Географическо-педагогические взгляды молодого Н.В.Гоголя

Из книги «Н.В.Гоголь и география»

К 200-летию со дня рождения Н.В. Гоголя

Статья о географии писалась Гоголем в то время, когда надежды на жизненный успех он связывал с преподавательской деятельностью. Уже через два месяца после публикации «Мыслей о географии» Гоголь, по рекомендации П.А. Плетнева, был зачислен преподавателем младших классов в Патриотический институт — закрытое учебное заведение для дочерей военных, которому покровительствовала императрица. Тогда же, «чтобы доставить Гоголю больше средств для жизни», П.А. Плетнев устроил ему частные уроки в домах князя А.В. Васильчикова, генерала П.И. Балабина и статс-секретаря Н.М. Лонгинова.

Работая учителем, Гоголь отдавал предпочтение тем предметам, к которым сам испытывал склонность. Наибольший интерес он проявлял к истории, географии и естествознанию, особенно любил ботанику, с увлечением читал литературу путешествий, весьма распространенную в начале XIX века. В сентябре 1832 года Гоголь писал И.И. Дмитриеву: «Может быть, нет в мире другого, влюбленного с таким исступлением в природу, как я. Я боюсь выпустить ее на минуту, ловлю все движения ее и, чем далее, тем более открываю в ней неуловимых прелестей». Естественно, что эта романтическая восторженность Гоголя требовала выхода и не могла не отразиться на его манере преподавания.

М.Н. Лонгвинов вспоминал, что, поступив вместе с братьями в начале 1831 года в число учеников Гоголя, был сильно удивлен, когда вместо урока русского языка, новый учитель стал вдруг «толковать нам о трех царствах природы и разных предметах, касающихся естественной истории. На второй урок он заговорил географических делениях земного шара, о системах гор, рек и проч. На третий — речь зашла о введении в общую историю». Оригинальное понимание молодым преподавателем своих обязанностей, вызывало сочувствие со стороны его воспитанников: «Уроки Гоголя нам очень нравились. Они так мало походили на другие уроки: в них не боялись мы ненужной взыскательности, слышали много нового, для нас любопытного, хотя часто и не очень идущего к делу».

Так как воспоминания Лонгвинова относятся ко времени публикации «Мыслей о географии», то логично предположить, что успех Гоголя-преподавателя отчасти связан с применением им на практике тех привлекательных педагогических идей, о которых идет речь в статье. «Новаторство было одним из отличительных признаков его характера», — отмечал М.Н. Лонгинов. Но как же тогда объяснить провал Гоголя на кафедре истории Петербургского университета, где он в 1834—1835 годах занимал должность адъюнкта? Скорее всего, причиной провала было отсутствие у Гоголя необходимых профессиональных навыков преподавателя, первоначально компенсировавшихся его энтузиазмом. Друг и биограф писателя П.А. Кулиш замечал, что «в качестве преподавателя Гоголь не отличался большими достоинствами. Только в первое время он принялся за исполнение обязанностей своего звания с жаром юноши, жаждавшего найти достойное поприще для своей деятельности, и. забывая под влиянием этого чувства о материальных выгодах новой своей обязанности, смотрел на нее как на цель своего существования, как на призвание свыше. Но мало-помалу занятия литературные отвлекли его от однообразных трудов учителя».

Мнение о том, что преподавательская деятельность гоголя «пострадала» от его литературных занятий, не до конца соответствует действительности. Гоголь не был перегружен лекциями в университете, появлялся там очень редко. «Свободный художник» — он просто оказался не в состоянии подчинить свою жизнь размеренному ритму учительских будней. К тому же, уровень университетских лекций заметно отличался от уровня домашних уроков, где можно было ограничиться пересказом нескольких любопытных фактов, вычитанных в журналах или популярных книгах, сопроводить все это забавным анекдотом и заслужить в итоге долгую память своих малолетних воспитанников. Систематическая подготовка лекций потребовала от Гоголя таких знаний и навыков, которыми он явно не обладал, а развивать их без ущерба для писательского труда не мог.

«Жара юности» хватило ему лишь на первую лекцию. Затем Гоголь быстро потерял интерес к университетской кафедре — «скучал сам и видел, что всем скучно». «Гоголь так дурно читает лекции в университете, — записал в своем дневнике А.В. Никитенко, — что сделался посмешищем для студентов… Он был у меня и признался, что для университетских чтений надо больше опытности».

Д.С. Мережковский в «жалкой и смешной фигуре» Гоголя-преподавателя видит «университетского Акакия Акакиевича», однако, вместе с тем, задается вопросом — мог ли кто признать в нем «великого учителя, обладавшего, несмотря на недостаток сведений, гениальными историческими прозрениями». Именно этими «прозрениями», а не реальным учительским опытом, Гоголь представляет интерес как педагог.

