Сестра наша, Беларусь

Паломнические заметки. Часть 2

Часть 1

БРЕСТСКАЯ КРЕПОСТЬ

Моя молодость пришлась на период, получивший в новейшей истории название «перестроечный». Воспоминания о нем постоянно вызывают глубокую боль в душе — ведь последствием перестройки явилось разрушение моей единой Родины. Впрочем, будет неправильным сказать, что с 80-ми годами прошлого столетия связаны только недобрые ощущения. Как-никак, именно в это время я обрел веру в Бога и начал воцерковляться.

Только сейчас понемногу понимаешь, как мудро выпрямлял мой жизненный путь Господь, посылая в самое подходящее время самых нужных людей. Надо сказать, что в начале перестроечного процесса я крепко впал в состояние всеобщего отрицания и, выступая против безбожной власти, готов был (дай только мне волю!) сравнять с землей и все доброе, что несло в себе уходящее время — то есть, говоря словами пословицы, «выплеснуть с водой и ребенка».

Так вот именно тогда один человек, несомненно появившийся в моей жизни по Промыслу Божию, сумел единственной фразой охладить мой ниспровергательский пыл:

— Ты не имеешь права, — сказал он, — судить своего отца за то, что он воевал за Отчизну под красным знаменем. Другого флага у нашей страны тогда не было!

Вроде бы простая реплика, но мозги мне она прочистила здорово. И во многом благодаря ей я стал избавляться от хамского отношения и к покойному отцу — участнику Курской битвы и к поколению людей, живших в те времена, — фронтовиков и не фронтовиков. Все они в моих глазах перестали быть «комуняками» и «совками».

Интересно, что, спустя несколько лет, мне самому пришлось стать на место своего знакомого. Уже будучи священником, я беседовал с группой почаевских семинаристов и услышал от них мысль, что молодогвардейцев, Зою Космодемьянскую, Александра Матросова и других участников войны никак нельзя считать героями, потому что они умирали не за Христа. Все это было произнесено с самоуверенностью и безаппеляционностью, которые, увы, сегодня часто встречаешь у молодых собратьев по сану. Как видно, будущие кандидаты на священство тоже успели «подзарядиться» подобным подходом.

В создавшейся ситуации мне осталось лишь с улыбкой спросить у молодых оппонентов, как они понимают слова Спасителя: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин. 15:13)?

Мои собеседники замолчали. Кто знает, может в этот момент вовремя услышанные евангельские строки также смогли что-то перевернуть в их душах.

Все это вспомнилось мне, когда наша группа прибыла в Брестскую крепость и буквально замерла перед величием строений, испытавших на себе яростные удары первых дней войны. Все в крепости было пропитано атмосферой массового подвига, совершенного нашими отцами и дедами. «Умирать буду за свое народное дело», — писал в 1941-ом году младший сержант Александр Кругликов, чье письмо выставлено в музейной витрине. Наверное, в этих словах и кроется разгадка того, что произошло и продолжает происходить с нами. Любовь к Родине, желание жертвовать, отдать за нее жизнь — перестали быть для нас своим народным делом. Вот почему нам порой трудно понять поколение тех людей, которые не отделяли свою судьбу от судьбы Отечества. Ведь с точки зрения сегодняшних прагматиков защищать окруженную со всех сторон крепость было делом совершенно глупым и бесполезным. Что толку — лишенная помощи извне, она все равно не устоит. И действительно — не устояла. Но при этом продержалась почти месяц в неимоверных условиях, когда атаки врага (имевшего возможность отдыхать, вводить свежие резервы), не прекращались ни на минуту!

Кто знает, не в Бресте ли тогда решился итог всей войны? Не там ли, при видимом поражении, была одержана общая духовная нравственная победа над врагом. Та победа, о которой говорил Толстой в «Войне и мире», рассуждая об итогах Бородинского сражения.

Наверное, очень важно верить и чувствовать, что от того, сколько ты продержишься на своем участке фронта, зависит очень многое. Я убежден, что защитники крепости в тот момент каким-то глубинным чувством осознавали, что они уходят не в атеистическое небытие и выражаю надежду, что Господь за проявленные ими любовь и иные плоды духа, на которых «нет закона» (Гал. 5:22) упокоит их в Своих селениях.

Органично вписался в сегодняшний мемориал Брестской крепости храм святителя Николая. Построенный во 2-ой половине XIX века, он в советское время превратился в клуб для солдат. Но «храм оставленный — все храм» — в период обороны крепости именно бывшее церковное здание стало импровизированным штабом, где истекающие силы защитников по мере возможного распределялись на разные участки. Разве это не символический факт? И разве случайно, что именно храм стал последним рубежом обороны — уже когда гитлеровцы ворвались на территорию крепости, оставшиеся в живых ее защитники отстреливались именно из этого здания?

