Чарльз Р. Крейн как вдохновитель и спонсор покупки колоколов Данилова монастыря для Гарварда

К возвращению первого Даниловского колокола в Москву

Американский политический деятель, предприниматель и филантроп Чарльз Ричард Крейн (1858−1939) происходил из одного из богатейших чикагских семейств. Его отец Ричард Теллер Крейн основал в 1855 году небольшой заводик по производству колоколов и другой меднолитейной продукции, который к концу XIX века превратился в огромную промышленную империю, производившую сантехническое оборудование, насосы, паровые двигатели, грузовые и пассажирские лифты. К началу первой мировой войны компания Крейнов оказалась вовлечена в развитие буквально каждой новой индустриальной отрасли: энергии пара, выработки электричества, железнодорожного строительства, прокладки трубопроводов, конвейеризации.

Идея приобрести русские колокола и тем самым спасти их от уничтожения зародилась у старшего из сыновей Ричарда Т. Крейна Чарльза, скорее всего, летом 1921 года. Тогда, едва сложив с себя полномочия посла США в Китае, он проехал (порой с риском для жизни) по Транссибирской железной дороге от Харбина до Петрограда и воочию увидел разрушения, причиненные революционным хаосом и гражданской войной в стране. Будучи поклонником своеобычной красоты северного церковного зодчества и колокольного звона, он специально избрал маршрут через Ростов Великий, чтобы сопровождавший его в поездке младший сын Джон, выпускник Гарварда, насладился звучанием знаменитых ростовских колоколов.

Крейн был известен в международных политических кругах своей щедрой материальной поддержкой Белого движения. Есть даже сведения, что при его участии разрабатывался план спасения Царской Семьи, членов которой он лично хорошо знал (в Зимнем дворце было установлено крейновское сантехническое оборудование!) и был неоднократно награждаем Императором Николаем II именными ценными подарками в благодарность за организацию и содержание хора мальчиков при Свято-Николаевском соборе в Нью-Йорке. Не единожды в годы атеистических гонений он помогал деньгами и продуктами представителям Русской Православной Церкви, включая Святейшего Патриарха Тихона, с которым тесно общался еще во времена его служения в Нью-Йорке епископом Алеутским и Аляскинским и неизменно величал «лучшим из русских». Для него пришедшие к власти большевики, нарушившие союзнические обязательства России в первую мировую войну и заключившие с Германией сепаратный мир, а кроме того (тут примешивался личный аспект) национализировавшие принадлежавшие ему на территории страны предприятия, были личными врагами. Поэтому неудивительно, что по возращении в США граница Советской России для него захлопнулась надолго, но не навсегда (он снова сюда приедет только в середине 1930-х годов).

В 1928 году Чарльз Крейн отправляет в СССР своего порученца — византолога и арт-дилера Томаса Виттемора, не единожды выполнявшего для него различные деликатные миссии, с заданием: «добыть колокола Новгорода или Ярославля"[1]. Изысканно-обходительному, вхожему в салоны высшей знати едва ли не в каждом уголке мира, Виттемору удалось наладить неплохие контакты в советских бюрократических, научных, музейных и торговых сферах. Но, вернувшись в Америку, он вынужден был огорчить своего покровителя известием, что заказ на «новгородские или ярославские колокола» выполнить не удастся: практически все они разбиты и уничтожены новообращенными марксистами в рамках борьбы с «очагами мракобесия"[2]. Видимо, в одну из следующих своих поездок (официально — под предлогом сбора материалов для лекций в Нью-Йоркском университете по культуре и искусству Византии, Древней и Средневековой Руси и Средней Азии) зачастивший в страну Советов Виттемор познакомился с талантливейшим звонарем Москвы Константином Сараджевым, игравшим свои «колокольные симфонии» при огромном стечении народа на звоннице храма Святого Марона-Пустынника на Якиманке. Тогда же чиновники от пролеткульта обратили взор американского профессора на колокольню Симеона Столпника закрывавшейся Даниловской обители и намекнули на возможность приобретения одного из последних сохранившихся целиком в Москве колокольных ансамблей.

Первое упоминание о намечающейся сделке с покупкой Чарльзом Р. Крейном Даниловских колоколов для alma mater его сыновей — Ричарда и Джона — появляется в официальной переписке сотрудников Гарвардского университета в самом конце 1929 года. Именно тогда преподаватель факультета музыки Арчибальд Т. Дэвисон [3] направил на имя президента Гарварда Э. Лоуренса Лоуэлла письмо, в котором сетовал на неназванных адресатов, проигнорировших его просьбу поделиться сведениями о русских колоколах:

«Я не получил известий ни от одного из тех, кому я писал относительно русских колоколов. Полагаю, эти господа отсутствуют в связи с отпуском. Потерпев неудачу в попытке добыть какую-нибудь определенную информацию, я склоняюсь к тому, чтобы принять колокола, поскольку их использование в любом случае обусловлено обстоятельствами и местоположением. Как только я получу какие бы то ни было разъяснения на поставленные мною вопросы, я перешлю их Вам"[4].

Но уже меньше чем через неделю приходит отклик от главного дирижера знаменитого Бостонского симфонического оркестра Сержа Кусевицкого [5], на его личном бланке:

«Отвечая на Ваши вопросы, — сообщал выдающийся музыкант профессору Дэвисону, — я не могу утверждать, что русские колокола равны по качеству колоколам Англии или Бельгии, поскольку звучание тех и других различно ([у русских] более глубокий и более богатый звук), кроме того, на церковных колоколах в России никогда не исполнялись мелодии.

Размер русских колоколов не идет ни в какое сравнение с колоколами других стран. Возможно, Вы слышали об историческом колоколе в Москве, который весит 32 тонны. Конечно, в настоящее время и даже, пожалуй, перед войной, колокола такой огромной величины уже не делаются в России, но они все еще существуют, большевики не могли уничтожить их все.

К вышесказанному могу добавить, — и тут в словах эмигранта Кусевицкого проскальзывают ностальгические нотки, — что нигде более звон церковных колоколов не производит такого сильного и мистического впечатления, как в России, возможно, как раз благодаря отсутствию мелодизма и глубокому торжественному звучанию…» [6]

Мнение главного дирижера «Бостон симфони» поддержал знаток русской духовной и фольклорной музыки профессор Альфред Сван из Хаверфордского колледжа (штат Пенсильвания) [7]:

«Относительно русских церковных колоколов я узнал следующее:

(1) Их тон настолько замечателен потому, что в прошлые столетия колокольных дел мастера знали секрет, благодаря которому колокола в процессе производства приобретали специфическую мягкость и сочность тона. Трудно сравнить русский подбор колоколов с бельгийскими карильонами — это вопрос вкуса и предпочтения. Несколько столетий назад бельгийские карильоны были в большом почете в России.

(2) На русских колоколах можно играть разные мелодии, если на колокольне установлена клавиатура, но это противоречит церковному канону и традициям…

(3) Согласно церковному канону, существует разные звоны: «погребальный», «постный», «будничный», «красный звон» («красный» в данном случае имеет значение «красивый» и исполняется в течение целого дня на Пасху — самый главный праздник Русской Церкви). Кроме того, каждой службе соответствует собственный звон, которого строго придерживаются во всех монастырях, пýстынях и кафедральных соборах…

(4) Звон русских колоколов имеет превосходный, потрясающий ритм. Ничего не игралось по нотам, то есть ничего никогда не записывалось. В собрании Лядова «50 русских народных песен» есть Духовная Песнь, кажется, она идет первой в этом сборнике, которая очень напоминает звон русских колоколов.

Надеюсь, эта информация хотя бы немного будет Вам полезна. Я попробую узнать побольше у Метнера, чей кузен — один из известных московских карильонистов, или у Рахманинова» [8].

