Спасение состраданием

К десятилетию мученической кончины брата Иосифа (Хосе) Муньоса

30 октября исполнилось десять лет со дня убиения брата Иосифа (Хосе) Муньоса, хранителя мироточивой Иверской (Монреальской) иконы Божией Матери. Пятнадцать лет брат Иосиф нес людям разных стран и народов эту удивительную святыню нашего времени. В 1997 году он был зверски убит, икона исчезла.
Несколько лет назад автору этих строк довелось познакомиться с петербурженкой Ксенией Волковой и записать ее воспоминания о брате Иосифе, с которым она была знакома в последние пять лет его жизни. Двенадцать лет Ксения прожила в США, сейчас с семьей вернулась в Петербург. Предлагаем читателям Русской линии рассказ об этом подвижнике наших дней.

— Любимым словом, которое чаще всего повторял Иосиф, было «compassion» — в переводе с английского — сочувствие, сострадание, жалость. Он говорил, что мир может спастись только состраданием. Сам он никогда никого не осуждал, даже говоря о каком-то грешнике, он говорил о нем с сожалением. Он просил Бога, чтобы Он пожалел этого человека. И у тебя самого не возникало желания осудить, когда ты общался с Хосе. Он был очень милосердным, в каждом находил что-то хорошее. Никогда никого не обижал, хотя его обижали часто, и простые люди, и духовные лица. Но он их прощал, говорил об этом без злобы.

Мы познакомились с Иосифом в 1992 году на молебне у мироточивой Иверской иконы Божией Матери в один из его приездов в Нью-Йорк. Через год после знакомства мы как-то пригласили его к себе домой. Мы ожидали тогда первенца, пол младенца был нам неизвестен. Но по дороге Иосиф неожиданно спросил: «А кто будет крестным отцом вашего мальчика?» Мы сказали: «У нас пока нет крестного, но хотелось бы, чтобы им были вы, Иосиф». Он ответил: «Сочту за честь». Так и решили. Роды были очень тяжелые, но, слава Богу, ребенок родился здоровым, а я осталась жива. Считаю, что только молитвами Хосе. После того, как он стал крестным отцом нашего сына Константина, знакомство перешло в дружбу. Нельзя сказать, что мы видели Хосе часто, часто его не видел никто. Он очень много путешествовал с иконой. Но его близость мы ощущали всегда, даже если он был где-то очень далеко. У него было такое большое сердце и такая большая душа, что в ней всем находилось место. И там всем было тепло.

Если Хосе говорил: «Помолюсь», то он вставал в любое время ночи и молился за человека, которому обещал. Он помнил имена всех своих крестников, которых у него было больше пятидесяти, всех своих друзей, всех, кто просил его молитв. Помнил, потому что молился за них, где бы ни был, везде подавал за них записки. Это заметила не только я, этому же удивлялся и отец Александр, с которым он ездил последний раз в Грецию. В его сердце хватало места всем.

И люди стремились к нему, потому что он творил добро. Своей миссией он нес им счастье. Я не могу сказать, что от иконы воскресали мертвые, этого не видела, но, судя по себе и своим близким, могу сказать, что через молитву перед этим образом, через великое благоговение к этому чуду в людях просыпалась душа, словно открывались глаза на свою жизнь, и бремя греха ослабевало. Когда икона бывала в нашем доме, она всегда приносила радость и душевный покой.

Увы, в последнее время к иконе стало приходить мало людей, народ привык к чуду, и оно от него отнялось. А Иосиф говорил, что к чуду привыкнуть нельзя…

Во время своей второй беременности я очень плохо себя чувствовала. Сильно, почти в два раза, поправилась, был токсикоз, снились кошмарные сны. Однажды, после очередного кошмара, я позвонила ему: «Хосе, я больше не могу так жить. Помолись». Он сказал: «Хорошо. Я приеду к вам». Он приехал и жил у нас. Мы с ним ходили на прогулки, во время одной из которых он мне сказал: «У тебя будет хороший красивый мальчик». И добавил: «Ты родишь, когда будет полнолуние». И уехал.

