 |
| Православие.Ru | Елена Лебедева | 16.06.2008 |
Свой род они вели от египетского султана Инала, свергнутого с престола и бежавшего на Северный Кавказ в середине XV века. Сыновья его правнука Идара — черкесские князья Темрюк и Камбулат — и их потомки перешли на службу к Ивану Грозному, положив начало княжеской фамилии Черкасских. В 1561 году только что овдовевший царь женился вторым браком на княжне Марии Темрюковне. Имя ее брата Мамстрюка, по данным историка В.Б. Муравьева, искаженно осталось в имени Мерзляковского (Мамстрюкова) переулка близ Никитских ворот. А князь Борис Камбулатович, защищавший Москву от нашествия Казы-Гирея в 1591 году, женился на Марфе Никитичне Романовой, родной сестре патриарха Филарета, так что его сын Иван Борисович приходился кузеном первому Романову. Иван Борисович получил от царя большие владения, в том числе Останкино, Марьину рощу и земли у Сретенских ворот. Он вообще слыл самым богатым человеком в Москве, но остался бездетным.
После его смерти в 1642 году его имения перешли к племяннику Якову Куденетовичу. Тот и стал владельцем «Черкасских огородов» у Сретенских ворот — так назывались загородные дворы, расположенные за чертой Земляного вала, но прилегающие к нему. Яков Черкасский построил тут деревянную шатровую церковь во имя преподобной Ксении; причина посвящения неизвестна, церковь же строилась как домовая при резиденции князя, где он любил проводить лето. Кроме князя и его домочадцев, прихожанами церкви стали дворовые Черкасских и некоторые местные жители, которые по бедности не имели собственного храма. Однако своего причта церковь не имела, в ней служили только священники, приглашаемые князем на время его летнего отдыха, певчими были его крепостные, да и сам князь любил петь на клиросе. В остальное время церковь запиралась на замок, и ее прихожане расходились на зиму по другим окрестным храмам. В 1654 году эпидемия моровой язвы выкосила местное население, «Черкасские огороды» были заброшены, церковь опустела и вскоре обветшала так, что грозила падением.
Владение унаследовал князь Михаил Яковлевич, сибирский воевода и любимец Петра I. В 1684 году он просил патриарха Иоакима дозволить выстроить новый деревянный храм для себя и дворовых. Однако получил согласие лишь с тем условием, чтобы верх храма был выстроен «по чину прочих церквей», то есть не имел бы шатрового верха — согласно правилам храмостроения, введенным патриархом Никоном, запретившим шатровые храмы. Посвящение осталось прежним — во имя преподобной Ксении, однако в 1722 году в храме упоминается новый престол Вознесения Господня, устроенный наследником князем Алексеем Михайловичем — он оказался последним владельцем этих мест из рода Черкасских.
Женившийся первым браком на кузине Петра Великого, он сумел удержаться в монаршей милости от Петра I до Елизаветы Петровны (которой составил манифест о ее восшествии на престол). Князь побывал обер-комиссаром Петербурга, заведовал строительством Петропавловской крепости и Петергофского дворца. Набирал первых волонтеров на обучение за границу и тоже, как отец, губернаторствовал в Сибири. Поддержал императрицу Анну Иоанновну и уговорил ее отказаться от кондиций, предложенных Верховным тайным советом, которые ограничивали ее самодержавную власть. Анна Иоанновна изволила кондиции изодрать, а Черкасского приблизила. Так он дослужился до канцлера. При этом секрет его политического долгожительства оказался прост: прозванный за медлительность «черепахой», он никогда не стремился к политическим авантюрам и к высшей власти, плыл по течению, был осторожен и, по словам историка М.М. Щербатова, «весьма посредствен разумом, ленив… таскающий, а не носящий свое имя и гордящийся единым своим богатством».
Считается, что Вознесенский придел он устроил в память какого-то важного события в своей жизни, отчего и церковь одно время называлась Вознесенской. Однако и она пришла в полную ветхость. Похоронив супругу, князь женился вторым браком на княжне Марии Юрьевне Трубецкой. У них родилась единственная дочь Варвара, наследница миллионного состояния. После смерти князя, последовавшей в 1742 году, вдова испросила разрешения построить новую, опять деревянную, церковь, но с другим посвящением — Живоначальной Троице с приделами архангела Михаила и преподобной Ксении, в память о старом храме. Троицкая церковь еще строилась, когда у нее появились новые владельцы.