Видимо, ответы профессионалов такого уровня, как Кусевицкий и Сван, убедили руководство Гарварда принять окончательное решение в пользу обещанного подарка своего коллеги (в 1922 году не имевший по принципиальным соображениям даже среднего образования Чарльз Р. Крейн был удостоен почетной степени доктора права Гарвардского университета в знак признания его заслуг на ниве благотворительности). Таким образом, возведение башни с циферблатами для Лоуэллского общежития было приостановлено, и Крейн вновь благословляет своего верного Тома Виттемора на поездку в Светскую Россию для точных замеров Даниловских колоколов, чтобы в будущем перестроенная звонница пришлась им впору. Перед отплытием Виттемор высылает находящемуся в Нью-Йорке Крейну полученный от архитектора Чарльза А. Кулиджа чертеж башни со своими пояснениями. При этом, несмотря на недавние консультации со специалистами в области русского колокольного звона, разъяснивших его специфику, в письме находит отражение надежда официальных лиц Гарварда получить в дар привычный для западного уха карильон, состоящий из 23 колоколов, на котором можно при случае исполнять незамысловатые песенные мелодии:

«Президент [Гарварда Лоуэлл] полагает, что увенчанием здания, носящего его имя, как и всего вновь преобразуемого им университета, станут колокола. Первоначальный проект Чарльза Кулиджа предусматривал установку во втором ярусе часов. Теперь же решено от часов отказаться и приспособить второй этаж башни, как вы это видите [на чертеже], под колокола. Перекрытия опустятся ниже, и колокола подвесят, согласно русской традиции, в проемах. Если на втором этаже для двадцати трех колоколов (sic! — И.С.) места окажется не достаточно, то можно расположить основную часть колоколов на втором уровне, а педали, клавиатуру и трели — на третьем. Колокола довольно часто развешивают таким образом, я видел это в России. Но даже в этом случае господин Кулидж не уверен, что места хватит для всех колоколов. Итак, решено внести изменения в проект, что, конечно, серьезно улучшит его с архитектурной точки зрения, поскольку теперь появятся два возвышающихся друг над другом открытых объема, отбрасывающих глубокие тени, — что-то в стиле Палладио [9], вместо двух надстроенных друг над другом плоских и невыразительных кубов.

Я беру с собой в Россию копию чертежа с точными обмерами. Хочу на месте определить, можно ли будет развесить весь набор колоколов на втором этаже; если нет, колокола придется рассредоточить на двух уровнях, а в случае, если они не поместятся на этой башне, придется искать другое решение…

Я отплываю на [пароходе] «Иль де Франс» 7-го. На протяжении всего пути я собираюсь давать Вам о себе знать, и во всё время пути буду вспоминать о Вас с большой любовью…"[10]

В планы Виттемора также входило приобретение в России набора камертонов, имитирующих колокольный звон. С их помощью он собирался иллюстрировать свои лекции по русскому искусству, которые предполагал читать в Институте Лоуэлла в Бостоне «в качестве подготовки к прибытию колоколов» [11].

Путь в Советскую Россию лежал через Лондон, Париж, Марсель, египетскую Александрию, Берлин…

Оказавшись, наконец, в Москве, Виттемор снова побывал у стен необычно притихшего Данилова монастыря, полюбовался издали и вблизи надвратной колокольней, на которой всё ещё пребывали замершие в строгом спокойствии, ожидая своей участи, 18 бронзовых «насельников», и приступил к конкретным переговорам по сумме сделки с представителями «Антиквариата» — хорошо известной у зарубежных коллекционеров организации, содействовавшей экспорту антикварных художественных предметов из СССР. Приходилось соблюдать осторожность, и тут многолетняя служба на ниве официальной и тайной дипломатии дала о себе знать: еще в Германии Виттемор был проинструктирован Крейном в телеграммах из Москвы называть его не иначе как под псевдонимом «Университет», чтобы не осложнять своим явным участием успешное продвижение к заветной цели [12].

Прежде чем начать спуск колоколов и готовить их к отправке, руководство «Антиквариата» потребовало внести задаток — 10 тысяч долларов, о чем Виттемор телеграфировал в Бостон своему секретарю Сету Т. Гано.

«Попроси «Университет», — писал он, — перевести телеграфом через «Гаранти траст компани"[13] в Нью-Йорке десять тысяч долларов на мой счет в «Гебрюдер Аронс"[14] в Берлине, и попроси банк телеграфом уведомить об этом «Аронс» [15].

9 июня Сет Гано отправляет на Пятую авеню в Нью-Йорке, где находился офис Чарльза Крейна, управляющему его делами Дональду М. Броди письмо следующего содержания:

«Прилагаю копии двух радиограмм от господина Виттемора. Одна — из Берлина, датирована 29-тым мая, из которой Вам будет понятно, что слово «Университет» в последующих телеграммах будет относиться к господину Крейну. Другая — получена этим утром из Москвы, в ней он требует перевести туда телеграфом через «Гаранти траст компани» в Нью-Йорке на аккредитив, либо через «Гебрюдер Аронс» в Берлине на счет Томаса Виттемора, $ 10 000 и попросить банк телеграфом уведомить «Аронс» о переводе. Эта сумма пойдет на покупку для Лоуэлл-хаус в Гарварде колоколов, о которых Вы, несомненно, наслышаны.

Буду признателен, если Вы сообщите мне о том, что деньги отправлены, и посоветуете, что еще я могу предпринять в этом отношении» [16].

Уже на следующий день, 10 июня, Гано получил ответ от Броди:

«Мы организуем отправку денег телеграфом не позднее четверга, 12-го июня. Я Вам сообщу, когда транзакция будет проведена». [17]

Очевидно, банковская операция была осуществлена очень оперативно, так как спустя неделю довольный Виттемор радостно рапортовал своему патрону из Москвы, при этом не обращаясь к нему, согласно договоренности, по имени:

«Дорогой друг!
Я купил колокола Большой надвратной колокольни Данилова монастыря в Москве. Вы помните, это тот самый знаменитый «звон», хотя и XIX века. Я тщательно осмотрел колокола в присутствии эксперта и нашел их в отличном состоянии. Всего колоколов 18, и весят они чуть меньше 1 500 пудов. [18] Строитель-подрядчик и архитектор были вместе со мной на колокольне и решили, каким образом лучше снять колокола. Монастырь, как Вы помните, находится возле реки и железной дороги. Колокола будут отправлены поездом, вероятно, в Одессу и оттуда, надеюсь, в Бостон. [Константин] Сараджев отбудет с ними на грузовом судне в качестве «пастуха», чтобы руководить развешиванием колоколов и играть на них в Кембридже. Разрешение для него на въезд в страну должно быть получено в Министерстве труде. Он сможет пересечь границу как студент музыкального отделения [Гарвардского] колледжа, сроком на год. Я телеграфирую сразу же, как только узнаю название судна, на котором колокола будут отправлены. Колледж должен попробовать получить их беспошлинно. В Бостоне Сет Гано может быть очень полезен. Я сообщу ему непременно все детали (поскольку он хорошо знает г-на Лоуэлла и г-на Кулиджа) еще до того как прибуду. […]

[Сараджев] родился в Москве в 1900 году. Он — сын известного московского музыканта, который в настоящее время является профессором местной консерватории.

Мне, вероятно, придется прождать недели две, чтобы убедиться, что колокола сняты, после чего я смогу покинуть Россию. Почти половину стоимости колоколов я уже оплатил, а остальную часть нужно будет внести, когда колокола достигнут берегов Америки.
Остальные новости я приберегу до своего возвращения,
кроме моих искренних чувств к Вам,
Том Виттемор».

