Калики перехожие

Знал я, например, такого раба Божия Колю-печника. Где он только не жил: и при монастырях, и при храмах, и при тех, кому строил печки, и дачу какому-то батюшке охранял… У него вообще нет ни одной бумажки, удостоверяющей личность. Может быть, он и не Коля вовсе, а Саша или Толя, к примеру. Отчество — тем более неизвестно. Место рождения — Бог весть. Известны лишь последние места проживания: Оренбургская область, Рязанщина, Ивановская область — и то в постоянно перемежающейся последовательности: то вначале была Рязанщина. потом Ивановщина, то наоборот…

Жил он около месяца у одних моих хороших знакомых, строил им печь. Денег не брал. Работал за пропитание, ну и чтоб к вечеру было… бутылка портвейна («чернил», «бормотухи») либо «чекушка». Мало того, делал по дому любую трудную работу: колол дрова, копал в огороде картошку, кормил собак и цыплят, пек себе и другим блины и оладьи… Душа-человек. А какие интересные истории по вечерам рассказывал после второй-третьей рюмки! И все из церковной жизни. Точнее, околоцерковной… Впрочем, небылицы, конечно: такого быть не могло. И про батюшек, и про матушек. Хотя ведь кто его знает, поди-ка проверь. Но — интересно…

Достроив печку, Коля попросил денег лишь на дорогу до Рязанщины, где он на ту пору обитался, и, распрощавшись, пропал. Месяца эдак через полтора-два встречаю я своего хорошего знакомого совершенно бритого — наголо. «Да вот, — говорит, потупив глаза, — Коля тут… приезжал…». Оказывается, до Рязанщины он так и не доехал. На вокзале познакомился уже с настоящими привокзальными бомжами, те его «раскрутили», два дня хорошо погуляли, одна из бомжих увела его за город, к роднику, а когда наутро проснулся, бомжиха исчезла вместе с последними завалявшимися в карманах рублями, зато перед глазами, как в песне иероманаха Романа: «за родником — белый храм, кладбище старое…».

Короче, пристроился Коля местному батюшке погреб копать и строить, а когда докопал и построил, тот поблагодарил его во славу Господа Бога, дал денег всего лишь до Ивановщины, поскольку сам был гол как сокол, и вот, якобы не успев впрыгнуть в последнюю электричку, Коля и «нарисовался» у моего знакомого, попросился переночевать… Ну что ж, мои знакомые люди православные, странноприимные: и накормили, и даже винцом угостили, и спать на тахте уложили… «Вот вторую неделю, — закончил с грустью рассказ мой знакомый, — всей семьей серной мазью мажемся…»

Или была такая, к примеру, еще раба Божия Катерина, лет 19-ти — 20-ти. Недурна, неглупа, говорлива. Жизнь — по ее же путанным рассказам — сплошной калейдоскоп приключений. Где ее только не носило. Приехала откуда-то с Украины. По одной версии из Херсона, по другой из Днепропетровска. То ли от сожителя сбежала, то ли от родителей, которые, как ей шепнула одна благочестивая соседка, вовсе и не родители ей никакие, а забрали они ее во младенчестве из Дома ребенка, а в Дом ребенка ее определил один ну, очень уважаемый архиерей, когда монахиня X из обители Y объявила ему, что… ну и т. д. И вот якобы (впрочем, кто ее знает — попробуй, проверь)… Катерина всякими перекладными пробиралась к родной свой маме — матушке X, после встречи с которой она собиралась нанести визит, ни много ни мало, самому архиерею-папе. Правда, ехать было не близко, аж за Урал, и поэтому Катерина перемещалась, так сказать, поэтапно, от города к городу. По крайней мере, я ее встречал в двух совершенно разных, далеко отстоящих друг от друга городах… Мир, как говорится, тесен, а мир православный — вдвойне.

В первом — Москве — она пристроилась послушницей при одном полухраме-полумонастыре. Пела и, надо сказать, довольно неплохо, на клиросе. При этом храме существовало, да и теперь существует, небольшое издательство, где она плюс ко всему еще и помогала набирать тексты на компьютере. Там-то мы с ней и «пересеклись» — подружились. Не знаю уж, сколько времени она у них всего продержалась. Но, спустя еще месяца два, я встречаю ее уже… в одном волжском городе, в кафедральном соборе, разодетую так, что даже не сразу узнаешь.