Княжна Варвара Алексеевна Черкасская была самой богатой невестой в России, но имела «прошлое, не лишенное бурь и испытаний». Сановный отец никак не мог выдать ее замуж. Сначала сама Анна Иоанновна благословила ее на брак со своим фаворитом обер-гофмейстером графом Левенвольде, но он не состоялся. Потом старый князь мечтал выдать ее за сатирика Антиоха Кантемира, но тот не прельстился знатностью и богатством. Наконец сватовство удалось: в 1743 году Варвара Алексеевна стала женой графа Петра Борисовича Шереметева, представителя другой богатейшей фамилии, сына первого русского графа и героя Полтавской битвы, получившего от Петра I обширные владения. Теперь же, как приданое, Шереметевым перешли огромные владения Черкасских, в том числе земли у Сретенских ворот и Останкино с Марьиной рощей. Так Шереметевы стали богатейшей фамилией в России, соперничающей с Юсуповыми. А еще в приданое Шереметеву перешли крепостные крестьяне князей Черкасских, в их числе и родители Прасковьи Жемчуговой.
Памятник любви
Шереметевы тоже состояли в дальнем родстве с Романовыми. Вместе с ними они приходились прямыми потомками Андрея Кобылы (Камбилы) и его сына, знаменитого боярина Федора Кошки, который служил Дмитрию Донскому. Ветвь потомков Федора Кошки, Беззубцевы, стали именоваться Шереметевыми: основатель их фамилии, Андрей Константинович, по преданию, любил жить на широкую ногу, за что и получил прозвище Шереметя — «ширь иметя». Правнучка Андрея Шеремета, Елена Ивановна, стала женой старшего сына Ивана Грозного, царевича Ивана: иногда полагают, что именно из-за нее царь убил своего сына, увидев беременную невестку в домашнем платье. А потом Шереметевы участвовали в избрании на царство первого Романова.
Граф Петр Борисович Шереметев выстроил на Черкасских огородах при Троицкой церкви богадельню для своих престарелых дворовых, хотя есть другое, более обоснованное мнение, что это сделал его сын, граф Николай Петрович в 1793 году, по просьбе Прасковьи Жемчуговой. Достоверно, что при Петре Борисовиче в храме появился постоянный причт: в нем теперь служил священник Яков Иванов из храма Рождества Пресвятой Богородицы в Столешниках. Потом он ушел в монахи и оставил Троицкий храм своему племяннику Иосифу, диакону храма Николы в Котельниках. Он стал последним настоятелем этого храма до устроения Странноприимного дома. Вообще священники этой церкви получали щедрую ругу от Черкасских и Шереметевых и вели довольно безбедное существование. Прихожанами оставались многие местные жители, дворовые Черкасских, Шереметевых и даже Александра Ивановича Румянцева, отца прославленного полководца.
Сам Петр Борисович зажил в своем любимом Кусково и решил создать там крепостной театр — многие вельможи тогда предались этой моде. К сожалению, здание театра в парке Кускова, где на сцену впервые ступила Прасковья Жемчугова, не сохранилось.
Прасковья родилась 20 июля 1768 года в деревне Березино Ярославской губернии. Отец ее был кузнец, «коваль», а от туберкулеза позвоночника у него вырос горб. Так что Прасковья унаследовала от отца и фамилию Ковалева, и свое первое сценическое прозвище Горбунова, и туберкулез, рано унесший ее в могилу. Говорят, горбун пьянствовал, буянил, тиранил семью. Однако Прасковья любила отца и до смерти хранила его портрет у себя на столике.
Ее ожидала самая обычная участь для девиц холопьего звания, но у девочки открылся редкий, удивительный голос, и ее взяли в господский дом обучать сценическому мастерству, танцам, музыке, иностранным языкам, освободив от крепостных обязанностей. В Кусково в 1774 году ее и увидел молодой граф Николай Петрович Шереметев, только что вернувшийся из Европы, где он учился в Лейденском университете. Друг детства будущего императора Павла I тоже грезил театром, музыкой, был знаком с Генделем и Моцартом, так что за обустройство домашнего театра взялся сам.
