 |
| Столетие.Ru | Александр Самоваров | 25.06.2007 |
Какой энергичный для приказа текст! А уже 24 июня европейцы вторглись в пределы России.
Приказ хорош. Других великий император не писал, и все та же песня о «плохой» России. Сколько уж мы слышим подобного рода обвинения со стороны Европы! Начало сознательной информационной войны положили еще поляки во времена Ивана Грозного. Именно поляки и Ливонский Орден блокировали Россию, не допускали ее связей с Европой.
Поляки, при всей их кичливости, были к русским во всех отношениях ближе прочих европейцев.
Того же Грозного часть шляхты приглашала занять польский трон, но когда началась война, именно польские идеологи применили информационное оружие.
Они заявили, что русские — это не европейский народ, а дикие варвары, которые и христианами считаться не могут. Следовательно, русские представляют угрозу для всей Европы, а не для одной Польши.
Потом этот тезис озвучивали многие и озвучивают до сих пор. Именно с этих позиций выступают и нынешние «борцы», когда противопоставляют единую Европу и Россию. Тезисы их звучат несколько по-другому, чем в XYI веке, а настрой тот же.
Но, пожалуй, никогда Европа не выступала таким сплоченным фронтом против России, как при Наполеоне.
Наполеон был первый, кто создал единую Европу, правда, сделал он это силой оружия. И он хорошо понимал, что объединение это не устойчивое. Поход против России, в числе прочего, должен был сплотить европейцев. И не случайно, объявив войну, Наполеон говорит не от своего лица, а от лица всей Европы. И началась война Европы с Россией. Военные и прочие ресурсы их были несопоставимы. Европа была значительно сильнее.
Французскому императору, кстати, удалось то, что не получилось потом у Гитлера. Он сумел укомплектовать армию солдатами разных национальностей так, что армия его осталась французской не только по названию, но и по сути, будучи одновременно и европейской. Гитлер же не шел на то, чтобы разбавлять свои дивизии солдатами из других стран, он пытался их привлекать с помощью создания дивизий СС по национальному признаку.
О 1812 годе написано очень много, в том числе и гениями, и не только Толстым. Скажем, Стендаль был участником похода, он служил в Великой армии офицером-интендантом. Помню, как в юности меня поразили его воспоминания о Бородинском сражении. В числе прочего великий французский писатель написал, что вот убили еще одного гвардейского генерала, что еще «одной бешеной собакой стало меньше». Тогда я недоумевал — как же так можно писать о своих?
Но Стендаль дал очень точную характеристику французским милитаристам. Многие офицеры и генералы французской армии воевали с юных лет, они прошли через десятки сражений, и почти всегда побеждали.
Их сознание было отравлено войной, они жить не могли без войны и без побед. Они были убийцами по своей сути, и именно их Стендаль называл «бешеными собаками».
Но они были храбрецы и были еще молоды, так один из гусарских генералов сказал, что тот не гусар, кто доживет до 33 лет.
Именно эти люди давили на Наполеона, требуя новых походов. Понятие «шовинизм» родилось именно тогда, это производное от фамилии французского капрала Шовиньона. Как видим солдаты, капралы и сержанты «Великой армии» не отставали от своих генералов и офицеров — «бешеных собак».
Ответом на французский шовинизм был русский национализм. Если мы могли бы попасть, скажем, в круг русских офицеров в 1811 году, когда они выражали свои идеи не стесняясь, то были бы поражены тем, насколько их споры сходны с нашими. Вот скажем, что писал участник войны 1812 года Федор Глинка: «Национализм» рождается из «национального самосознания» — как «армия» рождается из «народа». Это тот же самый «народ», но уже он «вооружен» и «умеет» сражаться".
В русской армии старались понять, в чем сила Наполеона. После войн с ним в Европе не было ни одного французского устава, который бы не перевели на русский. Но осмыслению подвергалось не только то, за счет чего побеждает Наполеон в битвах, думали шире — в чем сила державы, которая сумела подмять под себя всю Европу.
Итак, армия европейцев была отлично обучена и подготовлена, во главе ее стоял военный гений. Русская в подготовке ей не уступала. Но вот с вождем и идеологией у русских было хуже.
