоторые принципиальные основы самого общества. И в этом смысле, само славянофильство должно также меняться вместе с обществом. Понятно, что и славянофильство ранних времен было скорее интуитивным, «нутряным» чувством, а не теоретической доктриной. По-настоящему славянофильство в классической философской форме рождается в 30−40-х гг. позапрошлого века, и именно Ивану Аксакову пришлось стать одним из виднейших представителей.

Но классическое славянофильство, как это было, увы, очень часто в национальной истории, стало жертвой преследования со стороны правительства Российской империи, постоянно закрывавшего славянофильские органы печати, подвергавшего преследованиям и арестам виднейших деятелей этого направления, включая Ивана Аксакова. И одновременно с ним на славянофилов обрушилась либеральная западническая интеллигенция, постаравшаяся вычеркнуть, если не навсегда, то надолго, славянофильство из русской истории. К сожалению, во многом это удалось. Россия нового тысячелетия пока еще только открывает себе идейное богатство славянофильской мысли позапрошлого века.

Почему же славянофильство встретило столь яростное противодействие как правительственных кругов, так и «передового общества»? С правительством у славянофилов действительно были очень нелегкие отношения. Иван Аксаков мог на своем опыте многократно убедиться в этом. Главная причина заключалась в том, что со времен Петра Великого в России государственная власть отдалилась от народа и «земли» (то есть народного самоуправления). Бюрократическое средостение между властью и народом было больше заинтересовано в том, что бы народ безмолвствовал, и покорно подчинялся всем, пусть даже самым преступным распоряжениям власти. Понятно, что славянофилы, требовавшие именно участия нации в решении вопросов ее существования, больше всего вызывали опасение у бюрократического средостения. Зато либералы, кричавшие о «свободе» и революционеры, рассуждавшие о власти «народа», под которым понимали только самих себя, вызывали у бюрократического аппарата империи совсем иные чувства. В самом деле, замена самодержавия конституционным правлением, чего требовали либералы — западники, в конечном счете, привело бы к власти именно профессиональных управленцев, то есть тот же бюрократический аппарат. При этом чиновничество могло на совершенно законном основании воровать, и еще обеспечить себе защиту ссылками на «права» личности. Даже радикальные революционеры, громогласно заявлявшие о «народной воле», в конечном счете, стремились подчинить себе всю русскую жизнь государству, то есть все той же бюрократии. Вот отсюда и тот парадокс, что убежденные монархисты — славянофилы, вечно конфликтовали с бюрократическим аппаратом монархии, в то время как «передовые» борцы со всеми основами русской жизни могли рассчитывать на сочувствие «просвещенного» общества.

В XIX столетии, этом золотом веке русской культуры, происходили очень серьезные изменения в российском обществе. Возникшее еще при Петре Великом разделение между европеизированными верхами и оставшемся верным традиционной культуре народом, стало к этой исторической эпохе, особенно заметным. Ранее большинство дворянства еще оставались вполне русскими по духу и образованию. Не случайно российские монархи так широко использовали в качестве управленцев различных немцев. Однако за столетие после «Указа о вольности дворянской» 1762 года немалая часть русского дворянства европеизировалась. Избавленные от обязательной службы, имея множество прав при отсутствии обязанностей, дворянство стало претендовать у самодержавия на всю полноту власти. Свои доводы помещики оправдывали, как это давно повелось на Руси, ссылками на передовой западный опыт. Так возникло либеральное движение, требовавшее ограничить самодержавие в интересах узкого слоя дворянской олигархии. Да, именно крепостники требовали, накануне ликвидации крепостного права, введения в России конституции, чтобы сохранить власть над освобождаемыми самодержавием «душами». И после 1861 года помещики составляли основу русского либерализма. Потеряв власть над «душами» крепостных, они хотели закрепить конституционно свои привилегии над народом. В этом — один из парадоксов русской жизни, наглядно доказывающий невозможность применения в России западных социологический понятий. Только неограниченное самодержавие в конкретных условиях второй половины XIX века могло обеспечить политические права народу, провести без крови и насилия масштабную политическую и экономическую модернизацию. Другое дело, что бюрократическое средостение сделало все, что бы великие преобразования во многом оказались незавершенными.

Еще более зловещую роль в русской истории того времени сыграла появившаяся именно тогда мощная прослойка «интеллигенции». Борьба с «интеллигенцией» у славянофилов привела к парадоксальным результатам. Проиграв славянофилам политически, их оппоненты взяли реванш тем, что именно они и писали историю русского мысли. Причем речь идет даже не о том, что историография русской общественной мысли была изложена западническими либералами и радикалами в виде примитивного изображения борьбы «прогрессистов» против «реакционеров». Уже в описываемую эпоху тон в прессе и литературе задавали либералы. Им удавалось создавать репутации, формировать «общественное мнение», с которым считались и власти и сами славянофилы. Именно культурной гегемонией противников исторической России можно объяснить тот факт, что откровенно слабые в литературном плане, но зато имеющие «общественную значимость», обличающие произведения, становились классикой, зато многие философские и художественные произведения, созданные представителями другого лагеря, подвергались остракизму.

Под давлением «передовых» интеллигентов многие русские деятели культуры и науки оказались вне академических учреждений. Так, друг и сподвижник Ивана Аксакова, крупный исследователь русского фольклора, А. Ф. Гильфердинг, несмотря на огромный вклад в науку, был забаллотирован при выборах в Академию Наук. Немецкий состав российской Академии, мало изменившейся со времен Ломоносова, не мог простить немцу Гильфердингу его славянофильские взгляды. Кстати, и после смерти Ивана Аксакова подобное положение в русском академическом мире полностью сохранилось. Так, десятилетие спустя по аналогичным мотивам не попал в Академию Д. И. Менделеев.

О сложившейся в то время «либеральной жандармерии», много позже, уже после Октябрьской революции, писал бывший марксист, принявший православие еврей, С. Л. Франк: «…сколько жертв вообще было принесено на алтарь революционного или „прогрессивного“ общественного мнения!…Едва ли можно найти хоть одного подлинно даровитого, самобытного, вдохновенного русского писателя или мыслителя, который не подвергался бы этому моральному бойкоту, не претерпел бы от него гонений, презрения и глумлений. Аполлон Григорьев и Достоевский, Лесков и Константин Леонтьев — вот первые приходящие в голову самые крупные имена гениев, или, по крайней мере, настоящих вдохновенных национальных писателей, травимых, если не затравленных, моральным судом прогрессивного общества. Другим же, малоизвестным жертвам этого суда — нет числа!». [2]

Впрочем, «передовое общество» не брезговало прибегать и к откровенной клевете в адрес славянофилов. Даже такой замечательный философ, как Владимир Соловьев не постеснялся лживо обвинить только что умершего славянофила Николая Данилевского в плагиате.

И в отношении общепризнанных писателей, имеющих не вполне «прогрессивные» взгляды, как, например, Ф. М. Достоевского, в либеральной критике существовало своеобразное разделение художественного творчества и политической публицистики писателя. Первое прославлялось и изучалось, о втором предпочитали умалчивать. При всем внешнем уважении к личности Ф. М. Достоевского читающая публика почти не обратила внимание на редактирование писателем консервативного журнала «Гражданин». Когда издатель «Гражданина» князь В. П. Мещерский высказал надежду, что под редакцией Достоевского журнал приобретет популярность, то писатель был настроен скептически. В своих мемуарах В. П. Мещерский привел слова Достоевского. «Нет, — говорил он, — не предавайтесь иллюзиям, мое имя вам ничего не принесет: ненависть к „Гражданину“ сильнее моей популярности; да и какая у меня популярность? У меня ее нет, меня раскусили, нашли, что я иду против течения». [3]

Идеологию и политику славянофилов, раз уж полностью замолчать их было трудно, западники также разделяли на периоды. По утверждению западников (причем все это без изменений перешло и в советские учебники, и отчасти сохраняется и в научно-популярной литературе до сих пор), до 1861 года славянофилы были «хорошими», поскольку боролись против крепостничества. Зато после отмены крепостного права произошло «вырождение», «упадок», «кризис», «поворот к реакции» славянофильства. Разумеется, цельность славянофильской теории западниками игнорировалась. В советскую эпоху в 1960-х гг. были отчасти реабилитированы славянофильская эстетика и литературно-критическая деятельность, но все остальное творчество славянофилов, особенно «поздних», было запрещено. Всякое упоминание о них сводилось к ругательству. Так, некий У. А. Гуральник в 1972 году писал: «Это позднее славянофильство лишь отчасти напоминает тот корень, из которого оно выросло. Воинствующий национализм и панславизм, оголтелый религиозный обскурантизм и откровенное мракобесие — вот на каких принципах основывалась деятельность славянофилов новой формации». [4]

Не следует думать, что подобное явление, когда общественное мнение узурпируется достаточно узкой группой интеллигенции, чьи мнения и симпатии становятся в общественном сознании чем — то вроде религиозных догматов, было свойственно только России. Крупный французский историк О. Кошен (1876 — 1916 гг), изучая историю Великой Французской революции, обратил внимание на роль в идеологической подготовке революции «обществ мысли». К ним относились литературные, философские кружки, масонские ложи, светские салоны, просветительские объединения и т. п. Большинство деятелей культуры предреволюционной Франции, а также стремящиеся к популярности аристократы, были членами подобных обществ. За несколько десятилетий до падения Бастилии в «литературной республике» восторжествовали идеи просветителей, подверглись осмеянию религия и традиции Старого Порядка. «Общества мысли» определяли общественные моды и вкусы, выносили безапелляционные суждения по всем вопросам. Так сложилось специфическое контр-общество со своей контр-культурой, быстро превратившееся в доминирующую культуру. По словам О. Кошена, это контр-общество «имеет свою конституцию, своих магистратов, свой народ, свои почести и свои усобицы. Там тоже изучают проблемы политики, экономики и т. д., там рассуждают об агрономии, искусстве, морали, праве. Там дебатируются текущие вопросы, там судят должностных лиц. Одним словом, это маленькое государство — образ большого с одним лишь отличием: оно не является большим и не является реальным». [5]

Кошен назвал такое контр-общество «малым народом». Великая Французская революция была торжеством «малого народа» над нацией. В настоящее время концепция О. Кошена получила широкую популярность в западных научных кругах, переизданы все его произведения. Правда, в России О. Кошен остается практически неизвестным.

В Испании ХIХ века также сложилось положение, когда достаточно незначительная группа интеллектуалов, либералов по политическим взглядам и позитивистов в философии, сумела создать «черную легенду» — превратное впечатление обо всей испанской истории, национальных нравах, научных достижениях. Характерно, что, основные положения «черной легенды» живы и поныне. Например, до сих пор существует миф о чудовищности испанской инквизиции, на многие порядки преувеличивается число ее жертв. При этом в современной Испании нового тысячелетия признание этого мифа является для интеллигента обязательным признаком лояльности по отношению к демократии и его полного разрыва с «реакционным» прошлым. Приходиться признать, что создание «черной легенды» об испанской инквизиции, стало одним из первых успешных приемов навязывания обществу ложных стереотипов. Подобное контр-общество в Испании получило название «Анти-Испания».

Уже в ХХ веке А. Грамши ввел понятие культурной гегемонии, подчеркивая, что культурное господство приводит и политической власти.

Легко заметить, что в России таким же контр-обществом, как «малый народ» во Франции или «Анти-Испания» была «интеллигенция» в том специфическом понимании, которое сложилось в пореформенной России. Центрами интеллигенции были круги читателей «толстых» журналов. В силу многих обстоятельств интеллигенции удалось завоевать культурную гегемонию в российском обществе. И еще до крушения Российской империи интеллигенции удалось монополизировать общественное мнение, навязать обществу своих кумиров, подорвать авторитет своих оппонентов. Не случайно появился термин «либеральная жандармерия», характеризующий диктат либерального общественного мнения, его сектантскую нетерпимость и воинственность. Достаточно сказать, что историю славянофильства писали либералы с фамилиями М. О. Гершензон, Б. Г. Столпнер, М. К. Лемке, А. С. Изгоев (Ланде), С. А. Венгеров, Ю. И. Айхенвальд, А. Г. Горнфельд, М. М. Стасюлевич, А. М. Скабический, А. Н. Пыпин, Н. Л. Бродский, А. А. Корнилов, П. Н. Милюков, и пр. Парадоксально, что и советская историческая наука продолжала оценивать славянофильство, отталкиваясь от суждений прогрессистов, связанных с кадетами, эсерами или меньшевиками. Поразительно, но и в белой эмиграции славянофильство продолжали оценивать в духе прежних либеральных суждений Н. А. Бердяева (которого еще в Петербурге справедливо называли Белибердяевым), или бывшего марксиста Г. П. Федотова.

Итак, в России во второй половине XIX столетия в области идеологии восторжествовала либеральная интеллигенция, в значительной степени состоящая из инородцев. Отстаивая свои групповые интересы, эта группа была заинтересована в изложении истории русской мысли в соответствующем ключе. В результате, хотя сочинения Ивана Аксакова выдержали два издания сразу после его смерти, издавались его письма и литературные произведения даже в советскую эпоху, но либералам удалось замолчать труды и деятельность Ивана Аксакова в сфере политики (как, впрочем, и других славянофилов).

Пожалуй, только сегодня возникает возможность объективной оценки самого славянофильства, и его виднейших представителей, таких, как Иван Аксаков. Что ж, ознакомимся с его незаурядной личностью.

Семья Аксаковых

История России едва ли может быть вполне понятна без частной истории семьи
И. С. Аксаков

История классического славянофильства XIX столетия во многом есть история семьи Аксаковых. Жизнь рода Аксаковых и есть воплощенное славянофильство.

