Крест Патриарха

Клобук ждал его головы. Народ внизу ждал чуда — воскресения России, исчезновения большевиков, как дурного сна… Что же он может сделать? «Господи, да минет меня чаша сия». Но нет, поздно. Его взгляд снова и снова возвращался туда, где на стене высилось распятие: руки на кресте были оторваны снарядом…

Сновидением из прошлой жизни в мареве свечей перед ним проплыли картины детства: галки на золотых крестах милого Торопца, дымки над крышами, весёлый базарный гомон, сквозь который он, маленький Вася, бежит куда-то по хрустящему снегу…

Будущий патриарх всея Руси — одиннадцатый по счёту и первый после 200-летнего перерыва — Василий Беллавин родился 19 января 1865 года в погосте Клин Псковской губернии, в семье потомственного священника Иоанна Тимофеева Беллавина.

Фамилия эта была довольно распространённой на Псковщине и давалась исключительно людям духовного звания (в подавляющем большинстве современных «мирских» изданий фамилию Беллавин вслед за советскими газетами 20-х годов искажают, опуская одно «л»).

С детства был очень добродушным, кротким и богобоязненным без лукавства и «святошества». Позже его ученик в Псковской семинарии Борис Царевский вспоминал, как молодой преподаватель Василий Иванович Беллавин посетил их дом. «Ты заметила, какие у него глаза? — спросила после его ухода мать Царевского свою дочь. — Чистые, ясные, как у голубя». «От него веет теплом и добродушием, и он такой умный…», — отозвалась та. Отец, допивавший чай, деловито предостерёг обеих: «Вы не смотрите, что он говорун и весёлый такой. Его ещё в студенчестве прозвали Патриархом, и дорога ему одна — в монахи».

Улыбнувшись, Тихон припомнил, как семинаристы однажды окружили его в коридоре и, размахивая самодельным кадилом, прыская в кулак, хором забасили: «Вашему Святейшеству — многая лета!» Как давно это было! Петербургская духовная академия, преподавание богословия и французского языка в Псковской семинарии, первые проповеди, и вот — схима и новое имя — Тихон — в честь его любимого святого Тихона Задонского.

…Могучий бас архидиакона Розова гудел торжеством: «Божественная благодать, немощная врачующи… посаждает на престоле святых первосвятителей российских Петра, Алексия, Ионы, Филиппа и Ермогена — отца нашего Тихона, Святейшего Патриарха великого града Москвы и всея России…»

«Аксиос! Аксиос! Аксиос!» — громогласно отвечал хор.

Приняв постриг в 1891 году под именем Тихон, он всего через шесть лет, на 33-м году жизни, был хиротонисан в епископа Люблинского, викария Варшавской епархии. Самый молодой из российских иереев, он служил в Холмской земле, смягчая отношения людей многонационального края. Найдя полный хозяйственный беспорядок в одном из привислинских монастырей, возглавляемом игуменьей-графиней, заявил об этом архиепископу. Игуменья, разгневавшись на молодого епископа, помчалась в Санкт-Петербург к влиятельным знакомым. Синод, как обычно, решил всё «замять» и отправил Тихона подальше — епископом Алеутским и Аляскинским.

Пароход «Шампань» доставил его в 1898 году из Гавра в Нью-Йорк. Далее — путь на север: дикие леса, холодные реки. Владыка плывёт с туземцами на утлой байдаре в глухие бедные поселения алеутов, несёт лодку на плечах через болота, спит на земле, воюет с гнусом. Он был единственным среди спутников, кто ни разу не заболел за время этих путешествий… В больших городах служит на церковнославянском и английском, закладывает камни для новых соборов…

А на Родине в это время началась и бесславно закончилась русско-японская война, гремят взрывы терактов, полыхают усадьбы. Сторонники «великих потрясений» всё яростнее раскачивают корабль под названием «Россия». Владыка Тихон пишет в ноябре 1905-го из Нью-Йорка: «Кажется, все правящие потеряли голову. Бог знает, к чему это всё приведёт. Ужели Господь до конца прогневался на нас?»

В 1907-м его переводят обратно в Россию, на Ярославскую кафедру. Православные американцы плачут, прощаясь со своим добрым пастырем. Будучи избран почётным членом Союза русского народа, он оказывал большое влияние на работу этой организации в Ярославле. Архиепископ Тихон был человеком свободных, широких взглядов, достаточно демократичным и независимым. Из-за случая, когда он не согласился с губернатором Ярославля, и, по-видимому, в связи с жалобой последнего владыка был переведён в 1914 году на Виленскую кафедру. Замечательно, что в знак своей любви к переведённому владыке жители Ярославля избрали его почётным гражданином города (случай едва ли не единственный в русской истории).

