Собрат праведного Артемия Веркольского

14 мая 2008 года исполнилось 25 лет со дня кончины великого русского писателя Фёдора Александровича Абрамова.

1.

Мне хорошо запомнился день 18 мая 1983 года, когда в Ленинграде прощались с писателем. Хоронить его увозили в Верколу, а гражданская панихида проходила в нашем Доме писателя им. В. Маяковского, и весь день к дому писателя шли люди.
Ну, а потом были поминки…

Я пошел поминать Федора Александровича в редакцию журнала «Звезда». Помню Леонарда Емельянова, Адольфа Урбана, Евгения Кутузова, Анатолия Пикача…
И еще — очень грустное и жалкое впечатление от самих поминок.

Ни родных писателя, ни начальства в нашей компании не было, и поминки скоро превратились в обыкновенную пьянку, а редакция наполнилась вздорным шумом, в котором выяснения отношений было гораздо больше, чем разговоров о покойном.

И хотя, конечно, говорили, что умер настоящий писатель, но тут же вспоминали о его службе в «СМЕРШ"е, и эти произносимые вполголоса подробности биографии, как и вспыхивающие то тут, то там ссоры, схожи были с болотной трясиной, которая засасывала память о великом писателе…
И вот прошла четверть века…

Четверть века вполне достаточный срок, чтобы понять писателя в его подлинной глубине, чтобы, оглянувшись, оценить, масштаб совершенного им.
Сделать это сейчас тем легче, что вдова писателя Л.В. Крутикова-Абрамова опубликовала за эти годы то, что не публиковалось при жизни Фёдора Александровича, ну, а кроме того восстановила все цензурные купюры в опубликованных произведениях.

Но самой большой заслугой своей Людмила Владимировна по праву считает издание романа Абрамова «Чистая книга», в котором начисто были написаны Фёдором Александровичем только первые главы, а основной массив текста приходилось выстраивать их черновых набросков.
Разумеется, и публикация «Чистой книги», и собрание сочинений с восстановленными купюрами — всё это чрезвычайно важно для понимания сделанного и совершенного русским писателем Федором Александровичем Абрамовым, но, гораздо важнее тут изменения в общественном сознании, что произошли за эту четверть века.

Очень многих эти изменения зачеркнули навсегда, а таких писателей, как Федор Абрамов, они позволили увидеть во весь их исполинский рост.

2.

Неотвратимо и грозно совершаются суды Божьи, и целые народы замирают в ужасе, ибо тогда вершится судьба народов.
Светло и неуловимо совершаются чудеса Божьи, и мы не замечаем их, потому что чудеса эти преображают нас…

Таким чудом представляется мне появление в советской литературе в начале шестидесятых годов писателей, представляющих направление, которое наша критика пыталась определить, как «деревенщиков», но которые на самом деле являлись ярчайшими представителями школы православного реализма.

Напомним, что вскоре после кончины И.В. Сталина, в нашей стране началась компания возрождения ленинско-интернационалистической романтики. Компания эта шли рука об руку с усилением гонений на Русскую Православную Церковь.
За время его правления Н.С. Хрущева число действующих храмов и монастырей сократилось более чем в четыре раза.
Чтобы сделать духовное опустошение всеобщим, 4 октября 1958 года вышло секретное постановление ЦК КПСС, предписывавшее развернуть наступление на «религиозные пережитки».

Во главе наступления был поставлен советский «философ» Леонид Федорович Ильичев, который разработал план агитационной подготовки, отличавшийся от антиправославных проектов Ильича № 1, пожалуй, только особым цинизмом. Многие тайные сотрудники КГБ, работавшие внутри Русской Православной Церкви, получили тогда указание открыто порвать с Церковью и публично выступить с «саморазоблачениями». Эти провокации и стали стержнем агитационной компании.

3.

Поразительно, но именно в 1958 году, когда вышло секретное постановление ЦК КПСС, заведующий кафедрой Ленинградского университета, коммунист Федор Александрович Абрамов выпустил первый том тетралогии «Пряслины», названный «Братья и сестры».

Уже само название романа, посвященного «бабьей, подростковой и стариковской войне в тылу», отсылало читателя с одной стороны к знаменитой речи И.В. Сталина, когда перед лицом смертельной опасности, нависшей над страной, сорвались с его языка слова, следование которым и помогло Генеральному секретарю ВКП (б) превратиться в Верховного главнокомандующего, приведшего наш народ к великой победе.

Ну, а с другой стороны совершенно очевидно, что и название романа, и само его содержание напрямую взывало к совести читателя, к его нравственному чувству.

Более того… Можно с полным правом утверждать, что и роман «Братья и сестры», и вся тетралогия «Пряслины», и сам Абрамов, как писатель, рождался во внутреннем противостоянии антиправославной вакханалии развернувшейся в стране.

