Свидетельства о разорении в 1917 — 1919 гг. Покровской просветительной крещено-татарской женской общины Мамадышского уезда и Трехсвятительского крещено-татарского монастыря Лаишевского уезда

Реконструкция событий по документам из «Дела о национализации монастырских хозяйств», хранящегося в Национальном архиве Республики Татарстан

До революционных событий 1917 г. в Казанской губернии действовало две кряшенские (крещено-татарские) монашеские обители, которые, как отмечал в 1911 г. архиепископ Казанский и Свияжский Иаков (Пятницкий), были «основаны и устроены с большими жертвами и трудами» по инициативе и благодаря личным усилиям известного миссионера, продолжателя дела Н.И.Ильминского епископа Андрея (Ухтомского). [1] являлись: мужской Трехсвятительский [2] скит при Казанском Спасо-Преображенском миссионерском монастыре (в Лаишевском уезде), основанный в 1905 г. и преобразованный в 1911 г., согласно указу Святейшего Синода, в отдельный Трехсвятительский крещено-татарский монастырь, и женская Покровская просветительная крещено-татарская община (в Мамадышском уезде), основанная в марте 1908 г. и официально учрежденная указом Святейшего Синода в феврале 1911 г. В 1917 г. они, вместе с еще восьмью монашескими обителями, относились к третьему округу монастырей Казанской епархии.

Вслед за февральской революцией начались грабежи и разорения монастырских имуществ, узаконенные после прихода к власти большевиков в форме «национализации». В своем «Докладе о состоянии 3-го благочиния монастырей Казанской епархии. 1917 г.» от 28 мая 1918 г. (? 172) Казанскому Епархиальному Совету (КЕС) благочинный монастырей третьего округа архимандрит Андроник (Богословский) отмечал, в частности, что «1917 г. был для обитателей всего благочиния весьма печальным». «Все обители, — уточнял он, — подверглись разорению со стороны революции. Обители собирались и улотшались [3] благотворителями многими годами, а разрушение их последовало в несколько месяцев. Чтобы исправить их в прежнем виде нужны большие средства, которых не имеется. Во всех обителях усилена молитва с упованием на помощь небесную». [4]

Не минула сия печальная участь и кряшенские (крещено-татарские) монашеские обители, о чем в Национальном архиве Республики Татарстан сохранились отрывочные документальные свидетельства. Наибольший интерес из них представляют материалы, содержащиеся в «Деле о национализации монастырских хозяйств» из фонда Казанской Духовной Консистории [5] (фонд 4, опись 150, дело 115), которые дают возможность в значительной мере восстановить картину происходивших событий. Ряд документов уже были ранее процитированы А.В.Журавским в его статье «Насильственная секуляризация монастырских хозяйств в национальных республиках Поволжья в 1917 — 1919 годах», которая была опубликована в? 1 (12) за 2001 г. научного журнала «Исторический Вестник», издававшегося Воронежско-Липецкой епархией РПЦ. [6]

Всего в деле сохранилось четыре документа о разорении Покровской просветительной крещено-татарской женской общины Мамадышского уезда и пять документов о разорении Трехсвятительского крещено-татарского монастыря Лаишевского уезда.

К документам, касающимся разорения первой из них, относятся:

1. Рапорт в КЕС от 6 мая 1918 г. (исх.? 24) за подписью заведующей Покровской просветительной крещено-татарской женской общиной монахини Софии (Разумовской) и казначеи общины рясофорной послушницы Екатерины Боровицкой.;

2. Обращение к временно управляющему Казанской епархией РПЦ епископу Чистопольскому Анатолию (Грисюку) от 22 августа (3 сентября) 1919 г. (исх.? 18) за подписью заведующей общиной монахини Софии (Разумовской), с резолюцией епископа Анатолия (Грисюка) в адрес архимандрита Иоасафа (Удалова) и решением КЕС от 12 (25) октября 1919 г.;

3. Обращение к архимандриту Иоасафу (Удалову) от 22 августа (3 сентября) 1919 г. (исх.? 19) за подписью заведующей общиной монахини Софии (Разумовской) и казначеи общины рясофорной послушницы Екатерины Боровицкой.;

4. Копия обращения КЕС в Казанский губернский жилищно-земельный Совет от 17 (30) октября 1919 г. (исх.? 8095) (без подписи).

