Рассадник мракобесия

Московский театр русской драмы «Камерная сцена» под руководством М. Щепенко

Случилось мне недавно стать свидетелем беседы руководителя одной из редакций одного из центральных каналов нашего телевидения с автором, принесшим сценарий о творчестве недавно умершего популярного артиста. «Мы не можем принять работу в таком виде, — сказал телеработник. — Вы пишете совсем не о том, что необходимо нашему зрителю. Почему, например, вы обошли вниманием, что артист много раз попадал в вытрезвитель, скандально разводился с двумя жёнами… ну, и всё такое? Сценарию требуется коренная переработка в духе времени». Я порадовался услышанному: вот ещё одно подтверждение, что наша культура в надёжных руках и направляется по верному пути. В словах редактора я узрел точный критерий современности искусства, которая так востребована в нынешнее время.

Я решил, руководствуясь этим критерием, проанализировать деятельность одного из наших культурных учреждений, понять, в нужном ли направлении движется творческая жизнь столицы. Совершенно случайно выбор пал на малоизвестный (к счастью) театр «Камерная сцена», и то возмущение, какое я получил от знакомства с ним, я считаю своим долгом выразить публично.

Вначале я попытался выяснить особенности закулисной жизни театральной труппы. К моему недоумению и сожалению, я узнал, что работники театра дали какой-то там церковный обет, составили общество трезвости и даже пива в рот не берут. Это настораживает. Из дальнейших осторожных расспросов выяснилось: ничего нетрадиционного, никаких хоть сколько-нибудь незначительных инцестов, неформальных сожительств и т. п. обнаружить не удастся. Напротив, все браки здесь церковно оформлены, а это уже попахивает черносотенством. Некоторые артисты имеют многодетные семьи и вроде бы не собираются их покидать. Конечно, таковых лично можно было бы и пожалеть: дети отвлекают от радостей жизни, — но для общего дела такое положение грозит обернуться нежелательными последствиями. Ладно, сказал я себе, частная жизнь художника может быть порою и ущербной, важнее же то, что создаёт он своей творческой деятельностью. Чтобы узнать это, я посетил несколько спектаклей театра и был удручён раскрывшимся передо мною убожеством.

Сидя в зале, я поначалу какое-то время пребывал в ощущении, что мне недостаёт чего-то, необходимого и привычного. И внезапно понял: со сцены не звучит так называемая ненормативная лексика. В конце концов, это стало настолько невыносимо, что захотелось встать и громко обматерить такое ханжество и ретроградство, дабы восполнить недостающее. Но я сдержался и продолжал наблюдать и анализировать.

Первым спектаклем моим в театре стал «Царь Фёдор» по пьесе А.Толстого. Актёры играли в забавно устарелой манере: придерживались канонов отживающего психологического театра, зачем-то выдерживали ритмы стихотворного текста, не кривлялись и не впадали в истерику. Подобная старомодность не может не вызывать отторжение.

Особо хочется сказать о театральных костюмах. Зачем нужно было обряжать персонажей в одежды давно ушедшего времени? Со всеми этими кафтанами и ещё чем-то, названия чего мы давно уже позабыли, боролся ещё Пётр Первый, мы же в 21 веке вытаскиваем всю эту пронафталиненную рухлядь и демонстрируем на сцене. Всем этим князьям и боярам гораздо больше подошли бы, скажем, бейсболки и разодранные по нынешней моде джинсы, что давно уже поняли наши подлинно современные режиссёры, но чего никак не может уразуметь постановщик спектакля М.Щепенко. Это удручает.

Однако хуже всего не то, как актёры одеваются, но что они никак не раздеваются. Обнажённая натура напрочь отсутствует на камерной сцене. В связи с этим упущено много благоприятных возможностей. Например, сцена ночного свидания двух молодых людей в тёмном саду могла бы быть оживлена волнительной эротикой, плавно перетекающей в здоровую порнографию. Но режиссёр оказался слеп и глух к зову времени. Нельзя не упомянуть также о досадно упущенной возможности группового эротического действа в постановке «Женитьбы» (текст Н. Гоголя): несколько женихов на одну невесту, вот бы где развернуться! Но всё закончилось пустопорожними разговорами и бегством жениха-импотента через окно. Отсутствие фантазии у режиссёра печалит.

Прозевал постановщик и возможность многих современных прочтений классики, её интерпретации в прогрессивном ключе. Так, в том же «Царе Фёдоре» вражду Годунова и Шуйского намного плодотворнее было бы трактовать как столкновение несхожих сексуальных ориентаций. А сколь глубокий подтекст можно было бы обнаружить через выявления инцеста между Годуновым и царицей Ириной (братом и сестрой)! Вместо всего этого на сцене — иконы, молитвы, церковное пение и прочий хлам, который давно нужно выбросить на помойку. Это возмущает.

