Как родился ГУЛАГ

Нэп вовсе не означал прекращения террора. Расстреливали участников подпольных антисоветских структур. Расстреливали зачинщиков забастовок, а в связи с плохими условиями жизни волнения случались довольно часто. Но все же масштабы репрессий начали снижаться. Хотя сперва причина была не политической, а, можно сказать, «экономической». Проект «трудовых армий», которые работали бы задарма, поставляя дешевые товары для перепродажи иностранцам, провалился. Зато имелись контингенты заключенных. С 1921 г. Госплан и ВСНХ стали требовать перевода мест лишения свободы на «самоокупаемость», использовать труд осужденных. Но и это оказалось проблематично. Где ж его было использовать при развале хозяйства и безработице? Исключение составили только Северные лагеря особого назначения. Тут был лес, валютный товар. А рядом — Архангельский порт. И с мая 1922 г. поголовные расстрелы в этих лагерях прекратились, заключенных было велено нацелить на лесозаготовки. В том же году было принято постановление о ликвидации концлагерей, существовавших во всех губерниях. Тех, кто в них содержался, отправляли в Северные лагеря.

Впрочем, для большинства из них это означало дорогу на тот свет. Команды палачей, подобравшиеся на Севере, продолжали относиться к заключенным, как к смертникам, только сперва требовалось выжать из них силы, чтоб «добро не пропадало». Работа устанавливалась по 14 часов в сутки, с потолка задавались «уроки», за невыполнение наказывали. Свирепствовали эпидемии. Заключенные прибывали без теплой одежды, навыков в лесоповале не имели. Обмораживались, погибали. Ослабевших, покалеченных без всякого сожаления пристреливали. Людей разделяли на десятки, за провинность одного наказывали всех. Для штрафников применялись суровые кары — порки, «темный карцер», «холодная башня», замораживание. В Архангельском лагере забивали насмерть палками, в Холмогорах ставили «на комар»: обнаженного человека привязывали к столбу и оставляли на расправу кровососущим насекомым. Третий лагерь, в Пертоминске, даже по отношению к двум другим считался «штрафным». Тут заключенных держали в кельях старого монастыря, которые не отапливались и нар не имели. Кормили лишь сухой рыбой, предоставляя пользоваться снегом вместо воды. И те, кто попадал сюда, быстро вымирали…

Следующие изменения в репрессивной системе начались в 1923 г., когда к власти, пока еще во «временном» качестве, пришел Сталин. Взявшись наводить порядок в разболтавшихся и действующих кто во что горазд советских структурах, он обратил внимание и на органы ГПУ. Причем его деятельным помощником стал Дзержинский, который тоже был очень даже не против навести порядок в своем ведомстве, разросшаяся карательная машина, находившаяся в двойном и тройном подчинении Москвы, республиканских правительств, Советов, исполкомов, на деле стала бесконтрольной. Чекистские начальники различного ранга распоясались, вошли во вкус безнаказанности.

И когда для проверки «органов» была создана комиссия ВЦИК, она выявила 826 только «самочинных» расстрелов — то есть вообще ничем не оправданных, не подкрепленных даже подобием вины. Обнаружились многочисленные злоупотребления, коррупция. Хотя, конечно, никакая комиссия не смогла бы вскрыть всех преступлений, но даже то, что удалось копнуть, производило жуткое впечатление. Ревизия пожаловала и в Северные лагеря, где были вскрыты вопиющие безобразия. Персонал лагерей в здешней глуши вообще обнаглел. Устраивал пьянки в трактирах с пальбой, битьем стекол, изнасилованиями. Надзиратели имели целые гаремы из осужденных женщин — ими менялись, разыгрывали в карты, использовали в оргиях и садистских забавах. Процветали хищения, спекуляция.

Последовали перетряски руководства, многие загремели под суд. А сами лагеря было решено закрыть и перенести в более подходящее место. Для этого выбрали Соловецкий архипелаг, где имелись готовые монастырские помещения, остатки прежнего хозяйства, а природные условия затрудняли возможности побега. В июле 1923 г. в Северных лагерях оказалось в наличии около 2 тысяч человек. Всего 2 тысячи уцелело из потоков заключенных, свозившихся сюда три года со всей страны… Их и переправили на Соловки.

