Проблемы духовного образования в России в конце XIX — нач. XX в.

Несостоявшаяся духовно-учебная реформа 1890-х годов

В статье главное внимание уделяется высшей духовной школе. Анализируются проблемы учебного процесса и богословской науки в духовных академиях конца XIX века, а также влияние неосуществленной реформы 1890-х годов на развитие духовных академий и их преподавательских корпораций в начале XX столетия. В статье использованы сокращения названий духовных академий: СПбДА — Санкт-Петербургская, МДА — Московская, КДА — Киевская, КазДА — Казанская.

В непростой истории русской духовной школы, вызывающей в последние годы повышенный интерес исследователей и практиков богословского образования, есть одна малоисследованная страница. Это попытка изменения уставов духовных школ, предпринятая в середине 1890-х годов. Попытка, на первый взгляд, была бесплодной: уставы изменены не были, но, тем не менее, события и проблемы, вызвавшие эту попытку преобразования, процесс обсуждения желательных изменений и идеи, высказанные при этом, имеют большое значение и для оценки состояния духовной школы в конце XIX в., и для понимания ее дальнейшего развития. Особого осмысления требует влияние этой несостоявшейся реформы на дальнейшее развитие духовных академий и их преподавательских корпораций.

Вторая половина XIX в. была для русской духовной школы эпохой бурного развития и значительных преобразований. Дважды за это время были проведены реформы всех ее ступеней — в 1867—1869 гг. и в 1884 году. Новые уставы, введенные в 1884 г., хотя и составлялись с благой целью «исправить замеченные недостатки» уставов 1860-х гг., сразу подверглись критическим замечаниям. Недовольство преподавательских корпораций духовных школ вызывало ограничение прав коллегиальных органов управления — академических советов и семинарских правлений — и усиление власти правящих архиереев и ректоров. Епархиальные архиереи, напротив, считали, что эта власть недостаточно четко определена. Не удовлетворяли и «воспитательные» положения уставов 1884 г., особенно академического: усиление инспекторского надзора, категорическое запрещение студентам жить вне академических стен (кроме родительского дома), возвращение к «разрядным» спискам, отмененным в 1869 году. Но наибольшие дискуссии вызывали учебные положения уставов. В академиях отменялась специализация образования, возвращался единый для всех богословский курс, а вместе с ним — многопредметность и неосуществимый универсализм [1]. В семинариях отменялось разделение на общеобразовательный (1−4 классы) и богословский циклы (5−6 классы).

Сложное отношение к Уставу духовных академий 1884 г. усугубил указ Святейшего Синода от 23 февраля 1889 г., в котором формулировались «Правила для рассмотрения сочинений, представляемых на соискание ученых степеней» [2]. Правила обращали внимание на недостатки диссертаций, представленных на соискание ученых богословских степеней в предшествующие годы, и указывали два требования к будущим работам: 1) верность православию и 2) соответствие темы и содержания искомой степени.

Верность православию должна выражаться в отсутствии каких-либо «смущений» для православного читателя [3], а также в полноте и определенности изложения, «при которой не оставалось бы сомнения в истинности православного учения», и точности выражений, «которые устраняли бы всякий повод к ложным вопросам» [4]. Тема и содержание должны отвечать богословской ученой степени, то есть разрабатывать вопросы богословские, а не имеющие лишь «отдаленное отношение к богословию», использовать соответствующие методы и делать богословские выводы [5]. При этом указывалось, что целью ограничений не является стеснение «ученой изыскательности» академий в богословии или общеобразовательных науках: все благонамеренные труды будут ценимы по достоинству.

Правила 1889 г. не содержали ничего принципиально нового: проблемы с богословскими диссертациями возникали и в 1870-х годах [6]. Но синодальный указ подтверждал существование двух серьезных проблем в области научно-богословских исследований: определение границ этой области и соотнесение свободы научных исследований и церковной ответственности авторов. Академические ученые по-разному оценили Правила 1889 года. Одни увидели в них стеснение свободы исследований и узаконенную подчиненность интересов богословской науки сиюминутным проблемам церковной жизни и опасности «смутить невежество» [7]. Другие отнеслись к изданному документу с пониманием: церковная ответственность иерархии ставит ее перед необходимостью корректировать исследователей, увлеченных научным поиском. Третьих отмеченные Правилами проблемы подвигли на размышления: должно ли научным исследованиям придавать статус «общецерковной силы», который, как казалось, подразумевался при утверждении их авторов в ученой степени Святейшим Синодом.

Общая неудовлетворенность уставами 1884 г. требовала их коррекции, более или менее основательной. Но обсуждение проблем преподавательскими силами не выходило за пределы академических стен или частной переписки. Проведение «желаемых изменений» должно было, как и ранее, иметь внешнюю двигательную силу. Этой силой, по сложившейся в духовно-учебном ведомстве ситуации, наиболее вероятно мог стать обер-прокурор. Но духовно-учебные реформы 1884 г., проведенные в значительной степени энергичными действиями К.П. Победоносцева, не принесли ожидаемого им успеха, и для повторения опыта нужен был конкретный убедительный повод.

В 1894—1895 гг. усилилась внешняя критика научной, учебной и воспитательной деятельности академических корпораций. С одной стороны, критическое внимание высшей церковной власти было обращено на научную деятельность академий, отражавшуюся в академических журналах и представляемых в Синод диссертациях. С другой стороны, недовольство церковных ревнителей вызывало недостаточно активное участие академических преподавателей и студентов в практической церковной деятельности: проповедничестве, катехизации, миссионерстве, народном просвещении [8]. Но такие недовольства высказывались периодически и сами по себе не могли спровоцировать уставных изменений. Не повлекло каких-либо заметных изменений в жизни духовных школ и начало нового царствования. Однако вскоре на духовные школы было обращено особое внимание церковной власти.

Конкретным поводом к постановке «академического» вопроса в Святейшем Синоде послужило «дело доцента СПбДА Н.Н. Глубоковского». В течение 1892−1894 гг. доцент по кафедре Священного Писания Нового Завета Н.Н. Глубоковский, отмечая плохое знание абитуриентами текста Священного Писания Нового Завета, выражал недовольство постановкой преподавания Священного Писания в семинариях. На указ Святейшего Синода — составить новую программу по Священному Писанию для семинарий — Н.Н. Глубоковский ответил лишь краткой методической запиской. Учебный комитет при Святейшем Синоде оценил замечания Глубоковского как спорные или неисполнимые [9]. Ответ Н.Н. Глубоковского вызвал резкую оценку и председателя Учебного комитета протоиерея А.И. Парвова, и обер-прокурора К.П. Победоносцева. В вину автору ставилось не только неисполнение поручения Святейшего Синода, но и «непростительная неотчетливость богословской мысли и языка», «совершенно несвойственные православной богословской мысли» суждения, «использование без надобности» множества иностранных слов. Подобные способы выражения мысли были замечены и в ученых сочинениях Н.Н. Глубоковского [10].

