 |
| Радонеж | Сергей Худиев | 27.06.2008 |
Таким образом предполагается некое представления о нравственном и справедливом, не всегда совпадающее с законом, но более авторитетное, чем закон — настолько, что сам закон следует пересматривать в соответствии с этими представлениями. В этом случае вопрос: а на чем основаны сами эти представления? — неизбежен; а это вопрос мировоззренческий, более того, богословский. Это вопрос о Высшем Законодателе, стоящем над всеми иными законодателями.
Следует отметить и то, что само провозглашение неотъемлемых прав есть провозглашение неотменимых обязательств.
Часто складывается впечатление, что люди рассматривают свои права как нечто, во-первых, само собой разумеющееся, во-вторых, не предполагающее ограничений и обязанностей. Указание на какие-либо ограничения и обязанности рассматривается, напротив, как «ущемление прав».
Однако права являются обязанностями, а свобода является ограничениями — смотря по тому, смотрите ли Вы на одно и то же с Вашей точки зрения или с точки зрения соседа. Ваше право на жизнь и на собственность есть возложенное на соседа обязательство на Вашу жизнь и имущество ни прямо, ни косвенно не покушаться. Ваша свобода слова означает не только то, что Вы можете говорить что хотите; оно означает, что государству или частным лицам запрещено подвергнуть Вас за это преследованиям. В самых тиранических обществах у людей была возможность высказать все, что они думают — а у властей была возможность подвергнуть их за это истязаниям и казни. Права и свободы — это не столько то, что Вам позволено делать, сколько то, что с Вами делать запрещено.
А это неизбежно вызывает вопрос — кто имеет власть запрещать?
То, что у Вас есть неотъемлемые права, означает, что у меня есть по отношению к Вам неотменимые обязанности. Кто имеет неотьемлемую, неоспоримую и неотменимую власть эти обязанности налагать? Это не думы, парламенты или иные законодательные собрания — на них самих налагается обязанность в своем законотворчестве исходить из неотъемлемых прав. Кроме того, если бы источником прав было государство, было бы невозможно говорить об их неотъемлемости. Государствам случалось права отнимать, и если мы не ставим над государством некого Высшего Законодателя, само понятие неотъемлемости теряет смысл. Государство дало, государство и взяло — кто же оспорит его, государства, полномочия, если над государством никого нет?
Довольно часто доводится беседовать с неверующими (часто решительно, воинственно неверующими) людьми, которые решительно настаивают на своих правах. Это вызывает неизбежный вопрос — почему Вы думаете, что у других людей есть моральные обязательства уважать Ваши права? Мы не сомневаемся в наличии неотъемлемых прав — но мы-то верим в Высшего Законодателя; например, раз Он дал заповедь «не убий» у всех есть обязательство воздерживаться от нанесения побоев — или иного явного вреда здоровью и жизни других людей, хотя бы им лично и неприятных.
Но допустим, мы разделили позицию наших оппонентов, они нас убедили — Бога то ли вообще нет, то ли Он не имеет власти налагать моральные обязательства. Тогда кто может налагать те неотменимые обязательства, которые неизбежны при всяком разговоре о «неотъемлемых правах»?
Люди? Больше ведь некому. Но с чего бы это вдруг мы должны признать за ними такие полномочия? И за какой именно группой людей мы должны такие полномочия признавать?
Поэтому мы неизбежно приходим к вопросу — кто есть тот Высший Законодатель, который наделяет неотъемлемыми правами, и, соответственно, налагает неотменимые обязательства? Для людей, стоявших у истоков концепции «неотъемлемых прав» ответ был очень простым: Мы исходим из той самоочевидной истины, что все люди созданы равными и наделены их Творцом определенными неотчуждаемыми правами, к числу которых относятся жизнь, свобода и стремление к счастью. (Декларация независимости США, 1776 г.) Люди, провозглашавшие неотъемлемые права исходили из самоочевидной истины Бога как Творца, Законодателя и Судии, Того, кто налагает обязательства и наделяет правами.
Однако к нашему времени концепция прав человека стала рассматриваться как внерелигиозная или даже антирелигиозная. Вопрос «на чем основаны права человека?» — повисает в воздухе. На людей по-прежнему возлагается обязательство безусловно уважать права человека, но кто возлагает такое обязательство? Кто замещает Бога в обезбоженной концепции прав?
Права человека как квазирелигия.
Права человека провозглашаются высшим авторитетом, которому все обязаны повиноваться; авторитетом, неоспоримые требования которого распространяются на всех людей и во всех странах и которые не могут быть отклонены. Но кто является полномочным пророком этого квазибожества? Кто тот законодатель, который вправе обязывать весь мир, если Бог больше не рассматривается в качестве законодателя? На место такого законодателя самовыдвигаются те или иные группы людей, и мы вправе спросить — почему, собственно, мы должны принимать притязания этих людей обязывать нас к чему-либо, особенно, когда речь идет о попытках обязать нас пренебречь заповедями Божиими?
Более того, мы можем указать на явление, в отношении которого, как мы надеемся, с нами согласятся и наши оппоненты — на возможность явных злоупотреблений от имени «прав человека». Вся человеческая история говорит о том, что не существует идеалов, которые люди не могли бы извратить и употребить во зло. Идеалы прав человека — не исключение. Здравый смысл (и Писание) говорит о том, что явно не всякий человек, претендующий на то, что действует от имени Бога, действительно Богом на это уполномочен. Тот же здравый смысл говорит о том, что далеко не всякому человеку, выдвигающему какие-либо требования от имени прав человека, следует повиноваться. Интересно, что среди людей, говорящих о правах человека, мы наблюдаем ту же палитру человеческих типов и человеческих мотивов, что и в мире религий; мы видим подвижников, которые отдают свою жизнь служению; видим честных адептов, которые искренне хотят как лучше; видим адептов не вполне честных, которые приобретают влияние, известность или деньги; видим массу конформистов, разделяющих общепринятую веру потому, что она общепринятая; видим воинственных фанатиков, которые делают с доктриной прав человека то же самое, что Басаев или Бен Ладен с Исламом — убивают, пытают и обездоливают множество людей во имя прав человека. Увы, мы живем в очень опасном мире, где существуют влиятельные политики, которые считают себя вправе — и даже обязанными — развязывать опустошительные войны, чтобы принести права человека туда, где они, по их мнению, нарушаются.
Нарушения прав человека во имя прав человека — это, увы, реальность мира в котором мы живем. Религиозные экстремисты грубо попирают этические заповеди своей религии, полагая в то же время, что именно они являются ее наиболее верными последователями; подобно этому ревностные борцы за права человека могут угрожать этим самым правам. Этому уже достаточно примеров. Речь не только о войнах; можно вспомнить, например, что в Британии и Испании чиновникам, которые отказываются регистрировать однополые союзы в качестве «браков» грозит увольнение. Можно вспомнить, как шведский пятидесятнический пастор Оке Грин, резко отозвавшийся о гомосексуализме в проповеди перед своей немногочисленной общиной, был подвергнут судебному преследованию и едва избежал тюрьмы — причем в этих, и многих других случаях горячее желание изгнать людей с работы или даже посадить в тюрьму за их убеждения выказывали именно борцы за права человека. Можно указать и на попытки принудить католические агентства по усыновлению в Британии направлять детей в однополые пары.
Те или иные политические группы, самовыдвинувшиеся на роль Высших Законодателей, якобы полномочных определять, что именно все люди обязаны чтить в качестве прав человека, могут представлять угрозу для прав и свобод (а иногда и жизни) других людей — и в этом надо отдавать себе отчет.
