Третий раунд русской смуты

Как известно из апофатического богословия, Бог неизменен. Поэтому и святые — люди, пребывающие в синергии с Творцом, тоже приобретают, хотя, разумеется, только в сравнительно небольшом размере, такие качества. Так, святые зачастую и на костре, с улыбкой благословляли своих мучителей, как привыкли делать это всегда в нормальной обстановке. Духовные и даже физические качества их часто оставались неизменными в любых условиях. Нередко их организм выдерживал неслыханные испытания морозом, жаром, голодом и жаждой, при этом он не менялся, оставался вполне дееспособным. И, наоборот, в синергии с бесами, представляющими собой извращение Абсолютного Добра, человек подвергается постоянным изменениям, быстро разрушается духовно и телесно. Ведь бесы постоянно меняют личину, деградируют, еще больше падают и удаляются от Бога — Источника Жизни. Думается, этот принцип вполне применим и к истории народов, организаций, государств. К тому же, как сказал св. Гамалиил: «Если это предприятие и дело от человеков, то оно разрушится, а если от Бога, то вы не можете разрушить его; берегитесь, чтобы Вам не оказаться богопротивными (Деян. 5, 34, 38 и 39). Эти слова, хотя и сказаны конкретно о Церкви, явно носят вполне универсальный характер. Любое человеческое начинание может иметь хорошие плоды, быть долговечным, только если оно от Бога, а не от людской гордыни. Религия, которая являлась идейной основой Византии, появилась в виде откровения, а не была изобретена пиарщиками. Это позволило ей пройти сквозь океаны времени. Коммунистическая идеология, изобретенная философами, не дала СССР просуществовать столь долгий период. Государство, не находящееся в синергии с Богом, рискует быстро впасть в синергию с Его и нашим противником. И потому начать быстрое падение по его примеру.

Если мы сравним наше время со временами даже не столь уж отдаленными, то увидим, что больше всего древние и не очень люди старались победить время. Спасти свою душу для вечности, продолжить существование своего рода подольше, как можно дольше хранить и укреплять свое царство — вот задачи, которые наши предки считали наиважнейшими. Изобретение новых бытовых удобств и покорение пространств было у них на втором плане. Они, вопреки плебейским предрассудкам нашего пошлого времени, были совсем не глупее нас, они просто были ДРУГИМИ. В этом их главное отличие от современности, ведь мы более всего, увы, пытаемся накопить материальные ресурсы, слишком стремимся к комфорту, стараемся победить пространство с помощью технических приспособлений. Не зря европейские культурологи отмечают, что со времен Возрождения вертикальные линии средневековых соборов сменились на горизонтальные линии барокко, порыв в Небо сменился на горизонтальные линии маршрутов мореплавателей и первопроходцев времен Эпохи Великих Географических Открытий. Русь тоже была захвачены этим богоборческим порывом со времен Петра, и, особенно, со времен Февральской революции. Либералы часто любят приводить «железный» аргумент: все империи рано или поздно рушатся. Но империи рушатся скорее поздно, чем рано. Так, Византийская империя просуществовала более 1100 лет, во много раз больше любой известной нам республики. И то, если не принимать внимание ее происхождение от Римской, тогда ее возраст еще древнее. Выдающийся историк Г. Г.Литаврин, всю жизнь изучавший Византию, сказал: «Теперь я склонен больше интересоваться вопросом не о том, почему империя погибла, а о том, где она черпала силы, чтобы в течение тысячелетия противостоять обстоятельствам, находясь почти непрерывно в экстремальных условиях». Конечно, мне могут возразить, что были и нехристианские империи, но тоже весьма долговечные. На это ответим коротко, насколько позволяет объем статьи. Думается, каждая империя была долговечной настолько, насколько ее главенствующая религия несла в себе этические ценности, приближенные, или, по крайней мере, не слишком удаленные, от христианских. Ведь все религии произошли из одной Истинной Веры, просто удалились от нее больше, или меньше. И чем дальше удалились, тем короче срок их существования, тем больше они теряют важнейшее для государства качество — неизменность. Недаром, например, китайский народ, для которого слово «перемены» было ругательным, с его конфуцианской моралью, довольно схожей с христианской, сумел породить самые долговечные формы государственности на Дальнем Востоке языческой Азии. Хотя и они, кстати сказать, были куда менее долговечны, чем византийские. Ведь каждые лет 250−300 там насильственно менялась правящая династия, страна разваливалась, потом снова собиралась, но нередко при этом менялась религия, быт, даже государственный язык. Поэтому древний китайский легист Мао Цзы даже ввел термин — «Мандат Неба». По его мнению, каждая императорская династия получает у Неба разрешение править Поднебесной, но если ее непотребства, или грехи, как бы мы сказали, превышают меру терпения богов, то они дают «ярлык на царство» главе восставших крестьян, или, допустим, вождю варваров, который сметал старого императора. Источник легитимности нового императора — победа, невозможная без Мандата Небес. Посему мы не можем говорить о многотысячелетней Поднебесной империи, хотя и можем говорить об очень древней китайской культуре — некоторым иероглифам уже около 5 000 лет. В Византии смена династий не несла таких грандиозных последствий, все равно, даже при плохих императорах, так или иначе, Православие оставалось смыслообразующим фактором ее существования. Но, заметим еще раз, конфуцианская этика во многом близка к христианской. Там тоже прославляется самопожертвование, любовь к ближнему, законопослушность, коллективизм. Китай так и не был полностью подчинен европейцами, хоть и натерпелся от них сполна. Одни опиумные войны чего стоят.