Кризис миновал, прошло одно полнолуние, второе. Врачи сказали мне: «Мы снимаем с себя ответственность за ваше здоровье и жизнь, нужно делать стимуляцию, пишите письменный отказ от операции». Я подписала документы, которые требовали врачи. Положилась на волю Божию, переходила месяц, и у нас родился совершенно здоровый спокойный ребенок. Иосиф приехал к нам на крестины, став крестным отцом нашего второго сына Сергея.

+ + +

…Иосиф не любил ханжества и двуличия, отсутствия в людях цельности. Он говорил, что мир разорвет двойственность.

Мне он говорил: «Не бойся одеваться в церковь красиво». Он был против того, чтобы человек опрощался искусственно. «Твой внешний вид должен соответствовать твоей душе. Платок на голове двадцатилетней девушки — это еще не признак смирения. Ты можешь внешне выглядеть смиренно, но при этом в душе у тебя будет кошмар. Знаешь, ты одеваешься от Версаче, тебя осуждают за то, что ты любишь краски. Я надеваю черное, меня осуждают за то, что я в черном. Говорят: „Он грязный, ходит все время в одной и той же рубашке“. Я же не могу повесить табличку, что рубашка новая, куплена на распродаже, что надеваю чистую каждый день. Люди всегда найдут, за что осудить. Поэтому надо найти себя в Боге, найти свое призвание и оставаться самим собой. Со временем ты почувствуешь, что Бог тебя ведет».

…Но не надо делать из Иосифа икону, он был обыкновенным земным человеком, он мог и спеть, и потанцевать с нами, он мог раствориться в нас. С ним было понятно, с ним было легко, с ним было естественно, с ним было как с самим собой.

Иосиф был художником, а когда икона замироточила, он дал обет, что не будет писать больше картины, а будет писать только иконы. После этого произошел такой случай. Во время его поездки в Баварию он однажды проезжал мимо красивых заливных лугов. Цветы луговые были так прекрасны, что он не удержался и написал картину, которую потом вместе с друзьями привязал к багажнику машины. Когда они приехали в свою деревню и вышли из машины, то увидели, что картины нет. Как ее сдуло, было непонятно. С тех пор Хосе уже не нарушал обета.

Трудился Иосиф очень тщательно, был взыскательным судьей своего труда. Но в последние годы ему редко удавалось писать, все время уходило на путешествия. И он часто говорил, что когда появится возможность никуда не ездить, он будет жить дома и заниматься любимым занятием — писать иконы. Но он был болен сахарным диабетом, в любое время мог обездвижить, поэтому молил Бога, чтобы у него не отнялись руки. Хосе говорил: «Не страшно, если отнимутся ноги, только бы не руки, это же мое орудие. Только бы не руки и не разум».

Руки его были удивительны. Они были большими, с длинными пальцами, всегда теплые и мягкие. Пушистые, как говорила моя мама. И когда его нашли мертвым, то обнаружили наибольшие следы насилия на его руках. Руках, которые носили икону Божией Матери, руках, которыми он возлагал крестное знамение, творил добро, которыми обнимал друзей. Они были черны и исколоты с нечеловеческой яростью…

Хосе был убит накануне «хэллоуина» — праздника сатанистов, это неслучайно. Сейчас доказано, что убийство было совершено по ритуальному обряду. Прискорбно, что этот праздник сейчас получает распространение и в России. В Америке, где все религии и секты сейчас уравнены, — это официальный день сатанистов. В этот день совершаются ритуальные убийства, пропадает много детей. При этом говорится, что это детский праздник, в который дети едят конфеты, устраивают маскарады. Такое зло под видом добра.

Но для убийц было важно не только его физическое уничтожение, но и оклеветание Иосифа после смерти. Кто был к нему безразличен или не любил его, поверили клевете, а кто любил, восприняли его смерть как мученический конец.