К документам, касающимся разорения Трехсвятительского крещено-татарского монастыря, относятся:

1. Рапорт в Казанскую Духовную Консисторию (КДК) от 1 марта 1918 г. (исх.? 78) за подписью настоятеля Трехсвятительского крещено-татарского монастыря игумена Серафима (Семенова), с постановлением о его передаче «во 2 делопроизводство 2-го отделения» от 17 апреля 1918 г. (без подписи).;

2. Рапорт в КЕС игумена Серафима (Семенова) от 10 июня 1918 г. (? 24) с приложением коротких справок и трех списков монастырского имущества (с денежной оценкой убытков), разграбленного при погромах 1, 2 ноября 1917 г. и 16 февраля 1918 г., а также — «об отнятии монастырских построек» в мае 1918 г.;

3. Рапорт в КЕС от 18 февраля 1919 г. (исх.? 3) за подписью временно исполняющего обязанности настоятеля Трехсвятительского крещено-татарского монастыря казначея Макария, с резолюцией от 12 (25) марта 1919 г. (исх.? 1988) (без подписи), с приложением к нему материала под названием «Список. Братские вещи, которые увезены».;

4. Рапорт благочинному монастырей третьего округа Казанской епархии архимандриту Андронику (Богословскому) игумена Серафима (Семенова) от 21 марта 1919 г. (исх.? 5).;

5. Сопроводительное письмо в КЕС к приходо-расходной книге, клировым ведомостям за 1918 г. Трехсвятительского крещено-татарского монастыря и рапорту от 21 марта 1919 г. (исх.? 5) настоятеля монастыря игумена Серафима (Семенова) за подписью благочинного монастырей третьего округа Казанской епархии архимандрита Андроника (Богословского), от 23 марта 1919 г. (исх.? 20).

Из приведенных в означенных документах свидетельств вырисовывается весьма печальная картина разграбления и уничтожения монастырских хозяйств. Ниже в хронологическом порядке приводится основанная на них реконструкция событий.

I. Разорение Покровской просветительной крещено-татарской женской общины Мамадышского уезда Казанской губернии.

Как явствует из вышеупомянутого доклада архимандрита Андроника (Богословского), в общине имелся один деревянный храм, «снабженный достаточно церковными и богослужебными принадлежностями», четыре деревянных одноэтажных дома, одна гостиница и одна деревянная одноэтажная школа. Ее территория была обнесена «деревянной стеной». На период, о котором шла речь в докладе, в общине значилось пятьдесят два человека: настоятельница, две рясофорных послушницы, сорок четыре послушницы и пять «на воспитании». За общиной числилось сто десятин земли, а ее капитал составлял 17 527 рублей 96 копеек наличными и 17 450 рублей процентными бумагами. При этом, как отмечалось в обращении заведующей общиной монахини Софии (Разумовской) к епископу Чистопольскому Анатолию (Грисюку) от 22 августа (3 сентября) 1919 г., «до 1918 года Покровская община имела 52 десятины пахотной земли, которая обрабатывалась своим трудом».

Враждебно-захватнические действия в отношении общины начали предприниматься еще до октябрьского большевистского переворота. В июне 1917 г. «татарами соседней деревни Каин-Илга» у общины был захвачен «весь покос (числившийся по книгам, в количестве 10 десятин)», «тому же обществу по их настойчивому требованию» с согласия общины было отдано «7 десятин исполу под ржаное поле».

5 ноября 1917 г. «начались угрозы, что общину разгромят, вследствие чего 6 ноября ученицы двухклассной школы разъехались по домам и занятия прекратились». В виду этого иконы и церковная утварь были «увезены в церковь села Ныртов, другое же монастырское имущество — в соседнюю русскую деревню Богдановку». По свидетельствам монахини Софии (Разумовской) и послушницы Екатерины Боровицкой, они «все время находились в опасности, ожидая погрома, и так продолжалось до 14 ноября», после чего «стало значительно спокойнее и все монастырское, как св[ятые] иконы, так и имущество, были привезено обратно».