Параллельно «делу Глубоковского» Святейший Синод рассматривал еще одно, связанное с научной работой академических преподавателей. 10 мая 1894 г. состоялся магистерский коллоквиум и. д. доцента СПбДА по кафедре введения в круг богословских наук Е.П. Аквилонова. Совет Академии признал диссертацию достойной магистерской степени, однако Святейший Синод указом от 4 февраля 1895 г. отклонил ходатайство об утверждении Аквилонова в степени магистра. В работе автор ставил под сомнение полноценность катехизического определения Церкви как «общества верующих» и предлагал определить Церковь «в смысле Богочеловеческого организма истинной жизни», что, по его мнению, было выражением апостольского учения о Церкви как теле Христовом (Еф 1. 22−23). Е.П. Аквилонов настаивал на том, что предлагаемое им определение вполне согласно с духом, а по большей части и с буквой богословия автора «Катехизиса» — святителя Филарета (Дроздова).

Рецензент от Синода — епископ Виссарион (Нечаев) — дал положительный отзыв о работе, однако Московский митрополит Сергий (Ляпидевский) выдвинул возражение против утверждения автора в степени магистра. К своему протесту он присоединял мнения единоверческого архимандрита Павла (Прусского) и профессора МДА Н.И. Субботина, увидевших опасность диссертации в церковно-практическом отношении. Кроме того, возражение против работы прислал в Синод ректор КДА Каневский епископ Сильвестр (Мале-ванский) — «мэтр» академической догматики. Работа Аквилонова была обвинена в уклонении от традиционного православно-богословского воззрения на Церковь, рационализме, использовании неоправданно усложненных богословских категорий. Диссертация Е.П. Аквилонова, как признавали и многие профессора академий, была недоработана, заявленная цель — дать научное определение Церкви, взамен катехизическому, — не была достигнута, не совсем корректно сформулирована сама тема — «научные определения Церкви». Но при этом был поставлен вопрос: допустима ли попытка пересмотра традиционных богословских определений и терминологии с целью очищения от наследия схоластики, и следует ли богословской науке этим заниматься [11].

Два вышеназванных дела привели высшее церковное руководство к выводу о несоответствии «умственного и нравственного настроения» выпускников академий цели духовного образования и необходимости поставить учебный процесс в академиях под непосредственный надзор Святейшего Синода. Последовало два определения Святейшего Синода: «о диссертациях на богословские ученые степени» и «о представлении в Синод программ по преподаваемым в академиях наукам» [12].

Вскоре внимание Святейшего Синода было обращено на два новых научных исследования членов корпораций. В докторской диссертации доцента МДА Н.А. Заозерского, посвященной рассмотрению различных форм высшего церковного управления, критическому анализу подверглась синодальная система [13]. Диссертант был утвержден в степени доктора канонического права, но совету МДА было указано на некорректность применения научного анализа к современности. В сентябре 1896 г. в торжественном собрании, посвященном столетию со дня рождения императора Николая I, профессор КазДА Ф.В. Благовидов подверг аналитическому рассмотрению действия императора как представителя государственной власти. Исследователь пришел к выводу об обманутых надеждах общества и трагедии самого императора, обманувшегося в своих упованиях [14]. Речь — в устном и в печатном вариантах — имела успех в среде радикальной интеллигенции и студенчества Казани. Городское начальство и Казанский архиепископ Владимир (Петров) были недовольны влиянием, которое академическая корпорация оказывает на население.

Еще одно событие обратило внимание высшего руководства на состояние духовных академий: конфликт, связанный с ревизией МДА осенью 1895 года [15]. Сам факт ревизии, проводимой не архиереем, а членом-ревизором Учебного комитета П.И. Нечаевым, оскорбил академическую корпорацию. Усугубила ситуацию «непочтительность» ревизора и способы получения информации. Ревизор обнаружил значительные нарушения в жизни Академии, особенно в воспитательных (непосещение лекций и праздничных богослужений в академическом храме и пр.) и экономических вопросах. Но особое недовольство членов Синода и обер-прокурора вызвала реакция корпорации: совет МДА представил через митрополита Сергия (Ляпидевского) в Святейший Синод особое заявление 13 профессоров Академии с возражениями против замечаний ревизора Нечаева. К объяснениям профессоров прислушались мало, но сам факт свидетельствовал о новой эпохе в жизни академий: попытке корпорации заявить духовной власти свое особое мнение. К.П. Победоносцев оценил заявление как свидетельство «совершенной деморализации Академии и корпорации, подающей студентам пример противозаконной демократии» [16]. Итоговый указ Святейшего Синода обращал внимание и на учебный процесс: студентам необходимо объявить, что посещение лекций строго обязательно, профессорам внушить, чтобы заботились о достоинстве лекций и поддерживали внимание в слушателях [17].

Наконец, третьей составляющей, вызвавшей начало преобразовательного процесса, были студенческие волнения 1895−1896 гг., охватившие не только российские университеты и институты, но и духовные школы [18]. 29 января 1896 г., по предложению обер-прокурора К.П. Победоносцева, при Святейшем Синоде была образована Комиссия под председательством Киевского митрополита Иоанникия (Руднева) для выработки мер по улучшению учебно-воспитательного дела в духовно-учебных заведениях [19]. Вопрос о преобразовании учебного процесса в академиях также был передан в эту Комиссию, а академическим советам было предложено выработать свои предложения об улучшении учебно-воспитательного процесса. Вскоре эти предложения были представлены в Комиссию митрополита Иоанникия. Десятилетняя работа по подготовке реформы 1896−1905 гг., так и не завершившаяся никаким результатом, представляет собой загадочную историю, демонстрирующую несогласованность усилий членов Комиссии, епархиальных архиереев, Учебного комитета [20].

Начатый пересмотр академических программ был также практически безрезультатен. Собранные программы были переданы Учебному комитету для составления сравнительных сводов по каждому предмету. Составленные своды были разосланы в декабре 1896 г. ректорам академий — для замечаний преподавателей-специалистов, которые отнеслись к предложению с разной степенью усердия, но все же отзывы были собраны в апреле-мае 1897 года [21]. После рассмотрения Учебным комитетом этих отзывов программы были утверждены, и академическим советам было предписано следить за их точным исполнением, отмечая в отчетах причины любых отступлений. Но представленные программы были лишь желаемым идеалом, который из года в год не выполнялся. Требование их полного исполнения ставило преподавателей перед выбором: либо продолжать традицию «идеальных» отчетов, либо пойти наперекор традициям и заявить о формализме, присутствующем в синодском указе [22].