Но если тридцативосьмилетний Федор Александрович Абрамов в 1958 году достаточно ясно осознавал, к каким последствиям может привести страну новый виток борьбы с православием, то Василию Ивановичу Белову, избранному в этом году секретарем райкома комсомола, быть воинствующим атеистом полагалось по самой его должности…

О том непростом пути духовного прозрения, по которому подобно великому множеству русских людей, шел он в своей жизни, сам Белов рассказал в очерке «Дорога на Валаам»:

«Лет сорок тому назад, будучи атеистом, я наконец отслужил срочную службу… Отравленным, вымотанным, но полным смутных надежд на будущее я приехал в Тимониху, к материнскому крову…
По-видимому, Создатель долго, осторожно и, может быть, бережно пробуждал мою совесть, понемногу приближая к Себе: сперва болью за крестьянскую участь, жалостью к матери"…

Это признание — беспощадно точное писательское определение того, что мы теряли в хрущевскую одиннадцатилетку, в годы такой «студеной» для православия оттепели.

4.

Между тем хрущевская «одиннадцатилетка» поднималась к зениту.
На XXII съезде КПСС Н.С. Хрущев посулил «догнать и перегнать» США и построить в стране коммунизм «в основном» через 20 лет, а заодно пообещал показать советскому народу последнего попа.

Главный успех хрущевского наступления измерялся не только цифрами закрытых приходов и взорванных храмов. Памятуя о провале обновленчества в двадцатые годы, хрущевцы лишили Православную церковь какой-либо возможности для защиты. Изуверская подлость хрущевских гонений на Русскую Православную Церковь усиливалась тем, что гонители всячески эксплуатировали союз, заключенный Церковью с государством в тяжелые годы войны. Все карательные акции исходили как бы от самой Церкви.

И, конечно же, если и ждала тогда помощи Православная Русь, то никак не от заведующего кафедрой советской литературы ЛГУ, члена КПСС Ф.А. Абрамова или от секретаря Грязовецкого райкома комсомола В.И. Белова, или от старшины второй статьи комсомольца Н.М. Рубцова…

Но именно названным нами писателям — а их было гораздо больше! — и удалось защитить в своих произведениях православную нравственность русского народа, которую пытались выкорчевать хрущевские идеологи. Эти писатели своими книгами, своими жизнями противостояли тому, чтобы русские православные люди чувствовали себя чужими в своей собственной стране.

И, защищая нравственность, отстаивая русские традиции и культуру, писатели защищали и Церковь, более того в Церкви, если не ограничивать Церковь только церковными службами, черпали они силы для своего творчества, для своего служения.

Давно сказано, что о русском языке надо говорить, как о храме.
В фундаменте его — труд равноапостольных Кирилла и Мефодия. Созданный «первоучителями словенскими» литературный язык создавался, как средство выражения Богооткровенной истины.

Целое тысячелетие, миновавшее с Крещения Руси, православное мировоззрение перетекало в наш, «истинною правдой Божией» основанный язык, формируя его лексику, синтаксис и орфографию, и в результате возник Храм, оказавшийся прочнее любого каменного строения.

После победы в семнадцатом году, разрушая и оскверняя церкви, расстреливая священников, большевики постарались разрушить и этот храм русского православия.

Но Слово Божие продолжало жить в русском языке и в самые черные для православных людей дни. Атеистическая тьма, сгущавшаяся над нашей Родиной, так и не сумела перебороть православной светоносности нашего языка.
И происходило чудо.

В храме русского языка проходили свое воцерковление и заведующий кафедрой ЛГУ коммунист Ф.А. Абрамов, и секретарь райкома комсомола В.И. Белов, и демобилизовавшийся с флота Н.М. Рубцов.

Получившие строго атеистическое воспитание люди, погружаясь в работе со словом в живую языковую стихию, усваивали и начатки православного мировоззрения.

5.

Конечно, только уже после безвременной кончины писателя стало известно, что в детстве, выросший в Верколе, Федор Абрамов мечтал стать похожим на своего односельчанина, жившего за четыре столетия до него, на святого праведного отрока Артемия Веркольского…
Но разве и при жизни скрывал это Федор Абрамов?

«Я только что приехал в свою родную деревню и, как всегда, первым делом вышел на „горочки“, то есть на угор, на котором стоит наша деревня, полюбоваться цветущими лугами внизу, красавицей Пинегой, старинным белокаменным монастырем за рекой…»
Это не из записных книжек писателя, это из его статьи «Сюжет и жизнь» опубликованной в 1971 году в «Литературной газете"…

Белокаменный монастырь за рекой — монастырь Артемия Веркольского, и это на него первым делом по приезду в Верколу обращается взгляд писателя Федора Абрамова…

Перечитывая книги Федора Абрамова, мы повсюду обнаруживаем незримое присутствие праведного отрока Артемия, точно так же, как незримо присутствовал он на протяжении всего жизненного пути самого Абрамова.

Силы человеческие весьма скромны, как бы щедро ни был одарен человек. Силы писателя приобретают созидательную мощь только тогда, когда писатель связывает их с самыми главными проблемами, которые занимают его страну, когда воплощает их в светоносной глубине языка.