Род Аксаковых, хотя и не обладал титулами, был одним из самых древних аристократических родов России. Родоначальником Аксаковых считался варяг Симон, племянник норвежского короля Гакона Слепого, прибывшего в Киев в 1027 году. Вообще-то русские аристократы любили выводить свою родословную от мифических «немецких» или «ордынских» предков, «отъехавших» в Москву. Но Симон — действительно историческая личность. Согласно русским летописям, Симон выдвинулся при дворе Ярослава Мудрого. Симон принял православие и всегда проявлял усердие в вере. Основателю Киево-Печерской Лавры, Антонию Печерскому, Симон подарил на украшение алтаря золотую цепь в 50 гривен и драгоценный венец. [6] В Киево-Печерской Лавре Симон построил Успенскую церковь, где и был похоронен. Его сын Георгий (или, в древнерусском произношении, Юрий) Симонович был боярином у князя Киевского Всеволода, отца Владимира Мономаха, а затем и самого Мономаха. Согласно Киево-Печерскому Патерику, дав в удел своему юному сыну Юрию Долгорукому Суздальскую землю, Владимир Мономах сделал его воспитателем Георгия Симоновича. Впоследствии, когда Юрий Долгорукий вокняжился в Киеве, то Георгий Симонович стал управлять всей Суздальской землей. Интересно, что археологи, среди боярских усадеб XI—XII вв.ека в Суздале, обнаружили и дом Георгия Симоновича. Кстати, сам хозяин дома, видимо, еще не забыл свое варяжское происхождение. Так, в его усадьбе была найдена литейная форма с рунической надписью. [7] И в дальнейшем потомки Симона, верой и правдой служили русским монархам. Праправнук Симона, Василий, по прозвищу Взолмень, был московским тысяцким в начале княжения Дмитрия Донского. В дальнейшем, в середине XV века, один из потомков Василия, Иван Федорович получил прозвище Оксак (Аксак), что по-татарски означает «хромой», вероятно, действительно обладая таким недостатком. Именно от него пошел род собственно Аксаковых, навсегда получивших это родовое имя. От московских государей Иван Федорович получил село Аксаково на реке Клязьме. Интересно, что вместе с расширением российской территории и владения Аксаковых распространялись на восток. В 1692 году стряпчему Петру Алексеевичу Аксакову была пожалована земля в Симбирском уезде. Там находилось село Троицкое, имевшее и второе название — Аксаково, принадлежавшее прадеду Ивана Аксакова. Вскоре Аксаковы еще дальше продвинулись на восток. Степану Михайловичу Аксакову (1724−1797 гг), по словам его внука, писателя Сергея Аксакова, «тесно стало жить в Симбирской губернии, в родовой отчине», и он принял участие в колонизации Оренбургского края. Приобретя землю под Бугурусланом, Степан Аксаков переселил с Поволжья туда своих крепостных, основав село Знаменское, или Новое Аксаково. Помимо крепостных, на эти же земли двинулись и новые переселенцы. Как писал его внук, «с легкой руки Степана Михайловича переселение в… Оренбургский край начало умножаться с каждым годом. Со всех сторон потянулись луговая мордва, черемисы, чуваши, татары и мещеряки; русских переселенцев, казенных крестьян разных ведомств и разнокалиберных помещиков также было немало». [8] Всего — лишь один эпизод в той титанической деятельности русских людей по созданию Державы!

Как видим, Аксаковы могут считаться своего рода типичными представителями служилого дворянства. Родственниками Аксаковых были такие старинные московские боярские роды, как Воронцовы, Вельяминовы, Сабуровы. И в более позднее время Аксаковы продолжали служить Царю и Отечеству. Из других представителей рода Аксаковых можно выделить Николая Ивановича Оксакова (1730−1802 гг), который был губернатором в Смоленске и Ярославле, дослужился до чина генерал-лейтенанта.

Иван Сергеевич Аксаков родился 26 сентября 1823 года, как видим, в истинно-русской патриархальной семье в полном смысле этого слова. Про него действительно можно сказать, что он был рожден славянофилом. Отцом Ивана Аксакова был известный писатель Сергей Тимофеевич Аксаков (1791−1859 гг), автор многократно переиздаваемых и в наши дни «Детских годов Багрова-внука» и сказки «Аленький цветочек». Мать Ивана, Ольга Семеновна, урожденная Заплатина, была дочерью суворовского генерала и пленной турчанки. О матери много лет спустя Иван вспоминал: «…она вся принадлежала русскому быту. Русские обычаи, особенно церковные, русская кухня, русская природа — все это было ей родное». [9] Семья была большая (14 детей, из которых шесть сыновей и восемь дочерей!) и дружная. Авторитет «отесеньки», то есть отца, был непререкаем.

Иван был третьим сыном в семье. В отличие от основной массы русских дворян, отдававших детей на воспитание гувернерам-иностранцам, Аксаковы сами занимались воспитанием детей. Как вспоминал Иван Аксаков, в их доме «детская не существовала, то есть не существовал тот сомкнутый, разгороженный уголок, где под надзором наемных педагогов возрастает молодое поколение в какой-то искусственной, пресной атмосфере, не имеющей ничего общего с действительной жизнью. В семействе Аксаковых дети были постоянно с родителями, со старшими, жили их жизнью, интересовались их интересами». [10]

Иван увидел свет в деревне Надежино, или (другое название — Куроедово) Белебеевского уезда Оренбургской губернии. Именно там, на степной окраине России, среди простого народа, он провел первые свои годы. В 1827 году Аксаковы переехали в Москву. Гостеприимный и хлебосольный дом Аксаковых с этого времени стал одним из центров русской литературной и театральной жизни. Постоянными гостями «Аксаковских суббот» были Н. В. Гоголь, актеры М. С. Щепкин и П. С. Мочалов. В доме Аксаковых Гоголь читал свои новые произведения, и семейство Аксаковых были первыми слушателями и критиками его творчества. Аксаков-старший был хорошо знаком с рядом литераторов русского направления. В частности, крепкая дружба связывала его с несправедливо забытым ныне писателем адмиралом Александром Семеновичем Шишковым, неутомимым борцом за чистоту русского языка, создателем литературного кружка «Беседа любителей русского слова». Часто посещал Аксаковых историк М. П. Погодин, филолог и историк Ю. Венелин, философ Н. И. Надеждин, профессор физики, а в действительности — своеобразный философ М. Г. Павлов. В дружеских отношениях находился Сергей Тимофеевич с молодыми начинающими писателями И. С. Тургеневым и Львом Толстым. Впрочем, постепенно все чаще стали собираться у Аксаковых будущие теоретики славянофильства — Алексей Степанович Хомяков, братья Иван и Петр Киреевские. Здесь, в дружеской обстановке, в горячих дискуссиях, и рождалось славянофильство. Кстати, в то время ожесточенная идейная борьба еще не препятствовала тому, что на аксаковские субботы приходили и принципиальные оппоненты славянофилов, радикальные западники — А. И. Герцен, В. Г. Белинский, Т. Н. Грановский, П. Я. Чаадаев.

Старший Аксаков сыграл выдающую роль в развитии русской литературы не только и не столько собственными произведениями, а своим благотворным участием в жизни многих русских творцов. Отличаясь тонким художественным чутьем, Сергей Тимофеевич прекрасно понимал неизбежные творческие проблемы, от которых не застрахован ни один художник. Так, в 1830 году, когда против Пушкина с заявлением, что его талант угасает, выступил известный издатель Н. А. Полевой, то С. Т. Аксаков немедленно стал выступать в защиту поэта. При этом для Сергея Тимофеевича не имело значение, что когда-то Пушкин выступал против литераторов — «шишковистов», к которым с полным основанием относил себя и сам Сергей Аксаков. Истина была для него была выше личных обид!

Сергей Тимофеевич служил цензором. И на этой службе он наглядно показал, что преданность стране и царю не означают беспрекословного повиновения. Именно С. Т. Аксаков в 1832 году пропустил в только что открытом журнале «Европеец» статью И. В. Киреевского «Девятнадцатый век». Это было произведение, справедливо считающее одним из фундаментальных положений классического славянофильства, в котором И. В. Киреевский трактовал проблемы просвещения России в связи с общеевропейским развитием. Киреевский полагал, что современность требует синтеза двух противоборствующих начал — «безусловно разрушительного» и консервативного, «насильно соединяющего»; в философии это привело к «системе тождества» Шеллинга, в литературе — к примирению классицизма и романтизма, «стремлению к жизни действительной». Спрашивается, чего здесь крамольного? Но в России слишком часто отстаивание малейшей самобытности русской истории и культуры вызывали ярость западнической интеллигенции и властей, стремящихся угодить ей. Именно эта статья привела к закрытию журнала, в котором участвовали Е. А. Баратынский, В. А. Жуковский, Н. М. Языков и дал согласие на участие А. С. Пушкин. Самого Киреевского от ссылки спасло только заступничество поэта Жуковского, его родственника. Одновременно со статьей И. Киреевского цензор Аксаков пропустил пародийную поэму «Двенадцать спящих будочников», подписанную Елистратом Фитюлькиным (настоящее имя автора было И. Проташинский), содержащую убийственную сатиру на произвол московской полиции. Терпение властей иссякло, и Сергей Тимофеевич был отстранен от должности цензора.

Разумеется, деятельная натура старшего Аксакова не могла примирится с ролью обычного помещика. Сергей Тимофеевич стал инспектором, а затем — директором Константиновского межевого института, главную роль в создании которого сыграл сам. Свои этические черты старший Аксаков проявил и здесь. Так, в 1838 он предоставил место преподавателя русского языка в институте В. Г. Белинскому, который после закрытия «Телескопа» был отчаянном материальном положении. Аксаков не разделял революционных взглядов Белинского, но ценил его как честного человека (в те времена среди западников такие попадались). В 1839 году в связи с ослаблением здоровья, Сергей Тимофеевич оставил службу, посвятив себя целиком литературному творчеству.

В 1843 году старший Аксаков приобрел под Москвой усадьбу Абрамцево, где и жил с семьей. Писателя, страстного охотника и рыболова, Абрамцево привлекло своими богатыми охотничьими угодьями и отменным уловом. Человеку с развитым эстетическим чувством, каким был Сергей Тимофеевич, Абрамцево было дорого своими красотами. Но самое главнее достоинство Абрамцева заключалось в том, что оно было расположено рядом с Троице-Сергиевой Лаврой. Семья Аксаковых всегда отличалась твердым и искренним православием, хотя именно в эту эпоху среди «просвещенного общества» получили распространение или полное равнодушие к религии, или модные мистико-оккультистские взгляды. Но Аксаковы, все представителю рода которых всегда отличались цельностью натуры, никогда не предавали веру предков. Где же еще мог поселиться истинно-русский человек? С Абрамцевым будут связаны многие годы жизни и Ивана Сергеевича.

В Абрамцево также приезжали многочисленные друзья Аксаковых. Дважды побывал там И. С. Тургенев. В романе «Дворянское гнездо» почти с натуры описана усадьба Аксаковых. Прообразом героини романа, «тургеневской девушки» Лизы Калитиной была дочь Сергея Тимофеевича Вера Аксакова (1819−1864 гг).

Забегая вперед, отметим, что Абрамцево в 1870 году приобрел известный купец-старообрядец Савва Мамонтов и восстановил пришедшую в упадок усадьбу, попытавшись сохранить «аксаковский дух». Чуть позднее в Абрамцево возник художественный кружок, среди членов которого были В. М. Васнецов, В. Д. Поленов, М. В. Нестеров, К. А. Коровин и многие другие. Эта группа художников отличалась тем, что не только и не столько провозглашали свою оригинальность, сколько стремились возродить народные художественные промыслы и ремесла. Во всех своих творческих поисках участники абрамцевского кружка стремились исходить их произведений крестьянского искусства. Видимо, сам воздух усадьбы в Абрамцеве был славянофильским.

Рождение славянофильской теории

Явление славянофильства есть факт замечательный до известной степени как протест против безусловной подражательности и как свидетельство русского общества в самостоятельном развитии.
В. Г. Белинский

В доме Аксаковых, а также в московских салонах Елагиной и Свербеевых, частыми гостями которых были Аксаковы, практически на глазах нашего героя, и появилось на свет классическое славянофильство. Исторически славянофильство появляется в результате своеобразной заочной полемики о прошлом, настоящем и будущем России развернувшейся в 30-ые гг. XIX века. Знаменитый глава III-го отделения Собственной Е. И. В. канцелярии А. Х. Бенкендорф, человек, не лишенный литературного дара, один из своих Верноподданнейших докладов закончил знаменитой фразой: «Прошедшее России удивительно, настоящее более чем великолепно, будущее выше всего, что может представить себе самое пылкое воображение!».

Этой квинтэссенции казенного оптимизма ответил в своем «Философическом письме», ставшем своеобразным манифестом западнического взгляда на Россию, П. Я. Чаадаев: «Прошлое ее (России) бесполезно, настоящее тщетно, а будущего у нее никакого нет»!

Разумеется, те, кто не разделял ни энтузиазма Бенкендорфа, ни меланхолии Чаадаева, также не могли не высказаться о судьбе России. 1839 год считается годом возникновения классического славянофильства, поскольку именно тогда А.С.Хомяковым и И.В.Киреевским были изложены основные положения славянофильской доктрины.

В этом году давний друг семьи Аксаковых, Алексей Степанович Хомяков прочитал свою рукопись «О старом и новом», в которой были изложены взгляды, весьма далекие от славянофильства. Таким своеобразным способом Хомяков стремился вызвать полемику среди своих потенциальных единомышленников, и заставить их высказаться со всей определенностью по наиболее злободневным проблемам России (подобные провоцирующие приемы были в духе неутомимого спорщика Хомякова). В московских салонах развернулась дискуссия, вызвавшая окончательное размежевание западников и славянофилов. Иван Васильевич Киреевский в ответной статье изложил философские основы славянофильства. Соображения Киреевского и Хомякова уточнялись и развивались Константином Аксаковым, старшим братом Ивана Аксакова.

Нельзя не отметить неизбежность появления этой философии. Более того, само славянофильство отнюдь не является чем-то принципиально новым для русской философской мысли, ведь проблема осмысления национального прошлого и настоящего вообще является центральной в отечественной философии. Нового Алексей Хомяков и Иван Киреевский привнесли лишь философский метод классической немецкой философии.

О сущности классического славянофильства хорошо сказал известный философ русского Зарубежья Ф.А.Степун: «Славянофильское утверждение России совершенно тождественно духовному и бытовому патриотизму западных народов; западническое отрицание Руси… явление Западу неизвестное, явление типично русское». [11]

Патриотизм как основа славянофильства придал этому философскому и литературному направлению особенную силу, совершенно несопоставимую с реальной численностью самих теоретиков. Граф Блудов, председатель Государственного Совета, говорил Николаю I, что «все славянофилы поместятся на одном диване», став, таким образом, творцом выражения «диванная партия». [12] Но при всем том, что сами родоначальники славянофильства действительно были небольшим кружком, сказать, что они подобно декабристам «страшно далеки от народа», не приходится.

