Оптинская Пасха

Отрывок из очерка

…Предполагалось, что впервые — из-за обилия паломничествующих — Пасхальная служба пройдет сразу в двух храмах. Прежние годы ее служили только в большем храме.

Оставив заснувшую детвору, на службу мы пошли загодя, в 22−30, дабы занять место в храме.

Прекрасен в Оптиной пустыни трехпрестольный храм — в честь Казанской иконы Божией Матери! Три иконостаса, несмотря на их новизну, — очень красивы. Мне показалось, один чин написан в стилистике древнего Дионисия. Кто же столь хороший богомаз? Может, наш известный современник о. Зинон или его ученик? Но спросить как-то не решился, не удосужился.

Наличие длинных деревянных скамеек в храмах вызвало наше удивление. Позже объяснилось: скамьи — для пожилых монашествующих.

Не договариваясь, а как сердце привело, мы, харьковчане, встретились не в ближнем ко входу в обитель храме Казанской, а во Введенском, у рак препп. Амвросия и Нектария Оптинских. Сели у колонн, ожидаючи.

Служба началась в двадцать три с минутами.

«Востану бо и прославлюся!»

Злодейски убиенный сатанистом (вместе с еще двумя иноками) в Оптиной на Пасху 1993 г. о. Василий до пострига был в миру журналистом Игорем Росляковым. На первую Пасху возрожденной пустыни (1989) он, будучи новоначальным послушником пустыни, сделал такую черновую запись:

…"Воскресение Христово свершилось, и потому вера наша истинна", — говорит Апостол Павел. Соотнося его слова с судьбой Оптиной Пустыни, можно сказать, что величие и слава Оптиной истинны, поскольку положено начало ее возрождению. Вновь обретающие жизнь по-новому ощущают ее полноту. Наверное, поэтому Оптиной Пустынью по-особому осознавались события Святой Четыредесятницы и Страстной седмицы, наверное, поэтому для нее стала необыкновенной радость встречи Христова Воскресения.

С ношей строительства шел монастырь по пути, отмеченному церковным календарем, и постигал его духовные тайны, и как бы в благодарность воспоминаемые даты оживотворяли монастырские будни, уничижая временные скорби и утверждая непреходящую надежду.

Незаметно истощилась Постная Триодь, весна вступила в свои права, и через распахнувшиеся врата Вербного воскресенья вошла в жизнь монастыря Страстная седмица. Каждый шаг навстречу Пасхе стал осязаем. Четко размерен и ярко освящен церковными песнопениями путь, приближающий нас к святому празднику. «Чертог Твой вижду, Спасе мой, украшенный…»; чуть вперед и — «Тайной трапезе в страсе приближившеся…»; еще вперед и — «Вечери Твоея тайныя днесь…»

Вот уже храм полон участников Святой Трапезы, вот растекается по земле четвертковый огонь, вот гробовая тишина сковывает землю, все замирает, и только голос Спасителя разрывает безмолвие Великой пятницы: «Не рыдай Мене, Мати… востану бо и прославлюся…»

Введенский собор приготовился встречать Спасителя новым иконостасом Никольского придела. Еще вчера храм сотрясался от громких разговоров и стука молотков, как бы всем своим существом вспоминая часы распятия Христа, а ныне сияющий крест иконостаса торжественно возвещает победу жизни над смертью.

Последние приготовления, последние предосторожности. Не торопясь, заблаговременно стекается народ к храму к вечеру. Пестрая толпа наполняет монастырь. Здесь и козельчане, и москвичи, постоянные прихожане и незнакомые люди, дети, старики, шумная молодежь.