По легенде, они встретились в поле, когда молодой граф возвращался с охоты, а Прасковья гнала коров. И будто бы позднее Шереметев на том дорогом месте поставил часовенку. Конечно, на самом деле о любви с первого взгляда речь идти не могла: его будущей супруге шел тогда шестой год. Граф был заворожен ее необыкновенным, жемчужным голосом, за который, по преданию, он и дал ей сценическую фамилию Жемчугова. Шереметев-младший мечтал поскорее вывести ее на сцену, дабы затмить соперников. 22 июня 1779 года 11-летняя Прасковья дебютировала в маленькой роли служанки. Уже на следующий год Шереметев поручил ей главную роль Белинды в опере А. Саккини «Колония, или Новое поселение», где она впервые вышла на сцену Жемчуговой. Граф тогда придумал сменить неблагозвучные крестьянские фамилии всех своих актрис на сценические псевдонимы, образованные от названий благородных камней, — Бирюзова, Яхонтова, Изумрудова. В 1787 году настал триумф крепостной актрисы — в роли Элианы в опере «Самнитсткие браки», за которую восхищенная Екатерина II, посетившая Кусково, пожаловала ей перстень. Вскоре красавица Прасковья стала фавориткой графа, а потом его единственной любовью, хотя связать себя законными узами им долго мешало сословное неравенство. Граф все больше отдавался влиянию возлюбленной. Хрупкая, болезненная, застенчивая, с глубоким взглядом больших и ясных глаз, она отличалась утонченными манерами, не присущими ее сословию, в ней сквозила личность, «твердость воли и сила натуры». Шереметев как-то признался, что в избраннице сердца его пленили больше, чем красота, «украшенный добродетелью разум, искренность, человеколюбие… привязанность к святой вере и усерднейшее богопочтение». А она все острее чувствовала невзгоды своего происхождения и не забывала тех, к кому судьба оказалась не столь благосклонна.
После смерти старого графа в 1787 году они открыто зажили в Кусково: Прасковья одна сумела вытащить Шереметева из беспробудного пьянства, которому тот предался из-за кончины отца.
Однажды граф заметил, что Прасковья подозрительно часто стала исчезать из дома по утрам, и он решил ее выследить. Оказалось, она тайком посещала Сухаревку, где толпились нищие, чтобы подать им милостыню. И тогда граф, уступая просьбе своей подруги, решил построить на Сухаревке Странноприимный дом для «облегчения страждущих» и отдал под него свои Черкасские огороды.
«Дворец двух архитекторов»
Странноприимные дома появились в первые века христианства как заведения для странствующих пилигримов и паломников, где им оказывали приют и врачебную помощь. Позднее Странноприимными домами называли богоугодные заведения, совмещающие богадельню и больницу. Такой дом для странников, престарелых, увечных и просто бедных, не имеющих денег на лечение, и задумали создать граф Шереметев и Прасковья Жемчугова — она попросила об этом возлюбленного в самом начале их романа.
В день рождения Н.П. Шереметева 28 июня 1792 года состоялась закладка Странноприимного дома: в основание были зарыты «на удачу» серебряные монеты и медная доска с надписью. Поначалу Шереметев не собирался строить дворец. Его первый проект составил ученик и родственник Василия Баженова, талантливый архитектор Елизвой Назаров. (Он уже строил для Шереметева Знаменскую церковь в Новоспасском монастыре, где была их фамильная усыпальница). За основу он взял традиционную городскую усадьбу, отстоящую от красной линии улицы и с парадным двором, удобным для привоза больных. Центром здания стала домовая Троицкая церковь, освященная в память одноименной церкви князей Черкасских, которую разобрали. От нее полукругом расходились два крыла так, что здание имело вид подковы: в одной части располагалась больница, в другой — богадельня, разделяемые церковью. Гражданское же назначение здания подчеркивалось строгим портиком со сдвоенными колоннами, обозначавшим главный вход.
Граф сам занимался устройством заведения. Он поручил смотрение за ним управляющему домовой канцелярией А.Ф. Малиновскому, известному историку, сыну духовника графа о. Феодора Малиновского, который служил в соседней Троицкой церкви на подворье Троице-Сергиевой лавры. Тот серьезно изучил сущность дела, ознакомился с выдающимися московскими больницами и написал графу докладную записку с главным выводом: «Всякое доброе дело теряет свою цену, как скоро за исполнение его берется хотя бы малая плата». Шереметев возложил на Малиновского все дела о Странноприимном доме, когда должен был уехать в Петербург, ибо новый император Павел I назначил его обер-гофмаршалом. В столице от сырого климата у Прасковьи так обострилась чахотка, что она стала терять голос и не могла больше выступать. Ради любимой граф закрыл свой театр, распустил труппу, по просьбе примы назначив актрисам приданое, и поторопился с венчанием. Он дал вольную Прасковье и ее родителям, а потом выправил документы о ее якобы дворянском происхождении: будто она потомок польского шляхтича Якуба Ковалевского, попавшего в плен к русским в конце XVII века. Предполагают, что Шереметев, так и не дождавшийся разрешения на неравный брак от двух государей, получил благословение митрополита Платона, который с большим уважением относился к нему за устройство Странноприимного дома.