12 февраля 1918 г. обществом деревни Каин-Илга по распоряжению Земельного комитета Ныртинской волостной управы было вывезено из общины двести пудов яровых семян овса, полбы и гречи. 19 февраля была произведена опись «хлеба в зерне», лошадей, рогатого скота и сельскохозяйственного инвентаря. 2 марта 1918 г. представители того же Земельного комитета «по требованию татарских деревень запечатали все хлеба, объявив, что норма оставляется только на троих: священнослужителя, заведующую общиною и казначею, а остальные должны разойтись по домам». 5 марта экспроприаторы начали свозить хлеб, оставив общине «до 100 пудов зерна и несколько пудов муки, запечатав остальной». В ответ общиной было возбуждено ходатайство перед Мамадышским Советом крестьянских депутатов, от которого последовал приказ Земельному комитету Ныртинской волостной управы «оставить норму» на всех живущих в общине лиц. Однако, как отмечалось в рапорте КЕС от 6 мая 1918 г. (исх.? 24) за подписью монахини Софии (Разумовской) и рясофорной послушницы Екатерины Боровицкой, «комитет, по требованию татарских деревень, менял постоянно свое постановление: то оставляет норму, то велит расходиться».

В результате этого хлеб урожая 1917 г. в общине кончился, по причине чего ее обитательницы перешли на покупной, который приходилось доставать с большим трудом. И это при том, что «едоков было с сентября по ноябрь ежемесячно 115 человек». Отсутствие продовольствия привело к тому, что ученицы, которые находились на обучении в общине, разъехались по домам, а хлеб был закуплен по числу едоков. Помимо трехсот пудов хлеба, был свезен и последний овес в количестве сорока четырех пудов. Одновременно у общины отняли всю землю, оставив таковую только под постройками, садом и небольшим огородом. Как подтверждал в упомянутом выше докладе архимандрит Андроник (Богословский): «Все земельные угодья реквизированы за исключением огородов».

По сути дела, местные органы советской власти в союзе с обществом татарской деревни Каин-Илга в прямом смысле брали «крещено-татарскую» общину измором. На все «усиленные просьбы», обращенные к Мамадышскому Совету крестьянских депутатов, общине не был оставлен даже «выгон для скота в поле», в результате чего его стали выгонять «в ближайшую русскую деревню». Одновременно монастырь не имел возможности продать часть лишенного кормов и выгона скота, так как разрешение давалось «только в том случае, что деньги от продажи целиком переходят в местный волостной Совет», так же, как и «деньги за взятую рожь и семена».

«И до сего времени, — сообщалось в упомянутом выше рапорте от 6 мая 1918 г., — община находится в крайне стесненном положении, и угрозы со стороны соседних татар не прекращаются. Кроме того, постоянно происходят покражи: сломы замков, дверей, сведена корова и унесены рамы из двух домов, похищено 4 котла из монастырской бани и 2 из нежилых домов. Теми же татарами загоняется скот в сад, пчельник и огороды, […] растаскивается забор, вырываются яблони из сада и постоянно причиняются обиды». [7] Несколько раз община возбуждала ходатайство «о наделении землею по трудовой норме», но всякий раз получала отказ или долгосрочные отписки. Так, на прошение, поданное «в Мамадышский Земельный отдел» в середине августа 1919 г., был получен следующий ответ: «Отвод земли общине может быть произведен в порядке очереди землеустройства волости, в каковой община будет приписана…».

В результате к этому времени, как констатировала заведующая общиной монахиня София (Разумовская), «община осталась без земли и хлеба». 3 сентября (22 августа) 1919 г. общиной было направлено два обращения: первое (исх.? 18) — за подписью заведующей общиной монахини Софии (Разумовской) — временно управляющему Казанской епархией РПЦ епископу Чистопольскому Анатолию (Грисюку), второе (исх.? 19) — за подписью ее и казначеи общины рясофорной послушницы Екатерины Боровицкой — к архимандриту Иоасафу (Удалову). При этом в последнем из них содержалась просьба возбудить ходатайство перед Губернским жилищно-земельным Советом «о наделении общины землею по трудовой норме на число проживающих сестер до 30 человек». Откликаясь на первое обращение, епископ Анатолий (Грисюк) направил соответствующую резолюцию архимандриту Иоасафу (Удалову), в результате чего 30 (17) октября 1919 г. в Казанский губернский жилищно-земельный Совет было направлено обращение КЕС (исх.? 8095) следующего содержания: «Покровская крещено-татарская просветительная община Мамадышского уезда донесла Казанскому Епархиальному Совету, что у нее 1? года тому назад была отобрана пахотная земля в количестве 52 десятин в пользу крестьян соседней деревни Каин-Илга и что с того времени до настоящего община не наделена была землей, взамен отобранной, несмотря на неоднократные о том просьбы с ее стороны к Мамадышскому Земельному Отделу. Сообщая о сем, Казанский Епархиальный Совет на основании п[ункта] 8 Циркуляра по вопросу об отделении церкви от государства просит Губернский Жилищно-Земельный Совет сделать с своей стороны распоряжение Мамадышскому Земельному отделу наделить на общих основаниях трудовую покровскую общину землей, насельницы которой, принадлежа почти исключительно к крестьянскому сословию и обрабатывая землю своими собственными трудами, имеют полное право по существующим земельным законам на земельный надел. О последующем распоряжении Губернского Жилищно-Земельного Совета Епар[хиальный] Совет просит уведомить». [8] При этом результат обращения в имеющихся в деле документах не прослеживается.