В конце письма — приписка:
«Я совершил все это с одобрения «Антиквариата», который оказал мне величайшее содействие» [19].

Подводя промежуточный итог вышесказанному, можно заключить, что цена сделки Виттемора с «Антиквариатом» — 20 тысяч долларов. Много это или мало? Не продешевили ли советские чиновники, торгуя конфискованной церковной собственностью? В качестве ответа на этот вопрос достаточно сказать, что в годы, о которых идет речь, в США можно было приобрести новенький, только что сошедший с конвейера «Форд» по цене 500 долларов. Небольшие дома в срединных штатах Америки стоили от 3-х до 7-ми тысяч долларов в рассрочку. В штате Нью-Йорк, к примеру, был выставлен на продажу дом с 3 акрами земли (или 1,125 гектаров), верандой, гостиной, столовой и кухней, оборудованной по последнему слову техники, и пятью спальнями наверху, и стоил он 9 000 долларов…

Послание из советской России в США с сообщением о заключенной сделке шло две недели. В целях «конспирации» — на адрес офиса Виттемора в Бостоне. Получив письмо и скопировав его на пишущей машинке, Гано поспешил переправить оригинал Чарльзу Крейну. Желая поделиться новостью с ключевыми фигурами, задействованными в проекте, секретарь Виттемора процитировал основные положения из письма архитектору Лоуэлл-хауса Чарльзу А. Кулиджу и сам, будучи заинтригованным, загадочно прибавил:

«Полагаю, мы узнаем от него кое-какую дополнительную информацию, как только он прибудет в Париж, где, насколько мне известно, он рассчитывает появиться к 1 июля» [20].

И действительно, в письме Виттемора, отправленном уже из Франции, были новые интересные подробности:

«ВИЗАНТИЙСКИЙ ИНСТИТУТ [21]

Париж, 18-го июля 1930 года.

Дорогой Сет!

Я в Париже.
Два месяца, проведенных в России — со всем, что за этим стоит, — обошлись мне потерей почти двадцати фунтов веса. В офисе [Византийского института] говорят, что я теперь похож на Рамсеса II… Еду в Динар [22] на три или четыре дня, чтобы подкрепиться молоком и маслом Бретани, и собираюсь отплыть [в Америку] в первой неделе августа. Пока еще не знаю названия судна.

31-го июля я снимаю вывеску Американского Комитета [по обучению русской молодежи в изгнании] с дома номер 9 по рю Мишеле, хотя всё ещё не найдено другое пристанище для собрания византийских редкостей. Это необходимо сделать до моего отъезда. Я везу с собой рукопись Макриди [23] «Панахрантос"… Также везу c собой картины Нечитайлова [24].

Колокола были отправлены в Ленинград, и не только потому, что перевозка между Москвой и Ленинградом обойдется дешевле, чем между Москвой и Одессой. Дело в том, что из Одессы корабли идут только до Нью-Йорка. А я, разумеется, никогда даже и не помышлял об отправке колоколов куда-либо, кроме Бостона. А раз так, то придется осуществить их перегрузку в Гамбурге. Они должны покинуть Гамбург приблизительно 20-го июля, весьма несрочным фрахтом.

Сараджев сопровождает колокола. Когда они прибудут, я намерен уже быть в Бостоне. Прошу господина Лоуэлла должным образом обеспечить получение разрешения от Министерства труда для въезда Сараджева в Америку в качестве студента, изучающего музыку, о чем им было заявлено в русской анкете. Снабдить его консульской визой не удалось… На сегодняшний день он как музыкант является лучшим мастером колокольного звона в России. Но, с другой стороны, он — ребенок и нуждается на каждом шагу в заботе семьи, что я и обещал обеспечить его отцу, который очень волнуется за него. Вопрос съема жилья — очень важный. Его нужно поместить в русскую семью, поскольку он не говорит ни слова на каком-либо другом языке. Является ли русский священник в Дорчестере [25] почтенным человеком, и есть ли возможность устроить Сараджева в его доме? Пожалуйста, обдумай это, не предпринимая никаких действий прежде, чем я прибуду. Не вздумай консультироваться по поводу этого дела с Белашиным [26], к которому ты можешь обратиться за советом. Здесь в Европе я никому не рассказываю о колоколах, и, думаю, что чем меньше шума об этом в Америке, тем громче будет звук, когда в них зазвонят.

Правительство России предоставило мне полномочия действовать в его интересах в деле организации выставки икон этой зимой в Америке. Здесь мне также потребуется твоя помощь…
Твой — без преувеличения,
Том» [27].

Прибывшие по железной дороге в Ленинград Даниловские колокола 29 июня были перегружены на морское судно и отправились в порт Гамбурга. 20 июля они покинули Гамбург и взяли курс на Северо-Американский континент. 25 сентября корабль «Чикасоу» с ценным грузом на борту, состоящим из «20 мест: 7 бронзовых колоколов, 7 железных колокольных языков и 6 ящиков бронзовых колоколов малого размера», — пришвартовался в порту Нью-Йорка (а не в Бостоне, на что надеялся Виттемор). После тщательного осмотра каждого из предметов как таможенными чиновниками, настаивавшими на их обложении пошлиной, так и представителями принимающей стороны, в задачу которых входило своевременное выявление возможных повреждений колоколов во время транспортировки, «даниловцы» были переправлены по железной дороге в пункт своего конечного назначения — Кембридж.

Ни Крейна, ни вернувшегося из Европы Виттемора не было в числе встречавших. Крейн находился в Китае, Виттемор — на парусной регате где-то неподалеку от Бостона. Насладившись спортивной гонкой, он не стал дожидаться прибытия в Гарвард Константина Сараджева, который из-за проволочек с выдачей въездной визы в США выехал из Гамбурга с большим опозданием, и 4 октября снова отплыл в Европу, а затем в Абиссинию — на коронацию короля Хайли Селасси.

Только 19 октября с парохода «Кливленд» на бостонский причал сошел Сараджев. В соответствии с отданным накануне распоряжением Виттемора, согласованным с Крейном, его поселяют в доме русского белоэмигранта, преподавателя Гарвардской школы права Тимоти А. Таракузио [28], и он приступает к подготовительным работам по подъему колоколов, пока, правда, теоретически: то есть рисует чертежи их будущего расположения на башне Лоуэлл-хауса. Прикасаться к колоколам, не говоря о том, чтобы начать перемещать их со склада, в который они были водворены, до урегулирования формальностей, связанных с определением величины таможенной пошлины, было категорически запрещено.

Тем временем «Антиквариат» в Москве уполномочивает «Амторг» — американо-советскую импортно-экспортную торговую миссию в Нью-Йорке -взыскать с Томаса Виттемора задолженность по колоколам. Перед отъездом Виттемор договаривается с управляющим делами Крейна Дональдом Броди провести очередной транш — 7 тысяч долларов, что и было исполнено 8 октября [29]. Гано прореагировал, как всегда, оперативно:

«Настоящим подтверждаю получение Вашего письма от 8-го октября с чеком, выписанным на «Национальный Шоумат банк», на сумму в $ 7 000, предназначенную для занесения на счет Томаса Виттемора, которые я сегодня депонировал», — отчитался он 9 октября перед Броди [30].

На следующий день приходит письмо от агента по материально-техническому снабжению Гарвардского университета Вильяма Дж. Морзе с просьбой связаться с Виттемором или Броди и установить, во-первых, был ли застрахован груз на время транспортировки, так как на кромках некоторых колоколов имеются сколы, о которых он просил своего брокера уведомить транспортную компанию «Ам-Дерута транспорт Корпорейшн», и, во-вторых, где находится счет-факутра [31]. После обмена корреспонденцией выяснилось, что Броди не обладает информацией по этому поводу [32], а Виттемор, которому Гано выслал телеграмму в Лондон на адрес банка «Бэринг Бразерс» [33] - а ответ получил из Парижа, ограничился советом, что если накладных нет вместе с колоколами, следует запросить «Антиквариат», у них же следует узнать и о страховке, которая вроде бы была предусмотрена договором [34].

