«Воссоединение — необходимое условие для нормального существования РПЦЗ»

Беседа с доктором богословия, заведующим кафедрой церковно-практических дисциплин МДАиС, протоиереем Владиславом Цыпиным

— Отец Владислав, насколько, на ваш взгляд, политические процессы могут оказывать воздействие на церковные?

 — Церковь существует внутри человеческого общества, в котором присутствует и политический фактор, поэтому естественно, что политические процессы, политические явления и события не могут не оказывать влияния на церковную жизнь. Другое дело, что у церковной жизни есть своя внутренняя логика, и поэтому главный стержень церковной жизни все-таки не находится в прямой зависимости от жизни политической. А кроме главного стержня есть некая периферия, которая находится под влиянием всего, с чем она соприкасается.

— Можно ли сказать, что именно политический фактор запустил процесс объединения Церкви?

— Я не могу вполне категорично ответить на вопрос «запустил» или «не запустил». Этот процесс начался при определенных политических событиях и стал возможным после событий рубежа 80−90-х годов — распада СССР и краха коммунистического режима. Это совершенно очевидно. Но ведь все-таки он начался не непосредственно в начале 90-х, понадобилось время для того, чтобы осознать сложившуюся ситуацию, чтобы избавиться тем или иным церковным деятелям от предубеждений, предрассудков. Зарубежная Церковь представляет собой явление весьма заметное в русской эмиграции в целом, и здесь не может не присутствовать политический фактор, потому что само явление эмиграции имеет политические корни, это следствие гражданской войны в России. Говоря не в буквальном смысле о гражданской войне, а, обозначая так явление более глобального характера, можно сказать, что эта война не прекращалась и после 1920 года, когда перестала быть войной в техническом смысле. И вся история существования отдельной юрисдикции связана с этой затянувшейся почти на столетие гражданской войной. Поэтому прекращение разделения, воссоединение можно поставить в некую параллель с прекращением той гражданской войны. Хотя это не значит, что политический процесс в России прекратился и кругом царит всеобщее единодушие. Но похоже, что та гражданская война себя исчерпала, страница истории перевернута и появилась возможность нормализации общей церковной жизни.

— Отец Владислав, не смущают ли вас разговоры о том, что в этом процессе важную, едва ли не решающую, роль отводят инициативе президента Путина?

— Я не знаю, была ли роль этой инициативы решающей. Думаю, решающую роль играло изменившееся время, эта самая перевернувшаяся страница истории. Да, бывают некие толчки, прямые и конкретные. Что-то уже созрело, чему-то уже пора случиться, но нужен этот толчок. Состоявшаяся в свое время встреча президента Путина с возглавлением Русской Зарубежной Церкви, с митрополитом Лавром в США таким толчком послужила, и смущаться тут нечем. Ведь лет 20 назад имела место совершенно другая ситуация, когда политическое руководство нашей страны стояло на антицерковных позициях, и в ту пору инициативы с ее стороны, по меньшей мере, вызывали бы недоумение. Сейчас ситуация другая, и забота главы государства о России (а церковные дела — это существенная часть русской жизни в целом) представляется вполне естественной с его стороны, прямым исполнением его обязанностей. Конечно, та встреча могла бы и не состояться — я не говорю, что это был прямой служебный долг президента, но быть безразличным к тому, что происходит со страной, он не может.

— Как вы относитесь к тому, что некоторые силы воспринимают события как очередное подтверждение зависимости Церкви от государства?