Отечественная литература, освещающая взгляды Гоголя на преподавание географии, представлена лишь двумя статьями В.П. Семенова-Тян-Шанского и статьей К.Ф. Строева (дореволюционные публикации по этой теме не выявлены). Наиболее значительной среди них представляется статья В.П. Семенова-Тян-Шанского «Мысли Н.В. Гоголя о географии», напечатанная в 1839 году. К аргументам и выводам этой работы В.Ф. Строев практически не добавляет ничего нового. К сожалению, маститый географ, обладавший высоким научным авторитетом, не проявил должной критичности в оценке самостоятельности и оригинальности, высказываемых Гоголем взглядов о преподавании географии. Это, в свою очередь, привело к повторению в ряде работ по истории географии (особенно по истории методики преподавания географии в средней школе) мифа о «новаторском» вкладе писателя в становление и развитие отечественной географической науки. В.П. Семенов-Тян-Шанский утверждает, что Гоголь «своей чисто художественной интуицией взял высоты будущей географической науки, во многом не снившиеся тогдашним мудрецам», что взлет его в «Мыслях о географии» был «поистине орлиный, и он охватил своим вещим взором те идеологические выси географической науки, которые во времена Гумбольдта и Риттера еще не были вполне ясны и которых география достигла только к концу XIX и началу XX века».

По мнению В.П. Семенова-Тян-Шанского, в своей статье Гоголю удалось впервые выдвинуть следующие научные и педагогические идеи: сравнительной географии, генерализации карт, взаимодействия природы и общества, двух концентров в преподавании географии, «исключительной монополии карты» на уроках в школе, «совершенно провиденциальное указание» на необходимость изучения географии по климатическим, почвенным и биологическим зонам, требования об обязательном ознакомлении учеников с составом горных пород и процессами происхождения гор, явлениями сейсмики и вулканизма (гоголевской «подземной географией»), о сообщении им данных о предельных высотах, достигнутых человеком, географическом изучении «произведений искусства» и «расселения просвещения по земному шару».

К списку В.П. Семенова-Тян-Шанского В.Ф. Строев добавляет, что представляют интерес замечания Гоголя о географической характеристике отдельных городов. Кроме того, по его мнению, Гоголь обнаруживает глубокое понимание географии как науки и как предмета школьного преподавания, «через который возможно влияние на воспитание детей и изменение общественных нравов». В.Ф. Строев критикует точку зрения В.П. Семенова-Тян-Шанского на «Мысли о географии» Гоголя как плод случайных «измышлений». Он считает, что высказывания Гоголя о преподавании географии «явились следствием критического отношения к схоластическому преподаванию, существовавшему в то время». В заключение своей статьи В.Ф. Строев делает вывод о новаторстве Гоголя, видевшего задачу преподавания географии в школе в формировании у учеников представлений о различиях местности, в чем он намного опередил географов-педагогов, сформулировавших подобное требование только в XX веке.

В.Ф. Строев не задается вопросом о том, почему Гоголь в своем дальнейшем творчестве так и не развил идеи, высказанные им в «Мыслях о географии». На этот вопрос попытался ответить В.П. Семенов-Тян-Шанский. Заметив, что гоголь обещал продолжение статьи и желал знать мнение о ней ученых и преподавателей, однако намерения своего «не выполнил по неизвестным причинам и навеки замолк по идейным вопросам географии и как бы забыл их», он предполагает, что писатель «поступил так, как сказано у Валерия Брюсова:

Я создал, я отдал и поднял я молот,
Чтоб снова сначала ковать.
Я силен и волен, свободен и молод,
Творю, чтобы кинуть опять —

кинуть что-нибудь новое, совершенно неожиданное, в другой области. Так бывает только у натур с избыточной одаренностью, не дорожащих потому своим прежним трудом. Такой именно блестящей одаренностью и обладал Гоголь».

По нашему мнению, Гоголь «навеки замолчал по идейным вопросам географии» не от избытка одаренности, в которой вряд ли кто может сомневаться, а потому, что та задача, которую он преследовал своей статьей — получить место учителя в Патриотическом институте — была успешно решена. К подобному же методу получения должности, уже оправдавшему себя один раз, Гоголь прибегнет через три года, когда задумает стать профессором истории в Киевском университете. Осуществление своего замысла Гоголь начнет с написания статьи «План преподавания всеобщей истории», которая и станет основным аргументом в руках влиятельных друзей писателя, хлопотавших о предоставлении ему места в университете.

Определенный меркантильный расчет при написании Гоголем «Мыслей о географии» и его неудача на учительском поприще не могут служить достаточным основанием для сомнений в оригинальности и самостоятельности суждений о содержании географической науки и способах ее преподавания, высказанных писателем в его статье. Самостоятельность гоголевских суждений, естественно, не подразумевает отсутствия сторонних влияний. Выше мы уже установили главные источники, опираясь на которые Гоголь мог выработать основные идеи своей статьи. Детальный анализ «Мыслей о географии» и географической литературы конца XVIII — начала XIX веков позволяет очертить круг чтения молодого Гоголя, вскрыть таящиеся за яркой и образной фразой глубинные пласты его географо-педагогических представлений и, не переоценивая научное «новаторство» двадцатилетнего юноши, что характерно для работ В.П. Семенова-Тян-Шанского и В.Ф. Строева, вычленить те оригинальные идеи, которые получили развитие в дальнейшем творчестве писателя.