15 октября телеграммой Гано запрашивает о транспортной накладной Москву [35].

Тем временем волнения по поводу возможных повреждений колоколов в процессе их перемещения с континента на континент, а также многочисленных выгрузок и погрузок, несколько улеглись после заверений Морзе о проведенной силами Гарварда тщательной проверки их состояния:

«Мы даже отправили нашего человека сфотографировать колокола, прежде чем они были сняты с железнодорожного состава, — сообщал он Гано, — и потому мы не имеем основания считать, что края [некоторых из них] были сколь-нибудь серьезно повреждены. Акт, приложенный к накладной, в котором говорится, что края надбиты и треснули, мы объясняем нервозностью представителей железнодорожной компании. Все эти «шрамы» и отметины, обнаруженные по краям колоколов, в длину не более восьми дюймов [36]"[37].

Чтобы не стеснять свободу действий лиц, принимающих участие в судьбе Даниловских колоколов в Америке, Чарльз Крейн устами управляющего Дональда Броди заявил, что оплачивает через свою канцелярию любые расходы, которые может понести Гарвард в связи с получением его дара, будь то транспортировка колоколов от Нью-Йорка до Кембриджа или уплата таможенных пошлин. В частности, Броди сообщал в письме от 9 октября 1930 года казначею Гарварда Генри Л. Шаттаку:

«Если Вы любезно пришлете мне [документы, подтверждающие] любые издержки такого рода, мы немедленно возместим их Гарвардскому университету. Было бы полезно всякий раз советоваться с г-ном Гано, прежде чем осуществлять платежи, чтобы убедиться, что они уже не покрыты выплатами г-на Виттемора. Конечно, тот факт, что г-н Крейн является дарителем, не должен разглашаться, по крайней мере, сейчас» [38].

Первый счет такого рода Броди оплатил уже 18 октября, переслав чек на сумму в 696 долларов и 65 центов Сету Гано с тем, чтобы он перевел его фирме «Т.Д. Даунинг и К°» с указанием оплатить транспортные расходы по колоколам (выгрузка их с корабля на железнодорожную платформу и провоз до склада в Кембридже). Неоплаченными оставались таможенные пошлины. Но тут без выяснения стоимости колоколов, подтвержденной официальным документом, было не обойтись:
«Что касается таможенных сборов, — пояснял свое молчание по этому поводу Сет Гано в письме к Броди, — то мы пока затрудняемся назвать их сумму, поскольку инспектор не в состоянии определить пошлину без предъявления счета-фактуры. По этому поводу я отправил каблограмму [в Москву], но пока ещё не получил на нее ответа. Подтвердите, прав ли я, полагая, что общая сумма за колокола, оговоренная в Москве, составляет $ 20 000?» [39]

В ожидании, пока придет ответ из «Антиквариата», Гано решает поинтересоваться суммой сделки у Виттемора (странно, что тот не рассказал об этом ключевом моменте своего последнего пребывания в Москве своему ближайшему компаньону сразу по возвращении в Америку). Не зная, где в данный момент находится неуловимый шеф, Гано шлет письма одновременно в Аддис-Абебу и Каир:

«Таможенные сборы пока не уплачены… потому что у нас нет никакого счета. В самом деле, мне ничего не известно о стоимости колоколов, кроме смутного впечатления, что они стоят около $ 20 000, включая их погрузку в Москве. Экспедиторы отметили, что у некоторых колоколов слегка повреждены края, но это, скорее всего, не связано с транспортировкой, хотя мы не можем знать этого наверняка, пока они не осмотрены Сараджевым. Возник также вопрос о возрасте колоколов. Инспектор считает, что некоторым из них, возможно, больше ста лет. В этом случае их освободили бы от пошлины, обложив налогом только те, которым меньше ста. Как бы там ни было, но на все эти вопросы нужно ответить как можно скорее, поскольку пошлина должна быть погашена, иначе колокола не выпустит таможня. Имей в виду, что у нас не так много времени, чтобы опротестовать любой таможенный сбор, который мы сочтём чрезмерным» [40].

К 22 октября баталии, разыгравшиеся в отношении таможенных пошлин на колокола, достигли своего апогея. И здесь в первые ряды защитников финансовых интересов Крейна выступил агент по материально-техническому снабжению Гарвардского университета Вильям Морзе. Гано так передавал суть одного из разговоров с ним, разъясняющим ситуацию:

«… Общий вес колоколов, импортированных для Лоуэлл-хауса, составляет 53 000 фунтов [41]… три самых крупных колокола весят 25 000 [42], 13 000 [43] и 2 000 [44] фунтов соответственно, что составляет 40 000 фунтов [45] из 53 000. Трем из наибольших колоколов значительно меньше 100 лет: один был отлит в 1890, другой — в 1904, а еще один — где-то между этими датами, что доказывают надписи, сделанные на колоколах. В соответствии с этим три колокола, возраст которых менее 100 лет, составляют 4/5 [общего] веса, и если бы пошлина оценивалась, исходя из весовых характеристик, то и применялась бы она к 4/5 общего веса. Это при допущении, что другим колоколам более 100 лет. [Впрочем,] у нас нет никакой информации по этому поводу, за исключением того что Сараджев заявляет, что они очень старые, и… [если так], то таможенники должны признать, что не подлежат пошлине. Г-н Морзе запрашивает мнение некоторых литейщиков колоколов в Соединенных Штатах с целью установить ценность полученных нами колоколов.

… Тарифные законы, несмотря на то, что предусматривают 50% пошлину с колоколов, на те, что входят в карильоны, предусматривают только 20% пошлину; но нам это не поможет, потому что согласно постановлению Министерства финансов, карильон должен состоять не менее чем из 23 колокольных единиц, а у нас их только 18» [46].

Узнав от Броди, что «сумма, благодаря которой стало возможным приобрести колокола, уже достигла $ 17 000», Гано спрашивает мнение Морзе: «Если мы будем вынуждены заплатить 50%-ую пошлину на любую значительную часть полной стоимости [колоколов], не будет ли дешевле импортировать еще пять колоколов и назвать их карильоном?» [47]

Ответ Морзе, накануне побывавшем на таможенном складе, где обычно происходит оценка поступивших в страну товаров, был исчерпывающим:

«Вчера я провел целый час… с г-ном Каффом, уполномоченным оценить наши колокола и установить на них пошлину. Как мне показалось, г-н Кафф искренне хочет разумно подойти к этому делу и помочь нам, насколько это в его силах, при этом не подвергая себя критике со стороны Министерства финансов. Постановление о пошлинах гласит:

Параграф 364. Колокола (кроме церковных и тому подобных колоколов и карильонов) — 50% с объявленной цены.

Параграф 1541C. Карильон, или часть его, — 20% с объявленной цены.

Кафф руководствуется решением Министерства финансов, вынесенного после многочисленных свидетельств, полученных от американских изготовителей, о том, что колокола нельзя назвать «карильоном», если в комплект входит менее 23 единиц. [Поэтому] Кафф не может классифицировать наши колокола как карильон. Он обязан классифицировать их как «церковные и тому подобные».
Они классифицируются в соответствии с Параграфом 397, который гласит:

«На изделия или оборудование, не предусмотренные другими разделами… если они полностью или в основном состоят из железа, стали, свинца, меди, латуни…. или другого металла… - 45% с объявленной цены.»