В 1923 — 1924 гг. последовали новые чистки в ОГПУ. Связаны они были с развернувшейся борьбой между Сталиным и Троцким. Для Иосифа Виссарионовича засилье сторонников конкурента в спецслужбах было никак не желательно, а большинство палачей эпохи «красного террора» оказалось убежденными троцкистами. Ведь именно Лев Давидович и его присные, громя Россию, дали им власть над людьми, подарили возможность убивать, унижать, грабить, удовлетворять самые дикие наклонности. Именно себя они считали подлинными «революционерами» — а «бюрократы» были только помехой, угрозой для продолжения уже привычной жизни. За троцкизм еще не снимали с должностей и не сажали. Но этого и не требовалось. По чекистским структурам покатились новые ревизии. А у швали, заполонившей эти структуры, всегда можно было найти преступления или злоупотребления.

Прошла целая серия судебных процессов над сотрудниками ОГПУ и трибуналов, кое-кого расстреляли, многих поувольняли. И, по общим впечатлениям современников, где-то с 1924.г. «традиционный» образ чекиста значительно изменился. Вместо грубых «мясников», садистов и пьяных разухабистых убийц структуры ОГПУ стали пополнять «интеллектуалы» из недоучившихся студентов, бывших юристов, партийных чиновников, армейских комиссаров. Но, тем не менее, кардинального перерождения спецслужб не произошло. Этого не смогли осуществить ни Сталин, ни Дзержинский. Генеральный секретарь ЦК, давая распоряжения о чистках, удовлетворялся достигнутыми результатами — столько-то преступников, окопавшихся в «органах» уличено, уволено, отдано под суд. Значит, должно стать получше. А Дзержинскому было просто не под силу самому все контролировать, он в дополнение к руководству ОГПУ занимал еще целый ряд должностей. В обстановке внутрипартийной борьбы Сталин делал ставку на «верных», на кого он смог бы положиться, и в 1924 г. он протолкнул «железного Феликса» на пост председателя ВСНХ, чтобы вывести этот важный орган из-под влияния Троцкого.

Ну, а карательные структуры целенаправленно создавались против русского народа. И целенаправленно формировались из соответствующих кадров, они имели высоких покровителей. Поэтому за решетку или к стенке попадала только мелкая сошка, разошедшаяся совсем уж до беспредела. Выполнили свою роль, ну и шут с ними, не жалко. Более крупные фигуры, даже удаленные из «органов», неплохо пристраивались в других местах. Допустим, ставленник Свердлова Петерс, патологический тип, одновременно сожительствовавший с 2−3 секретаршами, любивший собственноручно расстреливать людей и приохотивший к участию в казнях малолетнего сына, переместился на партийную и хозяйственную работу. Еще один выдвиженец Якова Михайловича, Уншлихт, устраивавший зверские расправы в Вильно, а в начале 1920-х фактически руководивший репрессиями по всей стране, стал заместителем наркома по военным и морским делам, возглавил разведку. Лацис (Судрабс) был «теоретиком» террора, в свое время «исследовал» в Киеве различные виды умерщвления людей, писал «научные» работы с графиками и диаграммами количества жертв, анализируя их по полу, возрасту, классовому составу — после увольнения из «органов» он стал ректором Института народного хозяйства им. Плеханова, получил возможность реализовать свою тягу к науке.

Но и среди тех, кто проявил полную лояльность к Сталину, деятельно помогал в ревизиях и чистках троцкистов, остались руководители, мягко говоря, сомнительного свойства. При загруженности Дзержинского на партийных и хозяйственных постах фактически возглавили ОГПУ Вячеслва Менжинский и Генрих Ягода (Иегуди). Менжинский — бывший литератор, автор эротических романов и брат крупного банкира. Судя по всему, был связан с «мировой закулисой», поскольку после Октября занял в Совнаркоме пост наркома финансов, потом был генконсулом в Берлине. А Ягода был родственником Свердлова, который и пристроил «своего человека» в коллегию ВЧК. Как раз под их руководством проводилась реорганизация.

И очень многие темные личности сохранили в ОГПУ свои позиции. Например, палачи Вуль и Фридман — «прославившиеся» в гражданскую применением страшных пыток в Московской ЧК, относительно них имелись подозрения в ритуальном характере этих пыток и убийств. Или садист Фриновский, в свое время зверствовавший на Кубани. Он арестовывал красивых молодых женщин и после изнасилований замучивал их, терзая тело щипцами, плоскогубцами, полосуя бритвой или шашкой. По подобным делам неоднократно сыпались жалобы пострадавших или их родственников, материалы о «художествах» Вуля и Фридмана попадали даже в советские газеты. Поднялся и скандал вокруг Фриновского, когда он после надругательств умертвил ни в чем не повинную учительницу Домбровскую [105]. Но эти сотрудники почему-то пользовались покровительством Менжинского, обвинения против них заминались, и они не только оставались на службе, но и получали повышения.