Статью «Мысли о географии» Гоголь начинает фразой, давно уже ставшей хрестоматийной: «Велика и поразительна область географии: край, где кипит юг и каждое творение бьется двойною жизнью, и край, где в искаженных чертах природы прочитывается ужас и земля превращается в оледенелый труп; исполины-горы, парящие в небо, наброшенный небрежно, дышащий всею роскошью растительной силы и разнообразия вид, и раскаленные пустыни и степи, оторванный кусок земли посреди безграничного моря, люди и искусство, и предел всего живущего!». По сути, этот многократно цитируемый отрывок может отражать в предельно сконцентрированной форме впечатления Гоголя от статей А. Гумбольдта, составивших его книгу «Картины природы», и описаний путешествий немецкого ученого в Южную Америку.

Первое издание «Картин природы» появилось в 1808 году сначала на немецком языке, а вскоре на французском и на английском, оно состояло всего из трех очерков, которые к моменту публикации «Мыслей» Гоголя уже были напечатаны в России. Гумбольдт писал, что в своей книге он «стремился представить картину природы в целом и показать взаимодействие ее сил, а также воспроизвести то наслаждение, которое получает от непосредственного созерцания тропических стран человек, способный чувствовать». С этой задачей Гумбольдт справился блестяще. Появление «Картин природы» стало крупным событием в литературных и научных кругах Европы начала XIX века. Выдающийся биолог профессор Московского университета К.Ф. Рулье вспоминал, что «точный, ясный язык, неимоверное обилие фактов, строгая оценка частных и взаимных их отношений в одном стройном целом — словом, обилие вовсе неожиданных данных, глубокое миросозерцание при спокойном, часто до поэтического чувства восходящем, картинном изложении общего строя природы» поразили всех его современников. Прекрасный литературный слог, обилие красочных описаний природы принесли мировую известность трудам Гумбольдта, что в конечном итоге привело к изменению отношения к географической науке, ставшей чрезвычайно популярной в первой половине XIX столетия.

Гоголь мог познакомиться с работами Гумбольдта еще в Неженском лицее. Известно, что гимназисты следили за новинками литературы, выписывали в складчину журналы, в которых были опубликованы статьи немецкого ученого или материалы о его путешествиях по Южной и Центральной Америке. Кроме упоминания Гоголем имени Гумбольдта в статье «Мысли о географии» у нас нет прямых свидетельств о знакомстве писателя с «Картинами природы». Однако стилистическое и отчасти идейное влияние Гумбольдта на Гоголя легко угадывается, для этого достаточно сравнить текст «Мыслей» с любым из гумбольдтовских очерков.

В цитированном выше отрывке угадывается описание тропического леса, вершин Анд, азиатских пустынь, «оторванного куска земли посреди безграничного моря» — вулкана Тенериф на Канарских островах, которому Гумбольдт посвятил несколько восторженных страниц в описании своего путешествия и где он, бросив взгляд к подножию горы, увидел невооруженным взглядом как с ростом высоты постепенно меняется характер растительности — от буйных зарослей внизу, до мхов и лишайников на каменистых осыпях у вершины, открыв, таким образом, закон вертикальной поясности. Наконец, не случайно упоминание Гоголем людей и искусства. В «Мыслях о физиогномике растений» Гумбольдт прямо указывает, что «направление культуры, характер народа, его мрачное или веселое настроение зависят главным образом от климатических условий». Можно также предположить какую-то внутреннюю связь между заглавием центральной статьи сборника Гумбольдта «Мысли о физиогномике растений» и «Мыслями о географии» Гоголя. Во всяком случае, стилистическое воздействие Гумбольдта на статью Гоголя требует отдельного исследования.

После эмоционального вступления Гоголь продолжает свою статью восклицанием: «Какая другая наука может быть прекраснее для детей, может быстрее возвысить поэзию младенческой души их!». И ниже «(…) не больно ли, если показывают им, вместо всего этого, какой-то безжизненный сухой скелет», дают «грызть политическое тело, превышающее мир их понятий и несвязанное даже для ума, обладающего высшими идеями». Здесь Гоголем образно и точно охарактеризовано состояние школьной географии в России 1820-х годов. В это время наибольшее распространение в гимназиях получают учебники Е.Ф. Зябловского и К.А. Арсеньева — последователей школы камеральной статистики, делавшей основной упор на изучении государства (его территории, границ, населения, формы государственного строя, отраслей хозяйства, военной силы и т. д.). По выражению В.Г. Белинского, подобные учебники были «не освящены и не согреты мыслью». Они отличались чрезмерной перегруженностью сведениями номенклатурного характера, краткостью или полным отсутствием физико-географических описаний, способных пробудить у юношества интерес к природе. Уроки в школах стали в это время трудными и скучными; внимание учеников сосредотачивалось на бессистемном зазубривании географических названий из этих «магазинов для справок». Вся поэтическая прелесть географии, открытая Гумбольдтом, начисто отсутствовала в гимназических курсах, что, естественно, и подметил Гоголь.