— Тут надо кое-что уточнить. Государство издает законы, от которых зависят все граждане, в том числе и верующие, поэтому говорить о какой-то абсолютной независимости от государства никакое учреждение не может. Это с одной стороны. Другое дело, что есть сфера жизни собственно государства, в узком смысле слова, а есть иные сферы жизни — общественная, корпоративная, в том числе и религиозная. Конечно, у нас Церковь от государства отделена, поэтому для прямой административной зависимости от государства места нет и почвы нет. Совершенно очевидно, что все, что происходило в связи с воссоединением Церквей, никак не может быть поставлено в контекст какой-то административной зависимости. Нечто подобное, происходящее вопреки букве закона и реальностям жизни Церкви внутри страны, еще можно вообразить теоретически, если бы это касалось церковной жизни внутри России, но это же был двусторонний процесс. Воссоединение явилось результатом диалога. Можно ли представить себе административную зависимость Русской зарубежной церкви от российской государственной власти? Предположение абсурдное.

— Не могли бы вы, как непосредственный участник переговорного процесса, рассказать о том, что — а может быть, и кто — более всего способствовало и что более всего мешало переговорам?

— Более всего способствовало то, что Русская Зарубежная Церковь всегда сознавала себя частью Русской Церкви. Возможности для церковной эмиграции были иные. Скажем, существует Американская православная церковь, тоже русская по своим корням, но в ней те православные — русские и нерусские, кто в США и Канаде почувствовал себя вполне укоренившимися, из этой укорененности в Америке и создалась почва для возникновения этой Церкви. Но в эмиграции были и такие люди, которые, несмотря на свое гражданство в разных странах — Америке, Германии, Австралии, — Аргентине, — все-таки очень определенно сознавали себя людьми русскими, с русскими традициями и поэтому не хотели выйти из Русской Церкви, продолжали себя сознавать ее чадами. Такое самосознание клира и паствы Зарубежной Церкви как органической части Русской Церкви, естественно, способствовало диалогу. А препятствовало ему тоже очень понятное обстоятельство: накопившиеся за многие десятилетия предубеждения, подозрения, разные подходы к тем или иным явлениям в нашей истории. Зарубежная Церковь сложилась как Церковь эмигрантов, которые в 20−30-е годы надеялись вскоре вернуться к себе на родину. Сознавая себя частью русского народа и испытывая привязанность к российской традиции, на родину они все-таки не вернулись, крайне негативно воспринимая коммунистический режим. И хотя он рухнул, участники переговоров от Зарубежной Церкви имели дело с нами, людьми, жившими в те советские времена. Они могли опасаться еще живущего в нас наследия тех лет. Резюмируя, можно сказать, что в восприятии нашей истории мы, конечно, различаемся; и на первых порах эти различия представлялись более глубокими, чем это выяснилось при завершении диалога.

— А серьезных разногласий непосредственно в ходе переговоров не было?

— Собственно политические темы мы не обсуждали, хоть они и соприкасались с нашим разделением. Мы обсуждали наше церковное прошлое, ориентацию Церкви в обществе, как российском, так и зарубежном. Звучали разные оценки деятельности тех или иных иерархов. Эти оценки имеют право существовать — в том числе и внутри нашей Церкви. И сделан был принципиально важный в ходе нашего диалога общий вывод о том, что мы должны согласовать лишь принципиально важные оценки церковно-исторического характера нашего прошлого, не стремясь к невозможному совпадению оценок в деталях. Право высказывать свои оценки событий и деятелей прошлого предоставлено историкам.

— С российской стороны государственная воля способствовала достижению согласия между двумя церквами. Есть ли у вас информация о том, как к происходившему относились политические силы США, государства, где располагаются руководящие органы Зарубежной Церкви?

— Разве только косвенная. Я не берусь давать оценок глобального характера, но есть детали говорящие. Как известно, существование приходов Зарубежной Церкви на нашей канонической территории — одна из тяжелых проблем, связанных с воссоединением. Мы, конечно, договорились, что в дальнейшем это не должно иметь места. А сегодня на Украине есть одна епархия РПЦЗ, Одесско-Запорожская. И бывший посол США на Украине Джон Хербст, православный американец, был избран от мирян этой епархии на Всезарубежный Собор. Его утверждение в качестве члена Собора встречало затруднения со стороны зарубежного Синода, но все-таки состоялось. Известно, что и до и после Собора он обнаруживал себя не как сторонник воссоединения. Посол — это государственный чиновник, не частное лицо, и если это обстоятельство может быть выведено за границы его исключительно личной позиции, то оно может пролить какой-то свет на происходившее и с той, и с другой стороны.

