Русская линия
Православие и современность Ольга Новикова06.07.2007 

Дети — наши соловьи
Часть 1

Священника Владимира Семенова хорошо знают многие прихожане саратовских храмов. Знают как замечательного, отзывчивого батюшку. Познакомилась с ним и я. Это произошло в селе Рыбушка, где по благословению Епископа Саратовского и Вольского Лонгина открылся православный детский дом святого царевича Алексия, который и возглавил отец Владимир. Наверное, поэтому наш разговор со священником в основном шел о детях-сиротах. Батюшка знает многое об их жизни — и не понаслышке. Как оказалось, у него есть опыт выживания в системе государственного воспитания. Когда отец Владимир был маленьким, он не предполагал, что когда-нибудь сам станет директором детского дома…

Первые «университеты»

— Директором детского дома я стал вынужденно. Какой из меня директор? Просто больше ставить было некого, поэтому (отец Владимир улыбается) я героически согласился, хотя никогда не хотел быть начальником.

У меня есть видение проблемы изнутри. Я сам рос в детдомах и интернатах. В нашей семье было четверо детей, мама, бабушка, две кошки, собака — все в однокомнатной квартире. Счаст? ливое детство. Но мать не справлялась. Зар? плата у нее была очень маленькая — 120 рублей, да бабушкина пенсия рублей 15. Я был вторым ребенком — старшей была сестра, и меня периодически отдавали, чтобы «разгрузить» семью.

Я попал в третий интернат. Раньше он находился на углу Радищева и бывшей Ленина. Часто ходил с синяками, был битым, голодным, обиженным, все время смотрел в окно и ждал свою маму. Помню, с третьего этажа смотрел на проспект Ленина и в каждой женщине ее видел. Но они всегда проходили мимо.

— Вы не в обиде на родителей?

— Да вы что! Никакой обиды, все было правильно. Отца я почти не знал — его осудили на 15 лет, когда я еще был маленьким. Потом отец приехал, его освободили досрочно, реабилитировали, но он умер от туберкулеза — заболел в тюрьме. Так что я его почти не видел, хотя и рос при живом отце.

Закончил восемь классов. Помню, что всегда хотелось есть, поэтому пошел в повар? а. В армии тоже поваром был. Я служил в ракетных войсках в подмосковном Балабаново, и два года мне снилось, как я уеду оттуда на волю. Ощущение несвободы — это очень тяжело…

Когда я вернулся домой, работал на фабрике-кухне авиационного завода. Я и поваром был, и музыкантом — на барабане играл с детства, хотя ни пионером, ни комсомольцем никогда не был. Наверное, меня не приняли потому, что отец сидел в тюрьме.

Я всегда сам себя обеспечивал: у меня 14 профессий, которыми я свободно владею. Я и сапожник, и столяр, и чеканщик, и музыкант, и много чего еще умею. В 27 лет женился, привез жену из Твери. В 1982 и 1984 годах родились дети: сын Родион и дочь Анастасия.

Одна из профессий, которую я очень люблю и к которой хотел бы «вернуться», — переплетчик. Я начинал работать в 80-е годы, переплетал документацию, различные журналы, тогда книг в продаже почти не было, и я из журналов делал такие подборки-многотомники. Делал их, делал, и тут мне надоело переплетать эти «Маркизы ангелов» и «Анжелики». Я пошел в Свято-Троицкий собор к настоятелю, отцу Евгению (протоиерей Евгений Зубович.- Прим. авт.). В то время про Церковь я ничего еще не знал. Отец Евгений сразу дал мне три книги, как сейчас помню, святителя Иоанна Златоуста, и я занялся их реставрацией.

Сделал их за один месяц, а когда переплетаешь, обязательно переворачиваешь страницы, читаешь, и я стал вникать в то, что там написано. Потом познакомился с отцом Лазарем (протоиерей Лазарь Новокрещеных.- Прим. авт.), стал и для него книги переплетать. Пришло время — принял Крещение. Крестились мы всей семьей 1 августа 1990 года, в день памяти преподобного Серафима Саровского. С этого все и началось.