6 ноября 1801 года граф тайно обвенчался с возлюбленной в скромной церквушке Симеона Столпника на Поварской — подальше от великосветских глаз и ушей. Свидетелем жениха был А.Ф. Малиновский, свидетельницей невесты — подруга Жемчуговой, другая шереметевская актриса Татьяна Шлыкова-Бирюзова. Затем молодые уехали в Петербург, где у графа был собственный дом на Фонтанке, но жить там им довелось чуть более двух лет. Даже смерть Прасковьи была овеяна театральной легендой. Якобы незадолго до кончины она решила вновь выйти на сцену и стала репетировать роли Офелии и Клеопатры — по сюжету обе героини умирают. И будто бы вечером она встретила на улице таинственную старуху, которая шепнула ей: «Сегодня ты получила две пьесы, в обеих играешь покойниц. А где две покойницы на сцене, быть третьей наяву». Еще ходили слухи, что Прасковью из зависти отравили дворовые графа. Злые языки распускали сплетни, что ее преждевременная смерть была «карой» за тайный брак и за ослушание воли государя.
23 февраля 1803 года графиня умерла от чахотки через 20 дней после рождения сына, нареченного Димитрием в честь любимого святого Прасковьи, святителя Димитрия Ростовского. Еще во время болезни жены граф решился уведомить императора о своем венчании и рождении сына. Просил высочайшего прощения за то, что женился без дозволения и тайно. Уверял, что жена получила отличное воспитание и достойна ее нынешнего статуса. Взывая к милости монарха, просил признать сына законным наследником титула и фамильного состояния. Император ответил через придворного, что «граф Шереметев властен жениться когда угодно и на ком хочет». Правда, есть мнение, что все это Шереметев сделал на следующий день после смерти жены. На похороны Прасковьи никто из высшего света не пришел: аристократы не могли простить Шереметеву обманутых надежд на выгодную партию своих дочерей. Лишь преданный друг актрисы архитектор Джакомо Кваренги проводил ее в последний путь. Ему-то безутешный граф и поручил устроить Странноприимный дом как памятник покойной жене.
Задача была не из легких — перестраивать почти готовое здание, но Кваренги сумел придать городской усадьбе торжественный и монументальный облик дворца. Вместо скромного портика он устроил открытую колоннаду-полуротонду. Фасады обоих торцов украсили величественные портики с балюстрадой. Левое крыло занимала богадельня (на первом этаже — мужское отделение, на втором — женское), правое — больница, а разделяла их великолепная Троицкая церковь, отделанная заново по чертежам Кваренги. Она размещалась в центре мемориала. По мысли Шереметева, «вокруг церкви помещаются все облагодетельствованные — увечные, старые и больные, получая через Богослужение нравственное утешение и объединение». Внутри церковь имела шесть входных дверей, и на хорах были двери в коридоры богадельни и больницы. Кстати, создатели Странноприимного дома сумели соблюсти очень ценный принцип: внутреннее убранство не напоминало больницу с ее унылыми коридорами и палатами. Столовая зала богадельни, где обедали призреваемые, напоминала, скорее, дворцовую, была украшена лепниной и позолотой. Коридоры были изящно изогнуты, опрятны, светлы, с навощенными полами, а просторные палаты, залитые солнцем, были окрашены в нежно-голубой цвет.
Кваренги работал над московским дворцом, не выезжая из Петербурга, а воплощали его проекты, отсылаемые по почте, шереметевские крепостные архитекторы А.Ф. Миронов, Г. Е. Дикушин и П. Аргунов, строившие Останкино и Кусково.
Храм Странноприимного дома
Новая Троицкая церковь тоже оказалась трехпрестольной, только ее два придела были освящены во имя Николая Чудотворца по именинам графа и святого Димитрия Ростовского в честь тезоименитства его сына. (А в память престола святой Ксении была построена маленькая часовня в саду). Выполненные Кваренги интерьеры домового храма тоже напоминали убранство дворца-мемориала. Он был отделан мрамором и зеленым уральским камнем в итальянском стиле и расписан знаменитым итальянским мастером Доменико Скотти. Главная фреска купола — «Торжество Креста на Небе» (по другой версии — «Триипостасное Божество во Славе»). В центре — образ Святого Духа в виде парящего голубя в сиянии. Ниже ангелы, образуя круг, «несутся в облаках к небесной высоте, представляя ангельское небесное торжество». Каждый ангел держит в руках какой-либо символ: поддерживает огромный Крест или несет орудия Страстей Господних, трубу, клещи. В парящем ангелочке с пальмовой ветвью и колосьями (символ добродетели) усматривали изображение маленького графа Дмитрия Николаевича, а в ангеле с бубном — его матери Прасковьи Жемчуговой. Тут же были выписаны стихи А.Ф. Малиновского, посвященные младенцу:
В небесной славе здесь парящим по эфиру
Средь ликов ангельских твой вид изображен;
Живя между людьми, явишь собой ты миру,
Что к вечным истинам и дух твой воспарен.