II. Разорение Трехсвятительского крещено-татарского монастыря.

Как следует из того же доклада архимандрита Андроника (Богословского), в общине имелся один деревянный храм, «снабженный всеми церковными и богослужебными принадлежностями», пять деревянных одноэтажных корпусов и один двухэтажный деревянный корпус с деревянными пристройками. Оградой монастырь обнесен не был. Кроме этого, в селе Рыбная Слобода монастырю принадлежал дом с деревянными постройками. На период, о котором шла речь в докладе, в общине числилось тринадцать человек: настоятель, два иеромонаха, два иеродиакона, один монах, три рясофорных послушника и четыре «проживающих по паспорту».

По сравнению с Покровской просветительной крещено-татарской женской общиной, разорение Трехсвятительского монастыря началось с некоторым «запозданием».

1 ноября 1917 г. на принадлежавший монастырю хутор, находившийся в восьми верстах от него, нагрянули крестьяне сразу из трех обществ: деревень Шатки, Верхние Меретяки и села Крещеные Казыли Казыльской волости Лаишевского уезда. «Экспроприаторы» разграбили все движимое монастырское имущество, подожгли «соломенные строения», а «ценные постройки разложили и увезли по домам». 4 ноября 1917 г. митрополиту Иакову (Пятницкому) за? 57 был представлен «Список страховой оценки» разграбленного и уничтоженного имущества. За один день монастырь лишился молотильного и двух запасных хлебных сараев, деревянного корпуса и шести строений и бани, был подожжен дом для рабочих. Крестьяне растащили по бревнам даже непокрытую деревянную церковь, что было делом не только преступным, но и кощунственным. Тащили все, что попадалось под руку: муку, картофель, квашенную капусту, сено, дрова, сковороды, чайники, самоварные трубы, варежки, носки, стулья, подушки, шали, заслонки… Не побрезговали даже пятнадцатью парами лаптей, тридцатью шестью парами веников и десятью парами метел. Общий ущерб от погрома был оценен монастырем в 22 991 рубль (при этом самой большой потерей была недостроенная церковь, оцененная, вместе со всем израсходованным материалом, в 15 675 рублей).

2 ноября 1917 г., пытаясь предотвратить вторую волну грабежей, игумен Серафим (Семенов) обратился к старосте деревни Малое Некрасово А.И.Карпову, «чтобы он содействовал при монастыре от погрома». Однако произошло обратное. «Между тем, — отмечал настоятель, — он на место защиты начал сам таскать из монастыря монастырские движимые имущества; смотря на [н]его, все крестьяне, мужики и бабы, начали таскать каждый себе». В результате перманентного грабежа монастырь лишился имущества еще на сумму 14 396 рублей. В списках разграбленного фигурировали: чайные ложки, сахарницы, матрацы, одеяла, садовые ножницы, белила, шпалеры, стекла, снопы соломы и многое другое. Были «обчищены» кельи иеродиаконов Германа и Макария, иеромонахов Анания и Феодосия, послушника Кирилла Семенова и других обитателей монастыря. Самой большой потерей на этот раз стали четыре лошади и три коровы (общей стоимостью 11 тысяч рублей), которых 10 ноября 1917 г. «увели татары дер[евни] Ст[арый] Арыш». Кроме того, как констатировал в упомянутом выше докладе архимандрит Андроник (Богословский): «Все земельные угодья монастыря реквиз[ир]ованы за исключением огородов».