Не так было в древнеамериканских цивилизациях майя, инков, и, особенно, ацтеков. Там на государственном уровне процветали сатанинские культы с массовыми человеческими жертвоприношениями, ритуальным блудом и извращениями, неприкрытым насилием правящей касты над народом. Эти цивилизации при столкновении с европейцами, исповедующими Христа, хоть и еретиками-католиками, рухнули как карточный домик. И дело тут вовсе не только, и не столько в превосходстве европейской военной технологии; индейцы могли бы просто задавить завоевателей массой — но не было на то Божьей воли. Да и с чисто прикладной точки зрения: всегда побеждает армия мучеников, а не армия убийц. Европейцы были сплочены, готовы жертвовать не только туземцами, но и собой. Каждый из них мог действовать автономно. Им противостояли цивилизации, державшиеся на страхе и насилии, напоминавшие муравейники, в которых при потере царицы-матки наступает всеобщий коллапс. С другой стороны, исламские государства, где подобная мерзость обычно подавлялась, нередко успешно и очень долго сопротивлялись европейцам. Да и будучи завоеванными, эти народы в конце концов освободились, в основном сохранив свои главные цивилизационные принципы.

Однако и европейские государства не оставались стабильными. Как нам опять же известно из богословия, свойство любого раскола — его постоянный распад на новые расколы. Сначала они отпали от Церкви. Потом и сам католицизм начал дробится. Ну, а поскольку в средневековой Европе именно религия определяла государственные формы, то развитие протестантизма полностью изменило лицо Запада. Потом, уже из протестантизма, возник современный секулярный гуманизм. Заметим, что с каждым витком апостасии быстрота изменчивости государственных форм, экономики, быта, нарастала, словно шар, падающий в бездну набирал ускорение. Основные витки апостасии следующие: отпадение католицизма от Вселенской Церкви, затем появление протестантизма, затем — утверждение его выродившихся либеральных и постлиберальных форм. Каждый виток часто сопровождался страшными войнами и революциями. Конечно, это грубая схема, не отражающая многих промежуточных этапов: появления, к примеру, духовных предтеч протестантизма — сект различного направления, общих в одном — неприятии католической церкви, в то время сохранившей еще многое от Православия, и следующих за ними всевозможных альбигойских, гусистких, и других войн. Появление изуверских сект вызвало жесткий, хотя, быть может, и необходимый в тех условиях ответ Рима: инквизицию. Эти, как сказали бы теперь тоталитарные секты, носили крайне антидуховный и асоциальный характер. Православие не нуждалось в таком институте, потому что в Византии, или Русской империи не возникали столь массовые еретические течения, ставшие, очевидно, закономерной реакцией на отпадение Запада от Церкви. Та же ересь жидовствующих по своему размаху и в подметки не годилась, например, массовым сектантским движениям в Лангедоке в 12−13 в., в конце — концов вызвавших т.н. «альбигойские войны», отнявшие жизни примерно миллиона человек. И это при том, что во всей Франции тогда жило никак не более 6−7 миллионов. Или взять гуситские войны, когда армии еретиков опустошили значительную часть Европы. Заметим к слову, что перед каждым новым витком апостасии нарастали апокалиптические настроения в народе. Так что массовые Ожидания конца света обычно совсем не беспочвенны. Просто вместо главного антихриста в мир приходили антихристы мелкие, его предтечи. Но при этом полностью менялся уклад жизни, дьявольские учения завоевывали новые позиции в обществе. Европейские политические режимы становились все более недолговечными с каждым новым этапом отпадения от веры. Франция, отказавшаяся во время революции, незаслуженно названной «великой», от освященной религией монархии — классический пример. Она за последние чуть более 200 лет пережила уже две империи, три реставрации и пять республик, да еще и коллаборационистское правительство Виши. Там поменялось десятка 2 конституций. Ныне, вступив в ЕС, она постепенно растворяется в нем как государство, хотя ее верхушка, конечно, играет там немалую роль, составив собой значительную часть истеблишмента этой новой европейской империи. Постоянные смены режимов наблюдались и в других крупных европейских странах — в Германии, Испании, Италии.