Православная мораль отвергает все варианты неполноты и неисправности служения, независимо от того, в какой области — церковной, государственной, литературной — осуществляется оно, и достижение идеала, попытка идеального осуществления заложенных в человека способностей является тем знаком, по которому определяется правильность избранного пути.

«Всякий приблизительный, смягченный, подкрашенный разговор о жизни — он безнравственный. Он не выдерживает прежде всего нравственного суда, — говорил Федор Абрамов. — Всякое умаление правды — самая большая вина писателя».

Это и называется православным реализмом — художественным методом, совмещающим познание мира и спасение собственной души. Этим художественным методом и пользовались, порою сами того не сознавая, гениальные русские писатели, в этом методе и достигало их творчество наиболее полного и яркого результата.

И как знаменательно, что эти слова, содержащие формулировку одного из главнейших принципов православного реализма, произнёс человек, мечтавший в детстве стать похожим на праведного отрока…

6.

Так что же главное в прозе шестидесятых годов, окрещенной критиками «деревенской»? Стремление рассказать правду о надсаженной, обездоленной русской деревне, от которой, по словам Виктора Астафьева, «отмахнулись, как от чего-то малоприятного»?

Наверное, и это тоже, но главное, что стихами Николая Рубцова, романами Федора Абрамова, повестями Василия Белова наша литература вернулась к главной теме древнерусской литературы — теме спасения человеком своей души; теме страданий человека, загубившего свою душу; теме поисков человеком подлинного Пути спасения, осуществляющемся в обретении единства с Божьим миром, в ощущение той высшей радости, которую испытывает человек, обретающий это единство…

Увлеченная пафосом социальных преобразований советская проза не замечала этих потерь и постижений тихих и неприметных героев. Сами эти герои пропадали в массе второстепенных, полувыписанных персонажей, на сером фоне которых развертывались сильные, волевые характеры.

Федору Абрамову и Василию Белову удалось разглядеть своего героя и показать, что именно этот, казалось бы, второстепенный персонаж, этот рядовой по своей социальной функции землепашец, плотник, колхозный возчик, и является самым важным героем современной русской жизни.

Просто и незаметно, не страшась никаких трудностей, он изо дня в день совершал свой крестьянский подвиг, голодал сам, но кормит огромную, так еще и неоправившуюся после войны страну. И это благодаря ему, поднимались города, взлетали ракеты, совершались открытия.

7.

Герои Федора Абрамова жили, когда ослабла генетическая православность, когда в результате интернационалистких экспериментов началось вырождение русского человека, и разве не об этом думал Абрамов, глядя на белокаменный монастырь за рекой, разве не об этом писал в своих книгах?

«Братья и сестры». «Две зимы и три лета». «Пути и перепутья». «Дом"…
С величайшей правдивостью и необыкновенной художественной глубиной писатель сумел рассказать о русской, задыхающейся без православия душе…

В напечатанной уже после кончины писателя повести «Поездка в прошлое» Федор Абрамов создал образ Микши, который с восхищением говорит о дядьях, что «им отправить человека на тот свет ничего не стоит. Ух, идейные».
Микша — это образ Антиартемия.
И, наверное, это самая страшная книга писателя.

В ней определена точка национального и духовного опустошения, после которой уже невозможно ни возрождение страны, ни собственное возвращение…

Писатель-коммунист Абрамов и праведный отрок Артемий…
Их многое роднило. Они родились в одной деревне. С раннего детства им был знаком крестьянский труд.

Но кроме внешнего было и внутреннее сходство, которое не позволяло Федору Абрамову, несмотря на все перипетии судьбы, превратиться в ещё одного Микшу.

Как бы на ощупь искал Федор Абрамов нравственные опоры. И, кажется, только то, что всю жизнь находился он в храме русского языка, созданном православным народом, и спасло его. Более того, это позволило ему — об этом свидетельствуют и его книги, и сама его жизнь — найти в себе и обрести свой детский идеал.

Поразительно, но и в самой судьбе Федора Абрамова можно различить сходство с судьбой праведного отрока Артемия, на которого так хотелось быть похожим писателю в детстве.

Вспомните, что когда четыре столетия назад прогремела гроза над Верколой, когда упал на землю бездыханный отрок, веркольские мужики не сразу поняли, что случилось.
Более того, они решили, что Артемий — страшный грешник, и не стали даже и хоронить его, а отнесли тело в лесную чащу.

И можно, можно было бы поговорить об отчуждении земляков по мере выхода книг Федора Абрамова от своего великого земляка, которое после публикации открытого письма «Чем живем-кормимся», превратилось в явную вражду.

Но что говорить о веркольцах, если и все мы, подобно им, так и не осознали пока по-настоящему необходимости книг Федора Абрамова в нашей сегодняшней жизни.

Но нет сомнения, что так же, как четыре столетия назад вернулся к веркольцам, врачуя и исцеляя их болезни, святой праведный Артемий Веркольский, вернется в наш двадцать первый русский век и русский писатель Федор Абрамов.