Тем же, кто, даже в явных знаках Божьего Провидения, все равно норовит видеть игру случая, предлагаю поразмышлять над такой серьезной деталью: до сих пор на территории крепости лежит в развалинах Белый дворец, в котором 5 марта 1918 года большевики совершили акт грандиозного предательства, подписав позорный мир с Германией; а храм святителя Николая, изрядно пострадавший от обстрелов, за это время возродился, словно птица Феникс из пепла. Снаружи он бел, а внутри осталось множество следов от пуль и снарядов. Служители храма, перехватив наши взгляды, сказали: «Да нет, изнутри мы его также отреставрируем, отштукатурим». И здесь мы, не сговариваясь, чуть не вскричали: «Что вы! Ни в коем случае не нужно. Как это знаменательно, что храм, красивый с внешней стороны, хранит в своем сердце страшные военные раны, о которых нельзя забывать!»

Святыня, оставшаяся святыней и в годы атеизма, выстояла — и сегодня в тишине Брестской крепости постоянно звучит не только радиозапись о начале Великой Отечественной войны, но и звон православных колоколов.

БРЕСТ

Есть у меня свойство влюбляться в города, как в людей. Будучи сыном военного строителя, по стране поездил немало. Только успевал привыкнуть — семья вынужденно «меняла дислокацию». Но такое ощущение, что в каждом месте оставалась частица моего сердца. И вообще, понятия «родной» и «любимый» в этом плане для меня слились воедино.

До сих пор часто просыпаюсь с огромным желанием заплакать от того, что в очередной (наверное, в сотый) раз неудачно съездил в Пермь — город моего рождения. Неудачно — поскольку и этот приезд оказался лишь только сном. Интересно, что каждый раз я четко осознаю, что все предыдущие случаи моего возвращения в Пермь были ненастоящими, сонными видениями. Но вот сейчас, наконец-то мне выпало счастье приехать в Пермь реально. Легкие наполняются воздухом: здравствуй, родной город!.. И я просыпаюсь. И снова с болью осознаю: поездка на Урал не состоялась. Между тем, счетчик жизни отмеривает года. В Перми я не был уже 36 лет…

Я вернулся в свой город,
Знакомый до слез,
До прожилок,
до детских припухлых желез…

Это писал Мандельштам о Ленинграде. Вернее, о Петербурге. Так получилось, что и Северную Пальмиру я называю своей Родиной. И по ней пронзительно скучаю. И рвусь туда постоянно — последние годы, увы, только мысленно. А все питерское мне необыкновенно дорого. Знакомые не понимают моей радости по случаю победы питерского «Зенита» в футбольном чемпионате России этого года. Мол, пристойно ли батюшке заниматься такими пустяками? А дело-то ведь не только в «Зените».

Также родной для меня город Таганрог, откуда берут начало донские казачьи корни отца. И уж безусловно родными сегодня являются Пальмира Южная — Одесса, где я живу, и подольское село Нестерварка, где проходит мое служение у Престола Господня.

С октября этого года родным для меня стал и небольшой белорусский Брест. Эх, если бы иметь несколько жизней — провел бы, наверное, одну только в Перми, другую — только в Питере, третью, четвертую… В общем, понятно, что и для Бреста одной жизни я бы не пожалел. Он того стоит.

Первое впечатление — чистота улиц. «Я жил тогда в Одессе грязной», — писал Пушкин в позапрошлом веке. Эти слова, увы, вполне можно повторить и сегодня. И вот из мира Одессы попадаешь в мир Бреста, где от одной бумажки (окурка, пачки сигарет и т. д.) до другой, лежащей на тротуаре — расстояние шагов сто. Ради интереса, специально измерял! Вообще дело дошло до того, что, идя по улице, мы стали подбирать лежащий мусор и опускать в урну. Это не трудно: одну-две бумажки подберешь — и весь тротуар чист! Нагибаться ежеминутно не приходилось.

Брест можно назвать провинциальным городом. Причем в это слово я вовсе не вкладываю уничижительный смысл. «Провинциальность» в моем понимании сегодня означает сохранение собственной самобытности; нежелание превращаться в уродливый мегаполис, наполненный однотипными «коробками». Конечно, и в Бресте имеются новостройки. Но лицо города все же определяют расположенные в центре двух-, трех-, максимум пятиэтажные дома, каждый из которых по-своему неповторим и своеобразен. Причем очень важно, что мы не видели ни одного строения, находящегося на грани разрушения. Куда там! Даже облупленную штукатурку на домах днем с огнем не найдешь. Берегут власти и жители Бреста свой город.

