 |
| Правая.Ru | Сергей Лебедев | 29.02.2008 |
Весь постсоветский период сформирован великим мифом успеха — всеобщим жизненным ориентиром, объединяющим людей из самых разных слоев российского социума. Неправы те, кто считает, что в последние годы (десятилетия) у нас не было или не хватало «национальной идеи». Такая идея все это время была и есть, и по масштабу и силе влияния она вполне может быть названа национальной. И это — идея достижения успеха.
«Успех, успех, будь успешным, достигните успеха!» — твердят нам на каждом шагу, по поводу и без, к месту и не к месту. Успех, успешность — это то, к чему хотя бы в какой-то мере тянется каждый из нас. Что же за зверь такой этот «успех»?
Успех может быть определен как совокупность индивидуальных, но при этом социально признанных достижений, обеспечивающих человеку получение стабильных и (или) возрастающих жизненных ресурсов. Как-то: материального благосостояния, общественного влияния, социальной защищенности, авторитета, благоприятного имиджа и т. д. «Он успешен», «Она успешна» — означает, что вот эти люди достигли в своей деятельности определенных высот, и теперь пожинают плоды более или менее справедливого вознаграждения. Успех есть не просто идол «последних времен», и не только значимая ценность и установка в ряду других. Успех — ключевая категория человеческой жизни, «узел», в котором соединяются и переплетаются незримые капилляры личности с капиллярами социума. Социокод успеха — это не больше и не меньше, чем «ген» социальности, в котором зашифрована вся иерархия ее норм и ценностей.
Успех выступает тем «ферментом», который обеспечивает баланс интересов общества и личности. «Такой-то успешен», «Он добился успеха» — выражение социального одобрения, подразумевающее, что данный человек может и должен служить образцом для других. Это значит, что в норме его общественный имидж примерно одинаково привлекателен как с точки зрения реализации личных потребностей и жизненных планов, так и с точки зрения «общественной копилки». Его право «брать» для своих целей ресурсы общества оправдывается и легитимируется тем, что он тут же — или с некоторой отсрочкой — отдает сопоставимую долю своих усилий и результатов, приумножающую тот или иной вид более или менее общедоступного социального капитала (П. Бурдье). В разных общественных ситуациях соответствующая «цена» и условия определяются конкретно и чрезвычайно многообразно. Но принцип обмена остается незыблемым.
Сегодня этот механизм индивидуально-общественного баланса у нас расшатан и почти разрушен. Успешность определяется не столько реальной «платежеспособностью» человека на рынке социальных капиталов, сколько его возможностью «взять» эти капиталы, платя за них по минимуму или же не платя вообще. Тот, кто работает и достигает, очень и очень во многих случаях не получает за это почти ничего. Тот, кто может «взять», зачастую не работает (в подлинном смысле слова) и не может похвастаться никакими заметными достижениями. Или же, если работает и может, получает «свою» долю благ вовсе не поэтому и не за это. Успех в нынешнем российском обществе «разодран» на две части, которые имеют исчезающее малое отношение друг к другу. При этом право называться успехом узурпируется только одной из них. Но друг без друга они не существуют. И в том, и в другом случае это — квазиуспех, имитация, «исторический псевдоморфоз» (О. Шпенглер).
Правда, следует признать, что у нас все еще остается «прослойка» людей, которая удовлетворяет нормальному критерию успешности. Это те, кто действительно заработал (состояние, известность, влиятельность) «своим собственным умом», талантом и трудом. Их (или, точнее, какую-то часть из них) преподносят как образцы для всех остальных. А вернее сказать — по их образцу выстраивают имиджи тех, кого обычно позиционируют в этом качестве. Если исходить из принципа «десяти праведников», спасающих многогрешный город, то они у нас еще есть и пока что худо-бедно удерживают функцию «поддержания образца». Но долгое отсутствие почти всякой корреляции между трудом (талантом) и вознаграждением в жизненном мире подавляющего большинства вносит неумолимые коррективы. И в дискурсе СМИ, заменяющем нам общественное мнение, труд и талант даже самых достойных из сегодняшних «успешных» людей уже фактически похоронены под горой плодов успеха. Как факторы привлекательности, они полностью подавляются такими аргументами, как вилла на Кипре, депутатство в Госдуме и «Бентли» последней модели.
А это, отражаясь, тут же улавливается имиджмейкерами, отражающими наш запрос на качество элиты. Да, номинально одаренность и «трудоголизм» все еще приветствуются, но на практике они все более заменяются симулякрами. Никто не виноват, здесь просто включается универсальный принцип экономии усилий. Зачем напрягаться, если можно «напрячь» других? И кто проверит? Круг замыкается. И на сегодня это безудержное нарушение баланса «приобретения» и «отдачи» уже источило ту платформу, на которой стояло «наше все». Безответственно «переформатировав» успех, оторвав одну его часть от другой, мы не подорвали один устойчивый строй жизни во имя другого — и уже не важно, лучшего или худшего. Мы нарушили непременное условие устойчивости социальной жизни как таковой.
И в этом свете понятие «успеха» уже теряет всякий смысл. Потому что успех — как всякая нормальная категория жизни общества — предполагает некоторый минимум стабильности отношений в нем. Любой успех подразумевает, по меньшей мере, два ключевых условия: а) реальную доступность «правил игры» по его достижению, и б) гарантии устойчивости достигнутого состояния в масштабах времени, сопоставимых с биографией личности. В обществе, где нет гарантий ни на «предуспешное», ни на «постуспешное» состояние, успех немыслим. Но мы — легко усвоив «новые модели» успеха — продолжаем мыслить в старых схемах. Практически все (или почти все) стратегии и версии жизненного успеха, имеющие обращение в сегодняшней России, основаны на негласном допущении того, что в обозримом будущем все останется в целом так, как сейчас. Того, что сельское хозяйство и промышленность будут как-то функционировать, чиновники и «крупный бизнес» — воровать, политики — бодро играть заученные роли, молодежь — обманываться насчет существующих жизненных перспектив, и подавляющее большинство — работать в три смены, платить кредиты и подсчитывать скудеющие рубли. Мы все еще считаем, что эта наша ситуация, как и прежде, стабильна. Парадокс состоит в том, что эта утопия и самообман — единственное, что удерживает эту стабильность. Но долго ли еще продержится столь тонкая и капризная материя?
Мы заигрались в успех и не заметили, как он начал стремительно уходить из атмосферы, которой мы дышим. Катастрофа наступит, когда большинство очнется от иллюзий и осознает, что успех бесконечно далек, а причина этого — не в них самих.