[Но] докупить еще пять колоколов, как Вы предложили, невозможно, поскольку существует противное нашим целям и, возможно, несправедливое постановление Министерства финансов, что каждая ввозимая партия [товара] должна считаться самостоятельной и, соответственно, отдельно классифицироваться, и не может рассматриваться как часть какой-либо другой партии.

В том, что касается исчисления пошлины, г-н Кафф должен применить 45% ставку на ту часть колоколов, которой меньше 100 лет, и он приложит все усилия, чтобы оценить их как можно ниже. В связи с этой оценкой возникают следующие вопросы:

1. Пропорциональное распределение пошлины должно быть осуществлено на основании веса. На этот счет существуют постановления Министерства финансов. Мы попытались утверждать, что наши 18 колоколов являются музыкальным инструментом и потеря любого из них сделает набор неполным, каждый из них одинаково дорог и должен оцениваться как 1/18 от общего количества, независимо от веса. Но этот довод не прошел.

2. Мы потерпели неудачу, пытаясь утверждать, что эти колокола являются старинным музыкальным инструментом, которому более 100 лет, что некоторые его части были утеряны или повреждены и [впоследствии] восстановлены, но инструмент [в целом] должен классифицироваться как антиквариат. По этому поводу решение тоже было принято против нас.

3. Г-н Кафф показал нам [акт] оценки английских колоколов по ставке, согласно которой оценка наших колоколов составит $ 26 000. Однако, он выразил готовность отнести наши колокола к группе французских или бельгийских колоколов, которые в 1925 оценивались из расчета 46 центов за фунт. При этом он также готов учесть:

a) что медь в 1925 стоила от 22 до 26 центов за фунт, а теперь — 16 центов;
b) что в 1870—1904 годах, когда три самых больших наших колокола были изготовлены, заработная плата была намного ниже, чем сейчас;
c) Он принял во внимание и тот факт, что нет никаких оснований считать, что колокола стоят $ 20 000, и, не имея никакого определенного счета, признал факт, что даритель к настоящему времени выделил на эти цели только $ 17 000, которых, насколько нам известно, не только хватит на оплату первоначальной стоимости этих колоколов, но также и на пошлины, установку колоколов и расходы на Сараджева.

[Решение] вопроса было временно отложено, и мы не изъявили готовность забрать колокола. Теперь они хранятся в Гарварде в соответствии с устным соглашением не использовать и не перемещать их, пока они не будут оплачены и не пройдут все таможенные процедуры. Это произойдет приблизительно через две недели.

В настоящее время вес этих колоколов в соответствии с приложенным списком, не являющимся окончательным, но все же достаточно точным для оценки, распределен следующим образом:

Новые колокола 43 884 фунта [48] = 84%
Старые колокола 6 762 фунта [49] = 13%
Неизвестного возраста 1 342 фунта [50] = 3%
Общее количество 51 988 фунтов [51] = 100%

Не принимая во внимание колокола неизвестного возраста и оценивая новые по 46 центов [за фунт]: 43 884 фунта х 46 центов = $ 20 186,64. Мне с трудом верится, что даже самая снисходительная оценка позволит уменьшить их [оценочную] стоимость ниже $ 10 000,00, с которых нужно было бы заплатить пошлину в размере $ 4 500,00. [С другой стороны], мне также трудно поверить, что при существующем положении дел в России там разрешили бы увезти эти колокола, прежде чем была произведена за них полная оплата, и я так понимаю, что эти $ 10 000 уже заплачены… Во всяком случае, я считаю, что оставшиеся в нашем распоряжении две недели, или [даже] больше, до того как придется заплатить пошлину за колокола, нужно использоваться, чтобы собрать воедино всю возможную информация о них.

После того как колокола будут оценены, а пошлина назначена и уплачена, можно будет опротестовать различные постановления Казначейства и предстать перед Таможенным Судом, особенно что касается пункта «Карильон и часть его». Но это подразумевает тяжбу, [инициировать которую] подачей заявления можно только по совету Вашего адвоката.

Сожалею, что это письмо оказалось таким длинным, но вопрос настолько сложен, но я посчитал целесообразным изложить все это на бумаге для тщательного изучения» [52].

К концу октября нашелся пропавший, было, Виттемор. На этот раз он объявился в Джибути. В телеграмме, посланной оттуда на имя Гано для передачи своему поверенному в делах Ричарду Кулиджу, он распорядился, чтобы его адвокат снял со счета в бостонском «Национальном банке Шоумат» 3 759 долларов для оплаты долга «Амторгу» [53].

Гано откликнулся телеграммой:

«Для уплаты таможенных сборов телеграфируй полную стоимость колоколов» [54].

«Колокола стоят шестнадцать тысяч», — ответил уже из Адис-Абебы Виттемор [55].

14 ноября на имя Виттемора в его бостонский офис пришло письмо из «Амторга» за подписью эксперта по импорту Г. Трупина:

«Настоящим направляем оригинал счета от 24 октября 1930 года, полученный нами из Москвы от «Антиквариата» относительно колоколов, купленных Вами лично у «Антиквариата», а также перевод этого документа [с русского языка на английский].

В своем письме к нам от 24 октября они поручили нам получить с Вас сумму в $ 10 725, 91, указанную в приложенном счете. В погашение этой суммы мы получили чек на $ 3 759 от Ричарда Б. Кулиджа, поверенного, 89 Стейт-стрит, Бостон, Масс., что уменьшает сумму, которую Вы остаетесь должны по этой закупке, до $ 6 966, 91. Будьте любезны перевести нам сумму в $ 6 966, 91 в соответствии с инструкциями, полученными от «Антиквариата».

Будем признательны, если Вы примете меры к решению этого вопроса как можно скорее» [56].

Итак, под давлением обстоятельств из недр «Антиквариата», наконец-то, на свет появился документ, озаглавленный «Счет профессору Т. Виттемору», который следует привести полностью, сохраняя особенности пунктуации и «ляпы» оригинала (чего стоит, к примеру, фраза: «Стоимость ж.д. билета от Ленинграда до Бостона для гр. Сараджева»!):

«СССР
Народный комиссариат внешней и внутренней торговли

Всесоюзное объединение по
экспорту и импорту
Антикварн<ых> художеств<енных> предметов
«АНТИКВАРИАТ»
_______

Московск<ое> област<ное> отделение
Москва, Тверская, 26

Телеф. № 2−34−68, 2−92−21
___________

24 октября 1930 г<ода>

Счет
Профессору Т. Виттемору

Prof. Thomas Whittemore — 712 Sears Building, 199 Washington Street, Boston Mass.

За стоимость колоколов согласно условия от 14/VI-1930 г………………….$ 13.966.75

За расходы, произведенные по снятию колоколов и доставка
на желез<ной> дор<оге>……………………………………………P.1.718.07

Расходы Союзтранса за жел.дор. тариф до
Ленинграда………………………………………………………………………………Р.4.263.25

Расходы Ленинградского Порта по погрузке колоколов на
пароход…………………………………………………………………………………… Р. 687.85

Расходы через Сараджева и ж.д. билет до Ленинграда……………Р. 78.61

Расходы за валюту для гр-на Сараджева……………………………….Р. 149.25
________________
Руб. 6.897.03 $ 3.548.90
Стоимость ж.д. билета от Ленинграда до Бостона для
гр. Сараджева…………………………………………………………………………………………$ 210.26
________________
$ 17.725.91

Получили задаток…………………………………………………………………………….$ 7.000. -
________________

Следует к получению………………….$ 10.725.91
======================================
(Десять тысяч семьсот двадцать пять ам<ериканских> долл<аров> и 91 цент<ов>

Зам. председателя
Объединения «Антиквариат"……………………………………(Подпись: Самуэли)» [57].