В то время возрождалась семинария, и всю литературу, которой пользовались семинаристы, мы делали сами. Вместе сидели, катали рулоны бумаги. В общей сложности сделали около 300 экземпляров. Здорово было, интересно. И неожиданно отец Лазарь предложил мне стать священником. Я никогда об этом не думал, и меня это очень удивило: «С какой стати, я — и священник?». На что отец Лазарь мне сказал: «Нам нужны хорошие люди!». Так я понял (отец Владимир улыбается), что я — неплохой человек. И вот что мне больше всего понравилось — он мне сказал: посоветуйтесь с женой. Мне этого нигде никогда не говорили.

— И как она отнеслась к Вашему решению?

— Когда рассказал ей, она заголосила: «Я так и знала!». Признаюсь, тогда я не думал о том, какая тяжесть на нее легла. Словом, стал диаконом. Рукоположил меня Владыка Пимен (Архиепископ Пимен (Хмелевской) управлял Саратовской епархией с 1965 по 1993 год.- Прим. авт.). Это было 16 лет назад, в ноябре 1991 года. А в 1992 году на праздник Входа Господня в Иерусалим Владыка посвятил меня в сан иерея.

Все к лучшему

— С чего начался Ваш путь священника?

— Так как я был не семинарский, а как говорят — «из мира взятый», то у меня почти не было никакой практики, и начинать служение было очень тяжело. В то время священников мало было, а приходов оживлять нужно было много. Сначала меня направили в Михайловку. Приехал я, увидел тамошний огромный храм, обошел его и думаю: «И что же мне теперь делать?». Никого из знакомых, с кем можно было посоветоваться, в то время у меня не было. Я оторвался от своего привычного мира, вошел в мир новый и очутился словно посерединке.

В то время не раз приходилось слышать от разных людей высказывания в свой адрес вроде: «Этот-то куда подался? Такой грешный — и в священники!». Подобные разговоры были естественны, и когда я их слышал, про себя думал: «Ну, извините, виноват». В общем, было сложно.

Помню, когда сын Родька впервые услышал, как про меня говорят: «Бедный, как церковная мышь», он очень обиделся: «Пап, а чего это тебя мышью обозвали?». А что? Так оно и было, у меня не было ничего.

Первое время мне помогал отец Лазарь, который тогда был настоятелем храма в честь иконы Божией Матери «Утоли моя печали». Этот храм тогда только восстанавливался, и я проходил там свою первую практику. После меня перевели в саратовский храм в честь Покрова Пресвятой Богородицы, где я служил вместе с отцом Василием Стрелковым.

— Получается, что Вам посчастливилось участвовать в возрождении нескольких саратовских храмов?

— Это было очень интересное время. Я до сих пор помню Покровскую церковь-красавицу. Тогда там служили я, отец Геннадий (протоиерей Геннадий Беляков.- Прим. авт.), а настоятелем был отец Василий. Видел, как бабушки носили кирпичи, помню, как сами мы копали траншеи. Как крест поднимали, как купол ставили — это было настоящим чудом. Ни один трактор, ни одна стрела, ни один вертолет не могли этого сделать. В результате купол с крестом подняли и установили десять человек. Это настоящее чудо.

И главное, что я понял в это время: чем больше занимаешься людьми, тем интересней. Когда человек приходит в храм, видно, для чего он пришел. И нужно самому к нему идти, «вызывать» его на себя. Многих «ученых» священников тогда раздражала моя открытость, им казалось, что я вроде как рисуюсь. А у меня просто было нормальное желание вникать в истории людей и разбираться в них. Это до сих пор мне интересно. Потому что каждый человек — это живая история.

