Беглец от мира

У этого человека была смешная фамилия и странная жизнь. Действительно ли мир гнался за ним так, как ему казалось, или иные причины заставляли его всю жизнь быть в движении — Бог знает. Прожив долгую даже по нашим, а тем более по меркам XVIII столетия жизнь, любитель Библии и сын Саввы Григорий, по прозвищу Сковорода, ярко осветил небосклон южнорусского неба. Свет этот был виден далеко и многих заставил с удивлением посмотреть вверх. А удивление, как известно, — мать философии.

Сила и слабость Григория Сковороды

Настоящая философия не имеет ничего общего с расхожими ассоциациями. Философу не нужен диплом, мантия, куча книг, отдельный кабинет. Он не обязательно должен быть рассеянным и ходить в очках. Ему нужна «филиа» (любовь) к «софии» (мудрости). Остальное, как говорится, приложится.
Настоящих философов так же мало, как полководцев, равных Александру Македонскому. Сократ, может быть, лучший из них, не написал ни одной строчки. Он ходил по рынкам, слушал людскую болтовню, иногда надолго застывал в раздумье. Он умел правильно задавать вопросы и внимательно слушать собеседника. Еще он умел без страха умереть.

Григорий тоже долго ничего не писал. А если потом начал, так это — плод пребывания в животворном лоне христианской культуры. Вся она выросла на поклонении Книге и на любви к книжному знанию. Но начал он писать тогда, когда многие заканчивают — под сорок. Эта выдержанность сообщает мыслям, как вину, терпкость и вкус. У долгого молчания Сковороды можно учиться. Да и вообще, учиться у молчания полезнее, чем у трескучей говорливости.

Сковорода — философ практической пользы. Ему чужды отвлеченные рассуждения о субъектах и объектах. О предикатах, субстанциях и прочих малопонятных вещах, образующих вокруг ложного знания плотную завесу, подобную тем кустам, в которых скрылся нагой и стыдящийся Адам. Сковорода смотрит на философию как на путь овладения истинным блаженством, оно же — и цель жизни. Философия — это чудесный камень алхимика, способный превращать не все подряд в золото, но всякую суету — в притчу, всякий предмет — в символ. Философ должен быть готов, не засоряя речи латынью и не наводя туману, ответить мудро и просто на вопрос «как жить?».
Эх, прошерстить бы по этому критерию все наши кафедры философии…

Вообще-то Сковорода догматически грязен. Чего стоит одно только его утверждение, что мир делится на натуру видимую и невидимую. Видимая — это, дескать, мир, а невидимая — Бог. Если все невидимое Богом назвать, то окажутся «богами» и Ангелы, и демоны, и мысли, и совесть. За все подряд я хвалить Сковороду не хочу и подчеркиваю — он догматически грязен. А грязен — потому, что своеволен и в своей правоте уверен.

Один епископ выгнал его из своего училища со словами: «Да не живет посреде дому моего творяй гордыню». Я с этим епископом согласен.

Из всех потерь человеческих — какая самая горькая? Что самое главное из того, что обронил человек по дороге из Иерусалима в Иерихон? Себя самого потерял человек. Себя настоящего не знает и о себе настоящем не заботится. Григорий Саввич не уставал звать людей вернуться к себе «под кожу». «Все зло и несчастье, — говорит он, — родилось от преслушания сих Христовых слов: «Ищите прежде Царствия Божия…», «Возвратися в дом твой…», «Царствие Божие внутрь вас есть…». Голос его с каждой эпохой становится все актуальней. Смирения в людях скоро на грош не останется. Все уверены, что должны быть счастливы, а где счастье живет — не знают. Оттого мечутся и умирают запыхавшись, с горькой обидой на весь мир и даже на Господа Бога.

Если счастье в чинах, то невозможно всем в одном чине родиться. Если — в Америке, или на Канарских островах, или в Соломоновом веке, то как всем в одном месте и в одном времени поместиться?

И вот сидит наш мудрец под грушкой, дует в дудочку и следит за облачком. А потом переводит на вас взгляд и сквозь столетия серьезным голосом произносит: «Не ищи счастья за морем, не проси его у человека, не странствуй по планетам, не волочись по дворцам, не ползай по шаре земном, не броди по Иерусалимам… Счастье ни от небес, ни от земли не зависит… Нужное есть только одно: единое на потребу… Что же есть единое? Бог. Вся тварь есть рухлядь, смесь, сволочь, лом, вздор, и плоть, и плетки… А то, что любезное и потребное, есть едино везде и всегда».

Сковорода весь — в Библии. Она ему — невеста, и сладкозвучная горлица, и Давидова арфа. Но плавает он по этому морю опасно, как дерзкий юноша в шторм, за буйками. Еврейские мистики верили, что слава Божия заключена в буковках Торы, как в тюрьме, и пытались ее освободить. Сковорода тоже прочь бежит от буквального смысла, ищет сокровенного, ныряет в текст, как ловец за жемчугом. Но нет никого, кто нырнул бы за ним, если он на глубине замешкает. Сковорода — одиночка. Сковорода — не литургичен.