«Счет профессору Т. Виттемору» порождает множество вопросов:
Допустим, что «стоимость колоколов, согласно условия от 14/VI-1930 года», равняется 13 тысячам 966 долларом 75 центам, и задаток составил 7 000 долларов. Но тогда как быть с заверением Виттемора, который накануне сделки получил от Крейна на свой берлинский счет в банке «Гебрюдер Аронс» 10 тысяч долларов, «что эта сумма пойдет на покупку для Лоуэлл-хаус в Гарварде колоколов» (см. выше), и почему не 10 тысяч долларов в качестве задатка фигурируют в «Счете», а только 7 тысяч?

Пошли ли все полученные Виттемором 10 тысяч долларов на взятку чиновнику (или чиновникам), принимавшему решение о продаже колоколов, или только 3 тысячи, а остальные 7 тысяч долларов учтены в графе «задаток»? Последняя версия более правдоподобна, так как в письме Чарльзу Крейну из Москвы от 17 июня 1930 года Виттемор утверждает, что «почти половину стоимости колоколов я уже оплатил, а остальную часть [т.е. другую половину. — И.С.] нужно будет внести, когда колокола достигнут берегов Америки» (см. выше). Половину от 13 тысяч 966 долларов и 75 центов с небольшой погрешностью можно принять за 7 тысяч долларов.

Если так, то как быть с чеком на 7 тысяч долларов, который 8 октября, уже после отплытия Виттемора в Европу, был положен на его счет в бостонском банке «Шоумат» Дональдом Броди от лица Крейна (см. выше)? Не являются ли эти деньги суммой, учтенной «Антиквариатом» как «задаток»? Но тогда следует признать исчезновение июньских 10 тысяч.

А может быть, счет был просто откорректирован в сторону понижения лишь на бумаге — из дружеского расположения к Виттемору со стороны служащих «Антиквариата», чтобы уменьшить ввозные пошлины на проданный товар? Ведь предстояли еще выгодные для обеих сторон сделки и даже совместная с Виттемором как организатором выставка икон в Нью-Йорке и Бостоне…

В день, когда пришел долгожданный счет от «Антиквариата», Гано получил телефонограмму от Морзе, в которой говорилось, что оценщик согласился классифицировать колокола как карильон, и, таким образом, налагаемая на них пошлина составляет 20%, если колоколам менее 100 лет. Также Морзе сообщал, что существуют несомненные признаки того, что таможенник собирается принять за облагаемую стоимость сумму в 13 966 долларов 75 центов, указанную в счете:

«Это по-настоящему превосходные новости», — писал Гано Дональду Броди. И тут же, словно боясь измены улыбнувшейся фортуны, отрезвляюще прибавил: «Конечно, возможно, что налоговики порта или Министерства финансов откажутся одобрить такую квалификацию [колоколов] и потребуют переквалификации, которая может быть предпринята в течение шести месяцев, но г-н Морзе полагает, что это маловероятно» [58].

Познакомившись с содержанием письма Гано и копией выставленного «Антиквариатом» счета, Броди откликнулся незамедлительно:

«Ваше письмо сообщает приятные новости относительно колоколов. У меня нет сомнений, что фактическая стоимость колоколов составила $ 13 966,75 и что государственному оценщику покажется разумным согласиться с этой суммой. Однако я не уверен относительно других пунктов счета. Сумма в более чем $ 2 000 за перевозку до Ленинграда, конечно, чрезмерна» [59].

Гано полностью поддержал мнение Броди относительно определенно завышенной стоимости транспортировки колоколов в Ленинград и решил узнать реакцию Виттемора:

«Наконец-то получен счет от «Амторга» на отгрузку колоколов, из которого следует, что мы остаемся должны еще $ 6 966, 91, — писал он в Каир.- Прикладываю копию этого счета и обращаю твое внимание на стоимость транспорта до Ленинграда, составляющую более $ 2 000… Г-н Морзе, агент по снабжению Гарварда, сообщил, что оценщик согласился рассматривать колокола как карильон, что означает пошлину в 20% вместо 45%. При это достаточно удивительным является факт того, что он оценил колокола еще до прибытия счета в практически ту же сумму, которая там обозначена» [60].

Итак, таможенные формальности улажены с минимальными потерями для кошелька Чарльза Крейна, и теперь на повестку дня встал вопрос об оплате предстоящего монтажа колоколов на башне Лоуэлл-хауса. И снова взоры всех с надеждой обратились в сторону Крейна.

«Президент Лоуэлл интересуется, — информировал Сет Гано Броди, — намерен ли г-н Крэйн оплатить расходы по поднятию колоколов на башню. Насколько я понял, это так, но хотел бы получить от Вас подтверждение, прежде чем ответить ему что-либо определенное».

«У меня нет никаких определенных инструкций от м-ра Крэйна относительно оплаты монтажа колоколов, — отвечал Броди, — но я уверен, что он примет на себя и эти расходы как часть подарка. Поэтому, будете так любезны, сообщите президенту Лоуэллу, что мы будем рады оплатить расходы на установку» [61].

Надо сказать, что счет, выставленный к оплате фирмой «Л.Д. Виллкатт и сыновья» в апреле 1931 года за размещение колоколов на башне Лоуэлл хауса, составил 17 140 долларов и 73 цента, т. е. сумму, на более чем 3 000 долларов превышающую официальную стоимость Даниловских колоколов, запрошенную у Виттемора «Антиквариатом». Препровождая присланные от фирмы финансовые бумаги Сету Гано, Президент Лоуэлл, казалось, чувствовал себя несколько неловко перед Крейном:

«В соответствии с Вашим письмом от 17 ноября, прилагаю счет от «Л. Д. Виллкатт и сыновья» на установку русских колоколов в башне Лоуэлл-хаус. Мне жаль, что сумма оказалась столь значительной, но выполненные работы очень трудоемки, учитывая вес самого крупного колокола. Г-н Виллкатт не внес в счет своих накладных расходов и прибыли. Небольшие же дополнительные расходы, понесенные офисом нашего казначея, я, видимо, не буду послать г-ну Крэйну, — их мы оплатим самостоятельно» [62].

Был получен и еще один счет — от таможенных брокеров из фирмы «Т.Д. Даунинг и К°», который равнялся 2 445 долларам и 10 центам [63]…

Подходила к завершению и эпопея с оплатой счета от «Антиквариата». 30 декабря 1930 года Гано получил письмо от Броди с чеком на 2500 долларов [64] и депонировал его на счет Виттемора в банке «Шоумат», о чем уведомил последнего 2 января 1931 телеграммой, посланной в Париж [65].

Спустя десять дней, 13 января, в ожидании очередного транша дал о себе знать «Амторг»:

«В связи с нашей предыдущей перепиской относительно отправки колоколов, купленных Вами в Москве в «Антиквариате», обращаем ваше внимание на остаток в сумме $ 6 966, 91, который все еще числится за Вами, — писал Г. Трупин. — Господин Морис из нью-йоркской фирмы «Импорт антик корпорейшн» уведомил нас, что все изделия, упомянутые в счете-фактуре, выставленном Вам «Антиквариатом» и переправленном нами к Вам в письме от 11 ноября 1930 года, были признаны Вами соответствующими действительности, за исключением запрошенной цены за перевозку до Ленинграда, которую Вы посчитали несколько завышенной. Если эту сумму понизить на $ 2 100, все еще сохраняется неоспоримый баланс в $ 4 866, 91, который мы бы попросили Вас любезно оплатить, не дожидаясь внесения в счет корректировок, о необходимости которых мы уже написали в «Антиквариат», информируя о Ваших возражениях» [66].