После смерти Хосе произошло еще одно событие. В Монреале был большой храм Николая Чудотворца, где Иосиф часто бывал, он жил в этом городе. Почему-то большинство людей, которые его не любили, осуждали, собрались именно там. «Не бывает пророк без чести, разве только в отечестве своем и в доме своем» (Мф.13,57). Как только Хосе убили, этот храм не просто сгорел, на его месте образовалась воронка. Он сгорел дотла, сгорела земля, на которой он стоял. Причины пожара до сих пор не установлены. Для Америки и Канады, где такие мощные службы безопасности, это чудовищно. За двенадцать лет, которые я там прожила, не помню, чтобы там вообще что-нибудь горело. Вот только трагедия 11 сентября 2001 года, да Никольский храм в Монреале…

+ + +

Иосиф был очень мягким человеком, и многие люди принимали его доброту за слабость. Они считали, что раз он добрый, то его можно гнуть как угодно. Но на самом деле он был очень твердым. Он соглашался на многое, когда дело касалось лично его. Но когда речь шла об иконе Божией Матери, он был тверд. Единственный раз Хосе был разгневан по-настоящему. Это произошло так.

В один из перелетов из Европы в Америку в аэропорту его остановила таможенная служба. Иосифа попросили открыть чехол, показать икону. Когда Хосе исполнил требование, женщина, работник таможенной службы, сказала ему: «Уберите отсюда своего идола». Тогда Хосе ответил: «Я не сдвинусь с места, пока не будут принесены не только ваши личные извинения, но и извинение вашего руководства». Он заставил отменить рейс, его ждал весь самолет. Был вызван начальник аэропорта, и были принесены публичные извинения.

Если бы оскорбили лично Иосифа, он помолился бы за этого человека и все, как он обычно и поступал. Но было совершено кощунство. И Хосе защитил вверенную ему святыню.

+ + +

Не перечислить, сколько было святынь в его домовой часовенке Божией Матери. Интересно, что Хосе шел к людям с иконой, а святыни словно находили его сами. Они доставались ему по-разному. Многое связывало Хосе со священномучеником Климентом, папой Римским (+ 101). Это небесный покровитель его духовного отца, афонского монаха, предсказавшего Иосифу все его страдания и оклеветание. Однажды к Хосе пришел знакомый католический ксендз и принес череп сщмч. Климента, сказав: «Возьми себе эту святыню, она не может больше храниться в нашем монастыре. Там — безбожие, святыни в поругании. Надо, чтобы это хранилось у тебя. Святыня должна находится в чистых руках». Хосе принял череп. Я прикладывалась к нему, и почувствовала необыкновенное благоухание. А когда Хосе умер, сороковой день пришелся на день памяти этого святого.

Однажды в Бразилии Хосе гулял по старинному рынку, где встретил католических монашек, торгующих церковной утварью. Среди прочего он увидел у них частичку настоящего Покрова Пресвятой Богородицы с удостоверением папы Римского, со штампами. Католики просили за великую святыню очень крупную сумму, несколько тысяч долларов. У Хосе таких денег не было. Он им сказал: «У меня есть триста долларов, продайте». Они не стали с ним разговаривать. Он много-много молился и ходил к ним каждый день и уговаривал продать, а они отказывались. Там же ходили сатанисты и тоже выбирали святыни, они совершают на них свои ритуалы. И в последний день Хосе сказал монашкам: «Если вы не продадите святыню мне, ее купят сатанисты, и вас постигнет кара Божья». И они согласились, кажется, продали даже за меньшую сумму, чем он предлагал.

+ + +

Иосиф посетил многие страны. Когда он был в Болгарии, поклониться иконе пришло шестьдесят тысяч человек. На пожертвованные деньги было восстановлено много храмов. Хосе очень хотел поехать в Россию, посмотреть ее, поклониться святыням. Он говорил: «Представляю, сколько русских людей пришло бы к иконе и как это бы помогло России». Но обстоятельства не пустили его в Россию. В этом проявилось его смирение.

