 |
| Правая.Ru | Александр Елисеев | 25.06.2007 |
Антисоветизм и русофобия
Русские правые, в большинстве своем, к советскому периоду относятся отрицательно. Часто его представляют одной огромной черной дырой, поглощающей национальные энергии. Между тем, такой подход не имеет ничего общего с правым консерватизмом. Здесь ярые антисоветчики скорее уж ближе к большевикам троцкистско-бухаринского толка, которым был присущ радикальный и всеохватывающий нигилизм — в том числе, и в отношении прошлого.
На такое сравнение национал-антисоветчики обычно отвечают, что они не придерживаются идеологии марксизма, левацких экспериментов ставить не желают, поэтому ни о каком большевизме и речи, дескать, быть не может. Однако, тут надо бы заметить, что сам по себе марксизм и, вообще, левизна, никак не ведут к большевизму. На том же самом Западе большинство марксистов еще в начале 20 в. стали придерживаться умеренного социал-реформизма, являющегося, по большему счету, левой версией либерализма. Даже западные компартии периодически впадали в социал-демократический уклон. А после второй мировой войны самые влиятельные из них (итальянская, испанская, французская) стали придерживаться т. н. «еврокоммунизма», порывающего с ленинизмом. То есть на Западе не был распространен социально-психологический тип людей, готовых принять большевизм. Там прочно и однозначно утвердился тип буржуа, трактующих все идеологии (консерватизм, социализм, фашизм и т. д.) исключительно в либеральном ключе. А вот в России возник достаточно распространенный тип нигилиста, описанный еще писателями 19 в. (чего стоят одни «Бесы»!). Отсюда и возник большевизм, вобравший в себя все отрицающие токи русской действительности. Марксизм же был использован как удобный экспортный товар, как полезная иностранная технология, позволяющая быстро и качественно совершить операцию по разрушению социальной действительности. В этом плане большевизм и в самом деле был сугубо русским явлением, вот только разговор должен идти о каких-то мощных, темных подземных течениях внутри русского мира. Почему эти течения оказались столь сильны и вытекли наружу — тема особая. (Автору этих строк приходилось выдвигать версию, согласно которой русский нигилизм был пробуждением манихейства, проникшего, после крещения Руси, внутри славянского язычества. Но факт — сначала возник большевизм, как социально-психологический тип, а потом уже — революционный марксизм большевистского толка.
И нынешние радикал-антисоветчики, с их полным отрицанием красной эпохи, как раз являются представителями этого самого типа. То же, что они вовсю ругают своих предшественников — большевиков, вполне естественно и логично. Нигилизм — он ведь отрицает все, в конечном итоге — и себя. Хотя, конечно, главной мишенью этих «нигилистов справа» является именно «советчина», а, следовательно, и богатейший опыт советского государственного строительства.
Вот здесь уже и начинается своеобразная «русофобия справа» — сознательная или бессознательная. Дело в том, что если весь советский период — одна сплошная черная дыра и антинациональная диктатура, то русский народ выглядит совсем уж бледно. Получается, что русские, в массе своей, подчинялись своим угнетателям, делали все либо из рабского энтузиазма, либо из-под палки. И только отважное меньшинство оказалось готово к сопротивлению — в эмиграции или в составе иностранной армии. (Период гражданской войны здесь надо вынести за скобки, ибо тогда на территории России существовало сразу несколько государств.) По сути, это признание того, что русские в 1917 году лишились хоть какой-то субъектности, перестали быть народом, а стали объектом внешних (враждебных или благотворных) влияний. И мало того, что подобная трактовка оскорбительна сама по себе и никак не способствует культивированию национальной гордости (без которой невозможен никакой национализм). Она еще и оказывается неким вирусом, который начинает атаковать эпохи, предшествующие советской. Ведь невольно возникает такой вопрос — если русские (как «субъект») исчезли в 1917 году, значит, тому были какие-то причины. И причины эти надо, получается, искать в глубине веков. Вот их и начинают там искать, подвергая ревизии целые эпохи — петербургскую, московскую.
