Вестник о Русском Христе

К 145-летию выдающегося русского живописца М. В. Нестерова

Бог дал мне побывать в местах, которые и напрямую, и ассоциативно связаны с одним из самых любимых нашим народом художников, Михаилом Нестеровым. Это и Соловки, и Валаам, и Удомля Тверской области, и подмосковное Абрамцево (поляну, на которой он писал знаменитое «Видение отроку Варфоломею»). Едучи из Оптиной пустыни и остановившись в мещерских лесах, я пуще прочего вспоминал свою любимую картину, «Лисичка», где Нестеров изобразил трех старцев, припавших спинами к стене храма. Это неизменная для зрелого Нестерова тема — молитвенного молчания, умной молитвы, из которой старцы в принципе никогда не выходят. Настолько у Нестерова они внешне безмолвны и настолько внутренне соединены с Богом, что лисичка воспринимает их как часть просторов, часть леса, каковой они, в сущности, и являются безусловно, все больше врастая в природу. А можно сказать и метафорически: из глухой тьмы, из сурового леса тянется к свету старцев неосмысленная, темная душа рыжего зверька.

Пейзажи Оптиной, Мещерского края, а потом и Саровского леса в той поездке возвращали меня к мысли об умной, целомудренной созерцательности наших известных пейзажистов, и в первую очередь Михаила Васильевича. Думая о них, я полагаю искусство только как благодатное приникновение к миру, когда не «поиск собственного я», а поиск Высшего открывает нам через личность художника — и его самого, а, главное, Бога.

Лучшие произведения русских живописцев имеют и обратное — не отражательное, а влияющее — свойство: они сами, став убедительной частью мира, природы, из вторичного, отображательного регистра переходят в первичный, сами формируют мировосприятие и даже мировоззрение человеков. Значит, они действуют как часть Божьего промысла.

Таинствен, непостижим, например, лес на их полотнах! Природа везде являет свой грандиозный лик, но здесь, мне кажется, очевидно присутствие интимного Бога, который может заговорить с нами доверительно. Не оттого ли наши святители по одному-двое уходили в эти леса, погружались тут в уединенную молитву, в созерцательное со-бытие с Богом. Вот об этом — и главная мысль Нестерова, посланного к нам провиденциально, и, как понимаем, наделенного посланием для нас.

По семейной легенде, Нестеров выжил благодаря чудесному вмешательству святого. Младенец был «не жилец». Его лечили суровыми народными средствами: клали в горячую печь, держали в снегу на морозе. Однажды матери, как говорил Нестеров, показалось, что он «отдал Богу душу». Ребенка, по обычаю, обрядили, положили под образа с небольшой финифтяной иконкой Тихона Задонского на груди и поехали на кладбище заказывать могилку. «А той порой моя мать приметила, что я снова задышал, а затем и вовсе очнулся. Мать радостно поблагодарила Бога, приписав мое Воскресение заступничеству Тихона Задонского, который, как и Сергий Радонежский, пользовался у нас в семье особой любовью и почитанием. Оба угодника были нам близки, входили, так сказать, в обиход нашей духовной жизни».

Детство художника, родившегося в 1862 г., прошло в одном из старейших городов Урала — Уфе, в религиозной, патриархальной, но отнюдь не чуждой современной культуры купеческой семье. Отец Нестерова принадлежал к старинному купеческому роду. Дед его — Иван Андреевич Нестеров, был выходцем из новгородских крепостных крестьян, переселившихся при Екатерине II на Урал. Он получил вольную, учился в семинарии, затем записался в купеческую гильдию и 20 лет служил уфимским городским головой.

Отец Нестерова славился в городе щепетильной честностью и был уважаем до такой степени, что все новые губернаторы и архиереи считали своим долгом делать ему визиты, чтобы представиться. А он принимал не всех. В доме царила мать, Мария Михайловна, умная, волевая. Близость с родителями сохранилась у Нестерова до конца их дней.