Далее он пишет, что в детском возрасте особенно сильна жажда познания, стремление узнать, какие люди и как живут в отдаленных землях, и эти вопросы прямо относятся к физической географии, «и потому мир в его физическом состоянии — величественный, роскошный, грозный, пленительный — должен более и обширнее занять его». Гоголь, таким образом, понимает под предметом физической географии ту область знания, которая позже будет отнесена к компетенции антропогеографии — науки, изучающей влияние природных условий на закономерности развития человеческого общества, ярким представителем которой в России был В.П. Семенов-Тян-Шанский.

Во времена же Гоголя в преподавании географии придерживались примерно одной и той же схемы. Так, в учебнике К.И. Арсеньева, выдержавшем с 1818 по 1849 год двадцать изданий, за кратким введением следуют сведения из математической географии (о системах мира, движении Земли, ее виде, форме, точках и кругах, земных поясах), затем из физической (о воздухе, климате, суше, водах и естественных ресурсах) и политической географии (о разделении земного шара на части, характере народов, религии, государствах и формах правления). Далее идут обзоры частей света с государствами, в которых указываются их математические и физические границы, описывается территория, горы, равнины, воды, острова, климат, число жителей, языки, вероисповедания, военная сила и политическое разделение. Уже один только этот перечень способен вызвать отвращение к географии, а ведь это было самое распространенное учебное пособие в школах России и, возможно, Гоголю приходилось с ним сталкиваться во время учебы.

В учебнике Арсеньева все описания очень кратки, главное внимание уделяется именам географических объектов. По сути, учебники эпохи Гоголя представляли из себя своеобразные географические справочники, в которых сведения располагались не в алфавитном порядке, а по географическому принципу.

Гоголь пишет, что «во многих заведениях наших, по невозможности воспитанников узнать в один год всей географии, читают ее в двух и даже в трех классах». В начале XIX века в России была создана единая государственная система общеобразовательных учебных заведений, включавшая в себя гимназии, уездные и приходские училища. Преподавание учебных предметов в гимназиях регламентировалось принятым в 1804 году «Уставом учебных заведений, подведомых университетам». В соответствии с ним, учитель истории, географии и статистики должен был так организовать учебный процесс, чтобы в I-м классе гимназисты проходили географию древнюю, во II-м — географию всеобщую и отечественную, в III-м — общую статистику и в IV-м — статистику Российского государства.

Несовершенство учебников и программ приводило к одному недостатку, который подметил Гоголь: «начальному классу достается Европа», а «высшие классы блуждают по степям и пескам африканским». Дело в том, что в учебниках по всеобщей географии порядок описания частей света и государств обычно был следующим: Европа, Азия, Африка, Америка и Австралия. Описание России могло приводиться в последней части либо разделяться между описаниями Европы и Азии, а то и вовсе отсутствовать. Так как в школьном курсе географии использовался, как правило, один учебник, то в младших классах проходили наиболее изученные страны Европы и Азии, а в старших — Африку, сведения о многих территориях которой были недостоверны, имели баснословный характер. Например, в одном из учебников по всеобщей географии, в котором готтентоты описаны более подробно, чем англичане, сообщается о жителях Мадагаскара, что они «добродушны и честны, но чрез поступки европейцев стали недоверчивы, лживы и вероломны. В сладострастии не знают пределов» и «им очень приятно, когда европейцы женятся на здешних девках». Подобной «информацией» для заучивания были переполнены многие учебники первой четверти XIX века.

Понимая несостоятельность подобного подхода, Гоголь предлагает, чтобы воспитанник проходил географию «в два разные периода своего возраста. В первом он должен узнать только великий очерк всего мира… Во втором периоде его возраста этот мир должен быть перед ним раздвинут. Он должен рассмотреть в микроскоп те предметы, которые доселе видел простым взглядом». В.П. Семенов-Тян-Шанский, комментируя это место статьи Гоголя, утверждал, что здесь он «развивает примененную значительно позднее теорию двух концентров в преподавании географии», которую обосновал ученик К.Д. Ушинского — Д.Д. Семенов. В 1864 году Д.Д. Семеновым были опубликованы «Педагогические заметки для учителя», в которых он выделил два способа построения курса преподавания географии — синтетический и аналитический. По его мнению, первый метод следовало применить в начальных классах, второй — в старших. Вообще же понимание необходимости преподавания географии соразмерно со способностями к восприятию школьниками учебного материала возникло еще в XVIII веке, поэтому автор «Мыслей о географии» высказывался в полном соответствии с требованиями своего времени.