Некогда начатое отрицание набирает свой чудовищный разбег и приводит к поистине революционному выводу — своей политической субъектности у русских не было на протяжении всей обозримой истории. Начиная с первых христианских князей, государственная организация служила всего лишь средством для эксплуатации русских, которым оставалось всего лишь сопротивляться — в лице наиболее героических своих представителей («разинцев» и т. д.). Но это сопротивление, по логике «национал-нигилистов», заведомо не может победить, так как ей противостоит гигантская мощь антинационального российского государства, имеющего многовековой опыт угнетения русских. Поэтому нужно искать помощь вовне — как искали ее коллаборационисты, работающие на Гитлера. Сегодня же такую помощь может оказать НАТО.
Вот, собственно говоря, к чему приводит антисоветизм. Ярчайший пример таковой эволюции нам дает Алексей Широпаев, некогда бывший классическим «монархистом-антисоветчиком», а ныне ставший одним из идеологов «русского сепаратизма» и нордического «проамериканизма» (см. статью «Русский выбор: Китай или НАТО».)
Конечно, далеко не все национал-антисоветчики мыслят как Широпаев. Там есть разные люди — «благонамеренные» монархисты и «белогвардейцы» с эмигрантским комплексом, «православные гитлеристы», респектабельные национал-демократы и т. д. Но всем этим направлениям присущ нигилизм, который, так или иначе, выливается в «русофобию справа».
Все это, однако же, вовсе не означает, что антисоветизму следует предпочесть советизм. Это уже другая крайность, свойственная «левым патриотам». Советский период весьма неоднозначен, он характеризуется сложнейшим переплетением самых разных противоречий. Большевистский нигилизм, сталинская державность и западнический марксизм — все это смешалось в некоем причудливом синтезе, который требует самого тщательного разбора. Очень важно определить — где что находится. При этом необходимо всегда помнить о том, что русский народ не мог не иметь своей субъектности даже и в советский период. И выражалась эта субъектность в политиках, принадлежащих к элите.
Здесь очень важно затронуть одно положение, которое часто используется националистами-антисоветчиками, не желающими мазать эпоху СССР одной только черной краской. Они признают многие достижение советской эпохи, но склонны приписывать их народу, действующему вопреки «коммунистической верхушке». Это — весьма наивная попытка «реабилитировать» русский народ — при полном осуждении советских лидеров. И, что, весьма, прискорбно такой подход полностью противоречит традиционалистскому. «Массы» никогда не могут управлять элитой и находиться выше нее, как на том настаивают эгалитаристы все мастей (марксисты, либералы и т. д.). С антинациональными элитами в СССР могли успешно бороться только национальные элиты. И последние имели место, хотя их положение часто бывало довольно-таки шатким. А среди элитариев такого вот, национал-большевистского толка, однозначно выделяется И. В. Сталин, являющийся одной из центральный фигур советизма. На рассмотрении этой фигуры и следует делать основной упор.
Убежденный русофил
Автор этих строк давно убедился в том, что Сталин был самым настоящим и убежденным русским националистом. Конечно, его национализм никак не походит на то, что было, например, в гитлеровской Германии или франкистской Испании. (Другая страна, иные обстоятельства.) Вождь СССР был вынужден прикрываться официальной идеологией марксизма, пытаясь протащить русский национализм «контрабандой». И первую такую попытку вождь сделал еще в 1917 году.
Часто приходиться слышать о том, что Сталин сделал ставку на русский фактор исходя исключительно из соображений прагматизма. Дескать, близилась большая война, и победить в ней можно было только при опоре на русских. Но факты показывают, что сталинская русофилия уходит корнями в достаточно ранние времена.