В каждом из краткосрочных государственных образований появляются свои калифы на час; обыватели же, довольные стабильностью и порядком думали: «Вот оно счастье, нет его слаще!» Местечковые польские политики — могли ли они предположить в 20-е годы, что их т.н. «Второй Речи Посполитой» (Молотов назвал ее более метко — уродливое детище Версальского договора) суждено просуществовать всего два десятка лет. Тогда как первая, настоящая Речь Посполитая — в период расцвета мощная католическая империя, построенная на религиозных принципах и королевской, хотя и выборной власти, просуществовала 226 лет. В начале же 90-х годов поляки в массе своей думали, что с падением коммунистического режима укрепится их национальное государство. А оно де-факто уже поглощено ЕС и НАТО. И вихрь изменений ускоряется с дальнейшей потерей обществом своих религиозных корней.

Но вернемся к Руси. Основывая свой государственный организм на христианских принципах, она существовала в неизменном виде очень долго, несмотря на все смуты. Если татарское нашествие было, как пишут святые тех времен, карой Господней за грехи, то создание московского царства было наградой за веру. Татарское иго постепенно испарилось как бы само собой — на самом деле, конечно, по молитвам святых и по тяжким усилиям князей, воинов и крестьян. В 1547 году, 16 января, Иоанн принимает торжественное венчание на царство, которое было шагом к осуществлению теории третьего Рима. Это был вовсе не пресловутый «великорусский шовинизм», как любят сейчас говорить либералы. Падение Константинополя и возвышение Москвы рассматривалось с чисто религиозной, а не племенной точки зрения. На Руси тогда бытовала мысль, которую впоследствии выразил Ф.И. Тютчев: турки «заняли православный Восток, чтобы заслонить его от западных народов». Ведь в идее «Третьего Рима», как она выражена у старца Филофея, есть одна важная причинная связь: падение Византии объясняется не захватом Константинополя турками в 1453 г., а отпадением византийских греков в унию с Западом на Флорентийском соборе 1439 г.: «Гречьское царство разорися… понеже они предаша греческую веру в латынство». И напротив: «…агаряне Гречьское царство приаша, но веры не повредиша». Благодаря победе турок, выступивших орудием Провидения, в Константинополе победила православная партия, боровшаяся против унии с Римом. То, что в прошлом многие, в том числе и Константинопольские патриархи, называли Москву «третьим Римом», по мнению Святейшего Патриарха Всея Руси Алексия II, говорит «лишь об ответственности за судьбы православного мира, которую Москва «ощущала как центр единственной в то время независимой православной державы». Причем, как отметил однажды Патриарх, «это чувство ответственности тогда с глубокой благодарностью воспринималось угнетенными православными народами, находившимися под тяжестью иноверного турецкого ига». Он же при этом верно отметил, что сейчас, к сожалению, Москва не может носить этот титул, но к этому вопросу мы еще вернемся. Национализма просто и не было в те времена, он появился в Европе во времена Великой Французской революции. А самоидентификация народа в Средневековье, в т. ч. и в Западной Европе была религиозной и сословной. Националистическую истерию в те времена просто никто бы не понял. Слова «русский» и «православный» были синонимами. Потому, возможно, и возникло выражение: «Глас народа — глас Божий». Ведь мнение народа было мнением Церкви, мы говорили народ — подразумевали — Церковь, говорили Церковь — подразумевали народ. Ну, а глас Церкви — это действительно глас Божий. Человек, принявший иную веру, переставал считаться русским. Русскими называли себя и украинцы, и белорусы. Даже в позднее средневековье Мазепа, которого украинские националисты по скудоумию возводят в свои духовные собратья, с гордостью носил титул «Князя русского». До анафемы, разумеется. Русские цари действительно взяли на себя роль «удерживающего» — катехона, о чем в свое время говорил св. Иоанн Златоуст. А святой праведный Иоанн Кронштадтский писал: «Да, чрез посредство державных лиц (царей, помазанников Божиих) Господь блюдет благо царств земных и особенно благо мира Церкви Своей, не допуская безбожным учениям, ересям, и расколам обуревать ее. И величайший злодей мира, антихрист, не может появиться среди нас по причине самодержавной власти, сдерживающей бесчинное шатание и нелепое учение безбожников». Россия выступала защитником Православия во всем мире, она финансировала строительство храмов везде, не только на своей территории — от городов Ближнего Востока до Львова, она даже помогала угнетенным единоверцам силой оружия. И потому держалась русская царская власть в России около 400 лет, хотя вообще монархия на Руси намного древнее, княжество — тоже монархия. Сравним это с текучестью и изменчивостью демократических режимов.