Но, несмотря на отсутствие практических результатов, сам процесс обсуждения желательных изменений имел для духовных академий большое значение. В официальных проектах и частных записках преподаватели пытались решить проблемы двух уровней: 1) исправить отдельные недостатки учебного процесса в рамках действующего Устава, 2) провести принципиальное преобразование некоторых сторон учебной и научной деятельности академий [23]. Настоящее состояние учебного процесса и академической науки оценивалось трезво: ослабление богословско-научной деятельности студентов и выпускников, слабость кандидатских сочинений, малочисленность магистерских диссертаций; практическое отсутствие докторских диссертаций выпускников, не входящих в академические корпорации [24]. Большинство авторов было едино в определении причин такого состояния: многопредметность, равноценность всех наук в образовании каждого студента, отсутствие специальной направленности учебного процесса и условий для научной работы. Но в определении путей борьбы с этими бедами мнения расходились. Наиболее ярко это показывают проекты совета СПбДА, личный проект профессора СПбДА Н.Н. Глубоковского и проект ректора КазДА архимандрита Антония (Храповицкого).

Проект совета СПбДА, отражая в целом намерение Синода — провести лишь частные изменения Устава, — переносил акцент с дисциплинарных вопросов на проблемы учебного процесса. Проект выделял главные проблемы: 1) неправильно организованная самостоятельная работа студентов, 2) отсутствие полноценного научного влияния корпорации на студентов. Традиционное внимание к студенческим сочинениям, признаваемое за одно из главных достоинств духовной школы, лишало студентов возможности регулярно заниматься преподаваемыми предметами в течение года. Вывод: формы творческой работы должны быть более гибкими. Отсутствие постоянного научного руководства приводит к уходу студентов из-под влияния преподавателей. Предложения проекта были сформулированы В.В. Болотовым [25].

В.В. Болотов был согласен с общей направленностью Устава 1884 г. на нормализацию процесса обучения: без этого невозможны ни плодотворная научная деятельность, ни адекватное применение ее результатов к реальным церковным проблемам. Но при этом он предлагал учесть удачные идеи Устава 1869 г.: 1) семестровые сочинения давать лишь на первых двух курсах, предоставив остальное время регулярным занятиям студентов [26]; 2) ввести полугодовые проверки успехов, засчитывая их результаты в качестве экзаменационных; 3) кандидатскую диссертацию перенести на III курс — лишь тогда ее оценку автор сможет использовать при написании магистерской работы на IV курсе; 4) на IV курсе, сверх положенных лекций, назначить студентам особые занятия под руководством преподавателя. Выпускной курс должен давать свободу творческой работе, но под постоянным контролем руководителя. Лишь постоянное научное руководство даст возможность реализовать идею практически-специальных занятий, излечить одну из главных бед академий — формализм, ведущий к безответственности профессоров и студентов, усилить нравственное влияние академической корпорации на студенческую среду [27].

Н.Н. Глубоковский разработал свой личный проект, альтернативный проекту совета: более подробный, содержащий целостную концепцию [28]. Обращаясь к научной деятельности академий, он видел в ней два главных изъяна, требующих исправления: 1) ущербность подготовки специалистов-богословов, 2) плохая организация системы научно-богословской аттестации. О первом свидетельствовало качество кандидатских сочинений, в которых, при трудолюбии и добросовестности лучших авторов, присутствовала односторонность, неумение определить действительное достоинство исследуемой проблемы. В каждой из учебных концепций, предложенных Уставами 1869-го и 1884 гг., Н.Н. Глубоковский видел ошибки. Устав 1869 г., направив внимание каждого студента на определенный круг наук и предложив широкую самостоятельность в выборе отделения и группы специализации, привел к односторонности образования, ограниченности и мелочной скрупулезности в научном отношении. Устав 1884 г., сделав акцент на полноценности богословского образования и равной обязательности всех наук, привел к рассеянности молодых богословов, неумению реализовать полученные знания в конкретном научном исследовании. Сравнив учебный опыт двух Уставов, Н.Н. Глубоковский пришел к выводам: 1) преждевременная специализация вредна, 2) в сосредоточении внимания молодого богослова на конкретных научных вопросах необходима постепенность: частные научные исследования должны утверждаться на широком фундаменте общебогословского образования и развивать его принципиальные идеи. Критикуя крайние решения, он предлагал «золотой» путь, но не срединный, а «синтетический». Ключевым словом и главным принципом новой концепции являлась «сосредоточенность», сочетающая в себе широту и фундаментальность, но без разбросанности, самоде-ятельность и целеустремленность, но без ограниченности [29].

Система охватывала все четыре академические курса и устремляла обучение к будущей научной деятельности. Н.Н. Глубоковский, предлагая свой вариант, допускал и более удачные решения. На каждом из первых трех курсов, наряду с общим изучением всех предметов, проект предлагал специальное изучение одного избранного [30]. Эти занятия, при непрестанном руководстве и живом участии студентов, должны были сделать учебный процесс осмысленнее и для студентов, и для преподавателей. Студенты за три года смогут сориентироваться, избрав интересную для себя область богословия; овладеют методами научного исследования, работы с источниками и литературой, приобретут опытность в самостоятельной научной деятельности и углубленные знания по некоторым вопросам в трех науках. Для введения специальных занятий Глубоковский предлагал сократить число семестровых сочинений, как слабо способствующих творческому развитию.

Вторым болезненным моментом академической науки являлась, по мнению автора проекта, система научной аттестации. Устав 1884 г. разрешал представлять выпускное сочинение сразу в качестве магистерской диссертации, минуя кандидатскую степень. Однако это положение использовалось крайне редко: выпускные сочинения не были готовы к печати и публичной защите [31]. Н.Н. Глубоковский сурово оценивал кандидатские диссертации выпускников академий: они спонтанны, не закончены, грешат неотработанной богословской терминологией. Молодые богословы справедливо, по его мнению, обвинялись в рабском подчинении внешним авторитетам, в усвоении их воззрений, дающих «неправильное направление во взглядах» [32]. Одну из причин профессор Глубоковский видел в неразумном определении тем для кандидатских и магистерских диссертаций: их глобальность не позволяет изучить и осмыслить задачу за год и даже за два. В результате учебная цель этих опытов достигается лишь отчасти, богословская же наука практически ничего не получает. В русском академическом богословии, по мнению профессора Глубоковского, нет «ни научной постепенности, ни научного преемства», а потому и научное развитие идет слабо, «не оставляя научного наследства и не создавая научного предания» [33].

