 |
| Общенациональный Русский Журнал | Роман Багдасаров | 23.11.2007 |
Когда государство меняет свой статус
Чтобы убедить подданных в своей необходимости, власть использует не «кнут и пряник», а «игровое сознание». Игровое — в широком смысле слова. Когда в 1547 году Иоанн Васильевич венчался на царство, Русь стала катехоном, «удерживающим» — оградой и плавильным котлом цивилизации, заняв место Второго Рима (Византии). Большинство бояр, не говоря об остальных сословиях, понятия не имели о переменах, которые принесёт им сия масштабная, всемирная, миссия. Вот и пришлось царю по своему разумению доносить до сознания и народа, и бояр, что означает империя на практике. Означает, что частное теперь приносится в жертву всеобщему. Хочешь править — меняйся и соответствуй не местническим интересам, а общегосударственным.
Чтобы облегчить психологическую травму, государь постоянно устраивал для аристократии «игры». Они могли быть забавными — типа возведения на московский престол касимовского принца Симеона Бекбулатовича, коему «Иванец» Грозный адресовал подобострастные петиции, могли быть кровавыми — типа опричнины. Однако всегда они преследовали одну цель. Сознание русских привыкало к динамике, постоянному обновлению социальной жизни. В царствование Феодора Иоанновича «игровой» ресурс политики исчерпали. Подгонка пирамиды власти к византийскому образцу, выход к Балтийскому морю, освоение Сибири — здесь требовались уже не импровизации, а долгосрочное развитие. Необходимо было довершить начатое Грозным царём либо навсегда отказаться от имперских амбиций.
Борису Годунову и выпал такой жребий — стать деятелем, на плечи которого легла вся тяжесть грандиозных проектов Грозного. Да, он рвался к власти, но в какой-то момент понял, что жертва, приносимая им, превышает возможности. Достоинство Годунова в том, что даже тогда он не опустил руки, за каждое благодеяние получая чёрную неблагодарность. В конечном итоге он потерял семью вкупе с доброй памятью потомков. Однако то, ради чего он правил государством, — обширная, независимая Россия — существует до сих пор.
«Потомок Чингисхана»
Так уж повелось, что первый источник, из коего мы черпаем сведения о Годунове — знаменитая драма Пушкина. Художественный образ Бориса, нарисованный там, читатели принимают всерьёз. Начнём с родословной: «Вчерашний раб, татарин, зять Малюты». Это так его величает Василий Шуйский в пушкинской трагедии. Каждый эпитет словно насмешка над реальной историей.
Рабами Годуновы не были никогда. Да, отсчитывали себя от мурзы Чета, крещёного в 1310-х годах с именем Захарии. Но до XVIII века на Руси четверть знати имела татарские корни и славянами не прикидывалась. Чет-Захария относился к Чингизидам. До 1547 года Рюриковичи были только великокняжеской семьёй. Иоанн IV нарёкся царём лишь после того, как покорил Казанское и Астраханское царства, относившиеся к уделам царевичей-чингизидов.
И, наконец, «зять Малюты». Чем-чем, а родством со Скуратовыми настоящий Шуйский Годунова вряд ли стал бы упрекать. Дело в том, что брат Шуйского Дмитрий был женат на другой дочери «палача» Малюты.
Конечно, азиатский менталитет был для Годунова прозрачен. Прямо перед его коронацией поступила депеша, что на Москву идут полчища крымчаков. Борис Фёдорович вверил войско служилым татарам. Главнокомандующему, астраханскому царевичу Арасланалею Кайбуловичу, подчинялся боярин Мстиславский. Полк правой руки вёл казанский царевич Уразмагмет, в его распоряжение поступил Василий Шуйский. А с передовым полком шли сибирский хан Маметкул и князь Дмитрий Шуйский.
Ехали они, ехали, приехали к Оке… и закатили грандиозный сабантуй. На берегу вырос город с шатрами, вратами, высоченными башнями. Каждый день царь устраивал пир для определённого разряда воинов. И так два месяца. Пока татарские послы добирались до Годунова, на протяжении семи вёрст они встречали гуляющих по степи и постреливающих ратников. Запуганные до полусмерти, крымчаки предстали пред государевы очи… Тот гневаться не изволил, даже отослал хану подарки. В результате этого воинственного «карнавала» Борис сберёг сотни жизней.