Взгляды славянофилов, которые всего — лишь систематизировали то, что уже, как говориться, «носилось в воздухе», действительно получили широкую популярность у думающих русских людей. Виднейший западник, профессор Московского университета, Т.Н. Грановский, с тревогой писал Н. В. Станкевичу, также западническому философу: «Досадно, что они (славянофилы) портят студентов, вокруг них собирается много хорошей молодежи и впитывают эти…речи. Иван Киреевский ищет теперь место профессора философии… Бесспорно, он человек с талантом и может иметь сильное влияние на студентов». [13] С этим был согласен и Герцен: «Вредны они до чрезвычайности». «Неистовый Виссарион» Белинский, в ответ на предложение принять участие в дебатах со славянофилами, писал Герцену: «Я жид по натуре, и с филистимлянами за одним столом есть не могу». И западники немедленно приступили к борьбе со славянофильством в союзе с бюрократическим аппаратом империи. И в те времена, да и в наши дни, вся дискуссия со стороны западников сводится исключительно к воплям, что бы «перекричать» оппонентов, затыкая им рты, и откровенной клевете, а вовсе не к аргументам. Славянофилам отбиваться было нелегко, ведь никто из них не занимал университетской кафедры, из-за цензуры славянофилы долго не могли иметь печатного органа. Зато все это имели западники. Впрочем, славянофилы были не из тех, которых пугает борьба.

Создателями классического славянофильства были выдающиеся личности. Так, Алексей Степанович Хомяков (1804−1860 гг), происходил из старинного дворянского рода. Он получил прекрасное домашнее образование. Уже в 15 лет Хомяков сделал перевод книги древнеримского писателя Тацита «Германия», что стало его первой печатной работой. В московском университете Хомяков получил степень кандидата математических наук. Хомяков отличился в войне с турками 1828−29 гг, получив орден Анны. Хомяков писал стихи, о которых лестно отозвался Пушкин, занимался различными техническими усовершенствованиями, получив, в частности, в Англии патент на создание нового вида паровой машины, усовершенствовал хозяйство в своем имении, воспитывал своих девятерых детей. Но при этом Хомяков всегда был православным человеком, что позволило ему никогда не испытывать мировоззренческих колебаний. Хомяков был принципиальным противником крепостного права («если только можно назвать правом такое наглое нарушение всех прав!» — писал Хомяков). По всем своим интеллектуальным и моральным качествам Хомяков стал лидером кружка славянофилов. Впоследствии Иван Аксаков издаст собрание сочинений Хомякова.

Иван Васильевич Киреевский (1806−1856 гг), чья полемика с Хомяковым и привела к кристаллизации теории классического славянофильства, также был одним из самых самобытных философов России. Собственно, уже совсем юным Киреевский ступил в философский кружок любомудров. Поэт В. А. Жуковский, которому мать Киреевского приходилась племянницей, оказал огромное влияние на формирование личности философа. Киреевский был хорошо знаком с Пушкиным, Н. В. Гоголем, Н. П. Погодиным и другими выдающимися современниками. В 1828 году в «Московском Вестнике» появилась статья Киреевского «Нечто о поэзии Пушкина», в которой молодой критик первым обратил внимание на народность творчества поэта. Совершив поездку в Германию, Киреевский познакомился с Г. Гегелем, Ф. Шеллингом и Ф. Шлейермахером. И именно знакомство со светилами западной философии окончательно убедило Киреевского в том, что нового в европейской философии нет, все их идеи изложены уже в творениях Святых Отцов. Киреевский все больше стал уделять внимание изучению богословия, у него завязались знакомства с духовными лицами. Особое значение для Киреевского имело посещение Оптиной Пустыни. Знакомство с оптинскими старцами окончательно привело к духовному перевороту Киреевского, ставшего воцерковленным человеком. Киреевский полагал, что логическая рассудочность и практицизм привели европейскую цивилизацию к бездуховности, выразившейся в революционных переворотах и рационалистической философии. Считая религию главной силой общественного прогресса, он полагал, что Россия и славянство сумели сохранить патриархальность и религиозность, несмотря на реформы Петра I, привившего народу западные формы жизни. Задача России, по мнению Киреевского, заключалась в возвращении к самобытности, «к цельности бытия», которое сможет дать знание творений восточных Отцов Церкви и Православие, что, в свою очередь, позволит переосмыслить достижения Запада и постичь истину.

Несколько позднее к славянофилам примкнул Юрий Федорович Самарин (1819−1876 гг), также выходец из знатного рода, знаток и поклонник философии Гегеля. В 1847 году Самарин опубликовал прославившую его статью, посвященную критике представителей «государственной школы» за попытки перенести на русскую историю исторические принципы европейского общества и за недооценку роли общины. Самарин говорил, что образцом общественных отношений в России должен стать не индивидуализм, а иерархия христианской общины с верховной властью во главе.

Наконец, еще одним из создателей классического славянофильства, стал Константин Аксаков (1817−1860 гг). Константин в 1832 году поступил на словесное отделение Московского университета, которое закончил за три года. Еще будучи студентом Константин стал членом кружка поклонников немецкой философии под руководством Н. В. Станкевича. Членами кружка были такие выдающиеся люди, без которых не возможно представить русскую культуру. Белинский, Герцен, будущий анархист Бакунин, будущий вождь охранительной России Катков. «В этом кружке, — позднее вспоминал К. Аксаков, — выработалось уже общее воззрение на Россию, на жизнь, на литературу, на мир — воззрение большей частью отрицательное». [14] Разумеется, Константин Аксаков позднее порвал с кружком Станкевича. Зато он тесно сдружился с Хомяковым.

Несмотря на разницу в возрасте в 13 лет, на противоположность темпераментов, Хомяков и Константин Аксаков вместе воплощали славянофильство 1840-х гг. Константин воспринимал славянофильство не просто как доктрину, а как образ жизни. Константин Сергеевич истово проповедовал славянофильские воззрения в салонах того времени, первым из славянофилов оделся в русскую одежду (сапоги, рубашка с косым воротом, зипун, мурмолка), отпустил бороду. Разумеется, для одевающихся «по-европейски» западников и государственных чиновников это было чем-то странным. Когда же правительство начало в 1848 году преследовать славянофилов, то именно наличие бороды у человека, не относящегося к крестьянству или купечеству, стало чуть ли не доказательством неблагонадежности, и основанием для ареста. Как видим, у комсомольских активистов, укорачивающих шевелюры у хиппарей, были достойные предшественники. Похоже, бюрократическое средостение не меняется ни при каких режимах и экономических системах!

Сердцевину и творческую основу национального своеобразия каждой страны, по мысли классиков славянофильства, составляет религия, и в частности для России Православие. Заметим, что и в XX веке многие выдающиеся западные мыслители, в частности А. Тойнби, считали религию если не главной, то одной из основных характеристик цивилизации. По остроумному замечанию академика И.Н.Моисеева, не религия определяет цивилизацию, а цивилизация определяет религию. В этом смысле действительно можно говорить о русском Православии, которое носит особый русский характер, отличаясь от Православия, скажем, румынского. Цивилизация, безусловно, нуждается в религиозной идеологической системе, которая помогает цивилизации осознать себя таковой, дает чувство духовного единства обществу, даже лишенного политического единства (например, Древняя Греция, разделенная на множество полисов, или Русь периода удельной раздробленности). Одновременно религия обеспечивает четкое противопоставление другим иноверным цивилизациям, что уже сразу подчеркивает самобытность каждой цивилизации.

Кроме религии, другой особенностью России славянофилы справедливо считали крестьянскую общину. Коллективистский характер русского общества в значительной степени способствовал широкому укоренению в России самых различных социалистических теорий и, напротив, привел к тому, что идеи либерализма от Екатерины II до Ельцина не имеют никакого воздействия на массы. Заметим, что на Западе левые исповедуют коллективистские теории, а для правых характерен упор на индивидуальные права. В России и для левых и для большинства правых присущ своеобразный культ коллективизма и отличия левых с правыми заключаются лишь в степени признания социального равенства между группами людей, будь то сословия, классы и пр.

Разумеется, кружок славянофилов не только теоретизировал. Так, брат Ивана Киреевского, Петр, не создавая философских или литературных произведений, внес несравненный вклад в развитие русской культуры. Определившись в своих славянофильских пристрастиях и веря в великую судьбу русского народа, Петр Киреевский с 1831 стал систематически записывать народные песни, мечтая воссоздать духовную основу народа, в них запечатленную. К этой работе он сумел привлечь многих литераторов, среди которых были А.С.Пушкин, Н.В. Гоголь, В.И. Даль, М.П. Погодин. В поисках песен Петр Киреевский в прямом смысле слова исходил пешком целые губернии. Петр Киреевский создал уникальное собрание, насчитывавшее свыше 10 тыс. песен, составившее эпоху в отечественной фольклористике. При его жизни из-за цензурных сложностей было напечатано лишь 67 песен. Более того, несмотря на ряд изданий дореволюционного и советского времени, большая часть собрания остается неопубликованной. Иван Аксаков вместе с Владимиром Далем в 1860−74 гг. опубликовали в 10 выпусках часть собранных Петром Киреевским песен.

Еще один славянофил, Дмитрий Валуев, умерший в 25 лет, успел за свою короткую жизнь собрать и обработать множество материалов по истории русского и славянских народов.

Итак, классики славянофильства XIX в. философски обосновали цивилизационную самобытность России. В этом их непреходящее значение перед русской культурой. В 40-х гг. XIX века славянофильство в основном в своей теоретической основе было создано. Развивать и углублять его, практические реализовывать, пришлось уже Ивану Аксакову.

Жизнь чиновника

Как трудно живется на Руси!.. Есть какой-то нравственный гнет, какое-то чувство нравственного измора, которое мешает жить, которое не даст установиться гармонии духа и тела, внутреннего и внешнего существования, фальшь и пошлость нашей общественной атмосферы и чувство безнадежности, беспроглядности давят на нас….
И. С. Аксаков

Иван Аксаков с детства отличался серьезностью, склонностью к интеллектуальной деятельности. В детстве он болел скарлатиной, и, что бы не заразить многочисленных братьев и сестер, родители его временно изолировали. С родными Иван общался через записки, художественный стиль которых приятно поразил отца. «Иван будет великий писатель!" — сказал Сергей Тимофеевич, ознакомившись с одной из записок сына. Однако только домашнего, пусть даже аксаковского, образования, было недостаточно. Аксаковы всегда служили царю и стране, но при этом всегда считали, что только образованный человек может быть настоящим дворянином. И в конце апреля 1838 года Иван, не достигший еще 15-летия, отправился в Петербург, поступать в Училище Правоведения. Это было совсем недавно, в 1835 году, созданное по инициативе М. М. Сперанского, высшее учебное заведение, готовящее кадры для гражданской службы. Расположенное на Фонтанке, д. 6., Училище Правоведения отличалось высоким уровнем обучения. Позднее его закончили писатель М. Е. Салтыков-Щедрин, композитор П. И. Чайковский, политический деятель К. П. Победоносцев, поэт А. Н. Апухтин, критик В. В. Стасов, художник А. Н. Серов. Но это было позднее, а пока Училище еще делало первые шаги. Иван Аксаков стал первым из числа самых знаменитых выпускников.

В Петербурге Иван Аксаков жил у своей тетки Надежды Тимофеевны Карташевской. Вместе с Иваном жили и учились его братья — Григорий (был старше на три года), также учившийся на правоведа, и Михаил, который был младше на год, поступивший в Пажеский корпус. Правда, со временем Иван остался один — Григорий закончил Училище Правоведения в 1840 году, в первом выпуске, и поступил на службу. Брат Михаил, как и все Аксаковы, очень одаренный музыкально, в марте 1841 года умер, не дожив и до 17 лет, на руках Ивана.

В 1842 году Иван заканчивает Училище, и поступает на службу секретарем 2-го (уголовного) отделения 6-го Департамента Сената. Он служит честно и усердно. В целом на службе Аксаков зарекомендовал себя работоспособным идеалистом. Он не отбывал повинность, а действительно трудился с душой по 16−18 часов в сутки, видя в этом долг перед страной и народом. Впрочем, Аксаков успевает также написать мистерию «Жизнь чиновника» (опубликованную лишь в 1861 году за границей). Основное содержание мистерии — столкновение молодого идеалиста с реальной прозой чиновной жизни.

Молодой чиновник принял участие и в составлении законов Российской империи. Специальная комиссия под руководством Николая Милютина, будущего деятеля освобождения крестьян, начала разрабатывать проект нового городского уложения. В комиссию был привлечен и молодой правовед Иван Аксаков. Результатом деятельности комиссии Н. Милютина было создание нового положения, несколько расширившего полномочия Городской Думы, в состав членов которой стали входить дворяне, имеющие городскую недвижимость. Это был шаг к созданию городского самоуправления. В 1846 году положение утвердил император, и оно вступило в силу в Петербурге, Москве и Одессе.

Скоро Аксакову представилась возможность оставить кабинет сенатской канцелярии и объездить Россию. В конце 1843 года в Астраханскую губернию была отправлена ревизионная комиссия под председательством князя П. П. Гагарина. В составе этой комиссии, работавшей целый год, был и молодой чиновник Аксаков. Он объехал всю губернию, причем полномочия ревизора позволяли ему увидеть многие темные стороны жизни российской глубинки.

Летом 1845 года Аксаков был назначен товарищем (заместителем) председателя Калужской Уголовной Палаты. В Калуге Аксаков провел полтора года, объездив всю губернию. Он был все такой же принципиальный и неподкупный, одно его появление заставляло дрожать все присутствие. Аксаков мог сравнить помещичью Калужскую губернию с Астраханской, где, по его словам, почти отсутствует дворянство, зато есть чиновничество. Честный чиновник Аксаков не завел в Калуге друзей, поскольку местные обыватели и не интересовались вопросами литературы и политики. Правда, женой калужского губернатора была Александра Осиповна Смирнова-Россет. В прошлом — фрейлина императрицы, светская красавица, которой посвящали стихи Пушкин и Лермонтов, Смирнова оказала большое влияние на формирование мировоззрения Гоголя. Аксакова она привлекала не только умом и красотой, но и тем, что сторонилась провинциального светского общества.

Весной 1846 года Аксаков неожиданно встретил в Калуге давнего знакомого Белинского. Тот ехал лечиться на юг вместе с актером М. С. Щепкиным. «Неистовый Виссарион» болел так тяжело, что Аксаков даже не сразу узнал его. Вдали от столичных салонов и яростных дискуссий западников и славянофилов вечные оппоненты Белинский и Аксаков смогли найти много точек соприкосновения. Белинский позднее писал: «В Калуге столкнулся я с Иваном Аксаковым. Славный юноша! Славянофил, а так хорош, как будто никогда и не был славянофилом. Вообще я впадаю в страшную ересь и начинаю думать, что между славянофилами действительно могут быть порядочные люди. Грустно мне думать так, но истина впереди всего!». Как видим, человеческие качества Ивана Аксакова действовали даже фанатичного западника Белинского. Больше Аксаков и Белинский не увиделись.