В церковь Григорий Саввич ходил. Наверняка молился искренне, и Апостол читал, и угадывал за завесой обрядов Небесный смысл и красоту будущего века. Но это не стержень его, а так — довесок. Слишком долго Литургия называлась обедней и стояла в одной шеренге с вечерней и утреней. О том, что она — Таинство таинств, писатели и философы, богословы и пастыри вдохновенно заговорят позже. Напишет «Записки о Божественной литургии» Гоголь, воскреснут в своем подлинном понимании святоотеческие тексты, чудотворно будет служить Иоанн Кронштадтский. Но это — позже. А пока «томимые духовной жаждою» пытаются эту жажду утолить побегом от мира на лоно природы или в тишь кабинета, размышлениями, экстазом внезапного озарения, попытками проникнуть в мир чистых смыслов. Это индивидуалистический, западный путь. Сковорода хоть и украинец, но духовный свой путь совершал по европейским дорогам.

По части бегства от мира у Сковороды можно учиться. Можно вслед за ним весело петь: «Прочь думы многотрудны, города премноголюдны», — но поспешно радоваться не стоит.

Мир — не единственный враг человека. Есть еще плоть и диавол. И есть какая-то натяжка в писаниях Григория Саввича, когда он говорит о блаженстве вдали от суеты. Это — упрощение, и блаженство одним бегством не покупается.

Есть еще плоть, «страстьми бесящаяся и яростию палимая». Сковорода знал внутреннюю муку, приносимую унынием и тоской. Но даже если вдали от мира смирить плоть и погрузиться в Слово Божие, третьего врага избежать не удастся.

Диавол преследует каждую душу, как ястреб голубя. Преследует особенно тех, кто взлетел высоко. Таких немного, поскольку большинство людей не голуби, а курицы: крылья есть, но летать не могут.

Подвижникам лукавый является как жестокий и сильный борец. А с любителями поразмышлять перешептывается как незримый собеседник. Смешивая свой шепот с шелестом листвы, лукавому легче побеждать умников и незачем ввергать их в явные пороки. Ложных прозрений и тонкого яда, разлитого в мыслях, достаточно.

Приведу как пример выписку из одной статьи о Сковороде: «Учение о таинственной сопряженности добра со злом переходит у Сковороды в учение о том, что различие зла и добра за пределами мира опыта стирается. «Знаешь, — пишет он, — что есть змий, — знай, что он же и Бог есть». Эта неожиданная формула, так напоминающая изречения древнего гностицизма, развивается у Сковороды в целую теорию. «Змий только тогда вреден, когда по земле ползет. Мы ползаем по земле, как младенцы, а за нами ползет змий». Но если мы «вознесем его, тогда явится спасительная сила его»».

Вот и приехали.

Мир мысли — скользкая дорожка. Раз поскользнувшись и вскрикнув «а», нельзя потом не прокричать и всю до конца азбуку. Можно начать с игры на дудочке и с невинных погружений в мысли о вечном, а закончить тем, что окажешься не в Царстве Божием, а в Королевстве кривых зеркал.

О том, что грань добра и зла стирается, о том, что это — тайна для посвященных, действительно говорили гностики. И не зря с ними боролась Церковь. Один из еврейских лжемессий XVII века — Саббатай Цви — оставил после себя такое «благословение»: «Хвала Тебе, Господи, Который позволяет запретное». А его последователь Яков Франк спустя сто лет учил, что грешить похвально, ибо так сила зла преодолевается изнутри.

Удивительно, как люди разных традиций додумываются до схожих вещей.

Вернемся еще на минутку к Библии. Она для Сковороды — один из трех миров. «Суть три мира. Первый есть всеобщий и обитательный, где все рожденное обитает. Сей составлен из бесчисленных миров и есть великий мир. Другие два суть частные и малые миры. Первый — микрокосм, сиречь мирок, или человек. Второй мир символический, сиречь Библия…»

Отметим, что макрокосм — большой мир — для Сковороды совечен Богу (эллинская ересь или, что-то же, — догматическая грязь).

Мир Библии для Григория Саввича — это мир мерцающий, колеблющийся, мир добра и зла, истины и лжи одновременно. Сковорода говорит: «Благородный и забавный есть обман и подлог, где находим под ложью истину, мудрость под буйством, а во плоти — Бога». «Библия есть ложь, и буйство Божие не в том, чтоб лжи нас поучала, но только во лжи напечатлела следы и пути, возводящие ползущий ум к превысшей истине». «Вся тварь, — говорит Сковорода, — есть поле следов Божиих. Во всех сих лживых терминах, или пределах, таится и является, лежит и восстает пресветлая истина…»

При всей погруженности Сковороды в мир религиозных идей, его даже коммунисты любили. Как можно не любить человека, избегавшего роскоши и говорившего, что «мой жребий с голяками». К тому же — монашество недолюбливал, об иерархии отзывался пренебрежительно. Любят его и националисты за то, что любил свободу во времена «московского гнета». Сковорода вообще, как червонец, всем нравится. Но это не от большого ума. Так просто любят, как Шевченко, не читая.

Да и не удивительно. Вчитаться в Сковороду — труд нелегкий. А вчитаться стоит, потому что этот высокий старик с прямой спиной и ясными глазами не так уж безобиден.

Нет, в капельных дозах он даже может быть полезен, но без молитвенной защиты и без воздуха кафолического богословия о Сковороду можно порезаться. В нем можно задохнуться. Можно обжечься, в конце концов.

На то он и Сковорода.

Материал подготовлен редакционным коллективом журнала «Отрок.UA» и опубликован в печатной версии. Смотрите также публикацию на сайте http://otrok-ua.ru/sections/art/show/beglec_ot_mira.html

http://www.taday.ru/text/96 156.html