Начать надо с того, что в первые месяцы после Февральской революции Сталин был против перерастания буржуазной революции в революцию социалистическую. В марте-апреле на подобных позициях стояло почти все высшее партийное руководство, находящееся в России. Вообще, партией большевиков тогда управлял триумвират, состоящий их Л. Б. Каменева, М. И. Муранова и Сталина. Позиция триумвирата была очень близка к меньшевизму. Подобно лидерам правого крыла российской социал-демократии триумвиры не считали необходимым брать курс на перерастание буржуазной революции в революцию социалистическую. Они также были против поражения России в войне. По их убеждению, социалисты должны были подталкивать Временное правительство к выступлению на международной арене с мирными инициативами. Во всем этом руководящая тройка была едина. Но Сталин все же занимал в ней особую позицию, весьма далекую от меньшевизма.
В отличие от Каменева и Муранова, он не был сторонником сотрудничества с Временным правительством. Сталин осознавал, насколько можно дискредитировать себя поддержкой правительства либеральных болтунов, которые разваливают страну и во всем оглядываются на своих англо-французских покровителей. Вместе с тем, Иосиф Виссарионович подходил к проблеме гибко, диалектически. Согласно ему, надо было поддерживать «временных» там, где они, вольно или невольно, проводят преобразования, необходимые для России. В этом Сталин выгодно отличался и от беззубых соглашателей типа Каменева, и от экстремистов ленинского склада, требующих жесткого противостояния. (Кстати, здесь есть чему поучиться нашим радикальным оппозиционерам, которые без устали критикуют «антирусский режим», отказываясь видеть хоть какую-то положительную динамику.) Позднее, в августе 1917 года, Ленин, с присущим ему прагматизмом, поймет правоту двойственного, сложного подхода. Он поддержит Керенского против Корнилова, и тем самым укрепит позиции партии.
В марте 1917 года Сталин открыто декларировал приверженность русскому национальному патриотизму. Это смотрелось довольно необычно на фоне российского социалистического движения, напичканного демагогами и авантюристами, готовыми любое проявление национальных чувств объявить черносотенством.
Нет, в рядах меньшевиков и эсеров было достаточное количество людей, объявляющих себя патриотами, но их патриотизм сводился к идее воевать с немцами до «победного конца». Однако после свержения царя война вообще теряла свой смысл, ибо произошло ослабление государства и разложение армии. Получалось, что Россия должна была воевать за англо-французские интересы, ведь достижения своих задач, которые она ставила в начале войны, ей уже нельзя было добиться. Таким образом, настоящим патриотом становился тот, кто желал прекращения войны, но без ущерба для национальных интересов страны (к этому вели пораженцы, руководимые Лениным).
Сталин как раз и принадлежал к числу таких патриотов. Но речь сейчас идет не только об этом. Будущий строитель (правильнее сказать — реставратор) великой державы выступал за руководящую роль русского народа в революции, против интернационализма, который потом длительное время осуществлялся за счет стержневого народа России.
Сталин еще в марте 1917 года предлагал иной подход. В своей статье «О Советах рабочих и солдатских депутатов» он обращался с призывом: «Солдаты! Организуйтесь и собирайтесь вокруг русского народа, единственного верного союзника русской революционной армии». Это был призыв к созданию русской военной организации, связанной с рабочими и крестьянами, а также их революционной партией. Примечательно, что говоря о крестьянах, Сталин имел ввиду все крестьянство, взятое как единое целое, а не одних только беднейших крестьян, к которым апеллировали большевики.
Различия межу подходами Сталина и Ленина прямо-таки бросаются в глаза после сравнения двух вариантов воззвания партии большевиков, опубликованных 10 июня в «Солдатской правде» и 17 июня в «Правде». Первый принадлежит Сталину, второй, отредактированный, Ленину. В сталинском тексте написано: Дороговизна душит население . В ленинском: Дороговизна душит городскую бедноту . Разница налицо. Сталин ориентируется на весь народ, имея ввиду общенациональные интересы, тогда как Ленин апеллирует к беднейшим слоям, пытаясь натравить их на большинство.