Особенно неприемлем спектакль «Куликово поле» по И.Шмелёву. Ведь это тот самый религиозный мракобес Шмелёв, которого долгое время наш читатель и знать не желал. Знаменательно и символично, что в 40-е годы его не пустили в Америку, куда он вознамерился приехать: православному обскурантизму не место в стране подлинной демократии. И теперь этот самый обскурантизм обосновался на московской сцене! Его не пустили туда, но почему-то пускают сюда.

Я вспоминаю, как при обсуждении преподавания основ православной культуры в наших школах одним из решающих аргументов против стало заявление великого шахматиста Каспарова о том, что такое преподавание нарушает его конституционные права. А разве постановки православных пьес в театре М. Щепенко не нарушают наши общие конституционные права: ведь они осуществляются на деньги налогоплательщиков-атеистов и адептов иных религиозных конфессий. (Чего стоят одни костюмы в «Царе Фёдоре»! а экономика, как известно, должна быть экономной).

Выдающийся правозащитник Лев Пономарёв приравнял преподавание православных основ к уголовному преступлению и подал соответствующее заявление в прокуратуру. К сожалению, это осталось без последствий, иначе труппу черносотенного театра «Камерная сцена» можно было бы просто объявить шайкой уголовников и разговаривать с ними соответственно, без церемоний.

Названный театр занимает откровенно антиобщественную позицию, он отвергает базовые ценности современного социума. Вот, скажем, внешне безобидный водевиль «Беда от нежного сердца». Как будто пустячок. Но по сути здесь утверждается приоритет абстрактных моральных ценностей над здоровым и естественным стремлением к материальному благосостоянию. Любовь к деньгам, видите ли, это плохо, а бедность хорошо. Не направлена ли такая мораль на подрыв экономических основ нашего общества?

Вновь хочется напомнить всем этим «камерным режиссёрам»: нет и никогда не было абстрактной морали, нравственность определяется потребностями времени, пользою дела. Так писал ещё пламенный борец с самодержавием С. Нечаев, так говорил великий Ленин. А наш современник, экономист и писатель Н. Шмелёв (не путать с православным мракобесом), вывел как непреложный закон: нравственно то, что экономически эффективно. И вот против такой для всех привлекательной истины борется своими водевильчиками М.Щепенко. Это вызывает негодование.

Особо нужно сказать о детских спектаклях театра, о сказках, составляющих едва ли не половину театрального репертуара. Эти постановки прямо развращают наших детей. Опять преподносится всё та же абстрактная мораль, допотопные представления о добре и зле, законы же рыночных отношений и потребительского общества просто игнорируются. Полностью отсутствует сексуальное просвещение, что можно было бы преподать, например, через рассказ (и показ) об истинных отношениях Ивана-царевича с какой-нибудь Василисой Прекрасной. Детям нужно объяснить, что Иванушке нужнее не скатерть-самобранка, а надёжные контрацептивы, скатерть же можно заменить посещением современного супермаркета. Сказочным чудесам необходимо противопоставить основы оккультных знаний (в духе, скажем, Г. Поттера). Ничего такого здесь и в помине нет. Это вызывает протест.

Но неужели я не вынес ничего отрадного из посещения театра? Вынес. Я увидел: помещения театра тесны, зрительный зал невелик, что ограничивает вредное воздействие «камерных» постановок. Это радует. Правда, донеслась до меня тревожная весть: московское правительство как будто выделяет участок на пустыре рядом с существующим зданием театра под новое строительство, с более просторным залом, помещениями для репетиций и т. д. Опасная тенденция. Это огорчает.

К счастью, из достоверных источников я узнал, что некий высокопоставленный чиновник намеревается за большую взятку продать означенный участок какой-то более солидной организации. Это вселяет надежду. Для меня данная ситуация как лакмусовая бумажка. То, кому достанется земля, ясно покажет, в каком направлении развивается наша культура: ко всё большему мраку или к нормальным рыночным отношениям. Ведь сама взятка есть естественный элемент именно рыночного общества. Вслед за прогрессивно мыслящим экономистом Г. Поповым я утверждаю: взятка должна быть узаконена. Это приведёт к весьма благодатным последствиям: будет обессмыслено само понятие коррупции и отпадёт таким образом необходимость борьбы с нею, высвободятся немалые силы и время для ускорения нашего движения к истинной свободе и прогрессу.

Рассаднику же развращающего мракобесия и ханжества должен быть противопоставлен очаг подлинной потребительской культуры — со стриптизом, порнографией, с комфортабельным (что желательно) борделем, с детским сексуально-просветительским центром, где дети на практике осваивали бы навыки взрослой жизни. Это — верю! — будет. И это окрыляет.