В целом казенная служба дала молодому чиновнику много материала для размышлений. В Калуге Аксаков сочиняет около 30 стихотворений, короткую поэму «Зимняя дорога», начал поэму «Бродяга».

В конце апреля 1847 года Аксаков возвращается в Москву, где его за многочисленные заслуги повышают до обер-секретаря 2-го отдела Сената. Но Аксаков, несмотря на некоторое продвижение по бюрократической лестнице, оставался верен себе. В сентябре 1848 года он отказался поставить свою подпись под беззаконным приговором, оправдывающем заведомого преступника, имеющего связи и давшего большие взятки судейским. Но такая принципиальность не понравилась его департаментским коллегам. Аксаков предпочел оставить службу в министерстве юстиции, и перейти в министерство внутренних дел. Он стал чиновником по особым поручениям в Министерстве внутренних дел, в ведении которого было управление всеми инославными конфессиями России, включая русских старообрядцев. По делам службы Аксаков объехал всю Россию, ездил в Бессарабию по вопросам раскола, затем посетил Ярославскую губернию с целью ревизии городского управления, а также изучения секты бегунов. О бегунах, получивших большое распространение в губернии, Аксаков впоследствии написал специальное историко-этнографическое исследование, не потерявшее значение и до сего дня.

Между тем, под влиянием европейских революций 1848−49 гг., правительство Российской империи стало «завинчивать гайки». Славянофилы, осуждавшие инородческое засилье в России и антинациональную внешнюю политику Империи, считались неблагонадежными. И именно на них обрушились правительственные репрессии. Почти все славянофилы оказались под надзором полиции, был арестован за критику немецкого засилья в прибалтийских губерниях Юрий Самарин. Славянофилам официально было запрещено носить бороду и русскую народную одежду! Аксаков также попал под жернова государственной машины.

18 марта 1849 года Ивана Аксакова арестовали и поместили в Петропавловскую крепость. Поводом послужило перехваченное («перлюстрированное») письмо брата Григория, который высказывал надежду, что разразившаяся в Австрийской империи революция приведет к превращению Австрии в славянское государство. Объясняя свои взгляды в специальной записке, которую внимательно читал Николай I, оставивший своей рукой пометки в тексте, Аксаков отвечал, что «не является панславистом и что гораздо более всех славян его интересует Русь». Этот ответ удовлетворил императора, и он направил графу А. Ф. Орлову, начальнику Третьего отделения объяснение Аксакова с припиской: «Призови, прочти, вразуми, отпусти». 22 марта Аксаков был выпущен на свободу.

На этом его неприятности не кончились. В 1851 Аксаков, в основном закончил писать поэму «Бродяга» о беглом крепостном. Узнав, что его подчиненный сочинил произведение «предосудительного характера», министр внутренних дел Л. Перовский (отец террористки С. Перовской) потребовал объяснений. Разгневанный таким отношением, Аксаков подал в отставку. После этого Аксаков больше не состоял на государственной службе. Забегая вперед, можно упомянуть, что с «Бродягой» цензура продолжала воевать и далее.

Итак, после 7 лет усердной службы Аксаков стал частным человеком. Конечно, несмотря на отвращение, которое он всегда испытывал к бюрократии, он оценивал годы службы как неоценимую школу изучения русского быта. Действительно, Аксаков приобрел такое знание российских реалий, которое вряд ли имели его товарищи по славянофильству. Он окончательно возненавидел крепостничество. В конце 1848 года он пишет: «Свидетель Бог, что у меня не будет крепостных»! [15] Да, много чего повидал Аксаков за годы службы. Он понял, что не способен быть чиновником. Зато, вероятно, теперь Аксаков открыл в себе дар публициста и нашел в нем призвание.

Московский Сборник 1852 года

«Сборник имеет успех громадный, а шум — и того больше. Все поражены его честной физиономией и считают это дерзостью, ибо честные физиономии в наше время непозволительны».
И. С. Аксаков

Славянофилы всегда испытывали проблемы с изложением и популяризацией своих взглядов. Правда, с 1841 года М. П. Погодин редактировал ежемесячный журнал «Москвитянин». Но этот журнал имел казенно-охранительное направление, защищая крепостное право, сословность, существующие порядки, что не могло понравиться славянофилам, хотя некоторые из них публиковались в «Москвитянине». В 1845 году Погодин передал заведование журналом Ивану Киреевскому. Тот сразу же стал помещать в «Москвитянине» стихи В. А. Жуковского, Н. М. Языкова, Л. А. Мея, Константина Аксакова, публицистические статьи Хомякова, и братьев Киреевских. В результате количество подписчиков сразу же удвоилось. Однако Киреевский выпустил только три номера журнала. Из-за конфликтов с Погодиным и придирок цензуры он оставил редактирование, а выпуск журнала был приостановлен. Правда, издание «Москвитянина» было возобновлено в 1847 году. «Москвитянин» приносил убытки, и в 1850 году Погодин решил привлечь к изданию молодых авторов славянофильского направления. Так появилась «молодая редакция» журнала, в которую входили драматург А. Н. Островский, поэт и критик А. А. Григорьев, писатель А. Ф. Писемский. «Молодая редакция» поместила в журнале ряд произведений, ставших русской классикой, но в целом помещать теоретические статьи она не могла.

Такова была славянофильская публицистика в те годы, когда Иван Аксаков работал чиновником, и ездил по России «по казенной надобности».

В 1852 году славянофилы решили выпустить литературно-художественный «Московский Сборник». Собственно, под таким названием они выпускали сборники в 1846 и 1847 годах, но в силу цензурных давлений, и отсутствия значительных концептуальных статей, эти сборники не стали значительным этапом развития славянофильской теории. Теперь славянофилы могли надеяться на участие всего «генералитета» своего движения. Вышло, однако, два тома «Сборника».

1-ый том вышел в свет в апреле 1852 года. Сам Иван Аксаков поместил там отрывки «Бродяги». Там же он поместил «Заметку о Гоголе» и стихотворение «Могучим юности призывам…». Были помещены некоторые народные песни, собранные Петром Киреевским. Иван Киреевский поместил одну из важнейших теоретических статей славянофильства — «О характере европейского просвещения в его отношении к просвещению в России». Самым же значительным произведением в «Московском Сборнике» был некролог Гоголю, умершему в феврале, принадлежащий перу И. С. Тургенева.

«Сборник» стал одним из важнейших культурных событий того времени. В первый же месяц разошлось 750 экземпляров «Сборника», (для того времени — значительная цифра). Но читатели больше обращали внимание на оппозиционный тон издания. Реакция властей последовала незамедлительно. Второй том сборника был запрещен. Цензор князь В. В. Львов, пропустивший первый сборник, был уволен с должности. Тургенев за некролог Гоголю был по высочайшему повелению отправлен на съезжую, а затем на год сослан в деревню. Впрочем, главным пострадавшим был редактор «Сборника» Иван Аксаков. Гнев цензуры вызвала его статья о ярославской общине ремесленников, в которой Аксаков видел наиболее подходящую для России форму социального устройства. Также досталось ему за «Бродягу».

Главное управление цензуры увидело в поэме чуть ли не революционную пропаганду и сочло, что поэма может «неблагоприятно действовать на читателей низшего класса». В результате Аксаков сослан под надзор полиции и лишен права представлять свои произведения на рассмотрение цензуры, что фактически означало запрет на литературную деятельность. Таков был первый шаг Иван Сергеевича на журналистском поприще.

Оставшись не у дел, Аксаков не мог просто сидеть, сложа руки. Узнав о том, что морское ведомство собирается послать к устью Амура фрегат «Диана» (которому придется совершить 3-летнее кругосветное путешествие), Иван Сергеевич начал хлопотать о своем зачислении в экипаж. Но и в этом он получил отказ. Иван Сергеевич стал «невыездным».

Хотя первые столкновения с российской действительностью были для Аксакова печальны, но он не озлобился на страну, не стал ни равнодушным обывателем, ни революционером. В 1853 Аксаков по поручению Русского Географического общества совершил поездку на Украину с узко научной целью — исследовать ярмарочную торговлю в Малороссии. Но Аксаков отнесся к поручению географов с большим энтузиазмом, ведь можно было с головой окунуться в народный быт и изучить жизнь основы основ России — простого народа совсем не так, как наблюдали из окон своих поместий «дворяне-народолюбцы». К поручению Русского Географического общества Аксаков отнесся серьезно, как он относился ко всему, чем занимался. Поездка в Малороссию заняла целый год — с ноября 1853 по ноябрь 1854 года. Маршрут Аксакова включал в себя Сумы, Харьков, Полтаву, Елизаветград [16], Киев, Чернигов, Кролевец, Курск.

Результатом поездки стала книга «Исследование о торговле на украинских ярмарках», справедливо считающаяся одним из первых социологических исследований в России. Впоследствии Аксаков за это исследование получил золотую медаль Русского Географического Общества и Демидовскую премию Академии Наук.

Но Аксаков не мог полностью погрузиться в исследование ярмарочной торговли — началась Крымская война. Разъезжая по торговым городам Малороссии, Аксаков постоянно слал прошения о зачислении в армию. Но штатский, к тому же политически неблагонадежный Аксаков неизменно получал отказ.

Когда осенью 1854 года неприятель высадился в Крыму, на земле России, то правительство объявило о созыве народного ополчения. Ратники ополчения отличались от солдат тем, что служили только на период войны, имели право носить бороды, формировали части из земляков, наконец, в ополчении существовало нечто вроде выборности командиров. Обычно грамотные люди, отставные военные, или дворяне, снаряжавшие за свой счет дружины ополченцев, становились их офицерами. Когда был объявлен призыв в ополчение, то многие славянофилы сочли, что их долг быть там. В начале 1855 года Аксаков вступил в ополчение. Хотя Аксаков никогда не служил в армии, как, впрочем, и почти все ополченцы, он стал штабс-капитаном 111 Серпуховской дружины.

Иван Сергеевич не гонял ополченцев на плацу и не учил их стрелять. Этим занимался единственный бывший военный в дружине. Аксаков занимался не менее важной частью — снаряжением и снабжением дружины. Задача была невероятно трудной, поскольку ему приходилось иметь дело с несравненно более опасным неприятелем, чем англо-французы в Крыму. Казнокрадство в Крымскую войну приняло невероятные размеры, и именно в тылу Россия проиграла войну. Аксаков столкнулся с тем, что губернский комитет ополчения поставлял негодные вещи, больных лошадей, было украдено более половины отпущенных на ополчение денег. И все же Аксаков в таких условиях сумел все-таки снабдить и вооружить ополченцев. Его богатый опыт службы в судебном ведомстве позволял ему раскрывать все ухищрения казнокрадов. Аксаков со всей присущей ему работоспособностью проявил себя идеальным квартирмейстером. Этому он отдавался полностью. В одном из писем домой в мае 1855 года он писал: «Вчера целый день с утра до вечера…был посвящен сапогам и топорам». [17]

Аксакову при этом приходилось поступать так, поступали многие честные русские государственные служащие, то есть идти на должностные преступления с целью выполнения долга. Так, на медицинское снабжение дружины не было отпущено ни копейки. Аксаков же создал полевой госпиталь, нанял медиков, приобрел лекарства. Понятно, что для этого ему приходилось идти на различные ухищрения, в казенные ведомости вписать убытки там, где их не было, и на полученные средства создать медицинскую службу.

Так же в очередной раз столкнулся русский славянофил со своеобразной «национальной политикой» времен Николая I. Так, Серпуховская дружина вошла в подчинение южной армии, во главе которой стояли генералы Готенгельм, Гельфрейх, Торнау, Линден, Дельвиг, Фишбах, начальником штаба армии был Артур Адамович Непокойчицкий.

Наконец, летом 1855 года Серпуховская дружина была подготовлена, полностью экипирована, и двинулась на фронт. Она медленно, по российскому бездорожью, шла от Серпухова до Бессарабии, и дошла до театра военных действий к моменту, когда боевые действия прекратились.

Для Аксакова, так и не понюхавшего пороха в настоящем бою, пребывание в дружине оказало сильнейшее воздействие на мировоззрение. Он еще раз убедился во многих проблемах российского общества, и в гнилости прежней правительственной системы. В одном из его писем звучат такие выстраданные строки: «Чего можно ожидать от страны, создавшей и выносящей такое общественное устройство, где надо солгать, чтобы сказать правду, надо поступать беззаконно, чтобы поступать справедливо, надо пройти всю процедуру обманов и мерзостей, чтобы добиться необходимого, законного». [18]

Война окончилась, и Аксаков ушел в отставку. Но вскоре ему вновь пришлось вернуться к знакомым проблемам военного снабжения. Казнокрадство и злоупотребления в Крымскую войну было настолько вопиющи, что правительство создало специальную следственную комиссию по делу о злоупотреблениях интендантства в войну во главе с князем Виктором Илларионовичем Васильчиковым, бывшим начальником штаба Нахимова, последним покинувшим пылающий Севастополь. Аксаков, имевший репутацию безупречно честного человека, талантливого организатора и знатока всех чиновных ухищрений, был приглашен в комиссию и вскоре стал ее фактическим главой.

В ходе работы комиссии Аксаков столкнулся с множеством вопиющих фактов. Казнокрады из интендантских служб украли средств на сумму, превышающие прямые военные расходы. Сам Аксаков, приехав в Крым, поразился страшному разорению и запустению даже той части острова, где не было никаких боев. Просто воры-начальники и еврейские подрядчики присвоили себе и продали на сторону все отпущенные казной дрова и продовольствие, вынуждая солдат крушить дома крымских обывателей, что бы жечь из них костры, вырубать сады, забивать скот.

Комиссия Васильчикова закончила работу в конце 1856 году, и Аксаков смог вернуться домой. Таков был его военный опыт.

В 1857 году он путешествовал по Европе, но, разумеется, долго оставаться за рубежом он не мог, тем более в такой переломный момент истории, который переживала Россия. И Аксаков, несмотря на то, что формально запрет на занятие им литературой оставался в силе, все свои силы бросил на редактирование органа славянофилов журнала «Русская Беседа».