Московское царство не смогло бы устоять, да еще и так долго, если бы не имело сакральных корней, с помощью которых осуществлялось добровольное подчинении его жителей царю, возникала массовая готовность жертвовать собой за веру, царя и отечество. Если Англия, например, была со всех сторон закрыта морем от нападения врагов, и поэтому не знала вторжений со времен Вильгельма Завоевателя, Франция созидалась, будучи с двух сторон закрыта морем, с третьей Пиренеями, то Руси и Киевской, и Московской, приходилось отражать агрессию со всех сторон. Как пишет известный публицист Б. Башилов, в конце пятнадцатого столетия Московская Русь имела всего два миллиона людей, живших на территории в 50 тысяч квадратных километров. На территории, очень далекой от всех тогдашних культурных центров мира, лишенной морей, расположенной в суровом климате и открытой для нападения с востока и запада, севера и юга. У тогдашней России было неизмеримо меньше шансов выжить, чем у шведов, поляков и турок. А Русь не только выжила, а даже, разбив всех своих врагов, в числе которых были величайшие завоеватели мира, создала крупнейшее государство в мире, объединив в его границах 165 народов и племен. За четыреста лет русский народ увеличил территорию в четыреста раз. В 1480 году население Московской Руси равнялось только шести процентам самых крупных государств Европы того времени, Англии, Германии, Испании, Франции, Австрии и Италии. В 1680 году 12,6 миллиона, в 1770 году 26,8 млн., в 1880 году 84,5 млн., в два с половиной раза больше Австрии, Италии, Франции, Англии, в три с лишним раза больше Италии и в четыре с половиной раза больше Испании. А накануне Первой мировой войны Россия имела около 190 миллионов населения (130 миллионов русских), а все шесть названных раньше стран имели только 260 миллионов жителей. Но либералы впадают в разные крайности. То обвиняют русских в рабстве, то в военной агрессивности. Но спрашивается, как мы могли терпеть Казанское ханство, постоянно угоняющее в рабство русских людей? Как могли терпеть Крымское ханство — это оплаканное в украинских песнях — «думах» гнездо работорговли, которое только в конце 18 века было нейтрализовано общими усилиями объединившейся Московской и Малой Руси. История России — это история осажденной крепости. С 1055 по 1462 год, по подсчету историка Соловьева, Россия перенесла 245 нашествий. Причем двести нападений на Россию было совершено между 1240 и 1462 годом, то есть нападения происходили почти каждый год. С 1365 года по 1893-й, за 525 лет, Россия провела 305 лет в войне. Не удивительно, что закаленный в боях, привыкший жертвовать собой русский чаще побеждает, чем жители стран, в истории которых войны играли меньшую роль. Многие западные историки признавали сакральную природу русской власти, видя в этом и корень конфликтов между нашей страной и Западом. А. Тойнби прямо признавал, что Россия чужда Западу не из-за мнимых экспансионистских устремлений. «Русские навлекли на себя враждебное отношение Запада из-за своей упрямой приверженности чуждой цивилизации, и вплоть до самой большевистской революции 1917 года этой русской «варварской отметиной» была Византийская цивилизация восточно-православного христианства». «На Западе бытует понятие, что Россия — агрессор… в XVIII веке при разделе Польши Россия поглотила львиную долю территории; в XIX веке она угнетатель Польши и Финляндии… Сторонний наблюдатель, если бы таковой существовал, сказал бы, что победы русских над шведами и поляками в XVIII веке — это лишь контрнаступление… в XIV веке лучшая часть исконной российской территории — почти вся Белоруссия и Украина — была оторвана от русского православного христианства и присоединена к западному христианству… Польские завоевания исконной русской территории… были возвращены России лишь в последней фазе мировой войны 1939−1945 годов. В XVII веке польские захватчики проникли в самое сердце России, вплоть до самой Москвы, — продолжал Тойнби, — и были отброшены лишь ценой колоссальных усилий со стороны русских, а шведы отрезали Россию от Балтики, аннексировав все восточное побережье до северных пределов польских владений. В 1812 году Наполеон повторил польский успех XVII века; а на рубеже XIX и XX веков удары с Запада градом посыпались на Россию, один за другим. Германцы, вторгшиеся в ее пределы в 1915—1918 годах, захватили Украину и достигли Кавказа. После краха немцев наступила очередь британцев, французов, американцев и японцев, которые в 1918 году вторгались в Россию с четырех сторон. И, наконец, в 1941 году немцы вновь начали наступление, более грозное и жестокое, чем когда-либо. Верно, что и русские армии воевали на западных землях, однако они всегда приходили как союзники одной из западных стран в их бесконечных семейных ссорах. Хроники вековой борьбы между двумя ветвями христианства, пожалуй, действительно отражают, что русские оказывались жертвами агрессии, а люди Запада — агрессорами… Русские навлекли на себя враждебное отношение Запада из-за своей упрямой приверженности чуждой цивилизации». А 23 мая 1939 г. уже не ученый, а диктатор мощной европейской державы Гитлер четко определил: «Наша цель расширение жизненного пространства на востоке». Это пространство на востоке (Советский Союз) и должно было стать «германской Индией».

