«Демократия лучше тоталитаризма, но не лучшее, что можно представить»

Беседа с протоиереем Максимом Козловым

— Отец Максим, вы следите ли за политикой? На каком она для вас месте находится?

- Смотря что понимать под политикой. Если то, что текущим образом происходит в Думе или при администрации президента, то я не отношу себя к людям, для которых это сколько-нибудь приоритетно или составляет, скажем, необходимую ежедневную дозу, не важно как назвать, адреналина или информации. Если иметь в виду под политикой общественную жизнь страны, то я руководствуюсь правилом, которое никогда не подводило, — зачем смотреть телевизор, все равно все важное ты завтра узнаешь. Действительно, все реально важное ты узнаешь от людей. Или просматривая по ходу дела Яндекс.

— А среди прихожан вашего храма есть люди, в той или иной степени занимающиеся политикой?

- Политиков в смысле людей, занимающих посты в представительной и исполнительной власти, у нас немного, и если они есть — это не фигуры первого ряда, чьи имена попадают в средства массовой информации. Но труждающиеся на тех или иных средневысоких должностях Московского федерального правительства либо политически ориентированная молодежь из недавних выпускников университета среди наших прихожан есть. Не хочу сказать, что они составляют социологически сколько-нибудь значимую их часть, но реально они присутствуют.

— Простите за возможную бестактность вопроса — о чем эти люди говорят на исповеди? Выделяет ли их что-то из остальных?

- Эти люди, насколько мой опыт свидетельствует, в основном обращаются не с переживаниями о своем неправильном поведении по отношению к судьбам Родины. Возможно, это потому, что крупного масштаба лидеры среди наших прихожан, повторяю, не обретаются. Они говорят о тех или иных личных и этических проблемах, которые возникают у них либо в частной жизни, либо в их профессиональной деятельности. Пожалуй, для тех, кто связан с действующей властью, то есть в широком смысле с политической деятельностью, значимой нравственной проблемой является максима, сформулированная Солженицыным, — как жить не по лжи, занимая некоторое политически или хозяйственно ответственное положение. Наверное, у них эта проблема звучит резче, чем у студентов или домохозяек.

— Чувствуете ли вы, что духовная атмосфера в обществе в связи с наступлением времени выборов как-то меняется?

- Она меняется не в обществе, а в средствах массовой информации. Конечно, сегодня это не достигает той истеричности, как в период апогея демократического развития в 90-е годы, но градус явно повышен. Наезды, откаты, нелицеприятные оценки — всего этого очевидным образом присутствует больше. Мне кажется или хотелось бы верить, что людей церковных этот виртуальный мир касается в меньшей степени, чем нецерковных. Просто по самому характеру церковной жизни, то есть по нашему пребыванию в предельно стабильном институте, который трудно раскачать. Человек церковный, так или иначе, стремится к стабильности мировоззрения и к тому, чтобы не слишком флюгерно менять свои взгляды и ориентиры. В этом смысле я думаю, что для церковных людей заболевание проходит в более легкой стадии.

— Как в духовной среде начала 90-х переживался всеобщий перестроечный пыл?

- Было что-то вроде нахождения между молотом и наковальней. С одной стороны, себя и многих своих друзей я отношу к убежденным антикоммунистам. В данном случае я выражаю не политическую, а христианско-мировоззренческую точку зрения. По моему глубокому убеждению, коммунизм и христианство несовместимы ни в каком смысле. Поэтому никогда ностальгии по советскому прошлому, переживаний по брежневской эре, ныне пропагандируемой как золотой век нашей молодости, у нас не было. С другой стороны, понятно и то, что либерализм по внутренней своей сути христианскому мировоззрению противостоит. Утверждая релятивность ценностей, второстепенность или вовсе незначимость патриотизма, пропагандируя то, что на протяжении веков в религиозном обществе было табуировано, либерализм отчетливо противопоставляет себя историческому христианству. В этом смысле мы находились в очень трудной ситуации. Было понятно, что ни в коем случае нельзя вернуться в Советский Союз, никак не хотелось вместе с Ниной Андреевой не отрекаться, от чего-то она не отрекалась, не помню…

-…от принципов.