Что же еще? Удивительно ровный асфальт. Как на проезжей, так и на пешеходной части. Согласно технологии (которая не нарушается) его кладут в три слоя. Обилие парков и скверов, в которых по вечерам горят все фонари, и ни один из них (даже круглой формы — соблазн для любителей покидать камнями и стрелков из рогаток!) не разбит. Не повреждены и парковые скульптуры. Однажды мы заметили, что у гипсового дискобола отсутствует рука. «Ну вот, смотри, — сказал я другу, — и тут есть свои безобразники». Но вечером, гуляя в этом же месте, мы обнаружили статую совершенно целой. Видать, руку просто брали подремонтировать.

По улицам бегают красивые уютные автобусы и троллейбусы. Именно бегают. Поскольку (в отличие от Одессы, опять же) их довольно много и интервал движения минимальный. Сравнивая с давно исчерпавшим свой ресурс общественным транспортом в Одессе (где подавляющему большинству машин давно место в металлоломе) еще раз сделаю ударение на том, что в Бресте машины выглядят свежими и даже какими-то праздничными. «Вы не заметили? — спросила молодая женщина из нашей группы. Автобусы здесь улыбаются!» А чего бы им не улыбаться — свои ведь, белорусского производства, по родной земле катаются. Новенькие, чистые…

Для пешеходов и водителей всюду установлены удобные модернизированные светофоры, отсчитывающие секунды. В Одессе таковых имеется лишь несколько в центре города.

Удивительно вкусны и разнообразны продукты питания. Достаточно сказать, что домой я привез семь буханок брестского черного хлеба разных сортов — один вкуснее другого. Покупая белорусское — ты на сто процентов убежден, что приобретаешь натуральное. Власти страны строго следят за качеством пищевой продукции. К тем, же, кто пытается «нагреть руки», разбавив естественные продукты разного рода добавками, принимаются строгие меры. Полицейское государство? Если для нужд народа, я считаю, пусть будет полицейское.

Сами жители города говорят о том, что криминогенная обстановка в последнее время значительно улучшилась. Можно спокойно ходить по улицам даже ночью. Хулиганов и пьяных почти нет. А если появляются… Практически в каждом магазине и учреждении (не только в банке!) имеется кнопка для «экстренного вызова милиции». В случае необходимости она срабатывает быстро и безотказно.

Впрочем, каковы признаки «полицейского государства», «закрытого общества» (а именно за это на Западе критикуют Беларусь)? Телевидение в том же Бресте, помимо собственно белорусских, принимает несколько каналов российских, польских и наш «Интер». В самом центре города — редакция газеты, выражающей оппозиционные взгляды к нынешнему президенту.

Закрывать ее никто не собирается. Вообще, к оппозиции правящей власти отношение в обществе насмешливое, несерьезное. На митинги никто специально не ходит (кроме получающих за это зарплату из заграницы сотни — другой граждан, преимущественно студентов). Правда, если, идя по своим делам, средний житель Бреста и встретит сходняк «протестантов» — может остановиться, поглядеть. Как на бесплатный цирк…

Ну, а белорусской молодежи есть чем заниматься, и есть куда приложить свои силы и без навязываемого извне политиканства. В Бресте функционируют два дворца спорта, (это помимо стадионов, спортшкол и спортзалов). Действуют дома творчества, театральные студии. Если говорить о спорте, то мне, как болельщику, хотелось бы обратить внимание вот на какую деталь. Больших успехов на международной арене в игровых видах спорта белорусские команды пока не добиваются. Но зато состоят они преимущественно из своих воспитанников. Ситуация, как скажем в Украине, когда в составах двух грандов нашего футбола — киевского «Динамо» и донецкого «Шахтера» — могут выйти всего один-два украинца, в Беларуси принципиально невозможна. И еще быстрыми темпами развивается белорусский хоккей. Многим памятно, как на Олимпиаде белорусы обыграли известных мастеров шайбы — шведов. Но показателем прогресса является даже не этот, а другой факт. В СССР Украина и Беларусь имели по одной приличной команде, при этом украинский клуб был явно сильнее и выступал в союзной высшей лиге, а белорусский — только в первой.