Иконостас же вместо Распятия венчает «группа Нового Завета» — золотая Чаша на облаках, окруженная сиянием и с предстоящими по сторонам двумя ангелами. На Горнем месте — прекрасный образ «Коронование Богоматери». Храм украсили и замечательные, волнующей красоты горельефы «Избиение младенцев» и «Воскрешение Лазаря», исполненные Г. Т. Замараевым, который создавал убранство главного здания Московского университета на Моховой. Снаружи величественный купол украшали гипсовые фигуры апостолов Петра и Павла и ветхозаветных царей Давида и Соломона, установленные на парапетах, а в нишах у южных дверей — апостолов-евангелистов. Но дождь, снег и ветер повредили скульптуры, и они простояли только до 1828 года. По размерам и благолепию эта церковь не имела себе равных среди остальных домовых церквей Москвы: «богомолец видит во всем изящество, симметрию и искусство», отмечал диакон этого храма Александр Покровский.
Остаток жизни — а граф пережил жену на шесть лет — Шереметев посвятил памяти любимой супруги. Кончина Прасковьи так поразила его, что он надеялся найти успокоение только в богоугодных делах. Отрекшись от света, Шереметев появлялся лишь на торжествах в Зимнем дворце по долгу службы и весь отдался Странноприимному дому. Он состоял из богадельни на 100 человек обоего пола и всякого звания «неимущих и увечных», кроме крепостных (о которых был обязан заботиться их барин), причем с обеспечением пропитания и одежды, и больницы на 50 человек для безденежного лечения. В создание Странноприимного дома граф вложил астрономическую сумму в 3 млн. рублей плюс личный капитал Прасковьи, оставленный ею по завещанию. Еще 500 тысяч граф внес в Сохранную казну и предоставил доходы от своих вотчин в Тверской губернии. Кроме того, отпускался капитал на приданое бедным московским невестам, голодающим, неимущим на погребение и т. п. Граф завещал продать его дома в Петербурге и Москве на Воздвиженке и Никольской, если означенного капитала не хватит на ежегодное содержание. И еще было особое условие: священник домового храма избирается только по воле учредителя или попечителя.
Современники в восхищении писали, что мысль учредителя опередила свой век. Церковь же именовала детище Шереметева вертоградом (садом) Божиим. Шереметева прозвали «графом Милосердовым»: кроме Странноприимного дома он строил храмы и больницы в Москве, Петербурге, Ростове. Уходил из дома с крупной суммой денег раздавать милостыню и возвращался без копейки. И напоминал сыну в завещании, что не знатность и не славу, а лишь благие дела можно взять с собой за двери гроба.
Открытие Странноприимного дома и освящение Троицкой церкви должно было состояться 23 февраля 1809 года — в день памяти графини и в год столетия Полтавской битвы, в которой сражался дед основателя. Однако 2 января того года Шереметев умер от простуды. Согласно последней воле графа, его похоронили рядом с женой в Петербурге, в простом гробу, раздав все деньги, положенные на достойное погребение, нищим. Московское торжество было приурочено к его дню рождения и состоялось на следующий год, 28 июня (11 июля) 1810 года при огромном стечении народа всех чинов и сословий. Весь храм был заполнен — в тот день сюда пришли все призреваемые. Освящал Троицкую церковь преосвященный Августин, епископ Дмитровский. Торжество началось с панихиды по учредителям — графу и графини Шереметевым. После литургии настоятель храма произнес взволнованную проповедь о благотворительности в похвалу графу Шереметеву и о благостном Промысле Божием, никого не оставляющем без помощи, подчеркнув, что здесь бедным людям будет оказываться вечная помощь, а не единовременная, за что многие будут молиться в этом храме о почившем графе. Первый параграф устава Странноприимного дома гласил: «Оказывать помощь бедным и убогим, не спрашивая роду и племени» (да и в наше время в Институт Склифосовского привозят как состоятельных людей, так и подобранных с улицы). Вскоре Странноприимный дом переименовали в Шереметевскую больницу, которая стала памятником обоим супругам.
Первым настоятелем Троицкого храма был отец Алексей Отрадинский, прежде служивший диаконом в храме Старого Пимена и рукоположенный в священники лично Августином, викарием Московским, в июне 1810 года. Первым диаконом стал Константин Миляев, выпускник Славяно-греко-латинской академии. По уставу Странноприимного дома священнику домовой церкви вменялось в обязанности «побуждать паству свою к человеколюбию и учение свое добрым примером подкреплять». Таким образом, следуя воле учредителя, священники сюда выбирались очень достойные и проходили особый «конкурс».