Сталин желает: Пусть наш клич, клич сынов революции, облетит сегодня всю Россию … Ленин расставляет акценты по иному: Пусть ваш клич, клич борцов революции, облетит весь мир … Как заметно, Сталин мыслит патриотически, в общенациональном масштабе, Ленин — космополитически, в — общемировом. Показательно, что у Ленина дальше следует абзац, отсутствующий в тексте Сталина. В нем говорится о классовых братьях на Западе.
В сентябре, по горячим следам от корниловского мятежа, Сталин написал статью. В ней он обрушился на англо-французских покровителей кадетствующего генерала (принимавшего активное участие в предательском Февральском перевороте). Примечательно, что для характеристики заграничных манипуляторов им используется слово «иностранцы». Ленин и другие большевики больше писали об «империалистах», используя свой любимый классовый подход. Для Сталина же эти империалисты являются, в первую очередь, внешним врагом, которые, как и встарь, пытаются ослабить Россию. И в этом плане чрезвычайно показательна следующее место в статье Сталина:
Известно, что прислуга броневых машин, сопровождавших в Питер дикую дивизию, состояла из иностранцев. Известно, что некие представители посольств в Ставке не только знали о заговоре Корнилова, но и помогали Корнилову подготовить его. Известно, что агент Times и империалистической клики в Лондоне авантюрист Аладьин, приехавший из Англии прямо на Московское совещание, а потом проследовавший в ставку, — был душой и первой скрипкой корниловского восстания. Известно, что некий представитель самого видного посольства в России еще в июне месяце определенно связывал себя с контрреволюционными происками Калединых и прочих, подкрепляя свои связи с ними внушительными субсидиями из кассы своих патронов. Известно, что Times и Temps не скрывали своего неудовольствия по поводу провала корниловского восстания, браня и понося и революционные Комитеты, и Советы. Известно, что комиссары Временного правительства на фронте принуждены были сделать определенное предупреждение неким иностранцам, ведущим себя в России, как европейцы в Центральной Африке.
Скажут — экое дело — лозунги! Мало ли что можно наплести в целях политического прагматизма. Однако, в том-то и дело, что пропихивать русский национализм (пусть даже и на уровне лозунгов) в партии большевиков было крайне невыгодно. Большевики занимали тогда абсолютно интернационалистическую позицию. И функционер, декларирующий русский патриотизм, рисковал проиграть в борьбе за власть и влияние. Сталин сознательно пошел против потока, выразив свое истинное отношение к национальному вопросу — и он проиграл. И в дальнейшем ему пришлось уже действовать сверхосторожно, используя изощренную маскировку. Поэтому Сталину и удалось остаться в политической элите и даже придти к власти, использовав партийно-государственные рычаги для преодоления последствий троцкистско-ленинской революции. (1) Той самой революции, которой он никак не желал в 1917 году.
Иосифу Виссарионовичу была крайне неприятна мысль о вооруженном восстании. Даже после разгона июльской демонстрации, когда партия фактически ушла в подполье, он все равно пытался ориентировать ее на мирное развитие революции. Эта его позиция зафиксирована в статье По выборам в Учредительное собрание , опубликованной 27 июля.
Он отказался принимать участие в деятельности т. н. Информационном бюро по борьбе с контрреволюцией, созданном в сентябре при ЦК для организации переворота. Сталин не вошел и в Военно-революционный комитет при Петросовете, который фактически и руководил Октябрьским восстанием. Правда, его включили в Военно-революционный центр при ЦК. Но, во-первых, ВРЦ не играл главной роли в организации выступления, а, во-вторых, сам Сталин занимал там пассивную позицию. В протоколах заседания ЦК от 24 октября 1917 года ему не дается никаких поручений, связанных с подготовкой переворота. Сталин вообще не был на этом заседании.