-…от принципов строителя коммунизма и от чего-то там еще. Но, с другой стороны, и принять за норму жизни митингование: Ельцин — да, Гайдар — да, что-то там нет, как нам предлагали на одном из референдумов, тоже было невозможно. А адекватного патриотического движения, государственнического движения, такого, которое могло бы консолидировать людей, не было видно вовсе. Скорее это была позиция оппозиция против всех — и те нехороши, и об этих не порадуешься.

— А сегодня для вас что-нибудь изменилось?

- Конечно, сегодня мы живем в общественно-политической ситуации, на которую можно смотреть более оптимистически, чем в начале 90-х. Когда ценности, традиционно важные для православного христианина, декларируются как приоритетные для современного Российского государства. Но тем рискованнее современный период! Ведь чем выше ценность, тем легче она профанируется. Опасность в том, чтобы декларируемые и вполне высокие ценностные ориентиры не оказались бы соединены с такой ближайшей политической прагматикой, через которую они, во-первых, профанировались бы, а во-вторых, у людей искренних и глубоких не возникало бы отталкивания от ценностей, которые политиками декларируются. Тут очень важно, мне кажется, держать разумную дистанцию и иметь мужество говорить не только о провозглашаемых лозунгах, которые весьма хороши, но и о том, насколько этим лозунгам соответствуют реалии политической жизни. И тут есть уже разнобой — есть вещи, которым можно порадоваться, и есть те, что вызывают недоумение. И поэтому моя позиция — это сдержанный, очень сдержанный, оптимизм и некое сохранение надежды на позитивное развитие.

— Демократическое общество — что это в понимании Церкви? Нет ли между понятиями «демократия» и «Церковь» онтологического противоречия?

- Мне кажется, что в «Основах социальной концепции» об этом написано мужественно и глубоко. Из этого документа можно понять, что демократия просто лучше, чем тоталитаризм, но не самое лучшее, что можно себе представить. Другое дело, что я не понимаю термины, которые сегодня употребляют: например, «суверенная демократия». Мне видится в этом черта современной политической эпохи — когда, на самом деле, желая от демократических институтов, как не вполне приемлемых для России западных образцов, уйти, власть не решается назвать вещи своими именами, сказать, что мы не хотим иметь такую демократию, как в странах Западной Европы и США. Для России этот путь наверняка будет тупиковым и неприемлемым. С одной стороны, проводится политика ограничения национальных суверенитетов, этого ельцинского безумия «берите суверенитета сколько вы хотите», но что-то явно не называется своими именами, есть ощущение двусмысленности.

А в отношении демократии есть знаменитое Слово митрополита Филарета Московского, сказанное перед представителями дворянств, где он повторил фразу апостола Павла об ответственности: «Не прилагайся чужим грехам». Вот критерий участия в выборах: это не просто нравственный критерий, лучше-хуже, нам ближе — от нас подальше. Если я иду голосовать за кого-то, кто наряду с позитивным явно декларирует вещи этически неприемлемые, я этим чужим грехам «прилагаюсь», присоединяюсь к ним.

— Сейчас из политического спектра практически ушли партии, в названии которых было слово «христианство». Не повлияло ли решение Архиерейского Собора 1994 года о неучастии духовенства в выборах косвенно на эту тенденцию?

- Я думаю, они ушли потому, что изначально не были авторитетны. Ну не было партии с названием «христианская», которая бы имела успех больший, чем трудное прохождение в парламент. Да кажется, и такого не было. Виктор Аксючиц был выбран сам по себе. А кроме Аксючица, кого еще вспомнить? Поэтому получается так, что мы говорим, по сути дела, о неудачной попытке создать нечто под названием «христианская демократия» в России или еще что-то. Но партия христианско-демократического толка — это скорее традиция протестантских, по большей части, стран Европы, в меньшей мере, может быть, католических. Они являлись наследниками тесного союза Церкви и государства в XIX веке. Будь то в Германии Бисмарка, будь то в странах Южной Европы. К тому же Церковь наша никогда не была в такой мере вовлечена именно в политический процесс, как инославные исповедания Запада. Это тоже надо учитывать.