Лев Троцкий в своих воспоминаниях признавал, что большевики больше всего боялись, чтобы не был провозглашен царь, ибо тогда было неизбежно падение советской власти. И он был по-своему прав: царь стал бы символом, возле которого сгруппировались бы все силы, оппозиционные безбожной власти. Православный народ, у которого появился бы руководитель и символ, быстро выкинул бы троцких из Кремля.

Вероятно, первый удар по самой природе Русского Государства был нанесен переносом столицы на Север. Это, конечно же, вовсе не означает, что нужно мазать черной краской Петра Великого, многое сделавшего для России. Но все же…

Санкт-Петербург производит неоднозначное впечатление. Потрясает имперская мощь, когда повелением Белого Царя вместо лесистых болот рядами встали дворцы, топкие берега Невы оделись гранитом, прямо в небо уперся величественный шпиль собора Петра и Павла. Но во всем этом великолепии нет строгого аскетизма византийского стиля московского периода, менее заметен смысл существования Руси. Есть голая мощь державы. Нет подчинения всей жизни государства единой цели — хранении веры Православной. Москва — город монахов и воинов сменилась городом дельцов и актеров. О нет, не сразу. Все происходило постепенно. Вместо часовни на каждом углу, на каждом углу появились голые русалки и римские божки. Нам, живущим в море разврата, даже сложно представить пагубный эффект массового появления обнаженных тел в публичных местах для целомудренных русских того времени. Походы русских дворян в храм постепенно сменились походами в театр. Вольнодумные речи шарлатанов от науки постепенно стали авторитетнее проповедей священников. Да, речь идет о высшем свете, превратившемся в иностранцев на своей земле. Да, народ оставался в массе своей глубоко верующим и нравственным. Но больная голова губит все тело. Но зародыши будущей смуты уже появились и начали расти. Апокалипсические тени начали сгущаться под милые звуки мазурок на дворянских балах, под немецкий говорок в академиях, под игру котильона, в Петропавловском соборе заменившего звон колоколов. Если Третий Рим — Москва — был городом служения, то Петербург быстро превратился в город службистов. Конечно, там была и блаженная Ксения, и святой праведный Иоанн, и другие подвижники, но это все же были только отдельные зеленые побеги, пробивавшиеся сквозь гранит, а не цветущий сад святости. Царскосельский лицей так же закономерно породил декабристов, как советская школа — чубайсов. Ибо и там, и там было слишком много душевности, и слишком мало духовности. Светское искусство вкупе с естественными науками потеснило благочестие. А от душевного к плотскому один шаг. Мы поменяли молитвы на песни, а песни на сквернословие…