В дальнейшем, уже после Октябрьского переворота, Сталин обычно придерживался умеренных, консервативных позиций. Так, на заседании Совнаркома от 20 ноября 1917 года им было предложено воздержаться от роспуска Учредительного собрания. Троцкий в письме к своему сыну Льву Седову (от 19 ноября 1937 года) признавался, что Сталин, в отличие от него и других красных вождей, был противником штурма мятежного Кронштадта. Ко всему прочему «страшный тиран» выступал против грабительской продразверстки. Вот что пишет историк С. А. Павлюченков, вовсе не сталинист, о Сталине, который «в течение всей гражданской войны находился в лагере непримиримых противников продовольственной диктатуры. Он отнюдь не был дилетантом в области отношений с крестьянством после партийных поручений по хлебозаготовкам в Поволжье в 1918 году и на Украине 1919 году, но, как обычно, оставался немногословен и лишь иногда разражался настоящей грубой бранью в адрес наркома Цюрупы, его аппарата и всей продовольственной системы Наркомпрода в целом (Военный коммунизм в России. Власть и массы)
Изгибы „ленинградского дела“
Одна из главных претензий к Сталину со стороны русских националистов — разгром ленинградской группы А. А. Кузнецова, Н. А. Вознесенского, М. И. Родионова и прочих, связанных с Ленинградом, кадровиков. Считается, что они представляли собой русскую партию , стоявшую на позициях национального большевизма. Утверждают, что Сталин во второй половине 40-х годов испугался усиления этой самой „партии“, которая, якобы могла стать угрозой для его единовластия.
Между тем, такие утверждения нелогичны. Критики забывают о том, что ленинградская группа была детищем убежденного русофила и ближайшего сталинского соратника А. А. Жданова. Сам Сталин последовательно укреплял позиции Жданова в руководстве партии. Сын Жданова Юрий был женат на дочери Сталина — Светлане, и этим браком (во многом имеющим „династический“ характер) Сталин был всячески доволен.
В 1948 году Жданов умер, что было, конечно, большой потерей для ленинградской группы. Как очевидно, она не усилилась, а, напротив, ослабла. То есть, никаких оснований для того, чтобы опасаться именно что усиления русской партии у Сталина не было.
Более того, сам Сталин, в присутствии членов Политбюро заявил, что рассматривает секретаря ЦК Кузнецова как своего преемника по партийной линии, а предСовмина РСФСР Родионова — по правительственной. Критики Сталина умудрились сделать из этого совсем уж конспирологические выводы. Якобы то был хитрый ход Сталина, который специально натравил на ленинградцев свою старую гвардию — Берию, Маленкова и др., не желавших передавать власть молодым. При этом совершенно непонятно, зачем Сталину понадобилось разыгрывать такую комедию. Старики и так находились в конфронтации с ленинградцами, отлично замечая все их властные амбиции.
Нет, Сталин и в самом деле хотел передать всю власть ленинградцам. К сожалению, эта группа оказалась слишком уж амбициозной и сама поставила себя под огонь конкурентов. Дело в том, что группа Кузнецова планировала создать компартию РСФСР и сделать столицей Российской республики город Ленинград. То есть ленинградская группа стремилась поднять статус Российской Федерации в Союзе. Такой патриотизм вызывает искреннее уважение, и понятно, почему националисты склонны возвеличивать ленинградцев. Однако, благие патриотические намерения очень часто вымащивают дорожки, ведущие в инферно безответственности. Думается, события последних лет двадцати продемонстрировали это весьма наглядно. И патриоты-ленинградцы вполне бы вписались в современную патриотическую тусовку , чья безответственность достигла прямо-таки космических размеров.
Ведь к чему бы привёл перенос столицы? В стране образовалось бы два конкурирующих друг с другом центра. Возникла бы ситуация, похожая на ту, что была в 1991 году, когда противоборство союзной и российской элит завершилось развалом страны. Но тогда оба центра находились в Москве, и это заведомо снижало вероятность раскола самой РФ. Грубо говоря, одна московская команда сменила в Кремле другую. А вот если бы развернулась борьба между Москвой и, скажем, Ленинградом, то результатом её мог стать откол от страны довольно-таки обширных русских территорий.
Кроме того, ленинградцы действовали тайно, в обход Сталина и центральных структур. Он стали устанавливать непосредственные связи с руководством союзных республик, что прямо уже попахивало сепаратизмом.