За час до полуночи колокол зовет всех на службу. В храме шумно и тесновато: толпа у свечного ящика, очереди к исповедующим, иеромонахам, группы новичков, любопытно рассматривающих иконы. Всюду нетерпение и ожидание. Наконец возглас священника возвещает о начале полунощницы. Еще тонет в громких разговорах волнующаяся речь чтеца, ненавязчиво призывая всех к тишине, но вот хор начинает канон Великой субботы и первым же ирмосом, словно морскою волною, захлестывает празднословящих и накрывает их своим напевом, лишает их последней дерзости и силы. Все в едином порыве устремляется навстречу пасхальной утрени. Небольшая суета возникает, когда из алтаря заблаговременно выносят запрестольную икону и крест для крестного хода, по и эта суета быстро сменяется молчаливым и сосредоточенным возжиганием свечей. Ожидание и предощущение радости сковывает все члены людей, и только глаза, оставшись подвижными, устремляются к царским вратам. И вот тихое алтарное пение как бы неимоверным усилием отодвигает завесу, царские врата распахиваются и поток света и звука устремляется из алтаря в храм, из храма в ночную тьму и властно растекается по всей земле. Отец наместник с клиром, блистанием праздничных одежд умножая пасхальное сияние, следуя по проложенному пути, выходит из церкви. И кажется, что за этим шествием, как за кометой, тянется сверкающий шлейф. Крестный ход огненным кольцом опоясывает храм и замирает только пред его затворенными дверями. И словно срывается с уст возглас: «Да воскреснет Бог и расточатся врази Его». Что за великие и таинственные слова! Как трепещет и ликует душа, слыша их! Какой огненной благодати они преисполнены в пасхальную ночь! Они необъятны как небо и близки как дыхание. В них долгое ожидание, преображенное в мгновение встречи, житейские невзгоды, поглощенные вечностью жизни, вековые томления немощной человеческой души, исчезнувшие в радости обладания истиной. Ночь расступается пред светом этих слов, время бежит от лица их. Кажется, что храм сотрясается, его двери растворяются сами, не сдержав могучего потока людского ликования, нахлынувшего на них. Эхо пустого храма подхватывает пасхальный тропарь, но вскоре, сторонясь многолюдства, прячется в куполе храма и исчезает в его белых сводах. Храм становится подобен переполненной заздравной чаше. «Приидите, пиво пием новое». Брачный пир уготован самим Христом, приглашение звучит из уст самого Бога. Уже не пасхальная служба идет в церкви, а пасхальный пир. «Христос воскресе — Воистину воскресе», — звенят возгласы, и вино радости и веселья брызжет через край, обновляя души для вечной жизни.

Сердце как никогда понимает, что все, получаемое нами от Бога, получено даром. Наши несовершенные приношения затмеваются щедростью Божьей и становятся невидны, как невиден огонь при ослепительном сияньи солнца.

Как описать пасхальную ночь? Как выразить словами ее величие, славу и красоту? Только переписав от начала до конца чин пасхальной службы, возможно сделать это. Никакие другие слова для этого не годны. Как передать на бумаге пасхальное мгновение? Что сказать, чтобы оно стало понятным и ощутимым? Можно только в недоумении развести руками и указать на празднично украшенную церковь: «Приидите и насладитеся…»

Светлая седмица проходит единым днем. «И был вечер, и было утро: день один» (Быт. 1,5). Кто прожил этот день, тому не требуется доказательств существования вечной жизни, не требуется толкования слов Священного Писания: «И времени уже не будет» (Апок. 10, 6). Время возвращается только в Светлую субботу, когда за праздничным обедом о. наместник, поздравляя братию с Христовым Воскресением, желает всем бережно хранить в своих сердцах пасхальную радость. <…>

Удивительные по глубине, полноте и свету слова были отпущены Игорю Рослякову. Вот и его уже нет на земле, а слова — живы и сияют.

Христос воскресе!

Крестным ходом мы все, с горящими свечами, выходим их храма. Нам открывается второй крестный ход, живая человеческая река, обтекающая Казанский собор. И тут радость — от встречи двух рек. Наша — обминает Введенский, чтоб замереть у своего крыльца, чтоб кричать почти синхронно с той, «Казанской» рекой, этаким единым струмом, объединившим всю площадь пред башней с Ангелом: «Воистину воскресе!» Так гулко эхо наших слитных голосов отражается от монастырских стен и уходит в звездное небо — чтоб там, должно быть, сомкнуться в единый звук с голосами всего Православного мира.