Но Н.Н. Глубоковский указывал более сложную проблему: все, даже самые серьезные, научные сочинения — лишь ступеньки лестницы, ведущей к познанию истины. Они выражают истину далеко не совершенно, имеют лишь «относительную важность в научном раскрытии всякого богословского предмета и не определяют общеобязательной авторитетности». Утверждение же докторских и магистерских степеней Святейшим Синодом налагает на эти научные труды печать высшей обязательности в глазах читателей. Это имеет два негативных последствия для богословской науки: тормозится здоровая научная критика исследований, «освященных» печатью синодского признания, и закрывается путь новым исследованиям, не претендующим на подобное совершенство. Н.Н. Глубоковский предлагал установить истинную иерархию научных и общецерковных ценностей: не придавая ученым богословским степеням не заслуженной ими общецерковной силы, передать право утверждения в кандидатских и магистерских степенях епархиальному преосвященному, относительно докторских степеней предоставить ему право, в случае несогласия с советом академии, выходить на благоусмотрение Синода [34]. По больной для духовных академий теме — сочинений на небогословские темы — профессор Глубоковский высказывал лишь краткое соображение: так как важность светских наук для богословского образования признавалась всеми уставами [35], необходимы и специальные исследования по этим наукам в богословском смысле [36].

В обсуждениях 1896 г. впервые подвергся критической оценке институт профессорских стипендиатов: одни считали эту систему удачной, подтверждая десятилетним опытом, другие критиковали, ссылаясь на тот же опыт. Но два недостатка отметили все авторы: профессорское стипендиатство не дает практического опыта преподавания, а духовно-учебная система и духовное ведомство в целом не готовы к полноценному использованию подготовленных специалистов. Наиболее последовательным критиком и здесь оказался Н.Н. Глубоковский: по его мнению, профессоров стипендиатский институт не готовил, магистерские диссертации не успевали «дозреть» за стипендиатский год, распределение стипендиатов по семинариям редко соответствовало их специализации [37]. Усовершенствовать систему подготовки профессорско-преподавательских кадров Глубоковский предлагал также путем синтеза идей Устава 1869 и 1884 гг.: приват-доцентов, которым не хватало теоретической подготовки к преподаванию, соединить с профессорскими стипендиатами, которым не хватало реального опыта [38].

План изменения системы академического образования, представленный ректором КазДА архимандритом Антонием (Храповицким) [39], был иного рода. Архимандрит Антоний признавал три главных недостатка академического преподавания: в учебных планах слабо выражена богословская направленность, строй академической жизни недостаточно церковный, использование выпускников академий плохо продумано. Академии, как высшие богословские и церковные школы, губит педагогическая направленность, являющаяся прикладной задачей академий, а в 1890-х гг., при перепроизводстве духовно-учебных кадров, и мало актуальной [40]. По мнению архимандрита Антония, Устав 1869 г. ввел понятие «богословская специализация», но подчинил ее педагогической идее, раздробив единое богословие на части. Возбудив научное рвение студентов, Устав «задавил» его педагогическим гнетом и невостребованностью научных знаний. Устав 1884 г. вернул академиям понятие целостного образования, но перегрузил его педагогическими «добавками». Он сделал шаг в направлении воцерковления студенческой академической жизни, но слишком формальный и нерешительный. Для исправления ситуации архимандрит Антоний выдвигал три предложения: 1) найти выпускникам академий применение, достойное их образования: научными работниками, членами ученых комиссий, издательских или переводческих обществ; 2) перестроить учебные планы в соответствии с призванием высшей богословской школы: единое для всех студентов богословское образование, с преимущественным вниманием к изучению Священного Писания и Священного Предания (патрологии), из светских наук оставить лишь философию (для развития мышления) и русскую литературу (для понимания общественных проблем); 3) возбудить в студентах религиозную и богословскую самодеятельность: активизировать самостоятельные научные занятия, знакомить студентов с сущностью пастырского подвига, привлекать к религиозной деятельности (проповедь в городских храмах, внебогослужебные собеседования, миссионерская деятельность, печатание лучших образцов проповедей, поучительных статей и листков), активизировать участие в богослужебной жизни.

Остальные проекты, представленные академиями, были менее целостны, но в их предложениях можно выделить четыре основных направления: 1) введение в академиях новых кафедр (земная жизнь Спасителя, истории восточных Церквей, византологии; сравнительного языкознания, начал законоведения; увеличение числа кафедр по Священному Писанию и патристике); 2) изменение учебных планов (специализация в том или ином виде); 3) совершенствование системы научной аттестации (проведение научно-богословских исследований в гуманитарных науках, создание особого центрального ученого органа или аттестационной комиссии, восстановление магистерского экзамена); 4) совершенствование систематической работы со студентами (практические занятия, научное руководство, церков-но-практическая деятельность), участие студентов в формировании своего образования.

В отдельных положениях практически всех проектов прослеживается мысль: крайние варианты Уставов 1869 и 1884 гг. дали ценный опыт и идеи, не всегда верно понятые и реализованные. Таким образом, процесс составления проектов 1896 г. подвел определенный итог эпохе выдвижения идей высшего богословского образования и начал эпоху их осмысления и более адекватного применения.

После 1896 г. в академиях стали заметны два направления деятельности членов корпораций: часть преподавателей работала над построением более удачных моделей научного богословского образования, другая часть пыталась найти решение проблем в усилении практической составляющей богословского образования, то есть кружковой и проповеднической деятельности студентов. Результаты обоих направлений активно обсуждались в академических кругах. Обсуждение русской системы богословского образования стимулировали и заграничные командировки академических преподавателей. Результаты этих дискуссий были представлены через десять лет, в 1906 г., в академических проектах нового Устава и на заседаниях Предсоборного присутствия.

Таким образом, в преобразовательном движении 1895−1897 гг. соединились четыре составляющие: 1) желание церковной власти оградить академии от вредных внешних влияний, научных и общественных, направить деятельность корпораций в сферу их непосредственных — учебных — задач; 2) попытка Учебного комитета исполнить свои учебно-организационные и методические обязанности по отношению к академиям; 3) желание части академических преподавателей исправить недостатки учебного процесса в рамках действующего Устава; 4) попытка другой части академических преподавателей сделать новый шаг в развитии высшего богословского образования, используя опыт двух предыдущих реформ. Но высшее духовное руководство и академические корпорации по-разному видели проблемы учебного процесса и пути их совершенствования, а обсуждение не было проведено. Затянувшаяся работа Комиссии 1896−1899 гг., вялые действия Учебного комитета, отсутствие целостных концепций у всех, кто был причастен к обсуждениям, и ясности в том, какие именно недостатки действующих уставов должны быть исправлены, привели к тому, что духовные школы, в том числе и академии, оказались беззащитными перед внешним влиянием наступающих нестроений. Кроме того, безынициативность центрального духовно-учебного управления способствовала развитию реформационных настроений в академической среде. Преподаватели почувствовали себя отторгнутыми от решения дел, в которых они были наиболее компетентны и к которым имели непосредственное отношение. Это различие во взглядах на истинные причины академических проблем и разочарование академических корпораций были тревожными факторами, грозившими в будущем кризисом высшей духовной школы.

Примечания

1] Устав духовных академий 1869 г. ввел «жесткую» специализацию с 1-го курса (три отделения: богословское, церковно-историческое, церковно-практи-ческое) и второй этап специализации на выпускном курсе (8 групп специализации, каждая из 3−4 предметов).