В феврале 1918 г. — после небольшой передышки — разгром монастыря продолжился с новой силой. Причем, из крестьянского «интернационала» наиболее стойкими и твердыми в своем намерении довести дело до «победного конца» оказались татары, что неоднократно подчеркивается в сохранившихся документах. Следует предположить в связи с этим, что, помимо прочего, противостояние между местными жителями и монастырем (как и в случае с Покровской просветительной крещено-татарской женской общиной) приобрело еще и межконфессиональный оттенок.

По свидетельству игумена Серафима (Семенова), 15 февраля 1918 г. в монастырь приехали четыре человека из деревни Малое Некрасово и «начали класть на лошадь движимое имущество, принадлежавшее монастырю и монахам». Будучи замеченными, они попытались сбежать с места преступления: троим «экспроприаторам» удалось это сделать, а четвертого задержали «вместе с лошадью». Однако сбежавшие из монастыря крестьяне «съездили в татарскую деревню Старые Арыши м попросили знакомых татар ехать с ними в монастырь», из которого уже послали за милиционерами. «На призыв русских, — сообщал настоятель, — татары согласились явиться в монастырь и приехали во главе сельских старост: деревни Малого Некрасова и дер[евни] Старых Арыш; среди них были солдаты с винтовками и ручными бомбами». [9] Нагрянув 16 февраля 1918 г. в монастырь, налетчики потребовали освобождение задержанного подельника, что и было исполнено, но, не удовлетворившись этим, они снова начали погром: «таскали из келий братий, а, главным образом, настоятеля».

«Присутствовавшие три милиционера, — писал игумен Серафим (Семенов), — не могли противодействовать грабящим. Последние наносили побои монахам, грозили даже убийством, если они не удалятся из монастыря. Подобные наезды стали совершат[ь]ся почти ежедневно; причем, высказывались угрозы, что всех их перебьют, а постройки с храмом включительно будут сожжены». [10] Всего было награблено имущество на сумму шесть тысяч рублей: помимо наличных денег и процентных бумаг, одежды, белья, столового прибора, пилы, котла и колес от телеги, погромщики зачем-то прихватили с собой монастырскую печать и штемпель. 20 февраля 1918 г., «по донесению о случившемся», прибыл начальник участковой милиции с двадцатью милиционерами «для отобрания разграбленного имущества», но он так и не смог сделать этого «вследствие сильного сопротивления со стороны грабивших татар дер[евни] Старых Арыш».

Вслед за крестьянами, разорять монастырь принялись органы советской власти. В мае 1918 г. Бетьковский волостной Совет отнял у монастыря сельскохозяйственный инвентарь (четырехконную молотилку, три веялки, две жатвенные машины, четыре плуга, пять телег, двое весов, шесть железных борон), а также пожарную машину. Кроме этого, тем же Советом были реквизированы двадцать две постройки, о чем 29 мая 1918 г. митрополиту Иакову (Пятницкому) за? 22 был представлен «Список страховой оценки».

7 декабря (24 ноября) 1918 г. в монастырь с отрядом приехал председатель Анатышского волостного Совета [11] Бикеев, который «всю братию, начиная с Настоятеля Монастыря Игумена Серафима, до младших, всего один[н]адцать человек», арестовал и увез в город Лаишев. Там обитателей монастыря заключили в тюрьму, где они просидели четыре недели. Остальных же, «младших послушников», возрастом моложе тридцати лет, отпустили по домам. 6 января 1919 г. (24 декабря 1918 г.) десять человек, кроме настоятеля игумена Серафима (Семенова), выпустили из тюрьмы. В период его отсутствия обязанности настоятеля монастыря временно исполнял казначей Макарий.