Оказалось: с батюшкой-иеромонахом московского полухрама-полумонастыря она «разошлись во мнениях», а здесь — познакомилась с «совершенно замечательным» православным коммерсантом, который устроил ее к себе на работу, и не кем бы, а — личным «секретарем-референтом». Православных коммерсантов было не так уж много в этом волжском городе, в котором я некогда жил и работал, и я легко вычислил, что это был никто иной, как С. М-в, мой старый приятель и крестник, которого, собственно, я и привел первый раз в православную церковь, и там же, чуть позже, стал его крестным отцом. Через год я вновь побывал в этом городе, мы с ним встретились, и он мне рассказал окончание этой истории.

«Так она ж беременная была», — сказал он. — «Как беременная?..» — удивился я. «Судя по всему…». — «Что значит „судя“? Ты не знаешь в точности, и выгнал ее?». — «Как я мог знать в точности? Застукал ее за покупкой каких-то пеленок, подгузников, распашонок. Отболталась, что это-де подарок для ее маленького братика, оставшегося на Украине. Потом застал за разговором по служебному телефону, междугородке. „С кем это ты?“. — „С братиком. Я же говорила: у меня там братик…“. — „Он что, — говорю, — вундеркинд у тебя?..“ И потом, не выгонял я ее. Сама сбежала. В один прекрасный день. С одним моим молодым водителем». — «Что, прямо так и сбежала, не забрав документов?..» — «Каких. Какие там документы! Ты что? Я так ее принял, под честное слово. Единственное, что у нее при себе было — студенческий билет третьекурсницы медучилища. Остальное — обещала — пришлют родители с Украины». — «А про папу — про папу она тебе говорила, родного, архиепископа?..» — «Слышал я про этого папу. Все уши нам про него прожужжала. И про маму родную, монашку. На то, идиот, и купился. Очень слезно вещала. Очень складно. Жена моя так расчувствовалась, что даже шубку ей со своего плеча задарила». Да, актриса еще та. Но — православная. Таких православных еще поискать… Всех отцов наизусть шпарит. Чуть что: «А вот Пахомий Великий говорил… А вот Амвросий Оптинский… А может, врала — попробуй проверь: говорил или нет. Но умна, я тебе скажу. И — хитра. Ой! Я таких не встречал…»

Вообще, надо заметить, почти все церковные бродяжки в той или иной степени обладают уникальным даром очаровывать своих слушателей. Причем очарование это, в том смысле, какое в него вкладывал В.И. Даль, зиждется не столько на «волшебстве и околдовывании» («обаянии, маре, мороке, наговорах или заговорах»), сколько на элементарной православной доверчивости и невозможности возразить. Ну что можно возразить, например, человеку, который, куда бы ни пришел, ни приехал, везде становится свидетелем чуда, мироточения, знамения, гласа Божьего с небес?.. Вот ведь везет, думаешь, а тебе все никак. Он удостоился, а ты нет. Он заслужил, а ты и рад бы в рай, да грехи не пускают.

Примешь, бывало, такого странничка, угостишь его с дороги домашним винцом, накормишь чем Бог послал, он тебе полночи — про крестные ходы, про чудеса исцеления, каких мир не видел со времен апостолов, происшедшие на его глазах, про неоднократное явление ему Серафима Саровского («Вот так, как с тобой, говорил»), а наутро, хорошо отоспавшись, ближе к полудню, он говорит: «Брат, а что, не сбегать ли нам за бутылочкой?» — «Брат! Прости, но, во-первых, пятница… День трудовой. И потом, ты же собирался дальше…»

Похожий тип впавших в безусловную прелесть калик перехожих подметил еще в своем очерке о Соловках Василий Иванович Немирович-Данченко (старший брат Владимира Ивановича, известного театрального деятеля). Вот он рисует портрет одной из своих спутниц-паломниц на монастырском пароходе, отплывшем из Архангельска на Соловки летом 1872 года:

«…Побывавшая во всех городах и, разумеется, во всех острогах, странница эта рассказывала о пупе земном, лично виденном ею в Ерусалим-Голгоф-Гефсиманской, об огне, исходящем из внутреннего нутра Печерских святителей, о стреле язвящей, но не пронзающей, о разных пророческих явлениях, о живом двуглавом орле, находящемся будто бы в золотой клетке в царском дворце в Питере, о стоглаве-змее, чуть было не пожравшем ее, потому что она, отправляясь в Иерусалим-Голгоф-Гефсиманскую, помыслила о земном — о кофе….