Правда, когда французы перешли Неман, император России Александр I довольно быстро из космополита и либерала стал русским патриотом. И в этом нет ничего удивительного. Он был очень умным человеком и понимал, что останется на русском престоле, только если победит. При прочих вариантах у него и у его династии были очень плохие перспективы. Вот что, к примеру, говорил один из самых дельных и храбрых русских генералов того времени А.И. Остерман-Толстой. Он, обращаясь к офицеру-космополиту, отметил разницу между ними: «Для вас Россия — мундир ваш. Вы его надели и снимите когда хотите. А для меня Россия — кожа моя».
Понятно, какая перспектива ждет императора, в армии которого генералы мыслят такими категориями, если этот император не оправдает надежд в деле защиты родины. И в своих воззваниях практически с самого начала войны Александр I говорил то, что иначе как призывом к тотальной войне назвать нельзя: «Мы призываем все наши гражданские и религиозные общины к сотрудничеству с нами во всеобщем восстании против мирового тирана».
Но всегда были охотники оспорить грандиозность событий, которые происходил в 1812 году.
Вот скажем, английский исследователь Чарльз Дж. Исдейл в своей книге «Наполеоновские войны» пишет, что французам в начале похода в России мешали плохие дороги и погода, «поскольку периоды жуткой жары перемежались обильными ливнями». У других исследователей вроде во всем мороз был виноват, а тут оказывается первый удар по «Великой армии» нанесла жара. Значит, в Египте и Испании французским солдатам было прохладно. Хотя, если поразмыслить трезво, то жара-то должна труднее переноситься русскими, а не южанами французами. Или тезис о плохих дорогах. Французы шли по плохим дорогам, а русские, стало быть, по хорошим.
От всего этого вроде бы веет идиотизмом, но господин Исдейл не так прост. Его задача принизить и Наполеона с его армией, и русских. Наполеон едва не похоронил мечту англичан о мировом господстве, и с тех пор англичане его ненавидят, а русские и так всегда во всем виноваты.
Охотники принизить значение победы России над Наполеоном были всегда. Ведь признание этой победы автоматически означает и признание мировой роли России. А этого не хочется. И иногда против нас используют ну очень странные аргументы.
Скажем, Лев Троцкий в своей статье 1908 года рассуждает о Льве Толстом, о его романе «Война и мир», который, как мы помним, рассказывает и о 1812 годе. Троцкий делает ряд любопытных наблюдений, в частности, видит, что Толстой перенес черты своего любимого Платона Каратаева и на Кутузова. И, вдруг, выступает с таким тезисом: в реальной жизни, мол, не было той красоты, которая есть у Толстого. То есть, Толстой, будучи гением, все это придумал. А история России всегда была ничтожной: «Как жалка, в сущности, эта старая Россия со своим обделенным историей дворянством — без красивого сословного прошлого, без крестовых походов, без рыцарской любви и рыцарских турниров, даже без романтических грабежей на большой дороге; как нищ внутренней красотою, как беспощадно ограблен сплошной полузоологический быт ее крестьянских масс!»
Вот так! Троцкий, видно, не понимает (или не знает) закона художественного творчества — атмосферу, аромат бытия выдумать нельзя! Троцкий не хочет верить в то, что русский мир может быть прекрасным. И в этом есть логика. Если русский мир прекрасен, как же можно его призывать разрушать и строить на его месте безнациональное общество? Но апелляция Троцкого к европейским крестовым походам и к романтическим грабежам на дорогах, это нечто! Видно этот товарищ ничего кроме Вальтера Скота не читал. Уж большей нищеты и скотства разного рода, чем во времена Крестовых походов в Европе и представить себе трудно. И вот такой человек получил власть над Россией в 1917 году!
Но вернемся к нашей теме. Реальная Россия к моменту нашествия Наполеона была очень успешной страной во всех отношениях. А уж дворянство ее жило в таком психологическом кайфе и совершала такие деяния весь XYIII век, что и не снилось никаким рыцарям.
Этот золотой век до такой степени пьянил дворян, что Суворов воскликнул: «Мы русские, какой восторг!»
И вот в Россию вторглись европейцы. Те самые европейцы, которые к этому времени уже захватили весь мир. Неистовые европейцы, которые сокрушили всех. И возглавлял их, повторимся, мировой гений.