2] Правила были составлены в Учебном комитете и утверждены Святейшим Синодом. Изданы отдельной брошюрой, приведены в журналах и протоколах заседаний советов духовных академий. В настоящей статье текст Правил цитируется по изданию: Журналы заседаний совета СПбДАза 1888−1889 уч. г. СПб., 1894. С. 123−130 (далее: Правила 1889 г.)

3] То есть сочинения должны быть «согласны с духом и учением православной Церкви», не иметь неправильных взглядов на «происхождение, характер и значение тех или других церковных учреждений и памятников, преданий, обычаев»; не отрицать, «хотя бы и с видимостью научных оснований», тех событий, к которым «церковное предание и народное верование» привыкли относиться как к достоверным; рассматривать события священной истории и действия священных лиц с должным благоговением и т. д. См.: Правила 1889 г. С. 126, 127, 128. В тексте Правил не названы конкретные фамилии авторов и темы диссертаций, но вполне узнаваемы критические замечания в адрес диссертаций профессоров МДА Е.Е. Голубинского и Н.Ф. Каптерева, КДА Ф.А. Терновского, КазДА Е.А. Будрина, и. д. доцента СПбДА И.Г. Троицкого, выпускника МДА священника Т.И. Буткевича.

4] Правила 1889 г. С. 125.

5] Указание § 125 Устава духовных академий 1884 г. о богословском содержании диссертаций, представляемых на соискание ученых богословских степеней, исполнялось не всегда. В Правилах приводились конкретные примеры: «Дурш -представитель богословской педагогики в католическом мире», «Евангельская педагогика Шутце», «Герард Грооте и братство общинной жизни в их педагогической деятельности», «Поль Жане как философ и моралист» и др.

6] Архиепископ Макарий (Булгаков), ревизовавший духовные академии в 1874—1875 гг., указывал на недопустимость присуждения богословских степеней за диссертации по светским наукам, не имеющим прямой связи с богословием. Духовные академии — заведения богословские, и предлагаемые студентам темы должны предоставлять авторам возможность «доказывать богословские познания». См.: РГИА. Ф. 802. Оп. 9. 1874. Д. 18. Л. 14, 20 об.; Протоколы заседаний совета КазДА за 1875 г. С. 23, 69; Терновский С.А. Историческая записка о состоянии Казанской Духовной академии после ее преобразования. 1870−1892. Казань, 1892. С. 218−219.

7] «Охранительные меры», которые высшая церковная власть была вынуждена принимать в отношении академических исследований, иногда сдерживали реализацию научных планов: так и не была доведена до завершения предполагаемая докторская диссертация В.В. Болотова «Рустик, диакон Римской Церкви, и его литературные труды». См.: Письмо В.В. Болотова к И.Е. Троицкому от 11−12 апреля 1896 г. // ОР РНБ. Ф. 88. Оп. 1. Д. 194. Л. 62 об.-бЗ; Письмо и две записки проф. В.В. Болотова о неоконченной работе его о Рустике // Христианское чтение. 1907. Ч. 1. N 3. С. 383; материалы по диссертации: ОР РНБ. Ф. 88. Оп. 1. Д. 85.

В академических кругах высказывались опасения, что в случае принятия подобных мер желающие получить ученую богословскую степень будут брать для исследования «безопасные» темы, избегать смелых гипотез, новых выражений. Отечественная богословская наука будет ограничиваться «периферийными» работами: биографиями церковных деятелей, изданиями актов, документов и ист-рико-археологическими исследованиями. Важнейшие и более тонкие богословские темы, в которых, по их новизне и неразработанности, естественны промахи, будут вечной terra incognita. В дальнейшем эта точка зрения высказывалась в заседаниях V отдела Предсоборного присутствия. См.: Журналы Предсоборного присутствия. Т. 4. С. 45−47.

8] Недовольство некоторых членов Синода и К.П. Победоносцева вызвали статьи, опубликованные в новом журнале МДА «Богословский вестник» в 1892—1894 годы. В 1893 г. Синодом было отклонено ходатайство о присуждении магистерской степени выпускнику МДА М.М. Тарееву за диссертацию об искушениях Богочеловека Христа. Известный педагог С.А. Рачинский выражал недовольство выпускниками академий, плохо реализующими свое предназначение педагогов и воспитателей народа. См.: Переписка К.П. Победоносцева с архиеп. Амвросием (Ключаревым) // ОР РГБ. Ф. 230. П. 10 801. Д. 5. Л. 31−31 об.; Дневник А.Д. Беляева за 1895 г. // ОР РГБ. Ф. 26. К. 2. Д. 3. Л. 103; Тареев М.М. Искушения Богочеловека, как единый искупительный подвиг всей земной жизни Христа, в связи с историей дохристианских религий и христианской Церкви. М., 1892; Журналы заседаний совета МДА за 1893 г. Сергиев посад, 1894. С. 1−2.

9] Указ Святейшего Синода от 16 мая 1894 г. за N 2125. Н.Н. Глубоковский предлагал увеличить время на изучение Нового Завета в семинариях и изменить порядок чтения этого курса: Евангельскую историю излагать в последовательно-хронологическом порядке, «чтобы получался более или менее целостный образ жизни и деятельности Христа Спасителя»; изучать апостольские послания параллельно Деяниям Св. Апостолов и т. д. См.: РГИА. Ф. 802. Оп. 9. 1895 г. Д. 8. Л. 6−7, 8−9 соотв.

10] РГИА. Ф. 802. Оп. 9. 1895 г. Д. 8. Л. 1−3 об.

11] Катехизическое определение, по мнению Е.П. Аквилонова, отражало лишь одну, хотя зримую и существенную, из сторон жизни Церкви; из этого определения невозможно вывести учения о Христовом главенстве в Церкви, о божественности ее учреждения, о ее существенных свойствах, о вхождении в нее бесплотных ангельских сил и почивших о Господе людей. Оба оппонента — профессор догматического богословия А.Л. Катанский и профессор нравственного богословия Ф.А. Тихомиров — дали положительные отзывы о работе. Некоторые члены Синода — меньшинство — столичный митрополит Палладий (Раев), Финляндский архиепископ Антоний (Вадковский), Костромской епископ Виссарион (Нечаев) — стояли на стороне нового определения Церкви, намеченного в диссертации Е.П. Аквилонова, епископ Виссарион даже предлагал новое определение ввести в Катехизис, но это не имело последствий. Е.П. Аквилонов к 1896 г. значительно переделал работу, уточнив название и жанр — «Новозаветное учение о Церкви. Опыт догматико-экзегетического исследования», — и стал магистром богословия в 1899 году. Но вопрос о постановке тем для богословских исследований и определении границ самих исследований оставался актуальным. См.: Аквилонов Е.П. Церковь, научные определения Церкви и апостольское учение о ней как Теле Христовом. СПб., 1894; Магистерский коллоквиум в Санкт-Петербургской Духовной академии и доклад доцента Евгения Аквилонова. СПб., 1894.

