 |
| Татьянин день | Александра Кисель | 09.07.2008 |
И неразрывно сливается оно со страхом потерять самое родное, святое, чего нигде не найти и ничем не заменить. Здесь — истоки огромной патриотической силы, которая таится во всей «фронтовой» литературе. О самой Родине слов в ней мало, да и имени ее может и не быть — но навеки запечатлено кровное, глубинное, истинное чувство нерасторжимой с ней связи.
«… темная и страшная в своей молчаливой печали земля», — сказано в романе «Они сражались за Родину». У нее нет прямой речи, но она говорит сердцам солдат больше, чем приказы, она поселяет в душе надсадную тоску и дарит умирающим силы, плачет о людях и судит их.
Родина на войне до боли сердечной близка: она — золотые лепестки подсолнуха, упавшие на лицо погибшего молодого пулеметчика, полыхающее огнем июльское солнце, «устало полегшие травы, тускло, безжизненно блистающие солончаки, голубое и трепетное марево над дальними курганами», «сухой шорох красных крылышек перелетающего кузнечика"… Долгий взгляд женщин, стариков и голубоглазого мальчика, провожающий отступающих по родной земле… И наивно машущая вслед ручонка ребенка.
Толкуют на привалах солдаты — о женах и детишках, о том, «что хлеба хороши в этом году повсеместно, что лобогрейками трудно будет косить такую густую, полегшую пшеницу, что женщинам очень тяжело будет в этом году управляться с уборкой и что, пожалуй, немцу много достанется добра, если отступление не приостановится». Злое слово — отступление… Даже в самых сокровенных думах от войны солдату не уйти. Война своей властной и злой рукой разрушает мир везде, лишает крова над головой, лишает семьи, лишает каждого кусочка земли, которая лежит под ногами, родной земли — оттого тянет души людей неизбывная тоска. Она преследует каждого неотступно, вместе с запахом горящей пшеницы.
«Там, на западе, в синеющих степях Придонья, полегли его убитые в боях товарищи, далеко на западе остались родной город, семья, крохотный отцовский домик и чахлые клены, посаженные руками отца, круглый год припудренные угольной пылью, жалкие на вид, но неизменно радовавшие глаз, когда по утрам они с отцом, бывало, уходили на шахту. Все, что было в жизни дорого и мило сердцу, все осталось там, под властью немцев», — так думает Лопахин, главный герой романа, и горькая дума рождает новое чувство — ненависть. Ненависть к врагу — злой силе, заполонившей землю, стирающей все святое с лица земли. Та ненависть, которая на священной войне — священна. Которая заставляет подниматься под шквалом огня, идти, не сгибаясь и не замечая смертельной усталости, забывать о себе. Не каждый способен на это. Кто-то пытается сбежать, спрятаться, кто-то думает о себе и своей усталости, но отповедь таковым резкая и суровая: «Думал я, Некрасов, что ты русский человек, а ты, оказывается, дерьмо неизвестной национальности». Русский человек не властен предать свою землю, оставить на поругание врагам то, без чего нет жизни на земле.
Проклята та сила, которая разрушает в одно мгновение весь строй человеческой жизни. «Была семья, свой дом, все это лепилось годами, и все рухнуло в единый миг, остался я один», — так просто и страшно говорит о неизбывной боли Андрей Соколов в рассказе «Судьба человека». Его личная трагедия, трагедия всей его судьбы равнодушно решена войной, и, постояв у воронки, на месте которой раньше был его дом, Соколов больше не хочет жить на своей «малой Родине». Но большая и широкая родная земля, которую он сохранил вместе с миллионами других людей, находит ему такого же одинокого и бесприютного Ванюшку, родители которого погибли — и теперь вместе по жизни пойдут они, «два осиротевших человека, две песчинки». И верит автор, что «русский человек, человек несгибаемой воли, выдюжит и около отцовского плеча вырастет тот, который, повзрослев, сможет все вытерпеть, все преодолеть на своем пути, если к этому позовет его Родина».
А вместе с ним и мы.