Апогеем такой безответственности стала организация (в январе 1949 года) в Ленинграде Всероссийской оптовой торговой ярмарки. Тогда, в обход ЦК и даже Совмина СССР, ленинградцы попытались реализовать остатки товаров народного потребления стоимостью в 5 миллиардов рублей. Но им так и не удалось продать это грандиозное количество. В результате товары подверглись порче, а ущерб составил аж 4 миллиардов рублей.
Плюс ко всему прочему, председатель Госплана Вознесенский совершил крупномасштабный служебный подлог, занизив контрольные цифры плана промышленного производства СССР на I квартал 1949 года.
Все это вместе вполне можно охарактеризовать как антигосударственную деятельность. И, понятно, что Сталин просто не смог бы закрыть на это глаза — даже если бы и захотел. Ленинградцев репрессировали, а проект усиления роли России в Союза был серьезнейшим образом дискредитирован. Ослабли и позиции самого Сталина, продвигавшего группу ленинградцев.
Да, тут сразу же вспоминается о тех друзьях , которые хуже любого врага…
Против глобализма
Сталин отлично понимал, что в мире нарастает мощное и опасное движение, ставящее своей целью демонтировать все национальные государства. Сегодня мы называем это движение глобализмом или мондиализмом, а тогда сталинская пропаганда использовала термин безродный космополитизм. Сталин вовремя распознал самого опасного врага, который угрожает всем патриотам и националистам. Поэтому его национализм совершенно оправданно носил характер антиглобализма.
В очень любопытной работе Александра Вдовина „Низкопоклонники“ и космополиты» по этому поводу пишется следующее: «Особая политическая актуальность борьбы против идеологии космополитизма выявлялась по мере появления на Западе различных проектов объединения народов и государств в региональном и мировом масштабах… Английский министр иностранных дел Э. Бевин 23 ноября 1945 г. говорил о создании мировой ассамблеи, избранной прямо народами мира в целом, о законе, обязательном для всех государств: Это должен быть мировой закон с мировым судом, с международной полицией. В СМИ западных стран утверждалось, что мировое правительство стало неизбежным и его стоит добиваться, даже если для этого придется провести „третью мировую войну“. Известный английский философ Б. Рассел считал (сентябрь 1948 г.), что кошмар мира, разделенного на два враждующих лагеря», может кончиться только с организацией мирового правительства. Он полагал, что оно будет создано под эгидой Америки и только путем применения силы… В сентябре 1948 г. Литературная газета дала представление о движении мировых федералистов в США, возглавляемых представителем крупного бизнеса К. Мейером. Под давлением этой организации, насчитывающей 34 тысячи членов, законодательные собрания 17 штатов США приняли резолюции, предлагающие конгрессу внести решение о пересмотре устава ООН… «.
Кампания по борьбе с безродным космополитизмом, в первую очередь, как раз и была направлена на то, чтобы привить русским иммунитет против глобализма. Не случайно Сталин хотел внести в новую партийную программу (так и не принятую) какие-то тезисы об угрозе мирового правительства. Летом 1947 года на странице проекта им была сделана надпись: Теория космополитизма и образования Соед[иненных] Штатов Европы с одним пр[авительст]вом. Мировое правительство.
После войны Сталин проявил необычайную твердость, отказавшись превратить ООН в мировое правительство, хотя на Западе были к этому готовы. Он отверг план Маршалла и прекратил вывоз сырья из СССР, что позволило ему в краткие сроки возродить разрушенную страну. Им была начата кампания по распространению национального патриотизм в коммунистическом движении. Вот характерный отрывок из его выступления на 19 съезде:
Раньше буржуазия считалась главой нации, она отстаивала права и независимость нации, ставя их превыше всего. Теперь не осталось и следа от национального принципа. Теперь буржуазия продаёт права и независимость нации за доллары. Знамя национальной независимости и национального суверенитета выброшено за борт. Нет сомнения, что это знамя придётся поднять вам, представителям коммунистических и демократических партий, и понести его вперёд, если хотите быть патриотами своей страны, если хотите стать руководящей силой нации. Его некому больше поднять.