Теперь, когда прошло время, те священники, которые меня не понимали, стали моими добрыми друзьями. Они увидели, что я остался таким же, каким и был. Я шел к каждому: к бабушке, к нищему, к любому человеку. Здесь нельзя сортировать: с этим я хочу общаться, а с этим — нет. Я общался со всеми, потому что меня очень интересовала практическая сторона жизни.

Когда восстановили Покровскую церковь, я попал в село Урицкое. Там есть храм Покрова Божией Матери, мимо которого я не раз проезжал, будучи еще некрещеным. И все время думал: почему церковь такая, никто там не служит, никто ею не занимается? Написал прошение Архиерею, тогда это был Владыка Нектарий (епископ Нектарий (Коробов) возглавлял Саратовскую кафедру в 1994 году.- Прим. авт.), и он меня отпустил. Так из Покровского храма, из города, я попал в Покровский храм в деревню. И служил там два года, хотел церковь восстановить.

Все эти два года моя семья была голодная. Знаете, есть такой «синдром пустого холодильника». Вот у меня в деревне постоянно был пустой холодильник. Денег никогда не было, не хватало даже на дорогу. Потому что деревня — это не город, да и знакомых там у меня никого не было.

Зато в деревенских храмах нет суеты. В городе суета даже в церковь пробивается. А в деревне — тишина, ты один, можно молиться, и ничего тебе не мешает. Хотя из города очень тяжело уехать. Отчасти потому, что здесь — достаток, а священнику надо кормить свою семью. В деревне какой достаток? За неделю — три луковицы, десять картошек, полбанки сметаны и банка молока. Хотя если священник будет гнаться только за достатком, то какой он священник? Каждый из нас может совершать требы бесплатно, только этому нужно учиться. А куда деваться, когда семью кормить надо?

Так что, с одной стороны, я считаю, что священник должен быть бессребреником, а с другой, есть такая поговорка: «Служащий у алтаря кормится от алтаря». И если люди любят своего священника, у него все будет. Например, у меня никогда не было машины, а когда мне ампутировали ногу (следствие сахарного диабета, которым отец Владимир болен более 30 лет.- Прим. авт.), появилась потребность — появилась и машина.

Через два года меня перевели обратно в Саратов в храм Рождества Христова. Там я служил недолго, около года, как вдруг меня вызывает к себе Владыка Александр (с 1995 по 2003 год управляющим Саратовской епархии был Архиепископ Александр (Тимофеев).- Прим. авт.). В церкви — паника, потому как все знали, что он был очень строгим человеком. Все спохватились: «Что случилось?». А Владыка определил меня к себе, в храм «Утоли моя печали». Это всех очень удивило: «За что именно его? Почему к нему такое отношение?».

Вскоре Саратовскую епархию возглавил Владыка Лонгин. Мне предстояла первая операция, и он благословил собрать для меня деньги. Деньги собирали всем миром и после первой ампутации, и после второй. Церковь — это такое место, подобных которому больше нет, и отношение, которое здесь есть к людям, необыкновенное.

Затем Владыка Лонгин перевел меня в церковь во имя преподобного Серафима Саровского. Вообще, когда происходили эти переводы, все переживали: «За что же Вас так?». А в моей жизни все устраивалось только к лучшему. Так произошло и с последним местом моего служения: во-первых, Серафимовская церковь ближе к дому, а во-вторых, это тоже Архиерейское подворье, и внимание, которое мне там оказывают, редкое.

Теперь вот Рыбушка появилась… Уехав из Саратова, я вообще «пропал» для всех, ушел от общения, которое раньше было очень насыщенным. Конечно, я многое потерял, и самое главное — ежедневную службу, к которой я привык. Этого, конечно, не хватает. Хотя здесь, в Рыбушке, тоже есть церковь, и я думаю, что буду тут встречать всех своих саратовских. Кому надо — найдут.

http://www.eparhia-saratov.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=4123&Itemid=4


Каталог Православное Христианство.Ру Рейтинг@Mail.ru Яндекс.Метрика