Вспоминая первую лекцию Гоголя в Петербургском университете, И.И. Иваницкий писал, что когда после ее окончания студенты окружили Гоголя с просьбою, чтобы он дал им текст рукописи этой лекции, то Гоголь сказал, что «она у него набросана только вчерне, что со временем он обработает ее и даст нам; а потом добавил: «На первый раз я старался, господа, показать вам только главный характер истории средних веков; в следующий же раз мы примемся за самые факты и должны будем вооружиться для этой цели анатомическим ножом». Как можно убедиться из этих воспоминаний, педагогический прием, который Гоголь использовал для своих лекций по истории средних веков, аналогичен рекомендуемому им для преподавания географии, вплоть до упоминания медицинских принадлежностей.

Говоря о применении карт на уроках географии, Гоголь обращает внимание на то, что множество мелких подробностей затрудняет восприятие «вида земли». Он предлагает еще один педагогический прием: «я бы советовал сделать всю воду белою и всю землю черною», чтобы они резкостью своею преследовали воспитанников «неотступно неправильною своею фигурою». Впервые подобный метод использования наглядных пособий в преподавании географии обосновывается в «Кратком землеописании Российского государства», вышедшем в 1787 году. В предисловии к учебнику говорилось, что на уроках географии необходимо иметь «перед глазами всех учеников, большую карту России, раскрашенную черной краской». Во время урока один ученик должен был под руководством учителя наносить мелом на эту карту те географические объекты (границы государств, реки, горы и т. д.), о которых остальные ученики читали вслух статью из этой книги. Рекомендовалось таким образом проходить весь учебник, причем не стирать с доски, обозначенные на предыдущих уроках объекты.

Разъяснив преимущества подобного метода, Гоголь пишет далее: «Начертив вид части света, воспитанник указывает все высочайшие и низменные места на ней, рассказывает, как разветвляются по ней горы и протягивают свои длинные, безобразные цепи». Для этого, по его мнению, можно использовать «Риттерово барельефное изображение Европы, хотя оно не совсем еще удобно для детей, по причине неясного отделения света от теней». Гоголь имеет в виду карту рельефа Европы из книги К. Риттера. Неудобство этой карты обусловлено тем, что при изображении рельефа не учтены особенности визуального восприятия — горы, освещенные сверху, оставлены белыми, также как и моря, поэтому при взгляде на карту наиболее резко бросаются в глаза высшие и низшие точки земной поверхности и не создается эффекта выпуклости рельефа. Чтобы сформировать у учеников правильное представление о формах рельефа, Гоголь предлагает «отлить из крепкой глины или из металла настоящий барельеф. Тогда воспитаннику стоило бы только взглянуть на него, чтобы сохранить навсегда в памяти все высокие и низменные места».

Пожелание Гоголя полностью соответствует методу изучения рельефа, применявшемуся в школе Песталоцци. Вот что писал один из воспитанников выдающегося швейцарского педагога: «Первые элементы географии мы изучали на вольном воздухе. Мы предпринимали сначала прогулку в замкнутую долину в окрестностях Ибертена… Мы осматривали ее в целом и в деталях, пока не составляли о ней правильное и полное наглядное представление… По возвращении в замок, нас усаживали за длинные столы, и каждый должен был на своем участке вылепить из глины рельефное изображение долины, которую мы только что изучали… Так продолжали мы, пока, наконец, изучив весь Ибертенский бассейн… не придавали нашему рельефу законченный вид. Тогда, но только тогда, мы переходили от рельефа к географической карте, которую только теперь могли уразуметь». Неизвестно, знал ли Гоголь о методах обучения применяемых в школе Песталоцци, однако предлагаемый им способ очень похож на прием из арсенала родоначальника методики развивающего обучения.

Оценивая влияние книги Риттера на текст статьи Гоголя можно констатировать, что оно, вероятно, было достаточно велико, вплоть до прямых заимствований. Так, например, у Гоголя мы читаем: «(…)горы сообщили форму всей земле», а у Риттера: «Главные горы со своими отраслями и ветвями во время переворотов древнего мира противостояли напору моря и сообщили странам их форму (выделено нами — С. К.)». Или другой пример: «(…) где начинается растение севера, где и оно, наконец, гибнет, прозябение прекращается"(Гоголь); «Где прекращается совершенно прозябение, там начинается предел вечного снегу и льду"(Риттер).

Однако смысловые и текстуальные заимствования не имеют такого значения как идейные. Книга Риттера «Карты, представляющие: главные хребты гор в Европе» — это расширенный комментарий к атласу из семи карт, приложенному к ней. На этих картах изображены: 1) общий вид рельефа Европы, 2) схема горных хребтов, 3) главные вершины, 4) распространение диких растений, 5) и 6) распространение культурных растений, 7) расселение европейских народов с приблизительными данными о плотности населения. Примерно по такой же схеме Гоголь, после первого упоминания книги Риттера, предлагает изучать физическую географию.