В начале Первой мировой войны епископ Тихон служил в Литве. Он всё время в дороге — освящает лазареты, обходит тяжелораненых, исповедует и причащает солдат на передовой, отпевает убиенных. Под благословение к владыке хотят попасть и староверы, и католики…

Обряд интронизации тянется мучительно долго. Свечи в руках людей кажутся отблеском пламени, уготованного России. Он видел, как всё это начиналось: яростная злоба и ложь в газетах, всеобщая волна озверения и растления, постепенно затоплявшая Русь…

Пророчества отца Иоанна Кронштадтского… Его ведь не слушали во дворцах! Его не хотели слушать и многие архиереи, погрязшие в корысти, «теплохладные». Как далеко отстояли от своей паствы иные пастыри, как часто вели себя недостойно! Генералы и царедворцы предали царя, Церковь промолчала… А ведь за всё это непременно должна была последовать расплата!

Расплата не заставила себя ждать. Безумный февраль семнадцатого: отстранение Государя от управления государством, Временное правительство, толпы пьяных дезертиров на улицах…

В Церкви, как и во всём государстве, разлад. Новый обер-прокурор Синода масон В.Н. Львов объявил свою персону «центром религиозного и общественного движения», провозгласил, что демократия и социализм ничем не отличаются от христианства, и… издал распоряжение следить за архиереями и доносить ему об их настроениях. Шесть архиепископов, и среди них Тихон, выступили с заявлением о несогласии с такой политикой. В отместку Львов сам подобрал новый состав Святейшего синода из толерантных иерархов. Его детище — газета «Московский церковный голос», где заправлял «прославившийся» позже протоиерей А.И. Введенский, стала рупором «обновленцев». Прозванные «обнагленцами», они призывали зачеркнуть прошлое Русской Православной Церкви, снять рясы, проклясть «царизм"…

Устав от безвластия и отвергнув ставленников Львова, 21 июня 1917 года Москва сама избрала себе архиепископа — Тихона.

Состоявшийся вскоре Освященный Церковный Собор более 2 месяцев жарко спорил о возрождении патриаршества. Вот три характерные цитаты этой дискуссии:

Протоиерей Н.В. Цветков: «Мне представляется здание с фасадом и крышею. Крыша — это епископы в Церкви. Кто бы ни продырявил крышу, за ней нашёл бы только небо. Небесного Главу. Зачем нам делать ненужный оплот? К чему эта надстройка над крышей, которая выше епископа?»

Архиепископ Кишинёвский и Хотинский Анастасий: «Церковь становится воинствующей и должна защищаться не только от врагов, но и от лжебратий. А если так, то для Церкви нужен и вождь…»

Крестьянин Т.К. Гаранин: «История Русской церкви научила наш народ учиться не в коллегиальных учреждениях… И если бы вы вздумали сказать: «Не следует Патриарха», — простой народ был бы страшно опечален».

Одни говорили: Синод, созданный Петром, стал государственным винтиком, а патриархи когда-то могли на равных говорить с государями. Они и были вторыми государями, совестью народа! Теперь нет царя, так пусть у народа будет Патриарх! Им возражали: «противоречит соборности», вспоминали о Никоне, злоупотребившем патриаршей властью, спровоцировавшем раскол, гонения…

Пока соборяне спорили, за окнами всё чаще раздавалась ружейная, а затем и орудийная стрельба — большевики захватывали Первопрестольную. Предстояло заслушать ещё 90 ораторов, но от группы Кубанского казачьего войска выступил граф П.М. Граббе, потребовав прекратить прения и немедленно проголосовать за установление патриаршества. В итоге голосованием были намечены три кандидатуры популярных архиепископов. Когда в древнем Кремле уже сидели комиссары, в храме Христа Спасителя состоялась процедура «Божьего выбора"…

Иеромонах Алексий, отшельник, отвыкший от земного, после молебна вытянул из трёх бумажек ту, на которой было написано имя Тихона… «Но почему он? Архиепископы — Антоний, Арсений — они достойней…» Что же теперь будет?