Едва открылась больница, как грянул 1812 год. Церковную утварь успели замуровать в подвал дома, а самое ценное вывезти в эвакуацию. Богослужения прекратились в августе, и церковь закрыли. Здоровых призреваемых распустили по домам родственников, а остальным раздали пики на случай обороны. Французы, вступив в Москву, приняли Странноприимный дом за барский особняк и начали его грабить, но узнав, что это больница, сами потушили пожар. Ее тут же обратили в госпиталь, где лечились и русские воины с Бородинского поля (здесь как реликвия хранилась история болезни князя П.И. Багратиона), и французские солдаты. Здесь оперировал знаменитый французский хирург Лоррей, личный врач Наполеона, но это не помешало неприятелю разместить лошадей в коридорах, осквернить и ограбить домовую церковь, где они устроили себе квартиры, а престолы и жертвенники превратили в обеденные столы.
Покидая Москву, французы едва не взорвали больницу. И все же интерьеры храма пострадали не сильно потому, что не было пожара. Никольский придел освятили уже 2 января 1813 года в день памяти графа Шереметева. Троицкая церковь была освящена на праздник Воскрешения Лазаря перед Пасхой, а Димитровский придел — 3 февраля 1817 года, в день рождения графа Дмитрия Николаевича. Вдовствующая императрица Мария Федоровна, супруга Павла I, взяла над осиротевшим ребенком личное попечение в память дружбы ее венценосного мужа с графом Н.П. Шереметевым. Побывав в Странноприимном доме в 1818 году, она потребовала написать парадный портрет его учредителя, что исполнил В.Л. Боровиковский: он изобразил графа на фоне его детища.
В том же 1818 году Странноприимный дом посетил прусский король Фридрих-Вильгельм III, отец будущей русской императрицы Александры Федоровны, жены Николая I, — тот самый, который кланялся сожженной Москве с бельведера дома Пашкова в благодарность за спасение Европы от Наполеона. С тех пор Странноприимный дом обращался в госпиталь всякий раз, когда Россию сотрясали войны: здесь лечились воины Крымской, Русско-японской, Первой мировой войн, герои Шипки и Плевны и пострадавшие во всех трех русских революциях.
За историю храма Странноприимного дома в нем побывали все императорские особы — от Александра I до государя-страстотерпца Николая II. Все они заходили в храм перед осмотром больницы, и здесь их встречали священники с крестом и святой водой. Александр I пришел сюда в 1816 году и остался весьма доволен. Сохранился его отзыв: «Все очень хорошо и делает большую честь учредителю». Даже требовательнейший Николай I, посетивший Странноприимный дом и его храм в 1831 году, был столь рад увиденному, так что обнял главного смотрителя С.В. Шереметева и велел известить о своем удовольствии опального графа Дмитрия Николаевича — тот был в немилости за то, что в 1825 году отказался стрелять в декабристов, сказавшись больным.
Шереметевы оставались попечителями Странноприимного дома до 1917 года, и даже при собственных стеснительных обстоятельствах считали делом фамильной чести содержать больницу. Первым попечителем стал граф Дмитрий Николаевич. До его совершеннолетия обязанности исполнял дальний родственник, а главным смотрителем до 1826 года оставался А.Ф. Малиновский. В домовом Троицком храме и отпевали этого замечательного ученого, а в последний путь его провожал весь Странноприимный дом. Граф Д.Н. Шереметев, вступив в должность попечителя, подарил храму древний образ Владимирский, чтимый старообрядцами, и пожелал «усугубить благотворительность заведения на общую пользу». Он пожертвовал очень крупную сумму на содержание дополнительных больных и увеличение жалования служащим — отсюда пошло выражение «жить на Шереметевский счет». Многих принимали сюда, чтобы дать им спокойно умереть и похоронить за счет заведения. Тут же призревались крепостные Шереметевых. Посещала этот дом и актриса Татьяна Шлыкова, подруга Прасковьи, дожившая до глубокой старости — ей было за 90 лет.
А в 1830 году случилось чудо, которое сочли явным покровительством Пресвятой Богородицы: в страшную эпидемию холеры здесь было всего два случая заболевания, да и то врачи сомневались, что это холера. С тех пор граф Дмитрий Николаевич повелел ежегодно приглашать в Странноприимный дом чудотворную Иверскую икону и совершать перед ней в Троицком храме молебен с водосвятием «в воспоминание чудодейственного покровительства Странноприимному дому Царицы Небесной». Датой торжества он выбрал 7 декабря — в память того дня, когда были сняты оцепления Москвы после эпидемии. В октябре того же 1830 года храм увидел в своих стенах святителя Филарета, митрополита Московского: он освятил его после капитального ремонта и произнес проповедь о богаче и Лазаре, отзываясь о графе Шереметеве как о человеке богатом, «который не потерял своего имени в делах ничтожных».