12] Первое определение Святейшего Синода от 16 января — 3 февраля 1895 г. (N 112) — «о сочинениях на ученые богословские степени» — содержало три основных указания: 1) проводить исследования, основываясь на Священном Писании и святоотеческом учении, а не подвергать рациональному рассмотрению предметы веры, основываясь на ученых взглядах протестантов; 2) писать чистым литературным русским языком, не злоупотребляя иностранной терминологией; 3) цитаты из святоотеческих творений приводить по подлинникам или русским переводам, а не «из немецких книг». Академические ученые, соглашаясь с правильностью последних двух требований, считали первое проблемным: насколько возможно научное исследование без рациональных рассуждений, и каким образом без этого раскрывать предметы веры, если не сводить раскрытие к схоластическому обычаю ограничивать работу подбором библейских и святоотеческих цитат. См.: Циркуляр Учебного комитета. 1895. N 15. С. 3−4; РГИА. Ф. 802. Оп. 9. 1895 г. Д. 8. Л. 2−3; Дневник А.Д. Беляева за 1895 г. // ОР РГБ. Ф. 26. К. 2. Д. 3. Л. 21 об.

Второе определение Св. Синода от 21 марта — 1 апреля 1895 г. (N 813) требовало от академий представления к 1 января 1896 года учебных программ, ежегодных отчетов о реальном их выполнении и строгого ректорского наблюдения за направлением преподавания. См.: РГИА. Ф. 802. Оп. 9. 1895 г. Д. 16. Л. 1−2.

13] См.: Заозерский Н.А. О церковной власти. (Основоположения, характер и способы применения церковной власти в различных формах устройства Церкви по учению православно-канонического права). Сергиев Посад, 1894.

С. 10−12, 15−16; Катанский Л.Л. (1847−1915) // Христианское чтение. 1916. N 5−6. С. 513−515; Дневник А.Д. Беляева за 1895 г. // ОР РГБ. Ф. 26. К. 2. Д. 3. Л. 22−22 об.; Флоровский Г., прот. Пути русского богословия. Париж, 1937. Репр.: Вильнюс, 1991. С. 419−421; Воронов Л., прот. Догматическое богословие. С. 109−118; Владимир (Сабодан), митр. Экклезиология в отечественном богословии. Киев. 1997. С. 203−228.

14] См.: Благовидов Ф.В. Публичная речь, произнесенная в актовой зале Казанской академии 22 сентября 1896 г. по случаю столетнего юбилея императора Николая I // Православный собеседник. 1896. Т. III. С. 338−358.

15] Ревизия была вызвана экономическими и воспитательными ошибками, допущенными в Академии при ректоре в 1890—1895 гг. архимандрите Антонии (Храповицком), а также рядом критических статей в адрес МДА. Привязанность студентов и симпатии большей части корпорации к о. Ректору не вызывали сомнения. Но нетрадиционные формы отношений, введенные о. Антонием в академическую жизнь, самостоятельность принимаемых им решений привели к осложнению отношений с Московским митрополитом Сергием (Ляпидевским). Нечеткость ведения экономических дел сделала позицию о. Антония уязвимой, он был переведен в «провинциальную» КазДА. Недовольство МДА вызвал и случай со священником Н.А. Толстым — бывшим вольнослушателем и кандидатом МДА, принявшим католичество и лишенным кандидатской степени указом Святейшего Синода 5 июня 1895 года. См.: РГИА. Ф. 796. Оп. 209. 1896 г. Д. 2023. Л. 249−256 об.; Дневник АД. Беляева за 1895 г. // ОР РГБ. Ф. 26. К. 2. Д, 3. Л. 2, 11, 26−26 об., 30 об., 46, 47 об.

16] РГИА. Ф. 796. Оп. 205. Д. 629. Л. 29.

17] Указ Святейшего Синода от 14 февраля 1897 г. // РГИА. Ф. 796. Оп. 176. Д. 600; Там же. Оп. 177. Д. 397; Там же. Оп. 205. Д. 657; Доклад членов совета Академии по поводу ревизии // ЦИАМ. Ф. 229. Оп. 3. Д. 252. Л. 1−10 об.; Журнал заседаний совета МДА за 1897 г. // Там же. Д. 255. Л. 27−37; Журнал собраний правления МДА за 1898 г. // Там же. Д. 781. Л. 46−50 об.

18] В 1886—1887 уч. г. сильные беспорядки произошли в КазДА, в конце 1890 г. нестроения охватили МДА, в начале 1895 г. — КДА, в сентябре 1895 г. попытки нового ректора МДА — архимандрита Лаврентия (Некрасова) — устрожить дисциплину вызвали возмущение студентов, что было последней каплей, после которой в Академию был прислан ревизор П.И. Нечаев. См.: РГИА. Ф. 802. Оп. 9. 1887 г. Д. 25; Там же. 1890 г. Д. 33; Там же. 1895 г. Д. 30. Л. 1−12; ЦИАМ. Ф 229 Оп. З.Д. 191.

В Комиссию вошли: Московский митрополит Сергий (Ляпидевский), Новгородский архиепископ Феогност (Лебедев), Финляндский архиепископ Антоний (Вадковский), товарищ обер-прокурора Святейшего Синода В.К. Саблер, председатель Учебного комитета протоиерей А.И. Парвов (по смерти его заменил протоиерей П.А. Смирнов).

20] В марте 1896 г. Комиссия представила в Синод «главные начала» для пересмотра уставов духовно-учебных заведений. Синод передал их на обсуждение 18-ти архиереям. Поступившие отзывы архиереев Комиссия митрополита Иоанникия обсуждала в течение 1897−1898 годов. 12 мая 1898 г. митрополит Иоанни-кий представил Синоду проекты измененных уставов духовных семинарий и училищ (об академиях речь не шла). 15 декабря 1899 г. Синод, заслушав соображения Комиссии, поручил Учебному комитету пересмотр программ семинарий и училищ на вновь выработанных основаниях (определение Синода от 15 декабря 1899 г./12 марта 1900 г.) В августе 1901 г. Учебный комитет привлек к этому процессу преподавателей духовных школ, затем составленные программы вновь перерабатывались Учебным комитетом, на что потребовалось более четырех лет. К 1902 г. Учебный комитет подготовил проект реформы духовных академий, планирующий «более тесную» специализацию в изучении предметов, приват-доцентуру, открытие физико-математического отделения при СПбДА, право белого духовенства и даже мирян с учеными академическими степенями занимать административные должности в духовно-учебных заведениях. Но далее этот проект не обсуждался. В 1905 г. Учебный комитет обнародовал основные черты новых программ духовных семинарий, но ситуация изменилась, и практических результатов длительная эпопея не принесла. См.: РГИА. Ф. 796. Оп. 209. 1896 г. Д. 2023. Л. 208−217 об.; Там же. Оп. 180. 1 отд. 2 ст. Д. 766 (в 3-х т.) 1899 г.; Там же. Оп. 205. Д. 617; ОР РНБ. Ф. 558. Оп. 1. Д. 104; ХЧ. 1902. N 11. Отд. 2. С. 95−96; Церковные ведомости. 1905. N 46, 47.