Продолжал служить и председатель украинского ГПУ Балицкий, известный тем, что возил дружков в тюрьмы и устраивал оргии с заключенными женщинами. Важное положение занял Нафталий Френкель, выходец из Турции, до революции — крупный лесоторговец, миллионер, в Первую мировую занимавшийся спекуляциями оружия и других товаров, уплывавших из России за рубеж. В общем, участвовал в с тех делах, которые проворачивали российские банкиры и промышленники, обеспечивая искусственные дефициты и готовя Февраль. Наверняка был связан с иностранными спецслужбами, (и, очевидно, с масонством). Переведя в 1917 г. капиталы за границу, он наживался на спекуляциях гражданской войны, а потом устроился делать «гешефт» в ГПУ, стал крупной фигурой в системе лагерей. Возглавил эту систему Мозес Берман, он, как и его помощники Яков Раппопорт, Лазарь Коган тоже отметились кровавыми делами в гражданскую. И ужасы террора не исчезли, они лишь стали осуществляться подальше от посторонних глаз.

Описание Соловков лучше всего известно из «Архипелага ГУЛАГ» Солженицына. Но Александр Исаевич допустил ряд серьезных ошибок. В его произведении Соловки — некий «фантастический мир», в котором сосуществуют рядом и жесточайшие наказания, и почти опереточная фантасмагория — спектакли драматической труппы, изображения слона с буквой «У» на попоне, то есть У-СЛОН (управление Соловецких лагерей особого назначения), свои печатные издания, археологическая комиссия, дендрологический питомник. Заключенные не чувствуют обреченности, поскольку и сроки-то у всех короткие — 3 года, 5 лет… И Солженицын делает вывод, что система лагерей была еще «молодой», еще не устоялась.

Это неверно. И искажение, возможно, объясняется тем, что память о Соловках передавалась через людей, сумевших там уцелеть. А уцелели, главным образом, социалисты, которые, в отличие от «контрреволюционеров», содержались в льготных условиях, пристраивались при управлении лагерей и могли себе позволить баловаться этими самыми драматическими спектаклями или археологическими экспериментами. Но если мы обратимся к воспоминаниям А. Клингера, Ю. Бессонова и др., которым чудом удалось бежать, то увидим, что основная масса заключенных содержалась без малейших послаблений, впроголодь, и сплошь погибала на общих работах. На прокладке железной дороги, лесоповале, или, что считалось еще хуже — торфоразработках. Там находили смерть почти все, и никаких иллюзий относительно своей участи у людей не было. При трехгодичных сроках заключения с первых же дней понимали, что выжить эти три года вряд ли получится. Продолжались и систематические казни, хотя в меньших масштабах, чем в Холмогорах. В 1923−25 гг. тут расстреливали в среднем около 15 человек в неделю.

Еще одна ошибка Солженицына, которую он объяснял «парадоксом времени» — что в Соловецких лагерях было всего 20−40 чекистов, а внутренняя администрация состояла, будто бы, из белогвардейцев. Но в воспоминаниях тех, кто сам сидел на Соловках, указывается совершенно другое: административная часть состояла из чекистов, осужденных за те или иные преступления. Об этом пишет тот же Клингер, коему довелось некоторое время поработать в лагерной канцелярии и ознакомиться с личными делами заключенных. Эмигрантская «Революционная Россия» в? 31 за 1923 г. тоже сообщала: «Администрация, надзор, конвойные команды состоят из чекистов, осужденных за воровство, истязания и т. д.» [105] Ну кто из читавших «Архипелаг» не вспомнит красочной фигуры ротмистра Курилко, матюгающего карантинную роту в Кеми? И Солженицын даже пробовал проследить варианты его «офицерской» родословной. Но все это оказывается чистейшей «туфтой». Современники называют подлинное имя этого человека. Он был никаким не ротмистром, а драгунским унтер-офицером Кириловским, питерским чекистом.

В общем как раз на Соловки схлынуло поколение садистов и убийц, сформировавшееся в период «красного террора» и разгромленное ревизиями 1923−24 гг. Они здесь становились верными псами руководства. И в полную меру могли давать волю своим патологическим инстинктам, зверствуя, как и прежде. И расстреливали, и насмерть забивали, и штрафников в «голодный карцер» запирали, доводя их до людоедства, и замораживали заживо, и по пенькам за скачущей лошадью таскали, и, привязав человека к бревну, скатывали по ступенькам с горы… Нередко в литературе указывается на «совпадения». На то, что для подобных кошмаров были выбраны Соловецкие острова — место, прежде считавшееся одним из самых священных и чистых на Руси. На то, что самые страшные расправы творились в местах, имевших характерные названия — Секирная гора с храмом Усекновения главы св. Иоанна Предтечи, Голгофско-Распятский скит. Особенно много здесь было истреблено священнослужителей и монахов… А ведь эти названия давались за века до основания лагерей. И еще в 1718 г. иеромонаху Иову явилась Божья Матерь, сказав: «Сия гора отныне будет называться Голгофою, и на ней устроится церковь и Распятский скит, и убедится она страданиями неисчислимыми…»