«Русская Беседа»

Мы исповедуем, по свободному искреннему убеждению, такие начала, которые, по-видимому, тождественны с началами, признаваемыми официальною властью, покровительствуемыми государством, защищаемыми всею его тяжеловесною мощью и потому исповедуемыми целою массою людей — лицемерно, из корысти, из лести, из страха. Но, во-первых, признавая эти начала истинными в их отвлеченности, мы отвергаем в большей части случаев всякую солидарность с их проявлением в русской современной действительности, с их русскою практикою; во-вторых, самое наше понимание этих начал и выводы, из них нами делаемые, нередко совершенно отличны от официального их толкования и от тех выводов, которые извлекают из них официальные ведомства.
И. С. Аксаков

Жизнь всей России и личная судьба Ивана Аксакова резко изменились с началом нового царствования. 19 февраля 1855 года на престол вступил Александр II. Находящийся в ополчении Иван Аксаков заметил в письме родителям: «В России каждое царствование есть эпоха, запечатлеваемая личностью самодержца». [19]

С началом нового царствования и окончания Крымской войны в 1856 г. в России начинается один из самых переломных моментов в истории. Еще до того, как начались преобразования, в русском обществе созрело чувство необходимости перемен. При этом мало кто выступал против необходимости перемен вообще, все различия в обществе заключались лишь в масштабах и целях изменений. Говоря современным языком, в России после Крымской войны сложился общенациональный консенсус по вопросу о том, что старую николаевскую систему необходимо менять.

В первые же дни царствования новый монарх получил написанную Константином Аксаковым «Записку о внутреннем состоянии России». Поскольку в этой записке излагается славянофильская теория государства, самодержавия и свободы, которую Иван Аксаков будет отстаивать всю жизнь, необходимо немного рассказать о ней. Константин Аксаков со всей определенностью соединял самодержавие и свободу, причем подчеркивая именно необходимость самодержавия для свободы: «Государственная власть при таких началах, при невмешательстве в нее народа, должна быть неограниченной. Какую же именно форму должно иметь такое неограниченное правительство? Ответ не труден: форму монархическую. Всякая другая форма — демократическая, аристократическая — допускает участие народа, одна более, другая менее, и непременное ограничение государственной власти, следовательно, не соответствует ни требованию невмешательства народа в правительственную власть, ни требованию неограниченности правительства… Вне народа, вне общественной жизни, может быть только лицо (individuum). Одно только лицо может быть неограниченным правительством, одно только лицо освобождает народ от всякого вмешательства в правительство. Поэтому здесь необходим Государь, Монарх. Только власть монарха есть власть неограниченная. Только при неограниченной власти монархический народ может отделить от себя государство и избавить себя от всякого участия в правительстве, от всякого политического значения, предоставить себе жизнь нравственно — общественную и стремление к духовной свободе. Такое монархическое правительство и поставил себе народ Русский. Сей взгляд русского человека есть взгляд человека свободного. Признавая государственную неограниченную власть, он удерживает за собой совершенную независимость духа, совести, мысли. Слыша в себе эту независимость нравственную, русский человек, по справедливости, не есть раб, а человек свободный». [20]

Но защита свободы, которую обеспечивало самодержавие, и против которого выступали либералы, революционеры и сепаратисты национальных окраин, требовала свободы слова (разумеется, в рамках ответственности). И молодой император оказался на высоте своего положения, понимая необходимость изменений в России при опоре на мыслящих патриотов. Сразу после окончания Крымской войны в марте 1856 г Александр II на встрече с депутацией дворянства произнес не оставляющие никаких сомнений относительно готовящихся реформ слова: «Существующий порядок владения душами не может оставаться неизменным… Лучше отменить крепостное право сверху, чем оно само собой начнет отменяться снизу».

После царского слова обсуждение состояния России и готовящихся изменений начались достаточно открыто. Стало возможным перейти от записок царю к обращению к общественному мнению. Наступила блестящая пора русской журналистики. Никогда ранее в истории пресса не играла такую важную роль в жизни российского общества. Следует заметить, что император Александр II старательно читал большинство русских журналов, включая даже издававшийся за границей «Колокол» Герцена, следил за важнейшими газетами, но не считал своим царским делом вмешательство в дела цензуры и редакций. Именно этим объясняется парадоксальный факт постоянных столкновений с цензурой у монархически настроенных издателей.

Поскольку славянофилы в целом, и Иван Аксаков лично, постоянно подвергались преследованиям цензуры, необходимо объяснить этот феномен.
Проблема взаимоотношения славянофильской прессы с цензурой может показаться противоестественной. До 1865 г., когда вступили в силу «Временные правила о печати», российские цензурные правила оставались теми, что были приняты еще при Николае I. Однако в условиях общественной активности и гласности (это понятие, как и выражение «политическая оттепель», появились именно в тот период), цензоры часто действовали по своему усмотрению. При этом ведомственные издания имели собственную цензуру.

В результате в военно-морских специализированных изданиях, подчиненных генерал-адмиралу, Великому Князю Константину Николаевичу, совершенно открыто помещались радикальные статьи. Аналогичным образом, ведомственной цензуре подвергался «Военный сборник», официоз Военного министерства. Одним из редакторов «Военного Сборника» был даже Н. Г. Чернышевский. Помимо этого, в результате либерального курса в отношении Польши, где была создана своя администрация, польские газеты подчинялись цензуре Царства Польского. Учитывая, что административный аппарат Царства Польского был проникнут националистическими взглядами, польский сепаратизм проповедовался совершенно открыто. Аналогичным образом финляндская пресса была в ведении властей Великого княжества Финляндского.

Зато в столичных центрах империи цензура продолжала проявлять бдительность относительно вольнодумства, даже благонамеренного.

Можно привести множество примеров нелепых цензурных ограничений. Придирки цензуры часто не могли объясняться каким — либо политическими причинами. Так, друг и единомышленник Аксакова, религиозный философ и публицист Н. П. Гиляров — Платонов, работавший на рубеже 50−60-х гг. цензором, получил выговор от начальства за то, что пропустил в одной статье деловой газеты «Акционер» эпиграф «Тихо всюду, глухо всюду; быть тут худу, быть тут худу». [21] Начальство усмотрело в этом критику правительственных распоряжений.

Известный памфлетист, князь Петр Долгоруков, утверждал, что мотивом закрытия газеты «Парус» Ивана Аксакова (о чем ниже) было использование фразы «русский синий водяной». В этих словах увидели оскорбительный намек на синие мундиры жандармов! [22]

Конечно, не надо думать, что в цензурном ведомстве находились исключительно глупцы. Там трудились и крупнейшие специалисты в области литературы. Так, в иностранной цензуре (занятой просмотром и переводом иностранной литературы) председателем цензурного комитета был Ф. И. Тютчев, его подчиненными были А. А. Майков и Я. П. Полонский. Однако в целом это было исключением из правил. Московским литераторам приходилось иметь дело с достаточно примитивными личностями с говорящими фамилиями Безсамылкин, Прибиль и Крузе.

Итак, в 1856 году славянофилы впервые получили возможность издавать свой печатный орган. Это был журнал «Русская Беседа», первый номер которого вышел осенью 1856 года.

По своей программе журнал активно поддерживал готовящиеся реформы Александра II со славянофильских позиций. В отличие от «Московских сборников» 1846, 1847 и 1852 гг. славянофилы могли в новых условиях более открыто высказывать свои требования в политической и социальной жизни страны.

Выходил журнал ежеквартально (в 1859 г. раз в два месяца). Издателем-редактором был А. И. Кошелев, соредакторами — Т.И.Филиппов и, позднее, П.И.Бартенев и М.А.Максимович. С лета 1858 года редактором фактически стал И.С.Аксаков (хотя и раньше своими статьями он определял «лицо» издания). В состав редакции входили А.С.Хомяков, Ю.Ф.Самарин, В.А.Черкасский.

В 1858 и 1859 гг. в качестве приложения к «Русской Беседе» ее редакцией издавался журнал «Сельское благоустройство», посвященный крестьянской реформе.

Авторами «Русской Беседы» были почти все известные публицисты и писатели славянофильского направления, в частности, С.Т.Аксаков П.И.Бартенев, П. А. Бессонов, И. Д. Беляев, А. Ф. Гильфердинг, А. А. Григорьев, Н. П. Гиляров-Платонов, В. И. Даль, П. А. Кулиш, Д. Л. Мордовцев, И. С. Никитин, А. К. Толстой, Ф. И. Тютчев, А. С. Хомяков, А. И. Одоевский, М. П. Погодин, Ф. В. Чижов, П. И. Якушкин. Как видим, вокруг журнала сложилась объединение единомышленников, напоминающих политическую партию.

Журнал противопоставлял Россию странам Европы, поскольку русский народ развивается по своим особым законам в силу национальной особенности страны. Именно этим объясняется столь пристальное внимание «Русской Беседы» национальному быту русского народа.

К этим фундаментальным положениям славянофильства в условиях готовящихся реформ редакция журнала активно отстаивала сохранение в России крестьянской общины. Славянофилы требовали освободить крестьян с землей за выкуп. Также на страницах «Русской Беседы» и «Сельского благоустройства» высказывались требования гласного суда, отмены телесных наказаний, отмену смертной казни. Интересно, что практически те же требования высказывали не только консервативные издания, но и «Современник» Н. Г. Чернышевского и даже, до 1858 года, издаваемый за рубежом А. И. Герценом «Колокол». Но для славянофилов требования политических свобод вполне укладывались в формулу: «Силу мнения — народу, силу власти — царю!». В отношении религии, народного просвещения, научного и технического прогресса, «Русская Беседа» придерживалась вполне традиционных славянофильских представлений.

Кратковременность существования «Русской Беседы» не позволили журналу стать тем органом, на страницах которого и рождается русская философия.

Когда начала выходить «Русская Беседа», Иван Аксаков находился в ополчении и в комиссии Васильчикова и поэтому сначала не принимал участие в издании. Первые номера «Русской Беседы» не вызвали у него восторга. По его мнению, «это не журнал, а четыре сборника, очень слабо удовлетворяющие современным требованиям, и именно теперь, когда после потрясений войны, при новой правительственной эпохе, все в России в брожении, все жаждет разрешения проклятых вопросов, не отвлеченных, но жизненных, животрепещущих…Мы в таком положении, что высказывать вполне своих мнений не можем, а не высказывать их вполне, подаем повод к недоразумению, чему способствует и недобросовестность прочих журналов…» [23]

Как видим, недовольство Аксакова вызывал академический философско-отвлеченный характер журнала. Славянофилы, которые ранее могли только выпускать сборники от случая к случаю, оказались не готовы сходу издавать политический журнал. Аксаков, окончательно понявший, что его призвание — публицистика, взял в свои руки издание журнала. И под его руководством «Русская Беседа» стала одним из самых значительных русских журналов того времени.

Журнал внес большой вклад в развитие русской литературы. В «Русской Беседе» были опубликованы стихи И. и К. Аксаковых, В.А.Жуковского, И.С.Никитина, Каролины Павловой, А.К.Толстого, Ф.И.Тютчева, К.П.Победоносцева, А.С.Хомякова, Т.Г.Шевченко, неизвестное до этого стихотворение А.С.Пушкина («Страдалец произвольной муки», 1859 г., кн. 3). Помещались поэтические переводы славянских поэтов. Из прозы, ставшей событием в литературной жизни России, были помещены произведения С.Т.Аксакова, пьеса А.Н.Островского «Доходное место».

Из-за цензурных ограничений славянофилы о многом могли говорить иносказаниями и намеками. Но это не спасало от цензурных ограничений. Так, журнальное приложение «Сельское благоустройство» (вышло 14 номеров), в котором выдвигались радикальные предложения отмены крепостного права, было запрещено.

Однако, несмотря на успех издания, Ивана Аксакова не устраивал чисто литературно-художественный характер журнала, не имевшего политического отдела и к тому же издававшегося с интервалом в несколько месяцев. Правда, еще с апреля 1857 года Константин Аксаков стал редактором еженедельной газеты «Молва», в которую пригласил брата, собираясь передать ему редактирование. Однако как только Иван Аксаков представил в цензуру материалы для № 37 (первого, который редактировал сам), то цензура запретила половину планируемых в номер статей. В таких условиях он отказался редактировать «Молву».

Аксакова это не остановило. Продолжая редактировать «Русскую Беседу», он продолжал искать возможность издавать газету. После долгих хлопот Аксаков добился права на издание в 1859 еженедельной газеты «Парус». О программе своей газеты он объявил прямо: «Наше знамя — РУССКАЯ НАРОДНОСТЬ. Народность вообще — как символ самостоятельности и духовной свободы, свободы жизни и развития, как символ права, до сих пор попираемого теми же самыми, которые стоят и ратуют за права личности, не возводя своих понятий до сознания личности народной. Народность русская как залог новых начал, полнейшего жизненного выражения, общечеловеческой истины». Однако вышло лишь два номера «Паруса» — 3 и 10 янв. 1859. Гнев цензуры вызвала помещенная во втором номере статья М. П. Погодина о внешней политике, критикующая русских дипломатов за то, что они служат Европе, а не России. За подобные высказывания, а также за открытие не утвержденного официально славянского отдела «Парус» был закрыт. Иван Сергеевич был вытребован в Петербург и допрошен в Третьем Отделении.

При допросе произошел курьезный случай, свидетельствующий о находчивости и чувстве юмора Аксакова, а также о нравах высшей петербургской бюрократии. Начальник III Отделения А. Е. Тимашев, допросив Аксакова, сказал ему, что теперь, вероятно, Аксаков возненавидит его хуже Дубельта. Аксаков в ответ сказал: «Да вы, Александр Егорович, во сто раз хуже Дубельта; его можно было подкупить, а вас не подкупишь». [24] Услышав такой своеобразный комплимент, Тимашев (который действительно не брал взяток), пришел в хорошее настроение, и отказался от намерения сослать Аксакова в Вятку. Но «Парус» все же был запрещен.

Аксаков был готов сотрудничать со всеми изданиями, которые отстаивают интересы русского народа, даже если это издания, чуждые славянофильству. Так, в издаваемом за рубежом Герценом альманахе «Полярная Звезда», № 4 за 1858 год, было опубликовано сочинение И. Аксакова «Судебные сцены. Присутственный день уголовной палаты», а также стихотворение «Добро б мечты, добро бы страсти…». Со временем пути Герцена и Аксакова разойдутся, но тогда, в 1858 году, оба публициста отстаивали общие требования, да и сам Герцен, убедившись, что в России действительно начинается подготовка отмены крепостного права, восклицал, обращаясь к Александру II «Ты победил, галилеянин»! 13 января 1858 года Герцен писал Ивану Аксакову: «Начинаю русский Новый год тем, что пишу самому русскому из моих знакомых… мы, нося разные кокарды, больше согласны между собою, чем однополчане». [25] Но, разумеется, этот союз не мог быть продолжительным, поскольку Герцен и Аксаков были все же противоположных взглядов. К тому же Аксаков не мог быть эмигрантом, он просто не мог представить себя без России и русской аудитории. Сотрудничество Герценом было временным явлением.