Мир — основа благоденствия. После воцарения Годунова на границе с «диким полем» стало необычно тихо. Будучи ещё «правителем» (премьер-министром) при Феодоре Иоанновиче, Борис оградил южное «подбрюшье» России крепостями: Ельцом, Белгородом и другими. Особенно далеко выдвинулся в степь Царёв? Борисов, разделивший орду Северного Причерноморья и донских казаков.
Ермак начал покорение Сибири. Но ни ему, ни посланным на помощь воеводам не удалось закрепиться в Искере, ставке хана Кучума. После 12 лет упорной борьбы, приходящейся на годуновскую эпоху, Сибирь по-настоящему вошла в состав России. Значение данного события для грядущих поколений трудно переоценить. Только имя правителя, присоединившего Сибирь, запамятовали.
Он действительно любил людей. Годунов стал первым московским царём, провозгласившим процветание всех без исключения сословий основным приоритетом политики. Отвечая на благословение патриарха в ходе венчания, он поклялся: «Бог свидетель, что не будет в моём царстве бедного человека!» Борис взялся за жемчужный ворот и произнёс: «И сию последнюю сорочку разделю со всеми!»
Архивисты поныне не теряют надежды отыскать указ, закрепостивший крестьян. Остаётся гадать, какой именно царь отменил Юрьев день. Одно известно точно: Борис Годунов 28 ноября 1601 года восстановил свободу уйти от немилого помещика.
Можно презирать доносителей, но следует учитывать, что для маленького человека жалоба царю часто была единственным законным способом восстановить справедливость. Грозный запретил холопам доносить на господ, Годунов поощрял их в этом. «Борис Фёдорович суд праведной ввёл, что отнюдь нихто никово не изобидит».
У историков России для царей скромный диапазон: суровый царь — тиран, мягкий — слабак. О Борисе Фёдоровиче не скажешь ни того ни другого. Всякий выезд из Москвы Годунова как у римского императора сопровождался застольями и раздачей денег. После большого пожара в Троице-Сергиевом монастыре царь вдвое? втрое возместил погорельцам имущество. Благотворительность, справедливость перестали быть случаями, превратившись в государственную программу, которую сразу отметили иностранцы. Но его милосердие, желание утешить «малых сих» трактуют и сейчас как комплекс вины из-за незаконного якобы воцарения.
Профессия — шурин
Годунову во всём готовы отказать. Даже записали безграмотным — пока не обнаружились собственноручные подписи молодого Бориса. Аккуратный, каллиграфический почерк. Рано лишившись родителей, он с сестрой Ириной воспитывался дядей Дмитрием Ивановичем, владельцем внушительной библиотеки. Надев венец, Годунов писать, естественно, не разучился, просто собственноручное письмо было тогда табуировано для русских государей.
Дядя Дмитрий высоких чинов не занимал, даже не попал в тогдашний список выдающихся дворян — «тысячу лучших слуг». Однако в опричном ордене состоял со дня основания и племянника туда записал. Благодаря надёжности Дмитрий Годунов дорос до постельничего, ночного телохранителя Грозного, а Бориса произвели в оруженосцы его сына, наследного царевича Ивана. Совсем юному Годунову сосватали Марию Скуратову: дядя и Малюта обо всём подумали за него.
Хотя Борис смолоду носил опричный кафтан, он боялся понапрасну проливать кровь: верил в Бога, и вера его была чиста. Однажды за «бесчестье», нанесённое Борису князем Тулуповым, Иван Васильевич пожаловал Годунову вотчину обидчика, а самого князя посадил на кол. Но едва Грозный умер, Борис поспешил избавиться от имения: передал его в монастырь под условие вечно поминать Тулуповых (мать князя погибла вместе с сыном). Делалось это не напоказ.