21] Программы обсуждались в комиссиях, составленных из преподавателей-специалистов по сродству предметов, затем утверждались советами. См.: РГИА. Ф. 802. Оп. 9. 1895 г. Д. 16. Л. 3−9; Дневник А.Д. Беляева за 1895 г. // ОР РГБ. Ф. 26. К. 2. Д. 3. Л. 85 об., 95 об.-96, 103 об.; ОР РНБ. Ф. 88. Оп. 1. Д. 19. Л. 1−18 и др.

22] Пример добросовестного и неформального подхода показал профессор СПбДА В.В. Болотов. Проведя тщательный расчет времени, отпущенного на курс церковной истории, и указав на необходимость знания студентами академии не только фактов, но и содержания первоисточников, он заявил о неизбежности изложения лишь capita selecta из программы. См.: Уберский И.А. Памяти профессора Василия Васильевича Болотова. СПб., 1903. С. 23−24.

23] Материалы академических комиссий см.: ЦГИА СПб. Ф. 277. Оп. 1. Д. 3360; ЦИАМ. Ф. 229. Оп. 3. Д. 255. Частные проекты и замечания по отдельным вопросам: Глубоковский Н.Н. [Вафшский H. J К вопросу о нуждах духовно-академического образования // Странник. 1897. N 8. С. 519−540. Имеется отдельное издание: СПб., 1897; О подготовке студентов академий к учительству в семинариях и училищах. Мнение о специализации духовного образования // Христианское чтение. 1896. Т. II. С. 600 и далее; Голос за усиление специализации в духовных академиях // Там же. 1897. Т. I. С. 153−209; Еще по поводу специализации предметов в духовных академиях // Там же. 1897. Т. I. С. 481 и далее; Записка неустановленного лица из корпорации МДА// РГИА. Ф. 796. Оп. 205. Д. 656.

24] В степени магистра богословия в 1895—1896 и 1896−1897 уч. гг. Святейшим Синодом было утверждено: по представлению совета СПбДА — 4 кандидата; КДА — 1; МДА -11; КазДА — 8; в 1897—1898 уч. г.: по представлению совета СПбДА 2 кандидата, КДА — 1, МДА — 4, КазДА — 5. За 1895−1896 и 1896−1897 уч. гг. в степени доктора (богословия, церковной истории, церковного права) Синодом было утверждено 5 профессоров академий, и лишь один не член академической корпорации — экстраординарный профессор Новороссийского университета А.И. Алмазов, да и тот незадолго до этого покинул КазДА. В 1897—1898 уч. г. было утверждено четыре доктора (все — богословия), все — по представлению совета МДА, из них три — экстраординарные профессора МДА и один -Н.Н. Глубоковский — СПбДА.

25] ОР РНБ. Ф. 574. Оп. 1. Д. 382. Л. 1−8 об.; ср.: ОР РНБ. Ф. 88. Оп. 1. Д. 18. Л. 1−8 об.

Баллы, полученные за сочинение, ценились в духовных академиях выше, чем баллы, полученные за устные экзаменационные ответы (в МДА в 1890-е гг. оценка за сочинение при подсчете среднего балла успеваемости умножалась на 4). Поэтому все силы на протяжении учебного года отдавались сочинениям, результатом было «неестественное перенапряжение сил» в два-три предэкзаменационных дня и — весьма слабые «остаточные» знания. Неоднократные попытки введения репетиций (промежуточных проверок знаний, дозволяемых § 122 Устава 1884 г.) практического результата не имели. По мнению большинства членов комиссии СПбДА, такое внимание к сочинениям было лишь данью академической традиции, мало оправданной: серьезные сочинения можно писать лишь на основании источников, предоставить такую возможность всем студентам курса академическая библиотека не в состоянии, поэтому преподаватели вынуждены либо «придумывать темы более или менее априорные», не требующие прочтения источников, либо соглашаться на студенческие компиляции «второисточников». «Польза для умственного развития от сочинений такого рода далеко не бесспорна». Цит. по: Уберский. Указ соч. С. 37−38.

27] Профессор-руководитель должен задаться целью «вести» студента к высотам научного знания и мастерству научной работы, а для этого следует ставить промежуточные задачи, вопросы, на которые ведомый должен отвечать, корректировать опыты студента, давать образцы в виде своих научных орудий.

28] С одной стороны, видимо, он был не вполне удовлетворен ограниченностью мер, предлагаемых официальным проектом совета, с другой — чувствовал особую ответственность, как непосредственно участвующий в событиях 1895−1896 годов. Н.Н. Глубоковский предварял статью замечанием, что не следует ее расценивать как утверждение несовершенства действующего академического Устава: напротив, он служит «основанием для…соображений». Цель проекта практическая: «применять Устав к наличным потребностям, чтобы он проявил всю свою силу и влияние». Однако предложения автора весьма сильно корректировали учебную и научную части Устава 1884 года. В дальнейшем Глубоковский оценивал Устав 1884 г. более резко, называя его «академическим разорением», при котором если и не погибло все «великое судно» академической науки, то пострадали «самые деликатные и тонкие части». См.: Вафинский Н. Указ. соч. С. 519−540; ср.: Глубоковский Н.Н. За тридцать лет (1884−1914) // Церковно-ис-торический вестник (далее: ЦИВ). N 2−3. 1999. С. 206.

29] См.: Вафинский Н. Указ. соч. С. 519.

30] Для каждого курса выбирается новый предмет для специального изучения. Предлагалась схема занятий на специальных курсах: 1) преподаватель назначает тему для специального изучения на год и читает перед своей группой вступительную лекцию, указывая план занятий, источники и пособия; 2) студенты занимаются самостоятельно, проверкой являются доклады и рефераты, 3) в конце учебного года результаты деятельности студентов объединяются в специальном конспекте, определяющем экзаменационную программу; 4) каждый студент подвергается экзамену по этой программе, оценка по нему имеет значение балла «семестрового» сочинения. Ответственность падает на преподавателей-специалистов: особенно важен правильный выбор вопросов для этих занятий. В результате последующей систематизации этих идей, в 1906 г., на Предсоборном присутствии Н. Н. Глубоковский предложил следующий план воспитания ученого-богослова: 1) общеобязательные для всех студентов основные (богословские и частично-вспомогательные) предметы, самые важные и фундаментальные (1−2 курсы); 2) богословское самоопределение путем избрания того или иного отделенского разряда (на 1−2 курсах) самими слушателями; 3) богословское «сосредоточение» их на нескольких отделенских предметах, существенно сродных между собой (с 3-го курса); 4) богословская специализация в кандидатской работе (на 4-м курсе); возможна еще специализация — «госэкзамен»; 5) проверка академической зрелости на магистерском экзамене; 6) оправдание в магистерской диссертации; 7) завершение в докторском сочинении. См.: Журналы Предсоборно-го присутствия. Т. 4. С. 114.