К неприятностям с «Парусом» вскоре довались и личные проблемы. В 1859 году умер горячо любимый отец Сергей Тимофеевич. Тяжело заболел чахоткой брат Константин. В августе 1860 года Ольга Семеновна, Иван и его сестры Вера и Любовь повезли Константина лечиться за границу. В Вене, где остановились Аксаковы, они узнали еще одну ужасную новость — не стало Хомякова. Он занимался организацией борьбы против холеры, заразился сам и умер. От Константина две недели скрывали смерть Хомякова, понимая, как тяжело воспримет он эту новость. В декабре 1860 года Константин умер на греческом острове Занте, куда его посоветовали перевезти медики.

В том же 1860 г., после выхода двух номеров этого года, издание «Русской Беседы» было прекращено. Причиной было запрещение редактору И. Аксакову как политически неблагонадежному занимать эту должность. Никто из редакции не пожелал заменить И. Аксакова в знак солидарности с опальным редактором. В таких условиях «Русская Беседа» прекратила свое существование.

«Русская Беседа» закрылась, а ведь в России, вместе с великим делом освобождения крестьян, поднимали голову нигилисты, в открытую готовились к мятежу польские шляхтичи, пытающиеся удержать власть над православным «быдлом» на правом берегу Днепра и в Белоруссии. Но в такие роковые моменты истории патриоты не покидают боевые позиции. И Иван Аксаков был готов и далее пером сражаться за русское дело.

Темы «Дня»

Вслед за нашествием двунадесяти языков началось еще более усиленное, чем прежде, нашествие с запада незваных идей, теорий, доктрин политических, философских и нравственных
И. С. Аксаков

Иван Сергеевич был не из тех людей, которые сгибаются под тяжестью невзгод. Несмотря на закрытие «Русской Беседы» и семейные потери, он был готов продолжать дело славянофилов.

Аксаков сумел установить тесные связи с московским купечеством — восходящим классом российского общества. В составе купцов преобладали старообрядцы, то есть представители той части русского народа, которые сохранили традиции исконной допетровской Руси, и при этом сумели добиться экономического процветания. Аксаков еще в период своей службы, когда занимался делами старообрядцев, заинтересовался ими как примером особой русской экономики, основанной не только и не столько на получении прибыли, сколько на выполнении неких этических норм. Этим Аксаков отличался от большинства деятелей славянофильского движения, сохранявших дворянское презрение к торговцам. Несмотря на несколько критическое отношение к купечеству, которое вынес Иван Сергеевич из своих путешествий по России, («необычайно умен и великая скотина русский торговый человек» [26], восклицал он, ознакомившись с нравами купечества), Аксаков понимал, что именно от купцов и промышленников зависит дальнейшее развитие страны.

Забегая вперед, можно отметить, что в 1869 он стал одним из основателей Московского купеческого общества взаимного кредита, а уже в 1874 возглавил его. Честность и безупречная деловая репутация Аксакова вместе с его организаторскими способностями привели к процветанию этого банка.

Благодаря Ивану Аксакову славянофилы и предприниматели — старообрядцы сблизились. Аксаков смог теперь издавать теперь свою газету качественно нового уровня. В октябре 1861 он стал редактировать еженедельную газету «День». Эта газета сделала имя Ивана Аксакова знаменитым во всей России, да и за ее пределами.

Помимо передовиц газета имела отделы: «Литературный», «Областной» (посвященный жизни русской провинции), «Славянский» (посвященный проблемам славянских народов и славянского движения), «Критический», «Смесь». Политический отдел не был разрешен цензурой. В 1863 г. издавалось деловое приложение «Акционер». Среди сотрудников «Дня» были не только давние товарищи по кружку славянофилов, такие, как Ю. Ф. Самарин и А. И. Кошелев, но и новые бойцы славянофильства — М.О.Коялович, И.Д.Беляев, Н.П.Гиляров-Платонов, Ф.В. Чижов, О.Ф. Миллер, А.Ф. Гильфердинг, В.И. Ламанский, Жинзифов (болгарин, писавший под псевдонимом «Велешанин») и ряд польских, чешских и сербских авторов.

Аксаков стремился сделать «День» голосом всей России, в том числе и провинции, живущей в совсем другом мире, чем столице. Ему удалось создать настоящую корреспондентскую сеть по всей империи. Так, в Белоруссии и Литве корреспондентом был крупный ученый — историк М. О. Коялович, Ф. Ф. Кокошкин работал на Волыни, в черноземных губерниях — А. Ф. Васьков.

«День» стал выходить в момент серьезнейшего кризиса, поставившего Россию на грань революции и распада. С высоты опыта ХХ века мы считаем пореформенное время 60−70-х гг. XIX столетия временем процветания и стабильности. В действительности это были годы революционной ситуации, сепаратистских мятежей, нигилизма, экономических потрясений, жесточайшего социального расслоения, инородческого засилья во всех сферах русской жизни. Можно только восхитится тем, что в то время Россия устояла, сохранила свою традиционную форму правления, и достигла вершин своего культурного развития. И в этом, — заслуга таких деятелей, как Иван Аксаков. Итак, в 1861 году, наряду с освобождением крестьян, в России начинает развиваться болезненный нарыв, который мог лопнуть в любой момент. Вот в эти горячие дни Аксаков стал издавать свою газету.

Начало издания «Дня» совпало со студенческими беспорядками в Петербурге. Аксаков обратился к студентам с увещеванием: «Бросьте все ваши бесполезные толки, волнение без содержания и без цели…вы еще не имеете прав гражданских, а, следовательно, и голоса в делах общественных». [27] Увы, призыв остался незамеченным. С 1861 года понятие «студенческие беспорядки» стало в России чем-то обыденным, чуть ли сезонным явлением.

Начало 60-х гг. в России стало временем подъема нигилизма. Этот ошибочный и нелепый путь отрицания всего должного увлек тысячи и тысячи прекрасных русских людей. Правда, благодаря деятельности таких людей, как Аксаков, а также Катков, Достоевский, и ряда других мыслителей национального направления, эта беда все же не привела к крушению государственности. Увы, нигилистический яд сохранился, и в следующем веке привел к крушению Российскую империю. Но Аксаков, славянофилы и охранители сделали все, что бы эта болезнь не поразила весь организм российского общества.

«День» критиковал нигилистов, бунтующих студентов, польских мятежников, поддерживая правительственный курс, направленный на усмирение студенческих беспорядков, а также в отношении Польши. Тем не менее «День» не был проправительственным органом. Напротив, несмотря на поддержку влиятельных читателей в самых верхах империи (так, императрица Мария Александровна была постоянной читательницей «Дня»), газета больше была знаменита критикой правительства и «петербургской» бюрократии с консервативно-славянофильских позиций. «День» постоянно вел полемику с либерально-западническими и революционно-демократическими изданиями.

Впрочем, особую боль причиняли славянофилам события, подрывающие славянское единство, начавшееся в январе 1863 польское восстание. Братоубийство славян вызвало у Аксакова смятение чувств, но он быстро и твердо стал на защиту русского дела. Более того, даже сделал точный политический ход, предоставив страницы «Дня» противной стороне. Некий поляк Грабовский написал статью о праве Польши на Литву и Украину. Наглый и высокомерный тон Грабовского произвел отрезвляющее впечатление на многих русских людей, которые первоначально сочувствовали мятежникам, будучи введенными в заблуждение польской демагогией о «нашей и вашей свободе». Однако единственными, кто не оценил мастерства Аксакова, были петербургские цензоры, и редактору «Дня» пришлось писать объяснительные.

Аксаков на страницах «Дня» критиковал крестьянскую реформу 1861 года, в первую очередь выкупную операцию. Также острой критике подвергались земская и судебные реформы 1864 года за то, что при их проведении власти некритически усвоили западноевропейские принципы, чуждые русской исторической традиции. Земские органы, создаваемые с 1864 года, по мысли авторов «Дня», были далеки от реального самоуправления допетровской Руси, делая новые земства бессильным придатком государственной бюрократии. Аксаков пытался объединить вокруг газеты земских деятелей славянофильского направления, которые группировались вокруг корреспонденций «областного» отдела издания.

О программе «Дня» в славянском вопросе в первом же номере И. Аксаков объявил в таких словах: «Освободить из-под материального и духовного гнета народы славянские и даровать им дар самостоятельного духовного и, пожалуй, политического бытия под сению крыл могущественного русского орла — вот историческое призвание, нравственное право и обязанность России». Славянский отдел газеты, в котором помещались материалы о политическом и социально-культурном развитии славянских народов, придал газете всемирную известность. «День» имел много читателей на Балканах среди местной славянской интеллигенции. Славянский отдел «Дня» стал фактическим печатным органом московского Славянского Комитета.

Пристальное внимание авторы «Дня» уделяли вопросам церковной жизни, положения духовенства. Главной причиной распространения нигилизма в 60-х гг. XIX века Аксаков считал ненациональную, скопированную с западных образцов систему просвещения, а также секуляризацию русского общества. Особую тревогу вызывало у Аксакова положение духовенства, поставленного в тяжелое и унизительное положение. Аксаков выступал с программой изменения в положении Церкви, причем не только в административном и хозяйственном плане. Так, он высказал любопытное предложение о том, чтобы все семинаристы перед получением прихода 2 года поработали сельскими учителями. Подобная мера, предвосхищающая советскую практику распределения выпускников вузов, по мысли И. Аксакова, способствовала бы как борьбе с неграмотностью, так и дала бы определенные практические навыки будущим священнослужителям.

В дебатах по сословному вопросу «День» резко выступал против претензий дворянства на сохранение особых привилегий после отмены крепостного права. В опубликованных в 1862 гг статьях И. Аксаков писал о полной утрате дворянством после 19 февраля 1861 г. своего значения. Редактор прямо писал о необходимости «самоупразднения» дворянства.

«День» имел определенный читательский успех. За первый год издания тираж вырос с 1,2 тысяч экз. до 4 тыс., а затем до 7.750 экз. Из всех российских газет в 1862 году чуть больший тираж (8 тысяч экз.) имели только официозные «Петербургские Ведомости». В дальнейшем тираж упал вдвое, что объяснялось цензурными и финансовыми проблемами, конкуренцией с другими консервативными органами, особенно с «Московскими Ведомостями» Каткова.

Меткая критика петербургской бюрократии и европеизированной «публики» вызывали постоянные конфликты редакции «Дня» с цензурой. С июня по октябрь 1862 г. Аксаков был отстранен от редактирования за отказ раскрыть псевдоним автора статьи о жизни провинциального духовенства. В конце 1865 г. издание «Дня» было прекращено. Помимо проблем с цензурой главную роль сыграло стремление Аксакова издавать качественно иную ежедневную газету. Тем не менее, «День» оставил неповторимый след в истории национальной журналистики. Не случайно название «День» стало как бы фирменным знаком для обозначения высококвалифицированной и яркой публицистики, отстаивающей русские национальные интересы.

«Москва» и «Москвич»

Доверия, доверия, доверия — вот что нужно, вот чего прежде всего ждет и желает себе Русское общество от Русской Верховной власти, — доверия, несмущенного доверия к народному разуму, народному чувству, и не только доверия, но и уважения к правам Русской народности и безусловной веры в нравственные силы, в историческое призвание, в будущность нашей великой России.
И. С. Аксаков

После закрытия «Дня» Аксаков молчал недолго. Правда, перед тем, как начать издавать новую газету, Иван Сергеевич радикально изменил свой семейный статус — он женился. Его избранницей стала Анна Федоровна Тютчева, дочь знаменитого поэта, друга и единомышленника славянофилов. В одном из своих писем невесте Иван Аксаков писал: «Пожалуйста, не сочтите меня попавшим в положение 18-летнего мальчика, испытывающего в первый раз известное чувство. Нет, это пишет вам 42-летний мужчина, которому это „известное чувство“, к несчастью, слишком хорошо знакомо, который испытал его в высшем градусе страсти, испепелившего много хорошего в душе, страсти, им проклинаемой и осуждаемой. Все это не то… Но теперь все мое счастье и существование сосредоточено в вас, как в своем собственном естественном центре, в то же время не только свободы, но и освобождения». [28]

Молодожены поселились в Абрамцево. Но это не было прекращением публицистической деятельности. В 1867−68 Аксаков издавал ежедневную газету «Москва». Он считал ее продолжением «Дня», сохранив прежнее оформление материалов. Правда, в «Москве» появились новые рубрики, отражавшие факт быстрого промышленного развития России: «экономический отдел», «торговый и денежный рынок». Впрочем, отношения неугомонного публициста с цензурой ничуть не улучшились. За год с небольшим «Москва» имела 9 цензурных предостережений и 3 раза приостанавливалась. Общей сложностью «Москва» за время существования с 1-го января 1867 по 21 октября 1868 года была приостановлена в издании 13 месяцев, а издавалась только 9! Однако Аксаков даже во время закрытия «Москвы» не терял связи с читателем. Во время одной из приостановок «Москвы» он руководил газетой «Москвич» (номинальным редактором которой числился некий П. П. Андреев). «Москвич» имел те же рубрики и полиграфическое оформление, что и «Москва», так что ни для кого не было секретом направление новой газеты и имя настоящего редактора. Когда Аксаков сумел добиться возобновления «Москвы», то и «Москвич» исчез.

И все-таки «Москву» закрыли за «вредное направление». Поводом к закрытию послужила критика Аксаковым антирусской политики официального Петербурга в Северо-Западном крае (Литве и Белоруссии) после ухода с должности наместника края гр. М. Н. Муравьева-Виленского. Напомним, что, усмиряя польский мятеж, генерал Муравьев провел в крае ряд реформ, усиливающих значение русского элемента, которым было тогда лишь нищее белорусское крестьянство. Муравьев увеличил за счет конфискованной у польских панов земли наделы белорусских крестьян на 24%, а их платежи понизил на 64,5%. Но после отставки Муравьева в 1865 в Белоруссии началось попятное движение. Официальный Петербург нашел общий язык с панами, и реформы Муравьева стали сводиться на нет, бывшие мятежники начали получать свои имения. Главным проводником нового курса в крае стал генерал-губернатор А. Л. Потапов. Вот против этого антирусского курса и выступил в «Москве» Аксаков. Кончилось это для него не только запрещением «Москвы», но и запретом заниматься редакторской деятельностью. Вот в таких условиях шла публицистическая борьба за русское дело в России!