Москва закономерно стала центром Православной Империи. Петербург закономерно стал центром революции…

Если говорить о духовных предпосылках долговечности государств, то это понимали и видные культурологи, вне зависимости от их вероисповедания. Неким диковинным образом необходимость крепких идейных корней для государств дошло и до некоторых марксистов, понявших несостоятельность чисто экономических схем. Следствием этого стало появление теории культурной гегемонии итальянского коммуниста Грамши, который утверждал, что для власти мало контролировать экономику, нужно контролировать настроения масс, которые должны быть готовы не только из принуждения, но и из уважения к власти повиноваться ей. А ведь, добавим мы, нет более долгострочных общественных идей, чем религия. Никакие национализмы и социализмы с либерализмами даже в сравнение не идут, они напоминают быстро вспыхивающее, но и сгорающее сено, не сравнимое с долго пылающим углем. При этом, разумеется, роль религии неизмеримо шире, чем быть идейной основой того или иного государства. Православие занимается вопросами спасения всего человечества в вечности, и симбиоз веры и государственности только тогда становится Симфонией, когда напротив — держава осознает себя посюсторонним инструментом спасения, внешним коконом, закрывающим Церковь.

Вовсе не отрицая остроты экономических противоречий в дореволюционной России, следует четко признать, что главными причинами революции были все же вещи духовные. Прежде всего — это разложение высшего общества (не народа), в котором Православие, а значит и Помазанник Божий, стали непопулярны.

Смута началась в Феврале 17-го, вступила в новую фазу в Октябре. Затем был период советской стабилизации, однако построенной на песке — ибо в истории еще не было НИ ОДНОГО долговечного атеистического государства. Хотя все же СССР, несший в себе большой заряд Православной веры, простоял 70 лет — очень долго по новоевропейским меркам. Но вот наступила перестройка — второй этап русской смуты… Последовал распад государства на отдельные части, и сколько бы каждое из них не пыталось выпячивать свое своеобразие, сколько бы не создавало более или менее глупую национальную мифологию, на каждом из них ясно виден знак — «Сделано в СССР». Тем не менее, осколки русско-советской империи пока расходятся все больше, пока не сильно теряя, впрочем, старую ментальность.

Причем все время большинству людей кажется, что наконец-то долговечная стабилизация наступила, что уж теперь-то жизнь станет размеренной и скучной в хорошем смысле слова, и все кровавые катаклизмы и экономические неурядицы позади. Комсомольцы еще довольно недавних 80-х писали письма в 2000 год к собратьям по идеологии, замуровывали их в капсулы… Еще так недавно и бандитский период 90-х казался вечным… Особенно самим бандитам… Ныне таким же всеобщим кажется период сравнительной сытости и сравнительной же политического штиля. Но это опасные иллюзии. Перестройка ознаменовалась церковным возрождением, коснувшимся, однако, лишь меньшинства народа. А большинство массово впало в пороки, размах которых невидан со времен Крещения Руси. Массовая наркотизация населения, невиданный прежде размах игорного бизнеса, проституции, преступности, самоубийств… Последовала частичная оккупация стран СНГ в виде духовного и экономического порабощения, политической зависимости. Исходя из этого, период стабильности будет коротким. Второй виток русской смуты — перестройка — являл собой и новый виток апостасии, и промежуток между вторым и возможным третьим витком по логике вещей будет намного короче, чем между первым и вторым.