«Познание» гор «должно составить, так сказать, начало всей географии», не мешало бы также «коснуться слегка подземной географии», которая, будучи «открыта юному воспитаннику, нельзя чтоб не тронула его воображения», т. е. согласно Гоголю, обучение школьников географии следует начинать с геологического строения и орографии, что и делается в современной школе. Геологические процессы определяют формы земной поверхности. Рельеф, в свою очередь, обусловливает особенности климата, растительности, национального характера и истории народа. Об этом Гоголь напишет в статье «О преподавании всеобщей истории», а также в статье «Об архитектуре нашего времени» (1831 год): «При построении городов нужно обращать внимание на положение земли. Города строятся или на возвышении и холмах, или на равнинах. Город на возвышении менее требует искусства, потому что там природа работает уже сама… Там мало нужно искусства, где природа одолевает искусство… Но где положение земли гладко совершенно, где природа спит, там должно работать искусство во всей силе». Таким образом, логика взаимообусловленности природных процессов и исторических судеб общества была усвоена писателем в самом начале его литературной деятельности, что очень важно для понимания творческой эволюции Гоголя.

Продолжая излагать свои взгляды на преподавание географии, Гоголь отмечает, что «процесс и расселение растительной силы по земле должно показать на карте лестницею градусов». Вероятно, Гоголь имеет в виду высказанную Риттером, в объяснениях карт диких и культурных растений, мысль о необходимости указывать на картах в градусах широты северную границу пределов их распространения и возделывания. Такой же способ Гоголь предлагает применять и для изучения расселения животных. Он пишет, что «почва требует другого разделения земли по полосам, из которых каждая должна заключать в себе особенный вид ее».

Продолжая следовать плану Риттера, Гоголь высказывает мысль, которой нет в книге немецкого ученого: «(…) прежде нежели воспитанник приступит к обозрению мануфактур и произведений рук человека, нужно, чтобы он был приуговлен к тому произведениями земли, чтобы он сам собою мог вывесть, какие мануфактуры должны быть в таком-то государстве». Источник этой ценной идеи Гоголя не установлен, вполне вероятно, что она могла принадлежать автору «Мыслей о географии». По сути, Гоголь предлагает ставить перед учащимися научно-исследовательские задачи, что было нереально в современной ему школе. То же касается и карты, изображающей «расселение просвещения по земному шару», иными словами — географии культуры, которая как научная дисциплина начала формироваться в конце XIX столетия.

Требования Гоголя к изложению географии населения и этногеографии не отличаются от общепринятых: «все нарды мира» учитель «должен сгруппировать в большие семейства и представить прежде общие черты каждой группы, потом уже разветвление их». Интерес представляет пожелание Гоголя изучать в школьном курсе влияние природных условий на изменения «характера» психологии народов. В дальнейшем, в своих «исторических статьях», Гоголь стремится представить описание ландшафта, климата местности и связывает их с характером, верованиями, культурой народов («О средних веках», 1834; «Ал-Мамун», 1834; «О движении народов в конце V века», 1834).

Уже В.П. Семенов-Тян-Шанский отмечал, что Гоголь абсолютизировал роль карты в процессе преподавания географии. «Нужно только смотреть на карту — вот одно средство узнать ее». Причем Гоголь не ограничивается собственно географическими картами, а предлагает использовать на уроках и картографические пособия: «Не мешало бы вырезать каждое государство особенно, так, чтобы оно составляло отдельный кусок и, будучи сложено с другими, составило бы часть мира. Тогда будет видима и величина их и форма». При всей видимой оригинальности этого метода, он, уже во времена Гоголя, был довольно-таки архаичным.

В 1798 году неким «И.Н.» был издан «Способ научиться самим собою географии». Этот «Способ» представлял собою комплект, состоящий из книжки-инструкции и колоды из 37 карт (17 карт было посвящено Европе, 10 — Азии, 4 — Африке и 6 карт Америке). В книжке разъяснялся способ, «как располагать географические карты порядочно и сходственно естественному государств местоположению». Обзор Европы в соответствии с этим «Способом» начинался с выкладывания на стол карты Португалии и чтения в книге текста о ней, затем прикладывалась карта Испании, далее карта Франции и т. д.

В 1823 году инспектор Горных заводских школ маркшейдер Богословский опубликовал свой «Способ», отличающийся от предыдущего. К маленькой брошюрке из семи страниц были приложены 60 картонных карт. На полях этих карточек, в соответствии с географическим положением, напечатан текст с описаниями различных местностей России, внутри — помещены статистические сведения о губерниях, каждой из которых посвящалась отдельная карточка. По краям карт указывались соседние губернии и области. Прикладывая эти карты, друг к другу, можно было сложить карту Российской империи. Автор этого «Способа» считал, что раскладывание разработанных им карточек, может «служить для детей увеселением».

Возможно, Гоголю приходилось во время учебы пользоваться каким-то из подобных «Способов» и, по его мнению, они могли бы стать хорошими пособиями для получения первоначальных географических знаний. Хотя, следует подчеркнуть, что уже учителя-современники Гоголя относились к использованию подобных игр в процессе обучения крайне критически.