«Печальник славянства»

«Кому дана сила, тот должен приложить ее на пользу братьев… И когда мы, русские, радуемся, что наша держава есть единственная пока вполне независимая, могучая славянская держава, то мы не перестаем, вместе с тем, помнить и сознавать, что это наше могущество и независимость налагают на нас великий долг, обязывают великой ответственностью. Призвание России — осуществить на земле славянское братство и призвать всех братьев к свободе и жизни. Будем же блюсти это братство, как самое драгоценное наше сокровище, как самое лучшее богатство, как завет истории, как залог нашего будущего, как нашу главнейшую необходимую силу, превыше и мощнее всех земных вещественных сил… Да придем все в разум славянства! Взыщем, прежде всего, братство, а остальное приложится.
И. С. Аксаков

После закрытия «Москвы» Аксаков на какое-то время прекратил заниматься газетной деятельностью. Но это было вызвано не усталостью и не разочарованием в борьбе. Аксаков нашел поле деятельности, работая в Славянских комитетах, став ведущим членом Московского комитета. Московский Славянский Комитет был создан в 1858 года по инициативе М. П. Погодина при активном участии Аксакова. Председателем Московского комитета был попечитель учебного округа А. Н. Бахметьев, после его смерти в 1861 году — Погодин. Членами комитета были братья Аксаковы, А. С. Хомяков, Ю. Ф. Самарин, А. И. Кошелев, историк С. М. Соловьев, филологи Ф. И. Буслаев и О. М. Бодянский, поэт А. А. Майков, публицист, редактор журнала «Русский Вестник» М. Н. Катков.

В Петербурге Славянский комитет был создан лишь в 1868 году как филиал Московского комитета. В петербургском комитете ведущую роль играли единомышленники московских славянофилов — историк и исследователь русского фольклора А. Ф. Гильфердинг, поэт и дипломат Ф. И. Тютчев, исследователь древнерусской литературы и публицист О. Ф. Миллер, генерал А. А. Киреев, филолог А. С. Будилович, собиратель музыкального фольклора и крупный чиновник (государственный контролер) Т. И. Филиппов. В 1869 году были созданы киевское, в 1870 — одесское отделение.

Первоначально они имели благотворительный характер, но в 1870-х начали превращаться в организации, имеющие политическое значение. Идеологией большинства членов комитетов было славянофильство. Аксаков превратился в значительную политическую фигуру именно как неофициальный лидер комитетов. Этот надворный советник в отставке (чин 7 класса) заставил прислушиваться к себе не только петербургские бюрократические круги, но и правительственные кабинеты европейских стран. Все это стало возможным благодаря влиянию на общественное мнение как России, так и славянских народов, которое обрел Аксаков за десятилетия неустанной деятельности. Не занимавшего никакого государственного поста Аксакова считали на Западе славянским Бисмарком, способным объединить разделенное славянство в одну державу под скипетром русского царя. Это было сильное преувеличение — петербургская бюрократия по-прежнему считала Аксакова своим врагом, но признавать его влияние на общественное мнение приходилось даже ей.

Славянские комитеты России были частью русского гражданского общества, оказывающего влияние на другие славянские народы. В письме Александру II от 3 января 1856 г., отстаивая необходимость преобразований в российском обществе, М. П. Погодин писал, что это создаст необходимый моральный ресурс, благодаря которому Россия сможет «Призвать к умственной и духовной жизни…племена славянские…; изгнать турок из европейского стана, восстановить патриарший константинопольский престол во всем его значении». [29]

Идеологической основой комитетов послужили взгляды западнославянских панславистов (словаков Л. Штура, Я. Коллара, чехов И. Юнгмана, И. Гурбана, хорвата Й. Штроссмайера, и др.) о культурном единстве славян и возможности политического союза славянских народов. Московский Славянский Комитет развернул большую деятельность, посылая на Балканы православную литературу, предоставляя стипендии обучающимся в России славянам и т. д. Вскоре помощь Московского комитета вышла за пределы Балканского полуострова. Более того, неожиданно он начал заниматься внутрироссийскими проблемами. После подавления польского мятежа 1863−64 гг. комитет стал оказывать организационно-техническую и финансовую помощь в борьбе с польско-католическим засильем в Белоруссии и Украине, создавая русские школы и обеспечивая белорусам возможность получить образование в центрах Империи.

В 1867 г. в Москве была проведена славянская этнографическая выставка, на которую приехали гости со всех славянских земель. Вместе с выставкой состоялся Славянский Съезд. К прибытию славянских гостей Ф. И. Тютчев написал приветственное стихотворение «Славянам». Политическое значение Славянский Съезд приобрел благодаря присутствию галицийских деятелей, публично объявивших о русском характере галицких русин. Так, Яков Головацкий, говорил, обращаясь к великороссам: «Да придут все в сознание того убеждения, что мы по роду и по племени, по вере и по языку, по крови и по кости, искони один народ. Да живет великий, славянский, многомиллионный, русский народ!». [30]

Успех съезда привел к росту влияния и популярности комитетов. Вскоре была создана издательская комиссия. Текущую деятельность комитетов регулярно освещали издания Аксакова «День» и «Москва». Усложнение и расширение деятельности комитетов привели к созданию в них четкой иерархии с постоянным аппаратом. На собрании членов Славянского Комитета выбиралось «Особое исполнительное присутствие» во главе с председателем, секретарем, казначеем и несколькими постоянными членами. Славянские Комитеты находились в ведении министра внутренних дел, которому каждый комитет ежегодно должен был посылать отчет о своей деятельности, финансовом положении и т. п. Чиновная бюрократия всячески препятствовала деятельности комитетов, не давала создать единый всероссийский комитет, не дозволяла открывать отделения в других городах России.

Но и в таких условиях комитеты сумели приобрести значительное влияние в России и за рубежом. Особую роль сыграли Славянские Комитеты в период восточного кризиса 1875−78 гг. Как только началось восстание герцеговинских сербов против турок, товарищ (заместитель) председателя петербургского комитета О. Ф. Миллер выпустил воззвание, призвав русских людей жертвовать на помощь славянам. Было разослано по всей России 100 тыс. подписных листов для пожертвований, в губернские города для сборов были посланы особые уполномоченные. С 21 сентября 1875 по 8 октября 1876 петербургским комитетом было собрано 810 тыс. рублей, московский комитет собрал свыше 3 млн. рублей (это, не считая пожертвований, посланных через Церковь, частных лиц и по дипломатическим каналам). Многотысячными тиражами были изданы книги и брошюры, разъясняющие суть кризиса, историю борьбы славян. О том, как происходил сбор средств, так вспоминал известный консервативный публицист и издатель Владимир Мещерский: «Славянофильское движение, охватившее умы в начале лета этого года (1876 года, — авт), было действительно весьма интересным событием; интерес его заключался в общности этого настроения и в особенности в его популярности: чем ниже был общественный слой, тем сильнее проявлялся этот Drang на дунайский восток. В особенности народность этого настроения заметна была в Москве. Мне случилось быть на одном приеме у И. С. Аксакова. Помню, что голова закружилась от этой массы людей всякого звания, как поток нахлынувший в его приемную, и как сердце усиленно билось и умилялось от бесчисленных проявлений народного энтузиазма. Как вчера помню этих старушек и стариков, на вид убогих, приходивших вносить свои лепты для славянских братьев в каком-то почти религиозном настроении. Я в этой толпе заметил одну старушку…долго разворачивавшую грязненький платок, что бы достать из него билет в 10 тысяч рублей». [31]

Вскоре Славянские Комитеты начали направлять в сербскую армию добровольцев. В Сербию был направлен санитарный отряд, включавший 95 врачей, 111 фельдшеров, 60 сестер милосердия, группы оружейников Тульского оружейного завода и большая группа военных. С помощью Аксакова в Сербию прибыл один генерал (М.Г.Черняев, ставший главнокомандующим сербской армии), 360 офицеров, 289 нижних чинов, 120 казаков, 176 гражданских добровольцев. Впрочем, большинство из 4 тыс. добровольцев прибыли в Сербию самостоятельно. Штаб-квартира добровольцев находилась в Москве, в ресторане «Славянский базар», затем — в доме кн. Гагарина.

Все это делалось без всякой помощи официальных властей, а нередко и вопреки им. Так, правительство запретило генералу М. Г. Черняеву, одного из ведущих авторов славянофильских газет, нажившему своими статьями множество врагов в высших петербургских сферах, отправиться в Сербию. Однако Черняев нелегально выехал из России и, с помощью парика и краски меняя внешность, перебрался через несколько границ и прибыл в Белград. Князь Милан назначил его главнокомандующим сербской армией. Сербо — турецкая война 1876 года закончилась поражением сербов, и в России общественное мнение стало требовать объявить войну Османской империи, что бы освободить славян силой оружия.

Поскольку славянам не удалось самостоятельно скинуть турецкое иго, 12 апреля 1877 г. Россия объявила войну Турции.

В тот же день петербургский и 1 мая московский Славянские Комитеты были переименованы в Славянские Благотворительные Общества. (Но в просторечии они все равно именовались Славянские Комитетами). Председателем Московского Общества стал И. В. Аксаков.

Итак, началась русско-турецкая война. Сражаясь за правое дело, русская армия одержала славные победы. 19 февраля 1878 было подписано предварительное перемирие в Сан-Стефано, по которому Турция теряла почти все свои европейские владения, на территории которых создавались независимые славянские государства. Однако сам Аксаков был неудовлетворен итогами Сан-Стефанского мира, т. к. Константинополь и проливы оставались у турок. Выступая 5 марта в Москве перед членами Славянского комитета, он заявил, что «восточный вопрос еще не порешен, Царь-Град не очищен от азиатской скверны и задача России решена еще не вполне». Одновременно он высказал опасения, что русская дипломатия готова уступить давлению западных держав. Эти опасения оказались не напрасны. Россия вынуждена была под давлением Запада согласиться на проведение международного конгресса в Берлине, на котором потерпела сокрушительное дипломатическое поражение. Не случайно говорили, что Россия выиграла войну, но проиграла мир.

Когда известия о результатах Берлинского конгресса достигли Москвы, Аксаков не стал сдерживаться. 22 июня 1878 он выступил с большой речью в Московском Славянском комитете, которая прогремела на весь мир. В начале речи Аксаков вопросил, обращаясь к аудитории: «Не хоронить ли собрались мы здесь сегодня… миллионы людей, целые страны, свободу болгар, независимость сербов, хоронить русскую славу, русскую честь, русскую совесть?» Вождь славянофилов обрушился на русских дипломатов за их согласие на расчленение освобожденной Болгарии на 3 части, из которых только одна получала относительную независимость: «Нет таких слов, чтобы заклеймить по достоинству это предательство, эту измену историческому завету, призванию и долгу России». Аксаков не без яда отзывался о тех пацифистах, которые приветствовали результаты конгресса, ссылаясь на то, что война России со всей Европой не состоялась: «Конгресс не дает мира беспечного — будет лишь вооруженный мир, самая пагубная вещь и для финансов, и для коммерции». Следует заметить, что Аксаков, имея большие связи в славянских кругах, был информирован о реальной расстановке сил в Европе не хуже, чем российские военные и дипломаты. Он доподлинно знал, что все ультиматумы западных государств в России — это блеф, реально к войне никто из западных государств не был готов, и ситуация 1854 не могла повториться. Напротив, перед угрозой революции стояла Австро-Венгрия, для которой первые же неудачи в случае действительной войны с Россией привели бы к распаду. Англия никогда не воевала, не имея сухопутного союзника, а таковым в тот момент была только уязвимая Австро-Венгрия. «Железный канцлер» Бисмарк, руководивший Германией, всегда был против войны с Россией, и тем более из-за Балкан, которые, по его словам, «не стоят костей померанского гренадера». В силу этого Германия занимала в данном кризисе примирительную позицию. Т. о., уступки российской дипломатии действительно были ничем не оправданы.

Заключительную часть речи 22 июня Аксаков посвятил императору Александру II. Аксаков говорил: «Что бы ни происходило там, на конгрессе, как бы ни распиналась русская честь, но жив и властен ее венчанный оберегатель, он же и мститель. Если в нас при одном чтении газет кровь закипает в жилах, что же должен испытывать царь России, несущий за нее ответственность перед историей? Не он ли сам назвал дело нашей войны „святым“?… Россия не желает войны, но еще менее желает позорного мира… Долг верноподданного велит всем надеяться и верить — долг же верноподданных велит нам не безмолвствовать в эти дни беззакония и неправды, воздвигающих средостение между царем и землей, между царской мыслью и народной думой». Подобная концовка антиправительственной речи была не случайной. Аксаков прекрасно понимал, что общественное недовольство Берлинским конгрессом обратится непосредственно на царя (как в действительности и произошло) и именно поэтому не хотел, чтобы его критика промахов царских министров была использована антирусскими силами.

Впечатление от речи Аксакова было огромно. Издатель журнала-газеты «Гражданин» кн. В. П. Мещерский напечатал речь в специальном прибавлении к «Гражданину», за что это издание было временно приостановлено цензурой. Сам Аксаков послал текст своей речи в Прагу, где она тотчас появилась в чешских газетах. Вскоре речь Аксакова начали обсуждать во всей Европе. Зато гнев правящих кругов в России не заставил себя ждать. Сначала был объявлен строгий выговор от московского генерал-губернатора, затем Аксаков был смещен с поста председателя Московского Славянского комитета. Наконец, сам Славянский комитет был упразднен, а Аксаков выслан из Москвы. Он жил в с. Варварино Владимирской губ., в имении своей жены А. Ф. Тютчевой. В Варварине старый неукротимый боец вел огромную переписку с русскими и зарубежными деятелями, к нему поступали потоки писем со всей России и из-за рубежа. Южные славяне и поныне не забыли роль Аксакова в деле освобождения своих народов

Время «Руси»

Полновластный Царь не властен лишь в одном: в отречении от своего полновластия,… заменив основное начало русского государственного строя западноевропейскою конституцией, он стал бы отступником от народного исторического пути, изменником Русской земле, предателем своего народа.
И. С. Аксаков

После закрытия московского комитета и ссылки Аксакова центром русского славянофильства стал Петербургский Славянский комитет, фактическим лидером которого стал Ф. М. Достоевский. В 1880 году именно как представитель петербургских славянофилов Достоевский выступил на празднике по случаю открытия в Москве памятника Пушкину со знаменитой речью. Но, разумеется, сам писатель считал себя временным лидером Славянских Комитетов, пока Аксаков не вернется к своей политической деятельности.