Жизненная стратегия аристократии базировалась на родственных узах. Поэтому женитьба Фёдора, сына Ивана Васильевича, на Ирине стала для Годуновых подлинным взлётом. Борис оказался шурином царевича, что было не менее важной «должностью», чем думный чин кравчего, полученный вскоре. Иерархия феодального государства происходила от семейной. В будущем, став самодержцем, Борис сделает правильный выбор: одна только принадлежность к клану Годуновых ни для кого не служила гарантией высших чинов.
Его самоотверженность проявилась, когда Борис в 1581 году оказался свидетелем знаменитой ссоры между Грозным и царевичем Иваном. Услышав шум и крики из царских покоев, Годунов без спроса ринулся туда, что было серьёзным нарушением этикета. Видя кровь на царевиче, попробовал успокоить государя, но также пострадал от его посоха. Наследник престола скончался через несколько дней, а раскаявшийся Грозный сам пришёл к раненому Годунову. Иоанн Васильевич показал Годунову три перста, объяснив, что теперь он, Фёдор и Ирина для него одинаково дороги. Говорят, что это легенда, но она зафиксирована в официальных документах.
На правду похожа и другая история. Во время коронации Фёдора Иоанновича тот ослаб и передал золотую державу Борису Годунову. Царя Фёдора почитали блаженным: возможно, его поступок скрывал пророчество. Временный правитель при болезненном государе, Никита Юрьев, назначил Годунова своим преемником.
Много писано о пронырливости Бориса, но если бы он не разделил бремя власти со своим зятем, смута наступила бы ещё в 1580-х. «Владения [Московии] так обширны, что они необходимо должны вновь распасться на несколько царств и княжеств и с трудом могут быть удержаны под одним правлением», — рассуждал английский дипломат. Вот и у Думы сложилось такое впечатление. Ну, а если не распадаться, тогда чего? — объединяться, конечно! Придумали бояре с Польшей объединиться. Осуществись их чаяния, Россию ждала бы для начала война с Крымом, затем с Персией, а в итоге — участие в крестовом походе Ватикана на Константинополь. На фоне такого «армагеддона» размещение польской армии в русских городах выглядело бы сущим пустяком. Годунов выступил твёрдым противником унии, чем восстановил против себя польскую знать. Всё, что ляхи предпринимали затем, вплоть до поддержки Самозванца и интервенции, было попыткой отыграть думский сценарий.
Нелады пошли и с Феодором Иоанновичем: споря с шурином, тот частенько прибегал к палке как к решающему аргументу. В 1585—1586 годах положение Бориса было настолько шатким, что он готов был то ли постричься в монахи (по достоверным источникам), то ли бежать в Англию (по сомнительным). На самом деле, посылая агента в Лондон, Годунов пытался обеспечить успешные роды сестре, но и этого ему не дали. Присланная королевой Елизаветой «еретическая дохтурица» была задержана ревнителями благочестия в Вологде. Младенец родился мёртвым.
«Сентиментальный комбинатор»
Ни разу не встречал у историков признания того, что Годунов был нежно привязан к Ирине, а ведь это правда. Трезвенник, царь Борис был примерным семьянином, причём довольно сентиментальным. Когда он выдавал дочь Ксению за герцога Ганса, брата короля Дании, то искренне полюбил его. Приехав в Москву, герцог заболел. Вопреки ритуальному для царей запрету общаться с больными Борис Фёдорович посещал Ганса. Причитая, указывал обеими руками на грудь: «Здесь герцог Ганс и дочь моя!» Когда датчанин всё-таки умер, Годунов сам слёг от горя.
Мягкосердечие сочеталось у него с многоходовыми комбинациями в духе шахматной партии. Противостояние Годунова и боярских группировок напоминает сеанс одновременной игры. А история с учреждением на Руси патриаршества — блистательная стратегическая победа.
Оставшись единственным православным царством, Россия нуждалась в полной церковной самостоятельности. Однако поставление московского патриарха могло произойти лишь с согласия «вселенского», то есть константинопольского. После турецкого завоевания патриарх Царьграда превратился в попрошайку, торгующего номинальными правами. Среди греков он давно не пользовался авторитетом, а гостя в Москве, позволял себе кривиться при малейших отступлениях от обряда и обращался к царю как к ровне. Впрочем, догадывался, что, поставь он русским патриарха, вряд ли сможет рассчитывать на тот же почёт.