— Иоанн Кронштадтский говорил, что дурной гражданин царства земного и для Небесного Царства не годен. Где для мирянина проходит грань — участвовать в политической борьбе или нет? Что вы в этих случаях советуете?

- Я советую людям поступать по внутреннему убеждению совести. Человек по совести может оказаться в политическом процессе и по совести в нем участвовать. Я глубоко убежден, что мы не вправе, как священнослужители, вне зависимости от собственных воззрений, побуждать его либо к первому, или ко второму. Или говорить, что отказ от политической жизни есть грех перед Богом, ты должен развить себя, смотреть программу «Время», пробуждать интерес к политическим новостям. Как нельзя людям, имеющим взгляды, которые я не вполне могу разделять в области экономики или конкретной политики, говорить: нет, знаешь, от этого откажись, голосуй за другую партию — это мы тоже не вправе. Как сказал Солженицын: «Наша задача — побуждать людей, вне зависимости от их выбора, внутри этого выбора, поступать не по лжи». Не навязывать, и даже косвенно не навязывать. Побуждать человека быть честным перед совестью — это и есть задача Церкви. Если внутри какой-либо политической силы будет больше людей, выступающих по совести, а не по экономической прагматике либо партийной логике только, это в любом случае для нашей Родины будет хорошо.

— Христианство, как мы знаем из истории, создавало государства, культуры. Сегодня активное участие религии в формировании государственных устоев ушло в прошлое. Порой кажется, что вмешательство Церкви в события, как это было в 1993 году, просто необходимо. Может быть, Церковь и сейчас способна что-то придать политике, как-то изменить ее?

— Мне кажется, что роль Церкви сейчас и должна заключаться в формировании мировоззрения людей, которые занимаются активной политической деятельностью. Если у нас будет больше людей, воспитанных не как те, кто несколько раз со свечкой присутствуют на богослужении, а как носители достаточно целостного христианского мировоззрения, то вне зависимости от их личных политических устремлений это будет благо для Российского государства, его политической системы. Как раз не полезно ассоциироваться только с одной из политических сил. Даже являющейся самой большей, преобладающей в ту или иную эпоху. По тонкому замечанию одного из католических кардиналов ХХ века, политические браки для Церкви всегда грозят политическим вдовством в представительском государстве. Это тоже весьма важно учитывать.

Что же касается активного вхождения Церкви в политический процесс, то это возможно только в период крайних общественно-политических кризисов. Это крайнее средство. Его как шоковую терапию нельзя принимать ежедневно, тогда к ней начинаешь привыкать. Кризис 1993 года был особенным временем. Дай Бог, чтобы такое не повторялось в России хотя бы на нашей памяти. Но в регулярном политическом процессе законотворчества скорее это может быть экспертная оценка извне, чем нахождение внутри. Я думаю, что область церковного участия в общественном процессе — это прежде всего та, которая принадлежит этической оценке, а не проценту налогообложения.

— А если вспомнить о Кипре времен правления там архиепископа Макариоса?

— А не помните, чем закончилось на Кипре правление архиепископа Макариоса? При всем том, что он был для греков-киприотов всегда избранным лидером, человеком авторитетным? Так или иначе, будем судить по плодам. Реальным итогом президентства Макариоса стало создание Республики Северный Кипр и турецкая оккупация значительной части острова. При том, что сам он был исключительно светлой личностью. Но его как православного архиепископа и в этом статусе как главу Кипрского государства мусульманская община принять была не готова! Помимо иных причин и это была причиной того незаконченного кипрского кризиса, который мы имеем поныне. Я думаю, что как раз опыт кипрского правления Макариоса — это скорее предупреждение об опасности чрезмерной вовлеченности религии в политику. Даже на уровне национального лидера, который, казалось бы, пользуется широчайшей поддержкой!