Ссылка Аксакова продолжалась недолго, и вскоре он вернулся в Москву. Причина была проста. В России вновь разразилась революционная ситуация. Начались террористические акты народовольцев.

Либеральная интеллигенция в очередной раз стала союзником радикалов. Показателем этого стало дело Веры Засулич. Еще во время войны, 24 января 1878 г она стреляла и ранила градоначальника Ф. Ф. Трепова. Суд присяжных ее оправдал 31 марта. Подобное не могло произойти ни в одной западной стране. Получалось, что благородные мотивы оправдывали убийство. Таковы были гримасы судебной реформы 1864 г. Зато когда 3 апреля в Москве состоялась демонстрация студентов, то охотнорядцы (торговцы снедью с улицы Охотный Ряд) избили и рассеяли демонстрантов.

Известия о результатах Берлинского конгресса и полном дипломатическом провале российской дипломатии поставили в оппозицию правительству большую часть общества. Кризис значительно обострился тем, что император Александр II в последние годы жизни самоустранился от политики. Это вызвало резкую активизацию всех антирусских сил, как в сферах правящей элиты, так и в рядах западнической интеллигенции.

Показателем «кризиса верхов» были зигзаги правительственного курса. Сначала пытались разгромить революционеров и либеральную оппозицию грубой силой. Разделив страны на семь генерал — губернаторств («семигенеральщина») с чрезвычайными полномочиями, правительство обрушило репрессии на противников. С апреля 1879 по июль 1880 гг. было казнено 16 и выслано 577 человек. Либералы сразу возопили о страшном произволе в России.

5 февраля 1880 г С. Халтурин организовал взрыв в Зимнем Дворце. Хотя монарх спасся и в этот раз, правительственный курс сделал очередной зигзаг. Началось то, что получило название «новых веяний», то есть новый этап реформ. Была создана Верховная Распорядительная комиссия во главе с генералом армяно-грузинского происхождения М. Т. Лорис-Меликовым, одновременно ставшем министром внутренних дел.

Сам Лорис-Меликов получил прозвище «бархатного диктатора», учитывая данные ему царем диктаторские полномочия и либерализм в проводимой им политике. Однако новый «диктатор» пришел к выводу о необходимости осуществления в стране либеральных реформ, которые завершаться «увенчанием здания» империи конституцией. По его предложению, в состав Государственного совета, члены которого были назначены императором, должны были также войти выборные от земств. Фактически это означало введение в России парламентского правления западного типа, ограничивающего власть самодержца. Опасность этого проекта заключалась в том, что при господстве принадлежавшей евреям либеральной прессы, которую не сдерживала фактически отмененная Лорис-Меликовым цензура, неграмотности русского населения и засилья инородцев во многих губерниях, Россия по лорисовской конституции получила бы нечто вроде французских Генеральных Штатов 1789 года, или Съезда Народных Депутатов СССР 1989 года. Получив благодаря демагогии и подкупа избирателей парламентское большинство, либералы бы под лозунгами «свободы» и «самоопределения» разрушили бы историческую Россию. К счастью, в 1881 году в России национальные силы были еще сильны и сплочены.

Начался конфликт национально мыслящей части русского общества с Лорис-Меликовым и поддерживающей его группой либеральных бюрократов. Правда, для Аксакова единственной пользой от Лорис-Меликова было лишь то, что тот и петербургские бюрократы вернули его из ссылки, и не стали препятствовать ему издавать новую газету. 12 лет отлучения великого публициста от редактирования закончились.

Осенью 1880 года Аксаков стал издавать газету «Русь», выходящую 2 раза в месяц. В условиях политического кризиса мужественный голос Аксакова сыграл немалую роль в умиротворении страстей.

Увы, 1 марта 1881 года царь-освободитель Александр II был убит революционерами. Это был момент торжества антирусских сил. Нет, дело заключалось не в том, что в России могла вспыхнуть народническая революция. Революционеры всех направлений в то время представляли собой небольшую секту в несколько сотен человек, не имевшие никакого влияния на народ. Но революционеров, среди которых было немало честных идеалистов, использовали в своих интересах либералы, стремившиеся навязать России конституцию и парламентаризм, логично считая, что с их помощью власть в стране перейдет к инородцам и высшей бюрократии.

Период с 1-го марта по 29 апреля 1881 г был одним из самых драматичных и переломных в российской истории. Останется ли Россия самодержавной монархией, или бросится в неизведанные преобразования, чреватые народнической революцией под социалистическими лозунгами, — все это в громадной степени зависело от одного человека — только что вступившего на престол Александра III. Новый император колебался, не решаясь ни одобрить, ни отвергнуть лорисовскую конституцию. Его министры и советники также не могли придти к общему выводу.

8 марта 1881 г, на совещании Комитета министров, произошла решающая схватка охранителей с конституционалистами. При голосовании «за» проект Лорис-Меликова высказались 9 участников, «против» — 5. Однако на нового императора произвела речь К. П. Победоносцева, яростно выступившего не столько против проекта Лорис-Меликова, сколько против конституционного принципа вообще. Выступление К. П. Победоносцева покончили с колебанием Александра III, поддержавшего меньшинство. Конституционный проект Лорис-Меликова был отвергнут.

Отвергая западнические варианты конституционализма, Аксаков и славянофилы считали, однако, дополнить самодержавие властью «земли», то есть народа. По мысли славянофилов, стену между царем и народом в виде бюрократии можно снести, вернувшись в русской традиции Земских Соборов. Напомним, что Земские Соборы выбирались не от определенного количества избирателей, мнением которых манипулировали пресса и политические партии, а от сословий, причем выборы проводились только на самом низшем уездном уровне, когда все избиратели хорошо знают своего кандидата. На более высокие уровни земских органов, и в том числе на Земский Собор депутатов делегировали «снизу». После разгрома группы Лорис-Меликова Аксаков и славянофилы решили поддержать самодержавие созывом Земского Собора.

Новый министр внутренних дел, крупный дипломат, граф Н. П. Игнатьев, выступал с инициативой созыва к коронации Земского Собора. По его просьбе известный историк П. Д. Голохвастов разработал конкретный план созыва Собора. По этому проекту предполагалось созвать для Собора 3 500 депутатов («соборных чинов»). 60% депутатов должны были составить крестьяне. Были предусмотрены нормы представительства от всех сословий, инородцев. Интересно, что не было предусмотрено представительство от помещиков (дворянская курия не разделялась на поместное или беспоместное дворянство). Манифест о созыве Собора Игнатьев предлагал опубликовать 6 мая 1882 г, в 200-ую годовщину закрытия последнего в истории Земского Собора, а также в день именин наследника престола, будущего царя Николая II.

Одновременно Н. П. Игнатьев разослал циркуляр губернаторам, впервые в истории России опубликованный в печати, в котором обещал не ущемлять права земств и призвать «сведущих людей» для обсуждения местных нужд. Таким образом, соборный проект начинал претворяться в жизнь.

Однако Собор так и не был созван. Против этой идеи выступил имевший большое влияние на молодого царя обер-прокурор Св. Синода К. П. Победоносцев, опасавшийся, что Земский Собор будет такой же парламентской говорильней, как и несостоявшийся парламент Лори-Меликова. Многие единомышленники Аксакова, будучи согласны с идеей Земского Собора «в принципе», считали опасным созыв его именно в 1882 году, когда в стране еще не закончился политический кризис, еще продолжался революционный террор, а либеральная пресса ведет массированную кампанию оплевывания всего русского.

В результате на совещании министров с участием царя в Гатчине 27 мая 1882 г проект Игнатьева был отвергнут, а сам он получил отставку. 31 мая новым министром был назначен Д. А. Толстой, имевший репутацию принципиального противника всех форм представительного правления.

Несмотря на неудачу с Земским Собором, Аксаков продолжал отстаивать слом и делом принцип единства царя и народа. Именно этому была посвящена речь Аксакова на коронационных торжествах.

Император Александр III, несмотря на негативное отношение к идее Земского Собора, во многом разделял славянофильские представления. Внутренняя и внешняя политика Александра III в основном соответствовала этому. При нем не только было раздавлено революционное движение и покончено с либеральными веяниями. Впервые в имперский период власть начала проводить политику, сводящуюся к лозунгу «Россия для русских». В хозяйственной жизни страны начался бурный экономический подъем. Так, только за 90-е гг. XIX века было произведено 40% материального богатства страны, которое она имела к 1917 году. (Какой разительный контраст с 90-ми XX века)! Русская внешняя политика, наконец избавилась от комплекса «Что скажет Европа»?

«Русь» Аксакова поддерживала национальный курс монарха, несмотря на то, что многие факты тогдашней русской жизни были негативно восприняты славянофилами. На своем боевом посту вождь славянофильства скончался 27 января 1886 года. Император Александр III удостоил вдову покойного телеграммой, в которой сказано: «Императрица и Я с душевным прискорбием узнали о внезапной смерти вашего мужа, которого уважали как честного человека и преданного русским интересам. Дай Бог вам сил перенести эту тяжелую сердечную потерю». Печатные проявления общественной скорби были весьма единодушны. Похоронен И. С. Аксаков в Троице-Сергиевской лавре под Москвой, при небывалом стечении народа.

Мировоззрение

А зачем нам нужна Россия не православная и не самодержавная?
К. Н. Леонтьев

Сам Аксаков не считал себя теоретиком. Всю свою энергию он направлял на популяризацию славянофильского учения. Как политический деятель Аксаков сыграл значительную роль в российской и славянской жизни 1850−80-х, но положение практического политика не предполагает излишнее теоретизирование. И тем не менее Аксаков по заслугам может считаться одним из виднейших теоретиков славянофильства. Если основатели славянофильства А. С. Хомяков, И. В. Киреевский, К. С. Аксаков заложили философскую и культурную основу славянофильства, то Аксаков может считаться создателем его политической теории. Помимо отражения «злобы дня» Аксаков много писал в своих изданиях и об основах славянофильской доктрины, хотя по своему темпераменту Аксаков действительно не любил и не писал теоретических трактатов. Основополагающие принципы Аксакова заключали единство «земли» и «государства» при духовной власти Православной церкви. Народ («земля») должен не просто повиноваться царю (воплощающему «государство»), он должен иметь и свои права, в первую очередь право высказывать свое мнение, свои надежды и чаяния. «Силу мнения — народу, силу власти — царю!» — эту славянофильскую формулу Аксаков отстаивал всей своей деятельностью. Однако ссылкой на «народное мнение» уже в те времена все правительства оправдывали любые, даже самые антинародные поступки. Поэтому Аксаков ввел в славянофильское учение наряду с понятиями «земля» и «государство» еще и третий элемент — «общество». Общество, по Аксакову, есть лучшая часть народа, разрабатывающая народное самосознание, и именно в этом заключается принципиальное отличие общества от т. н. «интеллигенции» (сам Аксаков всегда писал это слово в кавычках). Нигилизм был логичным концом, до которого могла дойти лишенная национальной почвы «интеллигенция». Нигилизм появился не случайно и не внезапно. Он готовился исподволь, имея своими предтечами Курбского и «тушинских перелетов». Во времена петровских реформ произошел отрыв дворянства от народа, Церковь превратилась в звено государственного бюрократического аппарата. Отрыв просвещенного слоя от народа и национальной веры не мог не привести к появлению прослойки антинациональной «интеллигенции». Результатом был разрыв «просвещенной публики» и народа. Изменилось также и русское государство, из земской самозащиты превратившееся в бюрократическое, абсолютистское, чуждое русскому самодержавию, европеизированное образование. Аксаков называл его Петербургом.
Одну из своих статей Аксаков заканчивал призывом: «Пора домой!», понимая под домом исконную Русь. Думается, что и русским людям XXI века следует помнить завет великого славянофила, что Россия может и должна занять подобающее ей первое место в мире, но только вернувшись домой, к национальным истокам.
Сергей Викторович Лебедев , доктор философских наук, профессор (Санкт-Петербург)

Примечания:

1 — «Завтра». 1994. № 10.
2 — Франк С. Л. Сочинения. М, 1990, с. 154
3 — Мещерский В. П. Воспоминания., М, 2001, с. 305
4 — Гуральник У. А. Достоевский, славянофилы и «почвенничество"//Достоевский — художник и мыслитель. М, 1972, с. 429
5 — Чудинов А. В. Размышления англичан о Французской революции. М, 1996, с.124−125
6 — Карамзин Н. М. История Государства Российского. Т. 1−3. Тула, 1990, с. 247.
7 — Петрухин В.Я. Древняя Русь. IX в. — 1263 г. М, 2005, с. 146
8 — Аксаков С. Т. Собрание сочинений в 3-х тт. Т. 1. М, 1986, с. 46
9 — Иван Сергеевич Аксаков в его письмах. М, 1888, т. 1с. 15−16
10 — Там же, с. 24
11 — Цымбаев Н. И. До горизонта — земля. // Вопросы философии, 1997, № 1
12 — Кириллов И. Третий Рим. 1914, с. 49
13 — Левандовский А. А. Время Грановского. М, 1990, с. 181
14 — Аксаков К. С. Воспоминание студенчества. СПб, 1910, с. 17−18
15 — Иван Сергеевич Аксаков в его письмах. СПб, 1888−96., т. 2, с. 73−74
16 — Ныне — Кировоград
17 — Иван Сергеевич Аксаков в его письмах. Т. 3, М., 1892, с. 127
18 — Там же, с. 207
19 — Там же, с. 105
20 — Теория государства у славянофилов. М., 1898 г., с. 24 — 39
21 — Гиляров — Платонов Г. П. Собр. Соч. в 2-х тт. //Предисловие Н. Шаховского. С.XIII.
22 — Долгоруков П. В. Петербургские очерки. М, 1992, с. 191
23 — Иван Сергеевич Аксаков в его письмах. Т. 3., М, 1892, с. 306
24 — Долгоруков П. В. Петербургские очерки. М, 1992, с. 198
25 — Герцен А. И. Собр.соч.: в 30 тт., т.26, с. 154
26 — Иван Сергеевич Аксаков в его письмах. Т. 3, М, 1892, с. 71
27 — День, 1861, 28.10., № 3
28 — Иван Сергеевич Аксаков в его письмах. Т. 4, с. 127
29 — Погодин М. П. Соч, 1874, т. 4. с. 220−221
30 — Первый всеславянский съезд в России, его причины и значение. М., 1867, с.42
31 — Мещерский В. П. Воспоминания. М, 2001, с. 356