Если бы Тихон сквозь ладанный дым мог заглянуть в ближайшее будущее, то наверняка бы содрогнулся… Разгон Учредительного собрания, грабежи, аресты, голод, заложники, позорный Брестский мир, «Декрет о свободе совести», тут же прозванный «декретом о свободе от совести», вскрытие мощей…

А на другом конце: пыль по степи — лошади, погоны — Белое движение идёт с Дона освобождать Россию от «совдепии». Горящие глаза, братоубийство, насилие…

В 1917-м, вскоре после революции, в Петрограде был убит большевиками о. Иоанн Кочуров, сподвижник Патриарха Тихона по американскому служению. Патриарх очень тяжело пережил эту первую мученическую смерть. Затем, в конце января 1918 года, был расстрелян в Киеве митрополит Владимир, почётный председатель Собора. В Петрограде начались открытые нападения на Александро-Невскую лавру.

В начале 1918-го в храмах по всей России читается послание Патриарха Тихона с анафематствованием большевиков-безбожников.

«Опомнитесь, безумцы, прекратите ваши кровавые расправы. Ведь то, что творите вы, не только жестокое дело, это поистине дело сатанинское…» При этом Святейший обращается к своей пастве: «Чадца мои! Пусть слабостью кажется иным эта святая незлобливость Церкви, эти призывы наши к терпеливому перенесению антихристианской вражды и злобы… но мы умоляем вас… не отходить от этой единственно спасительной настроенности христианина… на путь восхищения мирской силы или мщения…»

К нему приезжают посланцы от Деникина с просьбой благословить белых. Не благословляет: «Большевики — наказание и испытание России. Мечом их не победите — только кровь русскую напрасно прольёте».

На первый советский первомай, прозванный в Москве «иудиной пасхой» (он пришёлся на среду страстной седмицы), когда редкие колонны демонстрантов шли мимо Никольских ворот Кремля, красное полотнище, заслонявшее икону Николая Чудотворца на воротах, вдруг само собой порвалось и из-под него засиял старинный образ. Некоторые красноармейцы снимали шапки и крестились…

9 мая, в день праздника Николая Чудотворца, по требованию народа из всех московских церквей был совершён крестный ход к Никольским воротам. Всего собралось около 400 тысяч человек. Накануне многие его участники причащались и готовились к смерти. ЧК в расклеенных объявлениях обещала «стереть с лица земли» всех, кто будет выступать «с речами и действиями против советской власти». Но вместо речей — пение кающихся, вместо оружия — крестное знамение. Сам Ленин в окружении китайцев-часовых смотрел с кремлёвской стены на запруженную площадь, быстро и деловито записывая что-то в блокнот…

На одном из крестных ходов в Москве Патриарху Тихону исступленно кричат из толпы: «Отец родной, освободи нас! Веди нас на Кремль!» Как может, он утишает страсти: не против «властей земных» брань Церкви, против «духов злобы поднебесной»! Но как быть, если кажется, что уже не люди, а сами эти духи злобы во плоти щурятся ныне на хоругви со стен древнего Кремля? Какой трудный выбор!

Доброжелатели предлагают ему побег за границу — «спасти себя для России, для Церкви». Он отвергнет это с улыбкой: «Моё место здесь». Гораздо труднее отвергнуть назревшее внутри — высказать богоборцам в лицо всё, что он о них думает, пострадать, стать мучеником… А что будет с Церковью, с паствой? Нет, он не может и этого…

Патриарх Тихон чувствует себя стоящим босиком на остром высоком шпиле. Большевики арестовывают и расстреливают распространяющих его послания, яростно рычат на него в газетах, сужают круги, но… не решаются броситься и растерзать. Совет объединённых приходов Москвы организовал из безоружных горожан-добровольцев охрану патриарших покоев на Троицком подворье. В случае ареста ударят в набат, а звон подхватят все «сорок сороков» Москвы, призывая москвичей на всеобщий крестный ход. Комиссары не уверены, что красноармейцы будут стрелять… Только в ноябре 1918 года власти впервые решатся на домашний арест Патриарха, но вскоре освободят под давлением верующих и… из соображений «большой политики»: Советской России требовалась хотя бы видимость законности перед остальным миром.

14 августа 1919 года Совнарком издал постановление об организации вскрытия мощей, а 25 августа 1920-го — о ликвидации мощей во всероссийском масштабе. Было вскрыто 65 рак с мощами российских святых, в том числе и самых почитаемых — таких, как преподобный Сергий Радонежский и преподобный Серафим Саровский. Патриарх Тихон не мог оставить без ответа это глумление и написал воззвание, требуя прекратить кощунство.