Сегодня в Украине нет возможности проводить свой самостоятельный хоккейный турнир — и единственная клубная команда страны «Сокол» вынуждена выступать в чемпионате России. Беларусь же за последние годы, обзаведясь массой дворцов и ледовых площадок, проводит собственный чемпионат из 14 участников! Вопрос к тем, кто постоянно, к месту и ни к месту, кричит о «незалежности»: даже по этому обстоятельству сделайте вывод, какая из двух славянских стран сегодня обладает большим суверенитетом.

Божьей Милостью, жители Бреста (и всей Беларуси) миновали искушения «майданами», «выборами», «достроковыми выборами"… Они просто живут, решают свои проблемы — спокойно, незаполитизированно. И имеют возможность молиться Богу!

Я не знаю, какой процент людей в Бресте посещает церковь. Но в городе, насчитывающем чуть более 300 тысяч населения — 11 храмов и монастырь. В одном из таких храмов (опять же освященном в честь святителя Николая) мы побывали на Литургии в «обычный» воскресный день. Беспристрастная фотография подтвердит, что в храме яблоку негде было упасть. При этом я не заснял тех, кто в помещение просто не попал и остался на улице. Вероятно, такая проблема возникает постоянно — и потому вся церковь оборудовала радиосвязью. Микрофоны находятся в алтаре, на солее, в центре храма (на аналое), на клиросе. Выводится громкоговоритель на улицу. Так что и внутри всем хорошо слышно, что читается и поется. И снаружи человек не чувствует себя выпавшим из службы. В храме много молодых лиц. Слава Богу! Лучше быть здесь, чем на политической тусовке. Потом мы узнали, что в Бресте (как опять же по всей стране) действуют разнообразные молодежные православные братства и сестричества самых разных направлений. Нас удивило великое число причастников. А местных священников — нет. Оказывается, и это здесь нормальное явление. Быстро приготовили две Чаши — и на Причастие пошло двое батюшек. Еще раз прошу заметить — речь идет не о Кафедральном соборе, не об Архиерейской службе. Не было в этот день праздника, традиционно вызывающего прилив народа. Мы находились в обычном приходском храме!

Еще в Брестской крепости мы хотели пообщаться с кем-нибудь из местных священнослужителей. Однако нам сказали, что дежурный батюшка проводит катехизаторскую беседу и потому уделить нам время не может. Позже мы узнали, что распоряжением митрополита Филарета (кое-кто из читателей, наверное, сразу вздрогнул, услышав это имя — потому спешу предупредить: речь идет не о нашем украинском анафематствованном расстриге, а о каноническом архиерее — Патриаршем Экзархе всея Беларуси, митрополите Минском и Слуцком) крещения и венчания на белорусской земле проводятся только с предварительными беседами! Если крестят младенца — на общение со священником приглашаются его будущие крестные родители. Взрослый, желающий креститься, также проходит православное обучение.

Что же касается венчания, то на специальные занятия к батюшке должны придти не только жених с невестой, но и свидетели! Лично мне, в последнее время, серьезно размышляющему о необходимости сделать каждое богослужение более понятным для церковного народа, такая практика понравилась необычайно. Вот только как перевести ее на нашу почву? Сразу представляю: приглашаешь желающих креститься или венчаться на беседу, а тебе в ответ: «Да что вы, батюшка, ерундой занимаетесь! Делайте свое дело поскорее — у нас уже стол накрыт, гости собрались. А не хотите — мы к другому пойдем!» И пойдут. Есть к кому. Живет, например, в нашем кафедральном центре один священник. В штате епархии не состоит, ни в одном из наших приходских храмов послушание не несет — зато рыскает по району в поисках треб. Любые компромиссы при совершении их допустит, дабы выглядеть в глазах малоцерковных людей «добрым батюшкой» — и никакие увещевания (в том числе и архиерейские) не помогают. Подобные бродячие требоисполнители, «вольные стрелки», имеются, конечно, не только в Тульчине. А помимо их ведь еще и раскольники духовную атмосферу портят. В Беларуси раскола, напротив, нет — и управлять Церковью, как единым организмом, несравненно легче. У нас же, вынужден признать с горечью, наличие церковных нестроений, помимо всех прочих негативных факторов, существенно понизило каноническую дисциплину как среди духовенства, так и среди мирян.

На фото:

1. Фото 1. Храм святителя Николая в Брестской крепости.
2. Фото 2. Тот же храм — вид изнутри.
3. Фото 3−5. Храм святителя Николая в Бресте.
4. Фото 6. Брест. Яркий знак неразрывного единства Беларуси и России — памятник морякам, участникам русско-японской войны 1904−1906 гг.
5. Фото 7. Брест. Памятник преподобномученику Афанасию Брестскому, за верность Православию казнённому католиками в 1648-ом году

(Продолжение следует)