Перед публикацией статьи «Мысли о географии» в «Арабесках» Гоголь изменил ее текст по отношению к первоначальному варианту, опубликованному в «Литературной газете». Он не только композиционно перестроил ее, но и опустил ряд фрагментов, которые могут свидетельствовать о некоторых источниках текста «Мыслей». Например, Гоголь не включил в окончательную редакцию следующий отрывок: «В первом классе должен быть наброшен весь эскиз мира; все части земного шара должны составить одно целое, одну прекрасную поэму, в которой выразилась идея великого творца. В поэме этой все должно быть ясно, все поставлено, утверждено на своем месте; все в ней должно быть живо, ярко, всякая часть должна соответствовать прочим и ни одна не должна принимать окончательной мелкой отделки».

Если сравнить этот отрывок с фрагментом рецензии Н.А. Полевого на «Карты» Европы Риттера, то можно увидеть несомненную близость гоголевского текста с текстом издателя «Московского телеграфа». Н.А. Полевой пишет: «Мысль Риттера состояла в том, что при самом начале изучения географии должно представить учащимся общие обозрения земного шара и частей света, с разных сторон. Он полагал, что если приучить учеников к систематике разных частей географии, когда в то же время они занимаются подробностями ее, то это будет иметь благие следствия, удалив от односторонности, мелкости учения, показав целые части сведений, сводя внимание учащихся в общность науки большими отделами». Представляется, что некоторые идеи в статье Гоголя соизмерены именно с этим источником.

Гоголь отказался и от любопытного фрагмента статьи, в котором предлагал один из наиболее архаичных методов знакомства учеников с картой Европы. В варианте «Литературной газеты» он писал, что преподаватель для облегчения трудности при черчении по памяти учеником карты «должен замечать ему сходство такой-то земли с видимым физическим предметом (Европы, например, с сидящею на коленях женщиною или летящим драконом)». Такой метод часто использовался в XVII—XVIII вв.еках, когда карты в школах практически отсутствовали. В XIX столетии этот метод уже не употреблялся, поэтому не случайно, что, подготавливая статью для «Арабесок», автор отказался от него.

Познакомиться с подобным способом закрепления в памяти картографических образов Гоголь мог, например, в первом русском учебнике по географии России Х.А. Чеботарева. Касаясь происхождения этого метода, Х.А. Чеботарев писал, что уже Страбон «приписывал Европе вид дракона или крылатого змея, которого голова Испания, шея Франция, туловище Германия, крылья Кимврский Херсонес (то есть Голштейнское герцогство и Дания) и Италия. Новейшие же географы Европу обыкновенно представляют в виде царицы или амазонской девы, которой голову с ее убором означает Испания, шею и грудь Франция, правую руку Италия, а левую Англия, брюхо Германия и Богемия, выставившуюся ногу Греция, распустившееся платье Венгрия, Польша и Россия, а трон, на котором она сидит, Норвегия и Швеция». Ни в одном из учебников по географии Европа не уподоблялась женщине, стоящей на коленях.

Возвращаясь к основному тексту «Мыслей о географии» можно отметить, что в окончании статьи нашли отражение интерес Гоголя к архитектуре и его опыт домашнего учителя. Так, автор замечает, что при рассказе о городах преподаватель должен обратить внимание воспитанников на их главные отличительные черты. По мнению Гоголя, неповторимый облик каждому городу придают его архитектурные сооружения (тоже он повторяет в статье «Об архитектуре нынешнего времени»). Поэтому, знакомя учеников, например, с Римом, «не мешает чаще показывать фасады примечательнейших зданий: тогда необыкновенный вид их врежется в памяти, притом это послужит невольно и нечувствительно к образованию юного вкуса».

Следует особо подчеркнуть, что в преподавании географии Гоголь очень большое значение придает наглядным пособиям. Он даже говорит, что «воспитанник не должен иметь вовсе у себя книги. Она, какая бы ни была, будет сжимать его и умерщвлять воображение». Гоголь смотрит на предмет географии — природу — как художник. Его интересуют не сухие выкладки скучных учебников, без которых невозможно формирование научных географических представлений, а яркие описания путешественниками далеких экзотических стран, — все, что способно вызвать вдохновение. Именно отсюда приметная художественность языка его статьи, эпитеты: колоссальный, величественный, исполинский, роскошный, пленительный, грозный, чудный, неукротимый, поэтический и т. п., что, в общем-то, не очень соотносится со стандартным представлением о стиле методических рекомендаций для учителя. По его представлению, слог преподавателя «должен быть увлекающий, живописный;…Что действует сильно на воображение, то не скоро выбьется из головы. Слог… должен более подходить к слогу путешественника». В соответствии с таким подходом и определяется задача преподавателя географии: «познакомить сколько можно более с миром, со всем бесчисленным разнообразием его, но чтобы это никак не обременило памяти, а представлялось бы светло нарисованною картиною».