Тихон отрешённо смотрел на высокие окна древнего собора, где венчались на царство русские цари… В них блёкло светился серый осенний день. Он не мог соперничать с морем огней внутри, но по углам храма два света, смешиваясь, давали причудливые красные блики. Ему вдруг почудились влажные кровавые пятна на стенах, кровавые ручьи на полу… Кровь! Сколько же её вскоре прольётся на Руси!

Страшный голод 1922 года… В губерниях умирают сотнями тысяч. «Почему бы Церкви не отдать свои богатства голодающим, ведь это было бы по-христиански?!» — с дьявольским лукавством вопрошают большевистские газеты. «Церковь готова отдать всё, что не касается непосредственно церковных треб», — пишет Патриарх в ПОМГОЛ. Священники в приходах приготовились добровольно сдать драгоценные оклады икон, подвески, камни, а вместо священных сосудов и крестов паства готова вносить соответствующие суммы деньгами и хлебом. Нет, большевикам нужно другое: после притворного согласия с Патриархом выходит постановление ВЦИК о насильственном изъятии церковных ценностей. Ленин пишет знаменитое закрытое письмо с призывом «надолго проучить эту публику» и «расстрелять как можно больше реакционного духовенства». В это же время большевистское руководство направляет деньги на «раздув мирового пожара» своим подельникам в другие страны, да и про себя не забывает: Оргбюро ЦК РКП в том же 1922-м создаёт специальный золотой фонд для «лечения больных товарищей за границей». Ассигновано 200 000 золотых рублей для отправки номенклатурных семейств: Данилова в Германию с дочерью, Русанова в Швейцарию, жены Артёма (Сергеева) с ребёнком, Боша с дочерью, Стучки с женой… А в это же время из Башкирии официально докладывают: случаев трупоедства 220, людоедства 58, добавляя от себя: «в действительности цифры в десять раз больше"…

Патриарх Тихон призывает паству добровольно жертвовать голодающим, в то же время прямо называя насильственные изъятия святотатством. Верующие начинают сопротивляться. Власть отвечает расстрелами. Множатся новомученики: зверски умерщвлённые митрополиты, епископы, священники, простые прихожане. А советские газеты, захлёбываясь, кричат о нескольких убитых и покалеченных чекистах и красноармейцах как о свидетельстве «зверства верующих». Немало людей (не только большевиков и «сочувствующих», но и часть священников) обвиняют в этих потоках крови Патриарха…

После одной из таких стычек в Шуе большевики инсценируют суд над Церковью. Святейшего вызывают… свидетелем, хотя обвинитель периодически оговаривается — «обвиняемый гражданин Беллавин"…

На следующий день после суда — вновь домашний арест, а через несколько дней блики фар, озабоченные лица чекистов, чёрная машина: Патриарха конвоируют к новому месту заключения — в Донской монастырь. Его чуть ли не каждый день таскают на допросы в ЧК, советские газеты полнятся грозными заголовками: «Тихон кровавый», «Положить конец тихоновщине!» Встревоженный келейник спрашивал Патриарха после очередного допроса: «Ну как там?» — «Уж очень строго допрашивали», — как всегда добродушно отвечал Тихон. «Что же вам будет?» — «Голову обещали срубить».

Воспользовавшись травлей Патриарха, поднимаются наиболее активные и одиозные из «обновленцев» — «Живая Церковь», «живоцерковники», метко прозванные современниками «живцами». Вломившись ночью с сотрудниками ГПУ в келью к арестованному Тихону, главные «живцы"-протоиерей Введенский, священники Красницкий, Белков, Калиновский, псаломщик Стадник потребовали, чтобы тот отошёл от церковной власти и даже снял с себя сан, стал мирянином… Они грозили, настаивали: «Мы будем защищать права Церкви, мы друзья советской власти, а вы — её враг. Дела церковного управления стоят». Отказавшись снять сан, Тихон поручил явившимся передать печать и канцелярию своему заместителю митрополиту Агафангелу Преображенскому и, благословив, выпроводил непрошеных гостей за дверь. Но вместо этого «живцы» заявили, что Патриарх якобы передал им всю полноту церковной власти, образовали Высшее церковное управление (ВЦУ), начали смущать и раскалывать души пастырей и их прихожан. Обновленцы собирались отменить монашеский обет девства и закрыть монастыри, перейти с церковнославянского на русский язык в богослужении, поминать за здравие «благовернейший Совнарком"… На радость и при активной поддержке ГПУ узурпаторы лично составляли списки «реакционного духовенства», не признавшего ВЦУ, — расстрельные списки. Перед тем как передать их чекистам для исполнения, «живцы» посылали своим жертвам «поцелуй Иуды»: своим «решением» они отлучали их от Церкви…

И вот один за другим от своего заточённого архипастыря начали отрекаться и переходить на сторону обновленцев епископы и священники. Одни от испуга, другие, поверив клевете советских газет и журнала «Живая Церковь», третьи — прельстившись выгодной должностью. За год в ведении ВЦУ оказалось две трети православных приходов России!