Конечно, любые исторические параллели — вещь рискованная. Но законы общественного развития, управляющие народами, во многом схожи во все эпохи, вне зависимости от развития техники, науки, культуры. Есть некоторые исторические периоды, в какой-то степени сравнимые с нынешним периодом русской смуты. Это, например, период временного распада Византии после захвата ее столицы крестоносцами (1204−1261г.г.) (нынешняя Москва, плюющаяся иностранными вывесками и иноязычной музыкой, исполненная всех пороков, увы, тоже напоминает оккупированный город) и смутного времени начала 17 века в России.

Представляется вероятным, что именно там можно найти и некоторые рецепты оздоровления ситуации, восстановления Церкви и государственности. Как показывает опыт, именно дух порождает форму, возрождение Церкви приводит к возрождению государства, а не наоборот. «Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это всё приложится вам» (Мф.6:33).

Так, после временного распада Византийской империи, образовалось три греческих государства — Никейская империя, Эпирский Деспотат и Трапезундская империя, а также Болгарское и Сербское царство. Впрочем, 2 последних образования были полунезависимыми еще до падения Цареграда. Патриарх, переместившийся от гонений римлян в именно в Никею, а не в другие греческие государства, провозгласил Феодора I Ласкариса императором Никеи. Туда же съехались бежавшие от латинских варваров лучшие жители Константинополя. Никея стала опорой церковной иерархии, а духовная власть Церкви сразу сделала императоров Никеи законными преемниками Византии, тем самым делая возможным и возврат столицы именно императорами Никеи. Жители других частей распавшейся империи всегда сочувствовали именно Никейским императорам; хотя появление их династии тоже было не полностью легитимна, она была коронована Патриархом, и этим резко отличалась от остальных эпирских и трапезундских правителей. Укрепил же Империю его зять и наследник Иоанн III Дука Ватац (1222−1254). Он был выдающимся правителем и благочестивым человеком, а это редко сочетается в одном лице. Он причислен к лику святых, и память благоверного царя Иоанна Милостивого совершается 3 ноября. Император Иоанн удвоил территорию Никейской империи. Теперь его владения окружали латинский Константинополь со всех сторон. Иоанн оказался необычайно способным хозяйственником. Несмотря на почти постоянные войны, которые он вынужден был вести, его подданные процветали экономически. Он оказывал систематическую поддержку местному производству и перевел империю на экономическую самоокупаемость. Иоанн Ватац покровительствовал наукам и искусствам, строил больницы и странноприимные дома, заботился о бедных, выкупал пленных. Через полвека после его смерти Церковь канонизировала его. Всего 7 лет не дожил святой до осуществления главного дела своей жизни — взятия Цареграда. Это судьбоносное событие на многие века вперед укрепило Православие, очень позитивно повлияв на эсхатологические судьбы мира. Во времена смутного времени в России у истоков возрождения государства тоже стояли святые люди. Правда, в отсутствие законных государей это были Патриархи — святители Ермоген и Иов. Огромным личным благочестием отличались и другие ведущие деятели того времени — Минин и Пожарский, Патриарх Филарет — отец будущего царя Михаила Романова.

Итак, заметим, во-первых, что центром возрождения Византийской империи стал ее Патриарх, возле которого начали группироваться здоровые силы страны. Это очень похоже и на период смутного времени, когда в условиях отсутствия законного царя ситуацию стабилизировала власть духовная — Патриархи, призывавшие народ не принимать самозванцев и бороться против оккупантов. Во-вторых, интересная деталь — возрождение в обоих случаях началось со священных городов. Никея — место проведения первого и третьего Вселенских Соборов. В этом городе двух Соборов, осудивших ариан и иконоборцев решился и вопрос изгнания еретиков из Второго Рима. В-третьих — Никея — это город главного государствообразующего этноса империи — греков. Эпирский Деспотат и Трапезундская империя были многоязычными, этнически неоднородными окраинами государства. В этом плане никейское возрождение очень схоже с периодом окончания смутного времени. Трагедии смуты положило конец падения польского гарнизона в Кремле, созыв Земского Собора и восшествие на Престол нового царя. Это произошло в Москве — священном Третьем Риме, и вместе с тем — в тогда сравнительно этнически однородном городе, а не на окраине. Излишне вспоминать, что произошло это после чина всеобщего покаяния народа. Покаяние необходимо и сейчас, с него всегда начинается возрождение.