Но есть все основания полагать, что «совпадения» были совсем не случайными. И те, кто обеспечил их, меньше всего думал об исполнении слов Божьей Матери. Как ранее отмечалось, в советском руководстве хватало последователей черных оккультных учений. Достаточно вспомнить, что после смерти Ленина был осуществлен типичный обряд некромантии с мумифицированием и сохранением трупа. По магическим представлениям, это «привязывает» к земному миру дух покойного и позволяет использовать его в неких целях. Даже гробница-мавзолей была выстроена по подобию древних языческих пирамид. Ну, а главным организатором и шефом Соловков стал уже упоминавшийся Глеб Бокий. Один из любимцев оккультиста Свердлова и ревностный сторонник тех же учений, тот самый Бокий, который в гражданскую войну внедрял среди палачей традицию пить человеческую кровь.

Он оказался среди тех, кого покровительство Менжинского и Ягоды оградило от чисток, в 1921—1925 гг. возглавлял Особый отдел ГПУ. Кстати, при этом организовал в Кучино своеобразную «дачную коммуну», втянул в нее многих подчиненных. Туда приезжали на выходные вместе с женами. Лица обоего пола обязаны были ходить там голыми или полуголыми, что называлось «культом приближения к природе». В натуральном виде члены «коммуны» работали на огороде, вместе ходили в баню, пьянствовали, устраивали групповухи — причем Бокий привлекал к жизни и развлечениям в «коммуне» и своих несовершеннолетних дочерей. Проводились и какие-то ритуалы с символическими похоронами и т. п., эти факты вскрылись на следствии в 1930-х гг., но в материалах дела о них упоминается неясно и обтекаемо, как об актах пьяного хулиганства. А во второй половине 1920-х, когда умершего Дзержинского сменил Менжинский, Бокий возглавил сверхсекретный отдел ОГПУ, занимавшийся изысканиями в области оккультизма и магии. Организовывал экспедицию на Тибет для поисков легендарной Шамбалы, и руководить ею должен был не кто иной как Яков Блюмкин, убийца германского посла Мирбаха и бывший начальник охраны поезда Троцкого.

Конечно же, такой человек как Бокий при создании Соловецких лагерей учитывал не только «практические», но и магические соображения. Сделать святое и чистое место проклятым. Испохабить его, надругаться над ним. И могли ли пройти мимо внимания Бокия такие названия, как гора Голгофа и Голгофско- Распятский скит? Тут казни и зверства приобретали уже не только репрессивный, но и ритуальный характер.

Однако те, чьими руками они творились, плохо кончили. Внутрилагерная администрация и надзиратели из осужденных чекистов свирепствовали, желая «реабилитироваться». Выслуживались, надеясь, что их садистские «подвиги» оценят, восстановят в прежних рангах, возвысят. Но просчитались. Информация о бесчинствах в лагерях с уцелевшими заключенными просачивалась наружу. Было прислано несколько комиссий. Формулировку подобрали такую чтобы не дискредитировать партию и «органы» — возникло дело о широком «белогвардейском заговоре». Дескать, его участники своими зверствами преднамеренно порочили советскую власть. Да они же и сами объявляли заключенным: «Здесь вам власть не советская, а соловецкая». В октябре-ноябре 1929 г. около 600 человек было расстреляно. Так и сошел в братские могилы под маркой «белогвардейцев» цвет палачей красного террора. (Вероятно, отсюда и пошла легенда, переданная Солженицыным, что на Соловках внутренняя администрация состояла из белогвардейцев).

Но сама система лагерей в условиях экономических трудностей и постоянной нехватки финансов оказывалась «выгодной». В экономических «штурмах» она получалась заменой все тех же «трудовых армий». И со следующими волнами репрессий она стала разрастаться, нацеливаясь на строительство железных дорог, каналов, добычу древесины, полезных ископаемых…

Книга Валерия Шамбарова «Антисоветчина, или Оборотни в Кремле» поступила в продажу во все центральные магазины, а также в интернет — магазин «Политкнига.RU»: http://www.politkniga.ru/index.php?productID=996
Для поклонников творчества Валерия Шамбарова сообщаем, что недавно открылся личный сайт писателя www.shambarov.ru.