— Отец Владислав, как, на ваш взгляд, воссоединение сможет повлиять на внешне- и внутрицерковную ситуацию в России?

— Мне проще сказать, что такое воссоединение будет способствовать нормализации отношений в Русском зарубежье. Ведь там существуют приходы Московского Патриархата. И если в отсутствие канонического общения возникали проблемы, трения, сложности, то теперь, когда мы составляем одну Церковь, это должно будет преодолеваться и изживаться. Что же касается российской церковной жизни, то я уже сказал, что будет прекращено существование приходов РПЦЗ. Разговор о более глубоких и долгодействующих последствиях еще впереди, но можно сказать, что расширяется состав епископата нашей Церкви за счет зарубежных архиереев. У этих епископов свое, особое прошлое, свой отдельный опыт жизни, так что когда епископат Русской Православной Церкви на своих Соборах станет принимать важнейшие решения, то при обсуждении будут слышаться и их прежде незнакомые голоса, которые смогут повлиять на эти решения. Зарубежная Церковь известна своей твердой приверженностью церковным традициям, и не только в том, что касается вероучения, но и всей обрядовой стороны. Это должно оказать влияние на нашу церковную жизнь. Хотя, конечно, не следует преувеличивать масштабы этого влияния.

— Чего может потребовать ситуация от нашей Церкви?

— К сказанному могу только добавить, что от нас потребуется проявлять больше братского отношения к тем, с кем мы еще недавно были разделены. Ведь имела место полемика, иногда весьма ожесточенная. Каждый, конечно, волен оставаться при своих убеждениях и оценках, но все-таки надо будет исходить из того, что мы уже в одной Церкви…

— Каково ваше мнение относительно сообщений о грядущем отходе от Зарубежной церкви какого-то числа приходов и монастырей после подписания «Акта о каноническом общении«?

— Ну что ж, я могу предполагать, что за бортом воссоединенной Церкви окажутся какие-то клирики и миряне, это вполне реально. Что касается монастырей и приходов, это, думаю, сильно сказано. Вот что надо иметь в виду: сознательно церковные люди могут себе представить, что такое оказаться вне Церкви, в расколе, и поэтому многие из тех, кто относился к самому процессу воссоединения скептически, и из тех, кто может быть совершенно недоволен его результатами, все-таки подчинятся церковной дисциплине и никуда не уйдут. Так что число дерзнувших отделиться будет во много-много раз меньше числа подчинившихся скептиков.

— При том, что РПЦЗ — Церковь небольшая и уход даже небольшого числа приходов может стать весьма чувствительным…

— Небольшая — это смотря с чем сравнивать. Если сравнивать Зарубежную Церковь с Украинской Православной Церковью Московского Патриархата, то она, конечно, много меньше, а если сравнивать с Автономной Японской Церковью, то больше раз в десять-двадцать. Я полагаю, что Зарубежная Церковь — это от 300 тысяч до полумиллиона православных христиан, 300−400 священнослужителей.

— А чего, на ваш взгляд, больше опасаются те, кто собирается покинуть РПЦЗ, — нашего прошлого или своего будущего в единой Церкви?

— Я думаю, что если они имеют опасения в связи с будущим, то это беспочвенные опасения, так как они нереалистичны. Что значит опасаться будущего? Зарубежная Церковь сохраняет очень высокий уровень самостоятельности, Актом никак не затрагиваются вопросы церковной собственности. Если же иметь в виду прошлое, то это странная установка — страшиться прошлого, которое в известной мере, конечно, есть, при том, что его все-таки уже нет. Это дает повод вспомнить слова из Псалтыри: «Тамо убояшася страха, идеже не бе страх». Это беспочвенные опасения.