Автокефалию русской митрополии Константинополь затянул на полвека. Царский титул Грозного утвердил с опозданием в 14 лет, что было заметным прогрессом. Учитывая это, Годунов решил с патриаршеством не откладывать. Через посредников осведомился, не согласится ли святейший сам побыть на Руси патриархом? На оккупированной территории, заметим, любой агрессивно настроенный паша мог «патриарха вселенной» не только оскорбить, но и плёткой угостить… «Остаюсь!» — передал грек. Дума посовещалась, и Феодор Иоаннович решил: быть ему патриархом, только не в Москве, а в славном граде Владимире. Предстоятель угодил в ловушку. Теперь он уже не мог просто уехать, но и во Владимире зябнуть не хотелось. Пришлось скрепя сердце ставить русским их кандидата — патриарха Иова. Вселенский патриарх с лихвой получил ссуду и отбыл из России в хорошем настроении.
Предложение Бориса Фёдоровича, однако, не следует рассматривать как чистое лукавство. Восстанавливая первосвятительскую кафедру во Владимире, он хотел превратить былую великокняжескую столицу Руси в её духовный центр, что, вероятно, было не очень понятно патриарху из далёкого Константинополя.
Навет, изменивший историю
Изощрённость Годунова? политика была очевидна, но сослужила дурную службу. На Бориса Фёдоровича пал навет в убийстве незаконнорождённого сына Грозного, Димитрия. Показательно, что слух распространился далеко не сразу, а после смерти царя Бориса и расправы над его семьёй. Созданный при Шуйском памфлет вырос до размеров жития Димитрия, которого канонизировали. Удобней запомнить вымышленное, но «трогательное» убийство мальчика, чем каяться в беззаконном истреблении рода Годуновых в 1605 году.
Житие кому-то может показаться гласом Церкви. Между тем её мнение выразил Собор 2 июня 1591 года, прямо заявивший, что смерть отроку «учинилась Божьим судом». За этими словами — настоящий, а не выдуманный секрет: мальчик страдал падучей болезнью. Эпилептические «сумерки» усиливались, его жестоко колотило. Когда Димитрия пытались удержать, тот кусался, «ел руки». Все эти подробности — в следственном деле, которое не публиковалось несколько веков.
То, как Димитрий упал на нож, видели семь человек, их показания различаются незначительными деталями. Следственную комиссию формировал не сам Годунов, а Дума, где у него врагов хватало. В чём они его только не обвиняли! Однако даже у думцев не закралось подозрение в причастности Бориса. Дикая клевета исходила от Нагих, родственников вдовы Ивана IV, линчевавших в день смерти Димитрия 15 человек. Годунов ни в чём не хотел компрометировать память Грозного царя, поэтому максимально смягчил приговор его озверелой родне. Как часто бывает, милость приняли за слабость.
Если, игнорируя факты, считать гибель ребёнка-эпилептика заказным убийством, то почему не поверить расстриге Грише Отрепьеву, что он тот самый Димитрий и есть… Так и случится десяток лет спустя, когда в результате массового голода и криминализации Юга вся страна погрузится в смуту.
И всё же события в Угличе глубоко потрясли Годунова. Если говорить о его психологии, то логичнее видеть здесь не комплекс вины, а фобию, которую спровоцировало угличское дело. Она вылезла на поверхность потом, после кончины Феодора Иоанновича, и дальше только усиливалась.
Внутренний конфликт сводился к тому, что Борис и желал власти, и одновременно избегал её. Он стал свидетелем роковой раны царевича Ивана, затем произошла нелепая гибель Димитрия, каждый день Годунов нянчился с Фёдором, то ли больным, то ли святым, но при любом раскладе неспособным произвести наследника от цветущей женщины, которой была Ирина. Борис чувствовал, как непреклонные силы выталкивают из жизни некогда могучую династию Калиты. Тот же водоворот случайно-фатальных событий засасывал теперь и его семью.