- Как же ты, матушка, водой, чать, ехала в святые места?

- В Ерусалим-Голгоф?
- Да.

- Все по суше… Пешочком все, на этих самых ноженьках, родная!

- А моря не встречала?

- Было, признаться, одно море, где фараон с воинством на колеснице потоп. Одначе как мы подошли, так оно сейчас и отхлынуло. Мы по белому песочку с золотыми и брульянтовыми камнями так и прошли. Как на бережок вышли — вода опять сошлась. Чудо!.. И сколько чудес этих — не перечтешь. И все чудеса разные. В одном месте водой действует, в другой — огнем, а в третьем — ароматом на тебя пущает… Да, сподобилась я, грешная, за мое сиротство горькое да за добродетель мою. Смирение — великое депо перед Господом!»

Как это напоминает мне иные наши околоцерковные разговоры после праздничной службы, особенно непосредственно сразу по выходе из трапезной…

- А вы слышали?.. Паломники в Оптиной были. Пришли они, значит, в храм до начала службы. Смотрят, монах из алтаря выходит. Рослый такой, плечистый. С кадилом. Идет и кадит, кадит по углам… Один-то не растерялся, подходит к нему: «Отче, благословите… А вот как вы думаете, принимать нам новые паспорта или не принимать?» — «Нет, — говорит тот строго. — Не принимать. Ни в коем случае. Ждите. До конца декабря. В декабре все само собой разрешится». И дальше идет и кадит… Тут служба началась, народ повалил. Выходит другой батюшка, а тот, который кадил, исчез в алтаре. А как служба-то кончилась, подходят паломники к тому батюшке, который служил, и говорят: «А где у вас тут такой высокий монах был, плечистый? Ходил тут еще перед службой, кадил?» — «Что за высокий монах? Выше меня? Нет у нас больше другого. Я, пожалуй, самый высокий и есть. И самый плечистый. А что?» И осенило тут тогда паломников, что это ведь не кто иной был, да и быть другого не могло, как отец Василий… ну тот… один из трех убиенных на Пасху монахов…

- Господи Спасе! Глас!.. Не иначе.

- А что в декабре-то будет?

- А это уж никому не известно. Сказано: ждите. Что-то, видимо, будет!

- Прозорливец В. из Дивеева тоже говорил, что еще в 2000 году будет.

А ничего не было. И в 2001-м. И в 2002-м…

- Как же так — не было? А явление иконы «Русь воскресающая»! Не того просто ждали. Русь-то воскресла! На небесах. А теперь надо, чтоб и на земле воскресла. Все от нас, православных, зависит.

- А кому она явилась-то, эта икона? Говорят, какой-то колдунье.

- Чушь это все. Провокация. Колдуньям иконы не являются.

- А если она не настоящая?

- Кто? Икона? Колдунья?.. Вы вот хотя бы знаете, что все произойдет в одно мгновение, яко молния посреди неба. Вот некоторые говорят: какие паспорта, какие печати антихристовы, если еще и антихрист-то не пришел и храм для него не построен. А вы знаете, что храм Соломона будет построен в три дня, что все уже готово, осталось только собрать? Что каждый правоверный иудей придет со своей отверткой и вкрутит свой болт — каждый знает, когда и какой, в какой блок?

- А ты сам-то принял паспорт или нет?

- Да он ему больно-то нужен. Он и так проживет. Языком.

- А ты, небось, уже приняла, раз так говоришь?

- Да, я приняла. Пошла и обменяла. Мне семью кормить. У меня мать лежачая, свекровь еле ходячая, двое недееспособных, хотя и пенсии получают. Мне что, на их шеи садиться?

- Отец Z вон сказал…

- Отец Z в монастыре живет, за каменными стенами, от мира отрекся. Он с голоду не помрет. «Всякое даяние благо есть», — говорит. И принимает. От всяких, принявших и не принявших. Ему хорошо рассуждать. А нас кто с мужем накормит?..

- Тетя Маша вон хитро поступила. Сама не приняла, а всю пенсию на дочь переписала. Та ходит, получает и ей отдает.