— Они могут опасаться той самой пресловутой зависимости нашей Церкви от властей…

— Государственный глаз не простирается за границы государства. Власть по отношению к Церкви, от него отделенной, административных распоряжений не дает. И потом — Русская Церковь в течение столетий и столетий, почти всю историю своего существования жила в союзе с государством, а в синодальную эпоху — два столетия в очень сильной, прямой зависимости от государства, для которой сейчас почвы нет.

— Насколько справедлива точка зрения, что РПЦЗ сейчас находится в неком кризисе и объединение просто поможет ей в ее существовании?

— Я бы сказал так: воссоединение стало необходимым условием для продолжения нормального существования Русской Зарубежной Церкви. Печать РПЦЗ в течение десятилетий, как неизменный девиз, повторяла, что отдельное существование Зарубежной Церкви проистекает из коммунистического, атеистического господства в России, является следствием зависимости Церкви внутри страны от враждебных Церкви политических сил. Когда коммунизм в России рухнул, паства РПЦЗ постепенно переставала понимать, почему же она до сих пор находится в отделении от Матери-Церкви. Потому-то такой диалог и стал неизбежен. Объединение, безусловно, поможет продолжению нормального существования Зарубежной Церкви.

— Отец Владислав, не кажется ли вам, что работа Русской Православной Церкви по объединению направлена, в том числе и на упрочение ее положения в нашем государстве?

— Я не могу дать ответа на вопрос, нуждаемся ли мы в принципе в каких-то гарантиях. Очевидно лишь, что эта консолидация не делает Русскую Церковь слабее, скорее наоборот. Из этого вытекает необходимость больше считаться с Церковью тем, кто к ней не принадлежит, в том числе общественным и политическим организациям.

— Просто к власти вполне может прийти менее воцерковленный президент…

— Очень хорошо, что президент России, как можно заключить по всему, что мы видим, принадлежит Православной Церкви. Но ведь у нас сейчас как будто бы правовое государство с устоявшейся Конституцией и сложившимся государственным строем, и в этом смысле принадлежность тех или иных государственных деятелей к Церкви прямого отношения к правовому статусу Церкви не имеет. Другое дело, что правовой статус — это не единственный фактор в реальных условиях существования — и политика может изменяться в соответствии с мировоззрением, взглядами носителя власти. В этом смысле можно предполагать изменения в ту или иную сторону. Но все же, если исходить из прочности сложившегося государственного строя, то могу только повторить, статус Церкви от религиозных убеждений носителей властных полномочий не зависит.
Беседовал Андрей ВАСЯНИН

ДОСЬЕ

Протоиерей Владислав ЦЫПИН родился 22 января 1947 г. Окончил филологический факультет МГУ, Московскую духовную семинарию, Московскую духовную академию. С 1982 г. — внештатный сотрудник издательского отдела Московской Патриархии. С 1984 г. — преподаватель новых языков сектора заочного обучения Московских духовных школ. 4 декабря 1984 г. рукоположен в сан диакона; 15 февраля 1986 г. — в сан священника. В 1988 г. возведен в сан протоиерея, назначен ответственным секретарем Учебного комитета при Священном Синоде Русской Православной Церкви. В 1997 г. за книгу «Церковное право. Курс лекций» удостоен степени магистра богословия, в 1998 г. за работу «История Русской Церкви. 1917−1997», выдвинутую на соискание степени доктора богословия, награжден орденом преп. Сергия II степени и Макариевской премией III степени. В 1998 г. утвержден профессором по кафедре церковной истории Московских духовных академии и семинарии с присвоением ученой степени доктора богословия. Заведующий кафедрой церковно-практических дисциплин МДАиС. Председатель историко-правовой комиссии Московского Патриархата, первый заместитель председателя Учебного комитета при Священном Синоде.
Впервые опубликовано в «Политическом журнале» N 15−16 (158−159) / 21 мая 2007