Вероятно, Гоголь изображал столь привлекательным образ школьной географии потому, что ему самому не довелось столкнуться с воплощением этого романтического идеала в жизни. Как преподавалась география в Нежинском лицее, неизвестно. Известно лишь, что будущий писатель был аттестован по географии на «хорошо» — ниже, чем по немецкому языку, который, по многочисленным воспоминаниям, знал очень плохо. Иначе, зачем он в варианте «Арабесок» так заканчивает свою статью: «Леность и непонятливость воспитанника обращается в вину педагога и суть только вывески его собственного нерадения; он не умел, он не хотел овладеть вниманием своих юных слушателей; он заставил их с отвращением принимать горькие свои пилюли. Совершенной неспособности невозможно предполагать в дитяти. Мне часто случалось быть свидетелем, как ребенок, признанный за неспособного ни к чему, обиженного природою, — слушал с неразвлекаемым вниманием страшную сказку, и на лице его, почти бездушном, не оживляемом до того никаким чувством участия, попеременно прорывались черты беспокойства и боязни. Неужели нельзя задобрить такого внимания в пользу науки?»

Эти идеи получили сюжетное обоснование в ряде художественных произведений Гоголя. Так, в «Мертвых душах» подчеркивается скука и «однообразие труда», угнетавшего душу юного Чичикова: «Жизнь при начале взглянула на него как-то кисло-неприютно… Вечное сидение на лавке, с пером в руках… вечная пропись перед глазами». Главное — чтобы «ребенок не соскучился», подметил Гоголь в повести «Рим». Здесь же писатель демонстрирует силу впечатления от «живой речи» «речивых профессоров». Его герой — молодой князь — «чувствовал, как стала спадать с глаз его пелена, как в другом, ярком виде восставали перед ним прежде незамеченные предметы».

В этом контексте представляет интерес тип идеального преподавателя в рассказе о детстве и воспитании Андрея Ивановича Тентентникова во втором томе «Мертвых душ»: Александр Петрович «имел дар слышать природу русского человека и знал язык, которым нужно говорить с ним. Никто из детей не уходил от него с повиснувшим носом». гоголевская характеристика Александра Петровича свидетельствует об устойчивости убеждений. Высказанных писателем еще в начале 1830-х годов в статье «Мысли о географии». Александр Петрович, гоголевский персонаж конца 1840-х годов, читает предметы «без всяких педантских терминов, огромных воззрений и взглядов, которыми любят пощеголять молодые профессора, он умел в немногих словах передать самую душу науки, так что и малолетнему было очевидно, на что именно она ему нужна, наука».

Все эти характеристики полностью соответствуют конкретному опыту Гоголя-учителя, известному нам из воспоминаний его учеников, и тем требованиям к методам преподавания географии, которые он изложил в своей юношеской статье.

Определенное представление об уровне конкретных географических знаний Гоголя в конце 1820-х годов можно получить при сравнении его конспекта одной из глав риттеровских «Карт» с текстом издания М.П. Погодина. Выписка «Распространение диких дерев и кустов в Европе. (Из Риттера)» в «Книге всякой всячины, или подручной энциклопедии» представляет из себя конспект начала третьей главы цитированной нами работы К. Риттера «Карты, представляющие: главные хребты гор в Европе…» с 25 по 29 страницу.

Заглавие для своего конспекта Гоголь дал по титульному листу. В тексте книги название третьей главы следующее: «Объяснение карты, изображающей дикие деревья и кусты в Европе». Особенностью конспекта является наличие большого числа описок и пропусков, повторов опечаток оригинала. Любопытно, что опечатки в словах, значение которых Гоголю известно, он исправляет. Например, в тексте книги напечатано — «кукуличника», у Гоголя название растения исправлено на правильное — «кукушечника». Особый интерес представляют опечатки оригинала в словах, обозначающих научные термины, которые Гоголь повторяет в своем конспекте, а также его описки, свидетельствующие о незнании им значения терминов или правильного их написания. Так, Риттер пишет о выходах магматических пород на горных вершинах, которые древнее «флецевых», т. е. горных пород осадочного происхождения. У Гоголя написано «флизовых». Риттер употребляет научный термин «кустарники», Гоголь, который стилистически правил текст перевода М.П. Погодина, употребляет слово «кусты», не использующееся в научной географической литературе. Фраза Риттера: «ровные берега Каспийского, Азовского и Балтийского морей» — записана у Гоголя как «ровная береза (!)… морей». В латинском названии клюквы — Vaccinium, Гоголем пропущена буква «c» и т. д.

Итак, подводя итог вышесказанному, можно сделать следующие выводы: статья «Мысли о географии» написана под прямым и сильным влиянием идей и плана изложения материала книги Карла Риттера «Карты, представляющие: главные хребты гор в Европе…». Стилистика статьи близка стилистике сборника статей Александра Гумбольдта «Картины природы». Кроме работ немецких географов, источниками статьи могли быть как распространенные школьные учебники, так и редкие издания географических игр. Педагогические идеи, высказываемые Гоголем, близки к методам школы Песталоцци, частично основаны на его собственном учительском опыте. Сама же статья «Мысли о географии» сыграла важную роль в творческой биографии Гоголя, работа над ней наложила определенный отпечаток на его мировоззрение, а влияние статьи можно отметить на разных этапах творчества писателя.
Сергей Николаевич КИСЕЛЕВ, кандидат филологических наук, доцент Таврического госуниверситета (Симферополь)