Все были уверены: Патриарха или расстреляют, или заточат до конца жизни. Тогда Тихон подписал заявление в Верховный суд, которое иные «бескомпромиссные» историки Церкви (особенно за границей) до сих пор ставят ему в вину, называя «истоком сергианства». Составленное явно не им, заявление содержало тот минимум лояльности, которого от него ждали Советы: «…я заявляю Верховному суду, что я отныне советской власти не враг. Я… решительно отмежёвываюсь как от зарубежной, так и внутренней монархическо-белогвардейской контрреволюции».

К воплям «Убийца!» с одной стороны теперь добавились крики «Соглашатель, отступник!» — с другой… «Пусть погибнет имя моё в истории, только бы Церкви была польза», — отвечает Тихон.

Патриарха выпустили из-под ареста, разрешив ему служить. Он не стал просить власти поддержать его против обновленцев, а просто служил патриаршие службы в Москве и в Ленинграде — где в храме, а где и на паперти, если храм был осквернён «живцами». И потекли священники и епископы, изменившие своему пастырю, в патриаршую келью, принародно каясь… Всего за несколько месяцев краткое торжество «живцов» исчезло «яко дым"…

На время утихли «расстрельные» процессы над священнослужителями, многих выпустили из тюрем. Но, конечно, богоборческая власть не могла просто так оставить Православную Церковь в покое. ГПУ попыталось разыграть для раскола карту «нового стиля». Архиепископу Иллариону, ближайшему сотруднику Патриарха — агент власти вкрадчиво шептал: «Уговорите Патриарха завести новый стиль. Неужели он не может сделать маленькой уступки власти?» В то же время при встрече с другим архиереем этот же агент «возмущался»: «Вы слышали, что Патриарх заводит новый стиль? Для чего это? Неужели вы согласитесь с ним? Отделитесь от Патриарха — вас вся Москва любит и за вами пойдет».

Патриарх Тихон действительно чуть было не согласился перейти в церковной жизни на новый стиль календаря, как хотел Совнарком, но категорически отказался называться «Патриархом всего СССР». На него охотились, как на зверя. Один раз попытались разбить голову дубинкой, в другой — ткнули ножом в бок при выходе из храма. Однажды в Донском монастыре вместо него — по ошибке — выстрелом сквозь входную дверь застрелили его любимого секретаря и келейника Якова Полозова…

В дальнейшем он убедился в том, что предел уступок, которые требовала советская власть, лежал за гранью верности Церкви Христовой. «Не слишком ли я уступил?» — спрашивал он сам себя. А не уступал — фактически всякий раз арестовывали и посылали на смерть кого-либо из его ближайших помощников.

Характерно, что за семь лет своего патриаршества он совершил 777 литургий и около 400 вечерних богослужений. То есть получается, что он служил примерно каждые два-три дня…

Очень характерно свидетельство конвоиров, которые стерегли его во время домашнего ареста. «Всем хорош старик, — говорили они, — только вот молится долго по ночам. Не задремлешь с ним».

25 марта 1925 года, в день Благовещения Пресвятой Богородицы, уставший от непомерного груза, Патриарх Тихон тихо почил на б0-м году жизни. Перед смертью он сказал, вздохнув: «Скоро наступит ночь, темная и длинная».

…"МНО-О-О-ГАЯ Л-Е-Е-ТА!» — звучал под сводами, завершая чин интронизации, бас архидиакона. Пора! Тихон вздохнул и шагнул к белому патриаршему клобуку, который уже держали на весу митрополиты. Наклонил голову — клобук пришёлся впору.

Вместо послесловия.

28 сентября 1991 года Архиерейский собор Русской православной церкви причислил Патриарха Тихона к лику святых. 9 февраля 1992 года совершилось обретение святых мощей Патриарха Тихона.
Святителю Тихоне, моли Бога о нас!