Но война сразу же пошла по странному сценарию. Обладая трехкратным превосходствам в силах, Наполеон не может окружить две русские армии, задача которых состоит в том, чтобы соединиться. Русские генералы превосходят французов в маневре, в одной из самых важных составляющих воинского искусства. И с самого начала боевых действий происходят странные для тех времен вещи — русские не сдаются в плен!
Дело в том, что войны тогда велись довольно благородно. И если, скажем, на конный разъезд из пяти человек нападает группа противника числом в двадцать человек, то ничего зазорного в том, чтобы сдаться в плен, не было. Но русские не сдаются. Звучит красиво, а на деле это страшный выбор. Представим, тот же разъезд принимает бой. И что? Кто видел в музее саблю или палаш? И вот этакой железякой — и по голове! Любая война жуткая вещь, красива она только в фильме «Гусарская баллада».
Но вот, наконец, мечта Наполеона сбылась, русская армия приняла бой под Бородино. Что заставило потом великого полководца признать, что это было самое страшное из всех сражений, которые он дал? Ведь формально он победил. И если сказать, что европейцы хорошо сражались, это ничего не сказать. Они дрались и умирали, как герои.
Под Бородино попадали под страшный огонь и французы, и русские. В результате и у тех и у других гибли целые дивизии. Это уже было не сражение, это была настоящая бойня, в которой колонны расстреливали друг друга в упор, а затем переходили к рукопашной схватке.
«Великая армия» верила в успех Наполеона, в бой ее вели маршалы и генералы, «бешеные собаки», которые не знали страха. И русская армия была заряжена колоссальной энергией. В одной из записок в штаб генерал Неверовский (еще до Бородино) писал, что его солдаты идут в бой, как на пир, раненные не покидают поля боя, или возвращаются в строй после перевязки.
Перед самым Бородинским сражением русскую армию возглавил Кутузов. И он почувствовал эту энергию в своих солдатах, без чего никогда бы не решился дать сражения. У Кутузова практически не было шансов устоять перед Наполеоном в открытом бою. Наполеон называл Кутузова «хитрым лисом», подчеркивая его способность выигрывать хитростью.
Но у Кутузова была одна «особенность». Лично он был одним из самых храбрых офицеров в русской армии, казалось, вообще не знал, что такое страх. Не случайно, что во время штурма Измаила Суворов, который чувствовал своих офицеров как никто, сделал ставку именно на личную храбрость Кутузова, и тот, будучи в центре резни, сумел переломить ситуацию.
Вот это его личное бесстрашие и воля к победе сыграли очень важную роль в битве под Бородино. Кутузов помолился Богу вместе со всей армией и положился на стойкость своих солдат.
Переиграть Наполеона как-то по-другому он даже и не пытался. Тактика его была проста — принимать удары врага и стоять до конца.
И последовали восемь атак в течение 6 часов. Один из офицеров из штаба Багратиона сказал так: «Это был ад». Генерал Ермолов писал потом: «Полки неприятеля, разрушаясь о батареи наши, были истребляемы штыками. Превосходство сего оружия в руках российского солдата одно могло продолжить противоборство». Французы занимали укрепления, но русские тут же шли в штыковые атаки и выбивали их с позиций.
Суть происходящего передал один из французов, он сказал, что упорство русских: «приобретало ужасный, зловещий характер».
Разгромлен левый фланг русских, занят центр. Вроде бы победа французов. Но Наполеон не вводит в бой старую гвардию. Почему? Да потому, что гений. Русские отступили, но, по воспоминаниям Коленкура, перед французами стояла плотными рядами все та же русская армия. После целого дня бойни русские снова стояли плотными колонами, плечо в плечо! И Наполеон понимал, что положит свою «Старую гвардию», как положил лучшие пехотные и кавалерийские полки, но русские будут так же стоять.
А французы к этому времени потеряли одних генералов 53 человека! У русских и французов разные цифры потерь, но похоже, что каждый второй солдат и в той и другой армии был убит или ранен.
Дальнейшее известно. И сколько уже раз самые разные европейцы берутся анализировать ошибки Наполеона, и в этом он ошибался и в том. А если бы пойти на Петербург? А если бы пойти на Украину?
Думается, что конец был бы один и тот же, вполне закономерный. Случайность тогда была только одна: Наполеону удалось вырваться из кольца.