— Что вы можете сказать о взаимоотношениях сегодняшней власти и Церкви?

- Может быть, я пессимист, или, в других терминах, человек осторожный, не стремящийся очаровываться, чтобы не разочаровываться. Но мне видится пока в отношении власти к Церкви скорее линия на ее инструментальное использование, чем убеждение, что Церковь онтологически важна для построения нового и благополучного российского общества. Само по себе это неплохо. Нет у меня пока убеждения, что осознание государством субстанциальной важности Церкви присутствует. Повторю, это не в упрек власти, современные представители которой были воспитаны или в другую эпоху, или в западных университетах, или по современным либеральным методикам. Это понятно. Нужно понимать, что это не симфония, а некоторый тактический союз, который лучше, чем конфронтация. Лучше быть в таком союзе, чем подавляемыми безбожной властью, это безусловно. Просто цену такому союзу нужно понимать тоже трезво. Иногда прагматика может привести к тому, что союзы распадаются.

— «Христианский политик должен иметь дар особого самоотвержения», — это слова из «Социальной концепции Русской Православной Церкви». На ваш взгляд, такие политики у нас существуют или это было лишь благое пожелание?

— «Не называй никого блаженным до смерти», — говорят мудрые. А в области политической, думается, тем более. Столь высоко я бы не высказался ни об одном из известных мне политических деятелей, скорее эту оценку уместнее прилагать к тем, кто уже закончил путь своей земной жизни. Наверное, в моем понимании таким политиком был Столыпин. Если говорить о близких к нам по истории российской государственности. В отношении политиков я сразу вспоминаю евангельские слова о богатых, которым в Царствие Небесное войти так же трудно, как верблюду в игольное ушко. Но, впрочем, эту цитату нужно говорить полностью — Господь дальше говорит, о том, что невозможное людям — возможно Богу. Примерно это понимание я переношу на тех, кто находится в политической сфере. То есть речь идет о том, что политикам это очень трудно — сохранить чистоту жизненного пути, нелицемерие, внутреннюю мирность по отношению к другим людям, то есть те традиционные христианские добродетели, которые мы видим как необходимые для пути человека к спасению. Но благодатью Божией это, наверное, возможно и для них.
Беседовал Андрей ВАСЯНИН

ДОСЬЕ

Протоиерей Максим КОЗЛОВ родился в 1962 г., окончил филологический факультет МГУ, где специализировался по кафедре классической филологии. На старших курсах внештатно сотрудничал в издательском отделе Московской патриархии, подготавливал переводы с греческого языка. В 1985 г. был зачислен в состав профессорско-преподавательской корпорации Московской духовной академии и семинарии преподавателем новых и древних языков. Читает курсы истории, сравнительного богословия и основ риторики в академии и семинарии. В 1988 г. окончил экстерном семинарию, в 1990-м — академию. В 1990 г. присуждена ученая степень кандидата богословия. В 1991 г. присвоено ученое звание доцента. С 1996 г. — член Синодальной богословской комиссии.

Читал лекции в Семинарии Епископальной церкви в Нью-Йорке. Проходил стажировку в Институте восточнохристианских исследований в университете города Неймегена (Нидерланды).

В 1992 г. рукоположен в сан диакона и священника. В 1994 г. назначен и. о. настоятеля храма Святой мученицы Татианы при МГУ. В 2000 г. возведен в сан протоиерея. С 2001 г. является членом редколлегии сборника «Богословские труды». В феврале 2002 г. определен членом совета Всероссийского православного молодежного движения, отвечающим за работу со студенческой молодежью. С марта 2002 г. — заместитель председателя Учебного комитета Русской Православной Церкви, главный инспектор Учебного комитета.

В 2002 г. награжден орденом святителя Макария III степени и получил премию «Обретенное поколение» за успешные труды по духовно-нравственному воспитанию и просвещению молодежи. С 2006 г. — профессор Московской духовной академии.

За годы преподавания в МДАиС опубликовал более 100 статей и переводов в церковной и светской прессе и несколько книг.
Впервые опубликовано в Политическом журнале