Секретарю Виттемора пришлось выкручиваться. Он сообщил в «Амторг», что покупатель русских колоколов отсутствует в городе: вернувшись ненадолго в Бостон, он отбыл в Египет еще 28 декабря 1930 года, оставив его, Сета Т. Гано, в твердом убеждении, что чек, покрывающий недостающий остаток по закупке, за исключением транспортных расходов до Ленинграда, он отправит в «Амторг» из Лондона; в случае же если джентльмены из «Амторга» до 20 января сего года таковой не получат, Гано просил сообщить ему об этом и он, разумеется, напомнит Виттемору о долге телеграммой в Каир [67].

«Антиквариат» согласился уменьшить возмещение своих расходов на провоз колоколов по железной дороге до Ленинграда вдвое: от первоначальной суммы в 2 093 доллара 71 цент она составила 1 096 тысяч 86 долларов [68]. Тем не менее, вплоть до начала апреля 1931 года на Виттеморе висел долг в 1 870 долларов и 05 центов. Он был покрыт Броди чеком на имя Гано 1 апреля 1931 года, а тот, конвертировав его в «Первом национальном банке» Бостона, отправил уже от своего имени письмом в «Амторг».

В завершении очерка о спонсорстве Чарльза Крейна в деле покупки колоколов Данилова монастыря остановимся на пребывании в Америке Константина Сараджева. Трижды в течение двух месяцев, пока гениальный русский звонарь находился в Кембридже, Чарльз Крейн передавал деньги на его содержание через управляющего своей конторой Дональда М. Броди: 22 октября — 200 долларов, 14 ноября — 100 долларов, 8 декабря — 500 долларов.

Спустя полмесяца после отъезда Сараджева Сет Гано предоставил Дональду Броди отчет о расходовании средств [69]. Из него явствует, что за проживание в доме Таракузио гостя из Советской России, занимавшего с 19 октября по 13 декабря 1930 года отдельную комнату с пансионом, хозяин получал еженедельно 25 долларов. Плюс такая же сумма выделялась раз в неделю (за исключением последних двух) на личные расходы Сараджева. По сути, это была его заработная плата.

Для сравнения, столько же или чуть больше (30 долларов в неделю) получал в начале 1930-х годов среднестатистический американец, работающий по найму, к примеру, в гараже или придорожном кафе.

Чтобы понять, каков был разброс в оплате труда в то время, обратимся к свидетельству Бориса Пильняка, который в качестве официального представителя советского писательского цеха посетил в 1931 году Соединенные Штаты. «[В Голливуде] я видел знаменитостей, которые зарабатывают в неделю по 5 тысяч долларов, — отмечал он. — Расценка до четверти листа [70] рассказов [в журнале] - от ста долларов до 2,5 тысяч долларов» [71].

Упомянем также, что бутылочка «кока-колы» обходилась тогда потребителю в 5 центов, обед в ресторане — от 75 центов до 1,5 долларов, газолин (бензин) в различных штатах стоил от 14 до 30 центов за галлон (или за 3,785 литра).

После недоразумения с подпиливанием колоколов и нервическим припадком с последующим помещением Сараджева в гарвардский больничный стационар имени Стиллмана и питьем там чернил украдкой в качестве «противоядия» (чернильные следы были обнаружены на его подушке, по другим сведениям, русского звонаря застали за распитием чернил в комнате отдыха в башне Лоуэлл-хауса [72]) 10 декабря Сет Гано приобрел для него билет на обратный путь в Европу на пароходе «Сент-Льюис» и снабдил наличными в размере 50 долларов. В письме к Броди он извинялся за отсутствие квитанции, подтверждающей покупку билета, при этом оригиналы остальных квитанций по возможности прилагались.

Последняя выплата Тимоти Таракузио была сделана 16 декабря 1930 года в размере 100 долларов и 31 цента на покрытие неких дополнительных затрат на уже отбывшего 13 декабря постояльца.

Подведя баланс, скрупулезный Гано вернул наличными в контору Чарльза Крейна неизрасходованную сумму в размере 179 долларов и 69 центов.

Итого затраты Чарльза Ричарда Крейна на содержание Константина Сараджева в период его нахождения в США составили 620 долларов и 31 цент. Вместе со всеми остальными выплатами подаренные Гарварду колокола Даниила Московского обошлись ему в сумму порядка 40 тысяч долларов.
Симонова Инна Анатольевна, кандидат исторических наук, эксперт фонда «Связь времен», возвращающего исторические Даниловские колокола на Родину

Примечания:

1 — См. письмо Сета Т. Гано к Томасу Виттемору от 6 ноября 1930 года. — Columbia University. Ms Coll. BAR. Committee for the Education of Russian Youth in Exile. Box 16. Folder «Gano Correspondence, 1930».
2 — Там же.
3 — Арчибальд Томпсон Дэвисон (1883−1961) — американский хоровой дирижер, органист, композитор и педагог. Окончил Гарвардский университет (в 1906 получил степень бакалавра, в 1907 — магистра). В 1911 году организовал хор Гарвардского университета.
4 — Письмо от 30 декабря 1929 года. — Harvard Business School, Baker Library, File «Danilov Bell».
5 — Сергей Александрович Кусевицкий (1874−1951) — выдающийся русский дирижер и контрабасист-вируоз, с 1920-х годов работавший в США. В 1924 году стал дирижером оркестра «Бостон симфони» и пробыл на этом посту до конца жизни.
6 — Письмо от 3 января 1930 года. — Harvard Business School, Baker Library, File «Danilov Bell».
7 — Альфред Альфредович Сван (1890−1970) — композитор и музыковед, выпускник Оксфорда и С-Петербургской консерватории. Профессор Хаверфордского колледжа в Пенсильвании. Руководил местным хором и оркестром. Друг Н. К. Метнера и С.В. Рахманинова.
8 — Harvard Business School, Baker Library, File «Danilov Bell».
9 — Андреа Палладио (1508−1580) — выдающийся итальянский архитектор-практик и теоретик зодчества эпохи позднего Возрождения. Создатель системы соразмерности и симметрии, основанной на глубоком изучении античного зодчества и достижений венецианской ренессансной архитектуры. Разработал тип окна, называемого палладианским — тройного арочного проема, придающего сооружению легкость и воздушную наполненность.
10 — Письмо от 30 января 1930 года. — Columbia University. Ms Coll. BAR. Committee for the Education of Russian Youth in Exile. Box 16. Folder «Whittemore Correspondence, 1930−1931». Ср. с письмом Чарльза А. Кулиджа Томасу Виттемору от 14 февраля 1930 года. — Там же.
11 — Письмо Томаса Виттемора Чарльзу А. Кулиджу от 5 февраля 1930 года. — Там же.
12 — См. радиограмму, отправленную Томасом Виттемором из Берлина Сету Т. Гано от 29 мая 1930 года.- Columbia University. Ms Coll. BAR. Committee for the Education of Russian Youth in Exile. Box 16. Folder «Whittemore Correspondence, 1930−1931».
13 — Банковская фирма, основанная в 1864 году; с 1912 года, после приобретения банком «Дж. П. Морган и К°» контрольного пакета акций «Гаранти траст», стала его подконтрольной компанией. «Гаранти траст компани» имела давние связи с Советской Россией и была финансовым агентом в США для всех советских операций (См.: Энтони Саттон. Уолл-стрит и большевицкая революция. Часть 3. — Глава 9. ««Гаранти траст» идет в Россию" — М., 1998. С.68).
14 — В оригинале радиограммы ошибочно указано название берлинского банка: «Cebluder Arons» вместо «Gebrüder Arons».
15 — Радиограмма от 8 июня 1930 года. — Columbia University. Ms Coll. BAR. Committee for the Education of Russian Youth in Exile. Box 16. Folder «Whittemore Correspondence, 1930−1931».
16 — Columbia University. Ms Coll. BAR. Committee for the Education of Russian Youth in Exile. Box 16. Folder «Gano Correspondence, 1930».
17 — Там же.
18 — Или 24, 5 тонн.
19 — Письмо от 17 июня 1930 года. — Columbia University. Ms Coll. BAR. Committee for the Education of Russian Youth in Exile. Box 16. Folder «Whittemore Correspondence, 1930−1931».
20 — Из письма Сета Т. Гано к Чарльзу А. Кулиджу от 30 июня 1930 года. — Там же.
21 — Бланк Византийского института с именами Джона Шарпли — президента, Сета Гано — секретаря, Джорджа Пратта — казначея и Томаса Виттемора — директора.
22 — «Курортная жемчужина» на берегу залива Сен-Мало в Северной Бретани (Франция).
23 — Вильям Чарльз Макриди (1793−1873) — писатель и актер-трагик, ключевая фигура английского театра XIX века.
24 — Василий Николаевич Нечитайлов (1878−1980) — талантливый русский художник-эмигрант; в 1920-е годы жил в Болгарии, Франции, в 1930-х годах осел в Италии. Перешел в католичество.
25 — Имеется в виду протоиерей Игнатий Лахно (? — 1943), отец студента Гарвардского университета Николая (Николаса) Лахно. Проживал в Дорчестере — районе, находящемся в южной части Бостона, и служил в русском православном храме.
26 — Неустановленное лицо.
27 — Columbia University. Ms Coll. BAR. Committee for the Education of Russian Youth in Exile. Box 16. Folder «Whittemore Correspondence, 1930−1931».
28 — Timothy Andrew Taracouzio (Taracous-Taracouzio) (1897−1958), или Тимофей Андреевич Таракус-Таракузио, — ученый-правовед. Родился в России в семье с грузинскими корнями. В годы первой мировой войны — офицер Русской Армии. В гражданскую войну — штабс-капитан Добровольческой армии, белоэмигрант. Прибыл в США в 1923 году без знания языка, впоследствии стал выдающимся профессором международного права, получив ученые степени в двух университетах — Южнокалифорнийском (1927) и Гарвардском (1928). В последнем после защиты докторской диссертации одновременно с преподавательской деятельностью руководил Славянским отделом Юридической библиотеки (с 1928 по 1942 год). В годы Второй мировой войны служил в американской армии в составе Союзнического законодательного редакционного комитета под командованием ген. Льюсиуса Д. Клея. Декан русского отделения Военно-морской разведывательной школы в Вашингтоне. В последние годы — профессор права Университета во Флориде. Автор книг: «The Soviet Union and International Law». New York, 1935; «Soviets in the Arctic; an historical, economic and political study of the Soviet advance into the Arctic». New York, 1938; «War and Peace in Soviet Diplomacy». New York, 1940.
29 — См. письмо Дональда М. Броди Сету Гано от 8 октября 1930 года. — Columbia University. Ms Coll. BAR. Committee for the Education of Russian Youth in Exile. Box 16. Folder «Gano Correspondence, 1930».
30 — Columbia University. Ms Coll. BAR. Committee for the Education of Russian Youth in Exile. Box 16. Folder «Whittemore Correspondence, 1930−1931».
31 — Там же.
32 — См. письмо Дональда М. Броди Сету Гано от 14 октября. — Там же.
33 — Этот банк, один из старейших и влиятельнейших в Британии, известен, в частности, тем, что в нем хранила свои личные денежные средства Царская Семья.
34 — Телеграмма, посланная Сетом Т. Гано Томасу Виттемору в Лондон от 10 октября 1930 года; ответная телеграмма из Парижа в Бостон от 14 октября 1930 года. — Columbia University. Ms Coll. BAR. Committee for the Education of Russian Youth in Exile. Box 16. Folder «Whittemore Correspondence, 1930−1931».
35 — Там же.
36 — То есть 20 сантиметров.
37 — Из письма от 16 октября 1930 года. — Columbia University. Ms Coll. BAR. Committee for the Education of Russian Youth in Exile. Box 16. Folder «Whittemore Correspondence, 1930−1931».
38 — Там же.
39 — Там же. Folder «Gano Correspondence, 1930».
40 — Там же.
41 — Или 24,043 тонны.
42 — Или 11,340 тонн.
43 — Или 5,897 тонн
44 — Или 907 килограммов.
45 — Или 18,144 тонны.
46 — Из письма Сета Т. Гано Дональду М. Броди от 22 октября 1030 года. — Columbia University. Ms Coll. BAR. Committee for the Education of Russian Youth in Exile. Box 16. Folder «Gano Correspondence, 1930».
47 — Там же.
48 — 19, 9 тонн
49 — 3, 1 тонны
50 — 609 килограммов.
51 — 23, 6 тонны.
52 — Там же.
53 — Телеграмма от 29 октября 1930 года. — Там же. Folder «Whittemore Correspondence, 1930−1931».
54 — Телеграмма от 30 октября. — Там же.
55 — Телеграмма от 3 ноября. — Там же.
56 — Columbia University. Ms Coll. BAR. Committee for the Education of Russian Youth in Exile. Box 16. Folder «Gano Correspondence, 1930».
57 — Там же. Folder «Whittemore Correspondence, 1930−1931».
58 — Письмо от 12 ноября 1930 года. — Там же.
59 — Письмо от 13 ноября 1930 года. — Там же.
60 — Письмо от 15 ноября 1930 года. — Там же.
61 — Там же.
62 — См. письмо от 6 апреля 1931 года. — Там же. Folder «Gano Correspondence, 1931».
63 — См. письмо Сета Т. Гано Дональду М. Броди от 20 ноября 1930 года и письмо от «Т.Д. Даунинг и К°» Сету Т. Гано от 22 ноября 1930 года. — Columbia University. Ms Coll. BAR. Committee for the Education of Russian Youth in Exile. Box 16. Folder «Whittemore Correspondence, 1930−1931».
64 — Columbia University. Ms Coll. BAR. Committee for the Education of Russian Youth in Exile. Box 21. Folder «Delivery of Bells to Harvard».
65 — Columbia University. Ms Coll. BAR. Committee for the Education of Russian Youth in Exile. Box 16. Folder «Whittemore Correspondence, 1930−1931».
66 — Columbia University. Ms Coll. BAR. Committee for the Education of Russian Youth in Exile. Box 21. Folder «Delivery of Bells to Harvard».
67 — Письмо Сета Т. Гано в «Амторг» от 14 января 1931 года. — Columbia University. Ms Coll. BAR. Committee for the Education of Russian Youth in Exile. Box 16. Folder «Gano Correspondence, 1931».
68 — См. письмо из «Амторга» Сету Т. Гано от 30 января 1931 года. — Там же.
69 — Письмо Сета Т. Гано к Дональду М. Броди от 3 января 1931 года. Columbia University. Ms Coll. BAR. Committee for the Education of Russian Youth in Exile. Box 21. Folder «Delivery of Bells to Harvard».
70 — Т. е. до 4−5 машинописных страниц.
71 — Борис Пильняк. О’кей. Американский роман. — Брюссель, 1972. — С. 256
72 — Можно предположить, что простуженный и не умеющий объясниться на английском языке Котик Сараджев, внук знаменитого детского врача профессора Н.Ф. Филатова, скорее всего, просто смазывал образовавшиеся нагноения во рту неизвестным в Америке, но чрезвычайно популярным в те годы на родине раствором пиоктанина, или метилвиолета, — абсолютно безвредным лекарством, убивающим бактерии, не затрагивая и не раздражая при этом тканей, и имеющим фиолетовый, схожий с чернильным, цвет.