Народом избранный
Феодор Иоаннович передал скипетр Ирине, а святитель Иов впервые провозгласил многолетие в честь царя-женщины. Это вызвало бурю волнений у монахов и бояр. Патриарх старался привить взгляд на Ирину как на легитимную носительницу самодержавия, а ретрограды клеймили его поступок как «бесстыдство» и «нападение на святую Церковь» (для справки: Иов канонизирован). Сошлись на компромиссе: вдова приняла монашество (то есть как бы перестала быть женщиной) и рассылала указы из Новодевичьего монастыря вместо Кремля. Пострижение уничтожило план Годунова подобрать Ирине супруга из числа австрийских Габсбургов. В 1591 году Борис едва ли помышлял о престоле, его вполне удовлетворяли положение временного правителя и статус сестры. В 1598-м выбора не осталось. Центростремительная сила прижимала Годунова к кормилу государственности: он должен был либо подхватить его, либо распрощаться с жизнью — соперники проглотили бы его с потрохами.
Духовенство заняло сторону правителя, стрельцами командовали преданные люди, но в момент междуцарствия это не служило стопроцентной гарантией. Нужно было опираться на страну в целом. И патриарх Иов благословил беспрецедентный шаг — созыв Земского собора.
До Собора 1598 года царей в России не выбирали, поэтому сказать, что процедура была не отработана, — ничего не сказать. Пропорционально представить сословия оказалось тяжелейшей проблемой, её усугубили сословные препирательства. Однако, несмотря ни на что, в столице развернулась открытая избирательная кампания, где применяли не оружие, а лозунги и крестные ходы.
В перипетиях Собора сегодня сложно разобраться, но оспорить поддержку Годунова большинством населения — сложней вдвойне. На улицах кричали «Да здравствует Борис Фёдорович», а не «Фёдор Никитич» (Романов) или «Василий Иванович» (Шуйский). Годунов стал первым всенародно избранным и уже за это его следует чтить. Был ли он счастлив? Да. Но к радости примешивалась тоска. Перед наречением на царство Борис вышел на паперть и, обернув платком шею, подал знак, что скорей удавится, чем примет корону.
Царь — колокол
Символ правления Годунова — Царь? колокол, отлитый при нём, но так и не зазвонивший. Что произошло бы с Россией, доведи Борис Фёдорович свои старты до финиша?
Прежде всего, изменилась бы архитектура городов и их количество. При Годунове везде ширилось «строенье, каково николи не бывало». «Годуновский стиль» — это и астраханский кремль и 38-башенное «ожерелье» смоленских стен, спроектированных Фёдором Конем. Лобное место, надстройка Ивана Великого — лишь части прерванной реконструкции Кремля. Место скромного Успенского храма должно было занять гигантское архитектурное сооружение «Святая святых». Туда Годунов думал, вероятно, перенести плиту Гроба Господня, отобранную Грозным у новгородцев. Для этой величайшей святыни была изготовлена золотая плащаница, раскуроченная во время Смуты.
Годунов провёл в Москву водопровод, оснащённый насосом. Разработал образовательный проект, привлекая лучших учёных, санкционировал открытие немецкой школы, а наших «робяток» посылал учиться в Любек, Сорбонну, Оксфорд. Царь Борис сделал всё от него зависящее, чтобы развить морскую торговлю даже при неблагоприятных условиях. Если бы он дожил до их улучшения, в России были бы представлены все крупнейшие компании. Сын Бориса, Фёдор, при помощи иностранных консультантов начертил первую карту России. Вплоть до Петра она оставалось единственной, напечатанной на родине. Сходство с Петром было даже в брадобритии, которое пропагандировал Годунов.
Но между Петром и Борисом лежит чёткий водораздел — разница в сознании. Стремясь к прогрессу, Годунов оставался носителем архаичной, тяготеющей к магизму ментальности. В текст присяги, которую ему приносили, была включена длинная клятва не покушаться на царскую семью никоими чарами. Предохраняясь от колдовства, Борис проглядел реальную опасность: рост криминальной пены — казаков, беглых, разорившихся воинов — на окраинах России. Именно эти слои после смерти Годунова 13 апреля 1605 года привели к власти Лжедмитрия. В столице их с самого начала поддерживали главные конкуренты Годуновых — Романовы, старые хозяева Отрепьева.
Правда, это уже совсем другая тема.