…Это была любовь с первого взгляда. Михаил встретил юную Марию Мартыновскую на летних каникулах в Уфе. Была она крайне впечатлительна, нервна, несмотря на простоту и бедность, по-своему горда… Родители Нестерова были против их брака. Он уехал в Петербург зарабатывать звание свободного художника и тяжело там заболел, а Мария Ивановна в весеннюю распутицу на лошадях из Уфы бросилась его выхаживать. Они обвенчались без благословения родителей. Через год родилась дочь Ольга, и этот день, по словам Нестерова, и был самым счастливым днем его жизни. Но через сутки после родов Маша умерла. Нестеров писал: «Любовь к Маше и потеря ее сделали меня художником, вложили в мое художество недостающее содержание, и чувство, и живую душу, словом, все то, что позднее ценили и ценят люди в моем искусстве».

Самым крупным среди своих учителей — в высоком значении этого слова — Нестеров считал Василия Перова, «истинного поэта скорби».

Поэтизируя русскую природу и русскую старину, Нестеров, в стремлении найти нравственный идеал в глубоко и искренне веровавших людях Древней Руси, пожалуй, наиболее полно воплотил в своем творчестве идею национального романтизма. Это было созвучно во многом с появившимися тогда такими произведениями, как «Девочка с персиками» В. Серова, «Северная идиллия» К. Коровина, волжские пейзажи И. Левитана, росписи Кирилловской церкви и эскизы для Владимирского собора в Киеве М. Врубеля.

Первой значительной картиной, раскрывшей самобытность нестеровского творчества, стала работа «Пустынник», написанная в 1888 г. в Вифании близ Троице-Сергиевой лавры. Нестеровский герой был навеян и русской литературой — Пименом в «Борисе Годунове» Пушкина, лесковскими «Соборянами» и другими героями, особенно старцем Зосимой из «Братьев Карамазовых» Достоевского. Но Нестеров нашел этот человеческий тип и в жизни. Он написал своего пустынника с отца Гордея, монаха Троице-Сергиевой лавры, привлеченный его детской улыбкой и глазами, светящимися бесконечной добротой.

Картина «Видение отроку Варфоломею» стала сенсацией 18-й передвижной художественной выставки в Петербурге. Работу молодого Нестерова приобрел знаменитый коллекционер П. М. Третьяков. Юношеские мечты провинциала о признании, о славе начинали сбываться, ведь его отец полушутя говаривал, что лишь тогда поверит в успех сына, когда работы будут приобретены самим Третьяковым.

Образ Сергия, «лучшего человека древних лет Руси», был душевно близок Нестерову с раннего детства. К Сергиевой теме и вообще к теме монашества и отшельничества Нестеров обращался еще не раз. Под впечатлением увиденного на Соловках была написана одна из лучших нестеровских картин «Молчание». Залив у подножия Секирной горы, таинственный свет белой ночи, в неподвижных водах отражается темная, поросшая лесом гора. Словно эхо, повторяют друг друга фигурки монахов в лодках, седобородого старца и юноши.

Аналогичное по композиции и удивительному тихому, молитвенно-созерцательному состоянию полотно художника «Рябинка» находится в Харьковском областном художественном музее.

Свыше 22 лет жизни Нестеров отдал церковным росписям и иконам. Все началось с того, что его картина об отроке Варфоломее понравилась гремевшему тогда В. Васнецову, расписывавшему с помощниками Владимирский собор Киева. Предстояло не только «сложить живописную эпопею» в честь князя Владимира, но и создать целый пантеон подвижников веры, русской культуры и истории.

Позже Нестеров расписал храма Александра Невского в Абастумани (Грузия). Но более значительными ему представлялись его монументальные росписи в церкви Покрова в Марфо-Мариинской обители (Москва), построенной Щусевым по заказу великой княгини Елизаветы Федоровны.

Впечатляясь картиной А. Иванова «Явление Христа народу», Нестеров решил перевести этот сюжет на русскую почву и показать явление Христа русскому народу.

Это была не первая его попытка. Первоначально он написал картину «Святая Русь», содержание которой определяли евангельские слова: «Приидите ко Мне все труждающиеся и обремененные и Аз успокою Вы».

Еще не был написан эскиз картины «Путь ко Христу», как Нестеров уже начал подготовительную работу над картиной «Христиане», позже получившей название «На Руси» («Душа народа»). Нестеров работал над этим полотном в период между первой русской революцией 1905 г. и первой мировой войной 1914 г. Закончена она была в разгар войны. «Кто мы? Откуда мы? Куда идем?» — художник показал Россию во всей ее духовной и интеллектуальной мощи. Он не ввел в картину Христа, помня о прежних неудачных попытках. Христос в этой картине присутствует лишь в виде старинной потемневшей иконы, Спаса. На правом плане обращает на себя внимание «Христова невеста» с горящей свечой в руке. На левом плане картины в группе женщин в белых холщовых паневах — «Христа ради юродивый», человек добровольно принимающий облик умалишенного, чтобы жить по закону правды.