Христос Воскресе! Ликование, которое сравнить нельзя ни с чем, невозможно подобрать сравнения с этой радостью. Поскольку до сего любая испытанная радость имела земную природу и основу, а новая, нынешняя — горнюю. Ты, твоя душа-личность отныне стала неотделимой частью огромного, цельного, всеобщего, благодатного.

Счастливые, по-детски просветленные лица священнослужителей, свершающих чин, многократно проходящих с кадилами сквозь счастливую, готовую по-детски же снова и снова откликаться паству: «Воистину воскресе!»

Ты ликуешь снизошедшим на тебя ликованием. Радуйся этой детской благодати, тому, что ты еще не утратил способности радоваться, преисполняться горнего света, неземной нежности. Значит, ты еще не безнадежен, и греховность твоя одолима. Значит, борись с нею — спасения ради.

Христос воскресе!

На амвон выносят огромное блюдо с крашенками. Подумать только: что может вызвать в человеке еще большую радость, чем пасхальное яйцо? Какое оно, однако, удивительное! Тут есть немалый повод для созерцания и размышления — яйцо!

Но священнодействующие не предаются в сию минуту размышлениям. Христос воскресе! И — весело, улыбаясь, они швыряют яйца в толпу сорадующихся: кому Бог пошлет! Оживление, улыбки, поднятые руки, пытающиеся уловить ниспосланный подарок. А уж мы-то — такого странного обычая никогда не видели!

Выйдя из разных приделов, я во время крестного хода оказался рядом со своей кумой Инной, и теперь мы стояли поручь прямо в центре храма, напротив Царских врат. Вот, наконец, яйцо полетело и в нашу сторону! Мы взметнули правые руки, быстро переложив свечи в левые. Угодив в лысый лоб высокого мужчины, стоявшего немного впереди нас, яйцо разлетелось мелкими радостными брызгами, обдав окружающих кусочками белка и красной скорлупы. Счастливо осененный поворачивал ко всем изумленное лицо, словно демонстрируя метку от попадания. И тут Инна показала мне на ладони чистенький и кругленький желток — целый и веселый шарик!

Христос воскресе!

…В нашем бараке (где когда-то под видом простолюдина останавливался Лев Толстой) мы, взволнованные, отведали освещенных куличей и яичек. Подняли кружки — сначала с кагором, а затем и с горилкой. Тут уж в ход пошло и припасенное украинское сало — куда ж без него? Можно, можно разговляться!

На тост за друга, который нас сюда привез, тостуемый ответствовал адекватно: «Господь привел!»

Детвора, уснувшая на диванчике, забормотала, что мы ведем себя очень громко и мешаем ярким светом. Воистину — куда уж ярче! Таким светом ни один из нас никогда в жизни не светился…
Фото автора

НОЧЛЕГ В ОПТИНОЙ ПУСТЫНИ

Юрию и Инне Зайцевым
1

тот кто спал обнимая святые гроба
кто по капле в себе прозревает раба —
не отринул Господней свободы
и какая б на сердце ни пала журба
не изгнал не спугнул осененья со лба
что навеяли Оптины своды

тот кто спал — как живое обнявши гранит
кто охранную память гранита хранит
преисполнится славного Слова
да вмещает сознание меру вещей:
мощь победы исходит от этих мощей…
не ветшает вовеки обнова

2

простую постели рогожку на полу
в Казанском храме тут у белых плит в углу
в приделе у Креста где слышно свят свят свят
устал? приляг усни где старцы трезво спят
и с ними ж выйдешь в сон неизмеримый сей
и снимешь злобу дней… Антоний Моисей
лежат в гробах гляди учись как надо спать
сады по берегам реки уходят вспять
по синим куполам теки река теки
реки пророк пока нет края у реки
хотя б во сне… не зря ж ты меж мощей залёг
эй здравствуй Жиздра-жизнь — предвечного залог
проснёшься в двух шагах от злата алтаря
есть правда и в ногах: знать, дадены не зря
надежда не пуста как твой поклон Кресту
во дни и вне Поста стоящий на посту