По сути, Сталин спас мир от глобализма. Если бы не его «упертость», нежелание идти на конвергенцию и перестройку, то Штаты и их приспешники установили бы это самое мировое правительство еще в 40-х. Но необходимость борьбы с СССР заставила их сделать поблажки национальным государствам, допустить некоторую самостоятельность. А то как знать — национальные патриоты разных стран и политических воззрений могли бы пойти за национально-социалистическим СССР, свободным от тех расистских предрассудков, которые были типичны для германского национал-социализма. Пришлось также восстанавливать и укреплять Западную Германию и Японию — в пику СССР. А в самих Штатах началась консервативная кампания маккартизма, которая уже закрывала дорогу для космополитической конвергенции.
В конце жизни Сталин попытался подвести под новый, социалистический национал-патриотизм теоретическую базу. В своей статье Марксизм и вопросы языкознания Сталин излагает мысль о том, что нация и язык не подвержены классовой борьбе и смене формаций, и сохраняются даже в бесклассовом обществе. Кстати, именно эта работа Сталина вызывала самую жуткую ругань в период перестройки. Понятно почему — тогда все галдели об общечеловеческих ценностях и под этот галдеж произошел крах СССР.
Особого разговора заслуживает сталинская кампания по борьбе с низкопоклонством, которая вполне вписывалась в кампанию по борьбе с космополитизмом. После войны вовсю стали говорить о приоритете русской наукой, указывали на первенство русских ученых, писателей и мыслителей, что способствовало стремительному росту национальной гордости. (2) Лет 10−20 такой вот, сугубо националистической пропаганды (которая неизмеримо выше разного рода ариософских бредней) и русский народ стал бы абсолютно невосприимчив к либерально-космополитическим штучкам типа общечеловеческих ценностей. Но, увы, послесталинское руководство вернулось к интернационализму, что и предопределило крах СССР.
Советизм: форма и содержание
В общем, существует множество фактов, свидетельствующих о сталинском национализме — нужно только захотеть их видеть. А вот этого желания у многих патриотов попросту нет. Они настолько эмоциональны, что предпочитают видеть лишь внешние, формальные признаки. Критиков советизма часто вводит в заблуждение его форма, которую они отождествляют с содержанием. Надо сказать, что форма, вообще, далеко не всегда соответствует содержанию. И уж точно — она никогда не исчерпывает самого содержания. Можно сказать, что форма — это явление, которое представляет сущность, однако, не дает окончательного и полного представления о ней. Причем, самих явлений (форм) существует множество, и все они, так или иначе, выражают сущность (содержание). Какое-то явление делает это более или менее полно, какое-то — менее. И в случае, если явление, наиболее близкое к сущности, исчезает, то на его место становится другое явление.
В 1917 году в России была сокрушена самодержавная монархия, которая наиболее полно (хотя и не исчерпывающе) отражала суть Традиции в политическом плане. Монархисты так и не сумели вернуть России Царя и Царство. Следовательно, после февральского переворота сущность (содержание) Традиции должна была выражать уже иное явление (форма). Понятно, что именно такой формой и следует считать советизм — естественно, в его державно-патриотической версии, которая и утвердилась (хотя и не полностью) в эпоху Сталина. Разумеется, эта форма была достаточно далека от содержания, но такова уж суровая реальность инволюции. У русских уже не хватало сил выражать сущность традиции на высоком уровне монархии, поэтому был выбран уровень гораздо более низкий — цезаристский. А если бы не хватило сил и на это, то Россия выбрала бы модель сугубо западную, буржуазно-либеральную, которая находится еще дальше от Традиции, чем любой цезаризм.
Можно даже сказать, что буржуазная демократия — это уже не выражение Традиции, а ее искажение в виде пародии. Ну, в самом деле, чем, как не пародией на монархию являются конституционные королевства Европы? А разве западная христианская демократия или протестантский фундаментализм американских ястребов не являют собой пародию на традиционную религиозность? Везде мы видим некоторую карикатуру на Традицию. (Это только первый этап Великой Пародии, который закончится с эпохой национальных буржуазных государств. Потом придет время антихриста и всемирной псевдомонархии, освященной экуменической псевдорелигией.)