31] Устав 1884 г. сохранил требования к магистерским диссертациям, введенные Уставом 1869 г.: обсуждение и рекомендация академического совета, обязательная публикация, публичная защита с двумя оппонентами (§ 125, 136 Устава духовных академий 1884 г.; ср.: § 139 Устава духовных академий 1869 г.). Лишь в КазДА были случаи рекомендации выпускных сочинений сразу к публикации и магистерской защите, но и то после соответствующей «подготовки» под руководством преподавателя. Главным занятием лучших выпускников, оставляемых при академиях на год в качестве профессорских стипендиатов, была доработка магистерских диссертаций.

32] Большинство диссертаций, по мнению Н.Н. Глубоковского, удостаивались магистерской степени лишь «по вниманию к бедности русского богословского образования». Академические архивы были переполнены кандидатскими фолиантами, из которых «в науку не попадает почти ни одной буквы». Стремление к самобытности по большей части ограничивалось «пустым оригинальнича-нием, не имеющим научной ценности». Использование западной науки неизбежно, но за короткие сроки подняться выше своих авторитетных предшественников было практически невозможно. См.: Вафинский Н. Указ. соч. С. 528−529. Ср.: Правила 1889 г. С. 126, 129.

33] Если бы профессор разбивал глобальные темы на отдельные вопросы, а Синод разрешал избирать для богословских диссертаций вопросы частного научного характера, темы были бы постепенно изучены «в последовательном ряду частичных работ, предуготовляющих установку целостного воззрения». См.: Вафинский Н. Указ. соч. С. 530−531.

34] Это подтверждали и Правила 1889 г.: «Не стеснять ученую изыскатель-ность духовных академий и не поставлять каких-либо преград благонамеренным исследованиям в области богословской науки или в предметах общего образования». См.: Правила 1889 г. С. 129.

35] См., например: Объяснительная записка к проекту Устава духовных академий 1883 г. СПб., 1883. С. 22.

36] Желательно, таким образом, осуществление на практике пожелания § 170 Устава 1869 г. и § 163 Устава 1884 г., разрешающих академиям искать способы «к возвышению уровня» не только всех областей богословия, но «равно и прочих наук с тех сторон, которыми они соприкасаются с христианством и богословской ученостию».

37] Н.Н. Глубоковский приводил удручающую статистику: 99% стипендиатов занимается обработкой магистерских сочинений, уделяя этому все время, но лишь ¼ стипендиатов добивается искомой степени в течение года, 80% получает распределение на места, не имеющие ничего общего с их «стипендиатскими» занятиями, в СПбДА за «последнее время» из четырех свободных вакансий три замещены лицами, никогда не бывшими стипендиатами, а четвертая — выпускником шестилетней давности; в других академиях испытываются часто затруднения при замещении профессорских вакансий. В МДА за 20 лет действия института профессорских стипендиатов (1884−1903 гг.) из 46 лиц, прошедших через эту ступень, 18 вошло в корпорацию МДА, один (Н.Н. Глубоковский) — в корпорацию СПбДА, один (прот. П.Я. Светлов) стал профессором богословия в университете. Но ни один стипендиат в МДА не защитил магистерскую диссертацию в конце стипендиатского года, а в большинстве случаев первым в выпуске защищался не стипендиат (в пяти выпусках защищал диссертацию первым стипендиат, в 15 — не стипендиат). Стипендиатство не давало гарантии и теоретической готовности: профессорский стипендиат Н.К. Никольский, усердно готовясь в течение года при кафедре истории Русской Церкви и усиленно изучая источники Синодального периода, будучи избран доцентом по кафедре гомилетики и истории проповедничества, был вынужден срочно изучать источники византийской, западноевропейской и русской учительной литературы. См.: Вафинский Н. Указ. соч. С. 532−533; Журналы заседаний совета МДА за 1884−1903 гг.; Крапошина Н.В. Н.К. Никольский: биография ученого в архивных документах // Мир русской византистики: Материалы архивов Санкт-Петербурга. СПб., 2004. С. 178.

Однако были и примеры более плодотворной деятельности института профессорских стипендиатов: в КазДА к концу XIX в. через него прошла большая часть корпорации. Из 22 стипендиатов, оставляемых при Академии в 1884—1896 гг., 15 пополнили академическую корпорацию, один (И.И. Соколов) — вошел в корпорацию СПбДА. В дальнейшем: за 20 лет действия стипендиатской системы (1884−1903 гг.) из 47 стипендиатов КазДА 25 вошло в корпорацию самой Академии, три пополнили корпорации других академий. За все время существования этой системы (до 1918 г.) из 45 преподавателей и практикантов КазДА, окончивших Академию после 1884 г., 39 были профессорскими стипендиатами, три были оставлены и.д. доцента сразу по окончании Академии и лишь три стали преподавателями по прошествии времени, не проходя стипендиатства.

38] Н.Н. Глубоковский рассматривал два варианта: а) коренного изменения системы, б) преобразования, возможного и при существующем Уставе. Радикальный вариант: переведение профессора после известного срока службы (25−30 лет) на положение «заслуженного», с предоставлением штатного места молодому преподавателю. Для стипендиатов открылась бы возможность набраться реального опыта и сохранить лучшие из преподавательских традиций. При существующей системе можно наиболее перспективных профессорских стипендиатов оставлять «временно исполняющими должность доцента» по какой-либо из кафедр, посылать для дальнейшего совершенствования в другие академии, российские или заграничные университеты.

39] Проект изложен в двух записках: В защиту наших академий // Православный собеседник. 1896. N 10, 11. Переизд.: Антоний (Храповицкий), митр. Новый опыт учения о Богопознании и другие статьи. СПб., 2002. С. 139−178. Дополняет его статья архимандрита Антония: О специализации духовных академий // Вера и разум. 1897. Ч. 1. С. 24−45.

40] Из 200 ежегодных выпускников на педагогическое поприще попадает менее половины, из них лишь около 40 — в семинарии, причем на любые вакантные предметы, остальные — в училища. Из 50 выпускников одной академии научной деятельности себя посвящают два-три.
Сухова Н. Ю. Магистр богословия, доцент ПСТГУ

http://www.sedmitza.ru/index.html?sid=77&did=44 366&p_comment=belief