В картине «На Руси» вместе с народом идут писатели Достоевский, Толстой, Владимир Соловьев. За фигурой Достоевского автор поместил его героя, «русского инока» Алешу Карамазова. В Толстом (помещенном вне толпы) Нестеров видел прежде всего мастера слова, но иронически относился к его христианским мудрствованиям.

Весь этот сонм движется вдоль берега Волги, который художник избрал фоном картины. Пейзаж конкретен — это Волга у Царева кургана, но обладает эпической ширью.

Смысловым центром картины является опередивший толпу мальчик в крестьянском платье, с котомкой за плечами и с расписным туеском в руке. Художник хотел сказать словами Евангелия: «Не войдете в царство небесное, пока не будете как дети». Именно ребенок оказывается самым совершенным выражением души народа.
В картинах «Святая Русь», «Путь к Христу», «Душа народа» Нестеров утверждает тему покаянного пути к Богу, пути, «полного страданий, подвига и заблуждений».

Сегодня, произнося слова «святая Русь», мы представляем прежде всего нестеровские полотна.

Первый же портретный цикл художника принес ему славу одного из самых серьезных и своеобразных портретистов начала века. В него вошли и портреты жены, Екатерины Петровны и дочери Ольги. Ольга потом вспоминала: «В своих изображениях женщин отец всегда предпочитал моменты душевного одиночества, грусти или обреченности».

Художник создал серию великолепных портретов: Л. Толстого, философов С. Булгакова и П. Флоренского, художников П. и А. Кориных, В. Васнецова, скульпторов В. Мухиной и И. Шадра, архитектора А. Щусева, академика-физиолога И. Павлова и др.

В первые послереволюционные годы мировосприятие М. В. Нестерова определялось состоянием гнетущей неизвестности, предчувствие разверзнувшейся бездны.

«Пережитое за время войны, революции и последние недели так сложно, громадно болезненно, что ни словом, ни пером я не в силах всего передать. Вся жизнь, думы, чувства, надежды, мечты как бы зачеркнуты, попраны, осквернены. Не стало великой, дорогой нам, родной и понятной России. Она подменена в несколько месяцев. От ее умного, даровитого, гордого народа — осталось что-то фантастическое, варварское, грязное и низкое… Все провалилось в тартарары. Не стало Пушкиных, нет больше Достоевских и Толстых — одна черная дыра, и из нее валят смрадные испарения „товарищей“ — солдат, рабочих и всяческих душегубов и грабителей…», — записывает Нестеров.

Художник был убежден, что у России — особый путь развития, связанный с монархической формой правления. В одном из писем 1920-х гг. Нестеров высказывался так: «Царь мной понимается как носитель религиозной идеи, и поскольку он государственен… - он усвояет идею религиозного начала своей власти — служения своему народу».

Кажется, что озеро, излюбленный Нестеровым пейзаж, в произведениях мастера 1920-х годов превратилось в то самое, которое скрыло в минуту смертельной опасности, сделав невидимым, прекрасный град Китеж, серебристому звону колоколов которого зачарованно внимают задумчивые нестеровские девушки-старообрядки, монахи, старцы. Кажется, вся Святая Русь на время ушла под воды этого нестеровского озера, чтобы через десятилетия объявиться. «Через Крестный путь и свою Голгофу Родина наша должна прийти к своему великому воскресению», — писал Нестеров уже в первые дни Октябрьского переворота.

Скончался художник 18 октября 1942 г., почти за месяц до начала Сталинградской битвы.

«Я избегал изображать так называемые сильные страсти, предпочитая им наш тихий пейзаж, человека, живущего внутренней жизнью», — утверждал художник. И он верил в будущее страны, в русского — созерцательного, а значит деятельного — человека; будучи убежден, что «светозарные дни возрождения России обязательно настанут».

Иллюстрации: М. В. Нестеров. «Лисичка» (1914), «На Руси (Душа народа)"(1914), Автопортрет (1915)