В общем, из истории следует, что смута при определенных условиях может быть ликвидирована. Нынешняя русская смута, конечно, имеет свою специфику. Русь за годы атеистической власти была сильно расцерковлена. Но, например, Византия упомянутого периода тоже имела проблемы в этом плане. Она несла сильные пережитки язычества, особенно в Болгарии и Сербии. Это, впрочем, не помешало Никейским императорам привлечь-таки два этих царства к общей борьбе против оккупантов-латинян. Нынешнюю ситуацию к тому же легко исправить: если изгнать всю русофобскую мразь, засевшую в СМИ и системе образования, то просветить и воцерковить народ было бы очень легко. То, что нас губит, могло бы нас спасти. К тому же, 80% русских ассоциирует себя с Православием. Церковь уважают больше, чем все институты власти, поэтому вспоминать, какой там процент населения ходит на Литургию и сколько людей знакомы с догматикой просто глупо. Как сказал один умный человек, главное — не знать Заповеди, главное — жить по ним. А народ наш при всех его тяжких грехах все же еще не деградировал до европейского уровня.

Далее. Из опыта прежних смут ясно, что всякий радикализм, неуважение даже к не совсем легитимным правителям, если они, все же, получают благословение Церкви в лице Патриарха и епископата — дело сомнительное. Недаром в едином порыве против режима Путина-Медведева слились такие разные силы, как например, антицерковная либеральная интеллигенция и русские националисты-неоязычники. Вместе с тем, в отсутствие легитимной власти симпатии и лояльность жителей распавшегося государства должны находится прежде всего на стороне того осколка империи и того правителя, которого поддерживает Патриарх, не бунтуя, впрочем, и против местных властей.

Остается сказать последнее. Истоки сравнительной легитимности советской власти — в победе революции, и, главное, в Великой Победе в Отечественной войне. Потом власть стала легитимной уже в силу своей долговечности — почти все, кто помнил старые порядки умерли, умерли и все старые, дореволюционные собственники. Но тут власть занялась деятельностью во многих отношениях криминальной — массовым разделом собственности, повлекшим за собой обнищание народа и разрушение государства. Тогда она утратила значительную часть легитимности. Потеряв доверие своего народа, ей пришлось искать признания на Западе, сдавая национальные интересы. Едва ли не каждые выборы страну лихорадит и она просто трещит по швам.

Верхушка должна понимать, что без опоры на свое крепкое национальное государство она — ноль. Любой нувориш может быть ограблен и унижен, механизмы раздевания олигархов очень хорошо продуманы на Западе и уже отработаны на многих постсоветских богачах. Конечно, из-за укрепления России они тоже могут пострадать. Но лучше отдать часть и потом спать спокойно, чем потерять все, или, даже если не потеряешь, жить как на вулкане, ожидая этого в любой момент. А крепкое и по-настоящему долговечное государство возможно лишь при условии возрождения освященной Церковью царской власти. Верхушка бурлящей Грузии, при всех своих недостатках уже осознала шаткость своего положения, и поддержала призыв Грузинского Патриарха Илии 2 о возрождении монархии в этой несчастной стране, которая только и может дать ей стабильность.

То же должна бы понять и верхушка России. Весь исторический опыт существования Руси и других стран говорит о том, что единственной по-настоящему стабильной формой ее существования является Православная Монархия. И, надо заметить, что такие идеи все более овладевают правящим классом России. И, что очень хорошо, массами. В России стабильно процентов 20−25 населения поддерживает возрождение монархии. А среди питерцев и москвичей таких более трети. А ведь для начала перестройки власти было достаточно именно поддержки части самых активных жителей обоих столиц. При любых переменах настроения столиц — главное. Так что, как говорится, процесс пошел! И на этот раз — позитивный!

По крайней мере хочется в это верить, ибо альтернативой может быть только кровавый распад остатков постсоветских государств. Третий раунд русской смуты не за горами, но он все может и не быть, или быть очень коротким, если вера в людях будет крепка.

Неудивительно, что все враги русской государственности ненавидят и Православие. Недавно Зюганов сделал интересное признание: «Даже мы, коммунисты, не подвергались таким бешеным атакам, каким сейчас подвергается Православие».