- Так. Значит, что же выходит? Тетя Маша спасется, а дети? Пусть погибают? За этим рожала? Что-то я не помню такого в Писании.

- А теперь, может, и Писания не надо, Таинств, святых отцов… Как у протестантов. Ничего не надо. Церкви не надо. Принял — не принял. Весь разговор. Принял — значит, хоть лоб до крови разбей, все равно не спасешься. А не принял — при жизни святой. Делай что хочешь, греши — не хочу. Святые годами на столпах стояли, Серафим Саровский тысячу дней и ночей на коленях — на камне, а тут… Никакого труда. Сказано, однако: «Царство Божие трудом нудится». Так-то!

Последний из говорящих, Артем (реальный персонаж, только имя другое, как и, впрочем, все остальные), недавно обратившийся в Православие, знал, что говорил. Неспроста говорил. Еще полгода назад он подрабатывал на приеме и выдаче кассет в видеосалоне. Теперь-то, конечно, ушел, так как вовремя понял, что его Православие никак не сочетается с тем, что выдается в этих салонах. На девяносто девять процентов не сочетается, если не на все сто. С тех пор как он появился в храме, мы с ним стали общаться, обмениваться литературой, газетами.

Как-то раз он пригласил меня в свой салон, в назначенный день и час; как я понял потом, не без умысла.

У него там такой закуток, отделенный от общего зала рекламным щитом; мы сидели, пили с ним чай. В зале кто-то зашаркал. Артем быстро вышел. По голосу я догадался — к кому… Когда он вернулся, я помолчал и спросил:

- Ну, и что он изволил взять?

- Как всегда. Боевик и эротику.

- И это православный батюшка, гонимый за борьбу с «печатью антихриста»?

- Ты теперь понял?!

- Я-то понял, Артем. Только знаешь, не делай, пожалуйста, обобщающих выводов. А то ты теперь опять начнешь пропускать службы.

- Я тебе еще не все сказал…

- Умоляю, Артем! Я знаю, у тебя тут, как в бывшем КГБ, не надо никаких ИНН: на каждого досье, по принципу: «Скажи мне, что ты ешь, и я тебе скажу, кто ты есть». Не грузи. Мне своих грехов с избытком хватает…

И снова:

- Вы слышали?..

Слышали. И видели. Видим: в городе и окрестностях все больше и больше появляется выходцев с Кавказа. Они не только появляются, они оседают.

И еще Артем рассказывал… У Романа был дом в деревне. Роман с женой, в связи с острой необходимостью, решили его продать. Пришли кавказцы и предложили одну треть от цены. Жена русского начала было возмущаться. Жена кавказца ей и говорит: «Бери, дура, пока дают. А то и этого не получишь. Пройдет десять лет, ты мне здесь будешь ноги мыть в тазик и пить эта вода из тазик».

- Это сейчас! — рассуждает Артем. — А когда у нас возникнут проблемы с властями, по поводу неуплаты квартплаты или налогов на землю, на те же свои же дома?.. У меня дом — дед еще строил! Мать, жена, трое детей. Почему я его должен кому-то уступать, а сам идти к теплотрассе? Где, когда такое на Руси было? Без боя сдавать территорию, землю?.. Ты мне ответь!.. А ты слышал, китайцы уже на разведку приезжали, цыгане табунами ходят, наркотой промышляют… Учти, у них проблем с принятием — непринятием нет, а мы идем к правовому государству! Все эти сопли-вопли по поводу отцов и дедов, искони проживавших на этой территории, приниматься в расчет не будут. Будет только закон. А закон, что дышло: куда повернешь, туда и вышло…

Что мне ответить Артему? Не знаю… Мы тут подходили как-то к одному батюшке, — неплохой, кстати, батюшка, — он тоже разводит руками: «Не знаю. Я же не старец». Ну, а я и тем паче: не только не старец, но даже не дьякон.

Только вот что-то все чаще и чаще вспоминаю своих старых знакомых: раба Божьего Николая и рабу Божию Катерину, церковных бомжей. В принципе, конечно, можно освоить профессию печника, ничего там сложного нет… или, например, копателя и строителя погребов…. В принципе. Почему бы и нет?.. Ну, уж наколачивать-то тексты на компьютере вроде обучен.

Только вот вопрос: кому будем строить? И что наколачивать?

Очень существенный, кстати, вопрос.