…Когда Хосе не стало, это был, наверное, самый страшный день в моей жизни. Мы собирались на раннюю литургию, когда нам позвонила женщина и сказала: «Хосе убили». Я не могла поверить. Пока мы с ней говорили, я увидела в окне, что поднимается ураган. На глазах начали ломаться деревья, а по дороге в храм нашу машину чуть не перевернуло. Не передать словами то чувство боли… Страшно потерять друга, страшно потерять родителя, страшно потерять молитвенника о тебе, наставника, крестного отца своих детей. В нем, в одном человеке, для меня все это соединилось. Очень много ячеечек занимал он в душе, и все ушло с этим убийством. Я говорила: «Господи, что же делать…» Господь никогда не оставляет, Он послал мне наставника.

+ + +

Наш мир очень жесток, в нем стерты понятия добра и зла. Идешь по жизни, как в тумане, на ощупь. Нам не обойтись без проводников, без света, который Господь посылает в лице таких людей, как Иосиф. Нам не обойтись без них, настолько мы погрязли в грехах, в самолюбии, тщеславии, гордости. Но нужно ценить этих Божиих людей, пока они с нами, но нам кажется, что они будут с нами всегда, а они уходят.

Из своего опыта могу сказать, что пока эти светочи с нами, надо больше встречаться, надо чаще спрашивать. Потому что они, как искры, освещают твою жизнь и уходят к Предвечному Источнику Света…

Мой крестный
Довелось нам записать и рассказ старшего в семье Волковых крестника брата Иосифа отрока Константина.

— Иосиф был очень хорошим, добрым человеком. Я его очень люблю и всегда был рад его видеть. На душе всегда становилось легче, когда он находился рядом. Он всегда за нас молился. Я часто его вспоминаю и желаю ему Царства Небесного.

Мне было четыре года, когда его не стало, но я очень хорошо помню все, что с ним связано. Помню его дом в Канаде, где мы бывали с папой и мамой. Там была крутая лестница на второй этаж. Помню, как зашел однажды в дом, поднялся на вторую ступеньку, а наверху уже стоит Иосиф. Стало так радостно, я побежал ему навстречу…
Мне всегда нравилось бывать у него в гостях, там было очень интересно, много старинных икон и святынь. Он очень вкусно готовил, по-настоящему, по-монастырски, и я обожал у него перекусить. До сих пор помню его вкусный борщ.

Особенно запомнился мне один случай. Крестный гостил у нас и однажды я вышел на крыльцо, и увидел его с папой в саду за столом. Я подошел к ним. Иосиф сломал веточку и начал со мной фехтовать, я тоже взял веточку. Мы играли, наверное, часа два. Я, конечно, был очень рад.

Все люди его очень любят, потому что он всегда поможет, не пожалеет ничего. Ты попросишь его что-то, он тебе сделает. И всегда тебе станет легче. Он всем давал ватки с миром от Иверской иконы Божией Матери.

Когда крестный умер, я почувствовал большую жалость. Помню, как его хоронили, как опускали гроб. Было очень грустно. Там, на кладбище, есть церковь с большой колокольней. Я бывал там на самой верхушке, конечно, боялся. Там всегда кружили птицы, а когда он умер, летали только вороны и черные грачи. И еще было очень темно, когда мы ехали обратно домой с похорон. Мама с папой пошли плакать на диван, а я подошел к окну и увидел, как ударила молния у нашего дома. Гром бил-бил, наверное, часа три. Я даже боялся спускаться вниз или смотреть мультики, хотя почти никогда не боюсь.

Однажды, когда мы приехали на могилу к Иосифу и поставили свечи, то они горели семь часов и не тухли, оставаясь одной высоты. С крестным было очень интересно, я часто его вспоминаю и грущу по нему.
Подготовила Марина Михайлова
Впервые опубликовано в газете «Православный Санкт-Петербург»