И эта карикатура в тысячу раз страшнее, чем любой самый яростный атеизм. Критики советизма упирают на его радикальное антихристианство, однако сам антихрист вовсе не будет отрицать Христа. Он будет пародировать его, и выдавать самого себя за мессию. И уже одно то, что коммунизм никак не подлаживался под христианство, свидетельствует в его пользу. А вот то, что Запад частенько заигрывает с христианством и, вообще, с традиционностью (конституционный монархизм, либеральный консерватизм и т. д.) — полностью против него. И, как ни покажется парадоксальным, но атеистическая советская империя гораздо ближе к Христу, чем христианская Америка. (3)
Итак, получается, что красный цезаризм не так уж и далек от Традиции. И, в то же время, нельзя не отметить, что он от нее все-таки далек. Большевизм, пусть и в пародийном виде, но все равно сохранялся и в сталинизме, и в советском патриотизме. И марксистко-ленинская форма слишком уж противоречила державному содержанию. Именно это противоречие и взорвало красную державу. Сталин, исходя из соображений консерватизма, так и не отказался от марксизма, как от формальной идеологии СССР. В этом и была его самая большая ошибка. В то же время, он создал мощный научно-технический потенциал и дал сильнейший импульс национального развития. Превращение России в ядерную, космическую державу было заслугой Сталина, но не последующих за ним правителей. То, что мы встретили перестройку не в 20−40-х годах, а в 80-х — спасло нас от полной фрагментации, от тотального порабощения.
(1) Одни из наиболее значимых проявлений сталинской национальной контрреволюции была русификация кадров, произошедшая в конце 30-х годов. До этого ситуация была абсурдной. Представители нерусских этносов стояли во главе — правящей партии (Сталин), тяжелой промышленности (Г. К. Орджоникидзе), транспорта (Л. М. Каганович), госбезопасности (Г. Г. Ягода), внешней политики (М. М. Литвинов), торговли (А. И. Микоян), сельского хозяйства (Я. А. Яковлев-Эпштейн). Сталин добился того, чтобы кадровая политика было гораздо более справедливой, и учитывала интересы самого многочисленного народа СССР — русского народа. С конца 30-х годов русские, а также родственные им украинцы и белорусы, доминируют во властных структурах. На первые роли в государстве выдвинулись молодые сталинские выдвиженцы — А. А. Жданов, Г. М. Маленков, Н. А. Вознесенский, А. Н. Косыгин, В. В. Вахрушев, И. А. Бенедиктов, Н. М. Рычков, А. П. Завенягин, М. Г. Первухин, А. Г. Зверев, Б. Л. Ванников.
(2) Надо отметить, что ни о чем подобном не говорили до революции. В своей послевоенной Народной монархии И. Л. Солоневич сознается: Некрасов, вероятно, не знал, как не знал и я, что, например, первая паровая машина действительно была изобретена русским Ползуновым — и что она работала на Алтайских промыслах за двадцать лет до Уатта и Стивенсона. Об этом писала советская пресса — и я ей не поверил. Потом это подтвердила и немецкая пресса, — вероятно ей можно поверить.
Парадокс — русский монархист и националист Солоневич не поверил советской прессе, сочтя ее сообщения излишне националистическими. В этом, кстати, видна вся слабость эмиграции, которая была просто ослеплена антисоветизмом, не замечая того, что он начинает плавно перетекать в русофобию.
(3) Здесь получается очень интересный парадокс. Если западная демократия есть пародия на Традицию, то сталинский социализм представлял собой пародию на Анти-Традицию. Действительно, сталинизм предельно исказил марксистко-ленинский интернациональный коммунизм, придав ему державно-консервативное направление. Именно на это указывали с негодованием такие его критики, как Троцкий.