А в августе 1856 года в Москву приехал на коронацию Александр II и избрал местом своего пребывания Останкинский дворец. По преданию, именно там, в гостях у графа Дмитрия Николаевича, император подписал проект указа об отмене крепостного права в России — в Останкино долго хранилась подлинная чернильница с засохшими чернилами в память о том событии. Александр Освободитель тоже посетил Троицкую церковь и Странноприимный дом, очень похвалив поваров за русские щи: «Эти щи столь хороши, что не хуже моих собственных!»
В 1860 году Странноприимный дом отмечал свое 50-летие. По приказу Д.Н. Шереметева, церковь отреставрировали и тщательно промыли живопись; прорисовывать заново подкупольную фреску Скотти он, к счастью, не разрешил. Торжества начались заупокойной литургией по учредителям, а совершить праздничное богослужение вновь просили святителя Филарета, но он был болен и прислал вместо себя Леонида, епископа Дмитровского. По болезни не приехал и попечитель Дмитрий Николаевич. С ним прощались в Троицкой церкви в сентябре 1871 года: он умер от внезапного инсульта. Попечителем стал его сын, граф Сергей Дмитриевич Шереметев, член Государственного Совета, единственный из придворных имевший право обращаться к императору Николаю II на «ты». Он решил построить отдельную часовню для отпевания умерших, которая прежде находилась в подвале здания. Остальные Шереметевы были смотрителями и членами совета Странноприимного дома, в том числе и Б.С. Шереметев, автор музыки знаменитого романса «Я вас любил».
У духовенства храма были весьма обширные обязанности. Помимо окормления больных, призреваемых и персонала, в храме совершались ежегодные поминовения по учредителям (и их родне, начиная с графа Бориса Петровича Шереметева, деда создателя Странноприимного дома) и усопшим попечителям, молебны о здравии живых. Здесь поминали всех, кто имел отношение к Странноприимному дому: врачей, священников, благотворителей — больных, усопших и здравствующих. Дни памяти графини Прасковьи и графа Николая Петровича чтились почти как престольные праздники: в эти дни проходили соборные архиерейские богослужения. И еще в Троицком храме по традиции венчали бедных московских невест, выдаваемых замуж на завещанное приданое Прасковьи: она слишком хорошо знала невзгоды неравного брака в любом сословии, даже в крепостном. Выдача приданого тоже производилась ежегодно — 23 февраля. Если же невеста не могла в тот день придти в Странноприимный дом, жребий на приданое за нее тянул настоятель домового храма.
Церковь была связана и с многими известными людьми. В 1841 году здесь венчался историк Т.Н. Грановский с Елизаветой Мильгаузен, дочерью главного врача больницы. Жениху было 28 лет, невесте — 17. Он только приступал к чтению своих первых университетских лекций, имел слабый голос и «прескверную» дикцию, за что получил прозвище «шепелявый профессор», но потом к нему на восхитительные публичные лекции по истории Средневековья собиралась вся Москва. Елизавета Богдановна пережила своего мужа всего на два года и в 1857 году упокоилась рядом с ним на Пятницком кладбище. А в 1858 году главным доктором Шереметевской больницы стал А.Т. Тарасенков, лечащий врач Гоголя и свидетель его трагических последних дней, пытавшийся спасти писателя от рук бездушных эскулапов. Он написал «Историческую записку о Странноприимном доме» к его 50-летию и на сумму, вырученную от продажи книги, в храм купили серебряный потир для причащения больных. Правда, в 1879 году его украли. Тарасенков же предложил графу Сергею Дмитриевичу открыть Приходящее отделение — бесплатную амбулаторию, а также медицинскую кассу для выдачи пособий больным при выписке на первое время. Тот положил капитал на эти новшества, и с тех пор в храме служили еще панихиду и по доктору Тарасенкову.
К 100-летнему юбилею Шереметевской больницы провели последнее обновление интерьеров церкви. И тут история преподнесла приятный сюрприз. В 1896 году художника В.Д. Фартусова, расписывавшего храм Христа Спасителя, пригласили устранить застарелые пятна в куполе. И каково же было удивление, когда под слоем копоти и пыли открылась удивительно сохранившаяся фреска Скотти.