С 7 декабря 1918 г. по 6 января 1918 г. церковные службы в монастыре не проводились. Представители советской власти отобрали ключи от церковных, монастырских и братских помещений, поставив от себя караульщиков-солдат, а также увезли часть оставшегося не разграбленным имущества. Чтобы попасть в них, монахи пять раз ездили за ключами, но так их и не получили. По указанию «товарища Бикеева» из монастыря были увезены: серебряный напрестольный крест, серебряный священный потир («вероятно с дискосом, звездицами и лжицом»), не оказались на местах «несколько кусков церковных ковров», новая поперечная пила, два тулупа и один азям. Причем, азям и один тулуп потом все же вернули, а еще одного «реквизированного» тулупа (который провожавший монахов помощник Бикеева «взял при начальнике тюрьмы товарище Герасимове») обитатели монастыря так и не дождались. Одновременно при обыске монастыря представители советской власти «изъяли» и увезли с собой бутылки с церковным вином, постным маслом, лампы, самовары и прочее, а также увели двух лошадей с упряжками. Были основательно разграблены «помещения», где проживали иеромонахи Ананий, Феодосий и иеродиакон Макарий: «представители власти» тащили все, что попадалось на глаза, от наперсного креста, подсвечников и книг до ниток, стелек, карболового масла и спичек. «Еще по какому-то случаю», как свидетельствовал временно исполнявший обязанности настоятеля монастыря, казначей Макарий, кто-то из «товарищей» выстрелил из винтовки «чрез окно вниз с левой стороны» в икону Пресвятой Богородицы «Живоносный Источник», находившуюся в монастырской часовне. Кроме того, пулей оказался пробит и находившийся возле церкви фонарь.

«Марта 10 дня [1919 г.], — сообщал отпущенный позднее игумен Серафим (Семенов), — по приезде моем из тюрьмы, Военный Комиссар Архипов и Председатель Анатышского Совета Бикеев приехали и увезли всю Библиотеку, стоимостью по прежним ценам на 3500 руб[лей], еще церковные Платки и Пелены для украшения Аналои». [12] Разгром монастыря завершился 18 марта того же 1919 г., когда в него нагрянул «какой-то Комиссариат по земельным делам». Очередные представители советской власти «все помещения освободили», оставив обитателям монастыря только одно из них, а также объявили монахам, что при монастыре будет действовать «Советская Экономия» и скоро сюда «приедут и приселятся» коммунисты. Дабы не допустить столь печального для монастыря исхода, игумен Серафим (Семенов) обратился 21 марта 1919 г. к благочинному монастырей третьего округа Казанской епархии архимандриту Андронику (Богословскому) с просьбой доложить о произошедшем епархиальному начальству.

В деле сохранилась резолюция без подписи, датированная 24 (11) марта 1919 г. (день рассмотрения документов) и 25 (12) марта 1919 г. (день исполнения резолюции), в которой говорится следующее: «Просить Губ[ернский] Воен[ный] Комиссариат сделать: распоряжение о возвращении Монастырю церковных ключей и церковных вещей, которые, согласно п[ункту] 2 циркуляра по отделению Церкви от Государства отобранию не подлежат, а также возвратить и братское имущество, так как братия — крещеные татары принадлежат к беднейшему классу населения». [13] При этом результат данного обращения в имеющихся в деле документах также не прослеживается.
Игорь Евгеньевич Алексеев, кандидат исторических наук
г.Казань
Тезисы сообщения, представленного на VII конференцию «Богословие и светские науки: традиционные и новые взаимосвязи» (г. Казань, 5 — 6 ноября 2007 г.)

Примечания:

1 — Известия по Казанской епархии. — 1911. — ?? 36 — 37 (22 сентября — 1 октября). — С. 1031.
2 — имя трех небесных покровителей казанских — святителей Гурия, Варсонофия и Германа. — И.А.
3 — в оригинале. — И.А.
4 — иональный архив Республики Татарстан (НА РТ). Ф. 4. Оп. 150. Д. 115. Л. 157 об.
5 — ной 1918 г. Казанская Духовной Консистории была переименована в КЕС. Данное решение было принято на ее заседании 3 апреля (21 марта) 1918 г. — И.А.
6 —: Журавский А.В. Насильственная секуляризация монастырских хозяйств в национальных республиках Поволжья в 1917 — 1919 годах // Исторический Вестник. — 2001. —? 1 (12). — http://www.vob.ru/public/bishop/istor_vest/2001/1₁₂/12₇.htm
7 — РТ. Ф. 4. Оп. 150. Д. 115. Л. 114.
8 — Там же. Л. 117.
9 — Там же. Л. 127.
10 — Там же. Л. 127 об.
11 — В рапорте исполняющего обязанности настоятеля монастыря казначея Макария в КЕС от 18 февраля 1919 г. (исх.? 3) он фигурирует как «Анатышский волостной военный Комиссариат товарищ Бикеев». — И.А.
12 — НА РТ. Ф. 4. Оп. 150. Д. 115. Л. 137.
13 — Там же. Л. 134.