28 июня (11 июля) 1910 года Странноприимный дом отмечал свое столетие. Попечитель С.Д. Шереметев получил приветственные телеграммы от императора Николая II и председателя Совета Министров П.А. Столыпина, а торжественное богослужение в домовой церкви посетила великая княгиня Елизавета Федоровна.
Век двадцатый
Революция ликвидировала название «Странноприимный дом» и предала забвению имя графа Шереметева, однако уникальная история больницы продолжилась: в 1919 году здесь открылась Московская городская станция скорой помощи. Изъятие ценностей не миновало и Троицкий храм. 20 апреля 1922 года отсюда увезли более семи пудов серебра, золотой крест, бриллианты, жемчужную ризу и в тот же год закрыли его, так как по закону все домовые храмы подлежали упразднению.
А в 1923 году по приказу наркома здравоохранения Н.А. Семашко в Шереметевской больнице был устроен Институт травматологии и неотложной помощи, который позже стал называться НИИ скорой помощи им. Н.В. Склифосовского. Основоположник неотложной хирургии никогда не работал в этом здании, имя было присвоено по роду его научной деятельности, хотя, по другой версии, здесь трудился его ученик, который решил увековечить память учителя. Тут впервые начали оказывать квалифицированную помощь пострадавшему еще на пути в больницу. В феврале 1924 года сюда привезли на карете скорой помощи Сергея Есенина с рваной раной руки, и именно здесь он написал «Письмо матери». Помещение же бывшего храма отныне использовали как больничный вестибюль. В нем разобрали иконостасы, наиболее ценные образа отправили в Третьяковскую галерею, и интерьер обрел вид «классического сталинского ампира». Замараевские горельефы получили трещины и сколы, декор Кваренги был уничтожен, лишь частично сохранилась роспись, но и та под побелкой.
«Оттепель» началась с приходом гениального русского хирурга С.С. Юдина, которого за необыкновенные, виртуозные руки сравнивали с С.В. Рахманиновым. Это был врач-легенда, увековеченный в творениях М.В. Нестерова, Веры Мухиной и даже Кукрыниксов, при котором институт стал «хирургической Меккой». Он первым в мире перелил трупную кровь умиравшему от кровотечения человеку и считал, что Пушкина можно было бы спасти, если бы дуэль состоялась на столетие позже. Через его руки прошли А.И. Микоян, маршалы И.С. Конев и Г. К. Жуков. А однажды во время войны за Юдиным прислали машину и в дороге объявили, что везут консультировать немецкого фельдмаршала Паулюса. Услышав это, хирург приказал разворачиваться, ибо его ждут русские раненые, и пригрозил выпрыгнуть на ходу.
В 1945 году Юдин подал идею реставрации исторического здания и бывшего храма, чтобы «раскрыть гениальные архитектурные творения Кваренги», и сам участвовал в работах. Особый восторг у него вызвала та самая легендарная фреска Скотти в куполе, на сей раз чудом сохранившаяся под штукатуркой. Вскоре хирурга арестовали. Говорят, в его кабинете висела картина с изображением коронации Александра III и будто бы за это он поплатился свободой на несколько лет, но обвинили его в «шпионаже в пользу Англии». После освобождения он отдал свою Сталинскую премию на реставрацию живописи домовой Троицкой церкви, в которой создавали музей медицины, и передал в него свои архивы.
Мартовским утром 1966 года в НИИ скорой помощи им Склифосовского Москва простилась с Анной Ахматовой. Она много лет прожила в петербургском Фонтанном доме, в котором умерла Прасковья Шереметева. Поэтесса скончалась в подмосковном кардиологическом санатории, но прощание с ней состоялось в здании Странноприимного дома.
Возвращение
В 2001 году постановлением правительства Москвы Странноприимный дом было решено реставрировать и восстановить первоначальный облик здания времен графа Н.П. Шереметева. В домовом храме, который вернули Православной Церкви, восстановлены иконостас, барельефы, колоннада из белого мрамора и подкупольная фреска, а над величественным куполом засиял золотой крест. Исторический интерьер сумели восстановить в «первоначальной красоте» вплоть до цвета росписи, за что Предстоятель Русской Православной Церкви выразил особую благодарность.
17 января 2008 года Святейший Патриарх Алексий II совершил малое освящение храма Живоначальной Троицы. Обратившись к присутствующим, Его Святейшество поблагодарил всех, кто потрудился над воссозданием церкви, отметив, что существование домового храма в этих стенах особенно важно для больных, многие из которых попадают сюда внезапно. И передал настоятелю «в благословение храму и приходу» икону святого великомученика и целителя Пантелеимона. Ведь этот храм необходим и врачам, ежедневно держащим в своих руках человеческие жизни.
