Из книги «Н.В.Гоголь и география». Введение

К 200-летию со дня рождения Н.В. Гоголя

В обыденном сознании понятия науки и искусства рассматриваются как антиподы. Наука обычно характеризуется как «мышление в понятиях», а искусство — как «мышление в образах». Целью подобного противопоставления является фиксация различия между чувственно-образной и интеллектуально-понятийной сторонами творческой деятельности человека. Однако эти различия не означают существования непереходимой грани между наукой и искусством, объединяемыми творческо-познавательным отношением к действительности, т.к. в основе обоих способов познания мира и человека лежит конкретно-чувственное начало. Важными элементами научного исследования является передача зрительных впечатлений как от визуального восприятия реальных объектов природы, так и от их графического изображения; регистрация акустических ощущений от фонетических единиц и вербальных конструкций; использование органолептических методов анализа и т. д. и т. п. Искусство, со своей стороны, так же часто обращается к научным разработкам, например, к законам звуковых колебаний в музыке, к знаниям о механических свойствах материалов в архитектуре и скульптуре, к хроматическим правилам и теории перспективы в живописи, к фундаментальным основам психологии в литературе.

Представления об отношениях науки и искусства менялись, претерпевали эволюцию. Всегда интересовавшийся этой проблемой Максимилиан Волошин иллюстрировал ее на примере изобразительного искусства следующим образом: «В свое время Ренессанс еще до раздвоенности науки и искусства создал различные дисциплины для потребностей живописцев: художественную перспективу и художественную анатомию. Но в наши дни художник будет напрасно искать так необходимых ему художественной метеорологии, геологии, художественной ботаники, зоологии, не говорю уже о художественной социологии… Точно так же, как художник не имеет сотрудничества ученного, точно так же и ученный не имеет сейчас часто необходимого орудия эксперимента и анализа — отточенного тонко карандаша, потому что научный рисунок — художественная дисциплина, которую еще не знает современная художественная школа». Высказывание М. Волошина справедливо для взаимоотношений искусства и науки в целом. Следует подчеркнуть, что давно уже назрела необходимость всестороннего исследования их взаимодействия и взаимовлияния. Изучение одного из аспектов этой проблемы — взаимосвязей русской литературы XIX века с географической наукой — является задачей нашей работы.

В познании мира и человека возможности литературы бесконечно шире, чем других видов искусства, а также — науки. «Литература — это, так сказать, сокращенная вселенная», — писал М.Е. Салтыков-Щедрин. Всякий ученый ограничен в исследовании рамками предмета своей науки, и только писатель обладает свободой выбора в отображении художественными средствами реального или воображаемого мира. Современный киевский филолог О.В. Белый подчеркивает, что «чрезвычайно важно иметь в виду, что основной „строительный“ материал художественной литературы — это слово, как таковое оно подчиняется законам языка, который выражает конкретно-исторические формы человеческого общения. Между тем слово в такой же мере является строительным материалом и философии и историографии». а от себя добавим — и всех других наук.

Наиболее близкими по своей природе к художественному творчеству науками является история и география. «Творения искусства, — утверждал академик А.С. Бушмин, — помимо всего прочего, — это жизнь, запечатленная в ее историческом движении во всех ее измерениях — пространственных и временных». Следует отметить, что в отечественном литературоведении давно и плодотворно исследуется процесс взаимодействия художественной литературы в целом и творчества отдельных писателей с исторической наукой, изучающей временной аспект человеческой деятельности. Этому вопросу посвящены многочисленные монографии, статьи, диссертации. Проблема же взаимодействия литературы и географической науки, исследующей пространственные связи и отношения в природе и обществе, до сих пор не стали объектом ни одного специального или монографического труда.

Между тем наиболее глубокие и авторитетные ученые из числа литературоведов всегда ощущали необходимость учета «географического» фактора в исследовании литературы. Так, М.М. Бахтин еще в середине прошлого столетия сформулировал понятие хронотопа как особого типа пространственно-временной взаимосвязи. К сожалению, глубокого развития эта чрезвычайно плодотворная идея в последующем развитии литературной науки не получила. В результате, мы по сей день не имеем как обобщающих трудов по теории и истории литературного пейзажа фактографического характера, так и теоретических работ по проблемам организации и осмысления пространства в художественном произведении. Очень выразительно об этом свидетельствует следующий факт из недавнего советского прошлого: в «Краткой литературной энциклопедии» статья «Пейзаж» оказалась просто пропущенной в основном тексте и попала только в 9-й дополнительный том этого справочного издания.

Особенно интенсивное сближение географической науки с искусством наблюдается в последние десятилетия. Именно в это время получили развитие такие новые направления географических исследований, как эстетическая оценка местности, география восприятия, феноменологическая география, теория картографических образов, геоиконика и проч. Один из крупнейших современных географов профессор Ф.Н. Мильков выдвинул идею так называемого художественного ландшафтоведения, синтезирующего научный и художественный методы познания природы. В его оценке, каждый писатель — «это немного и географ, тонко чувствующий ландшафтные особенности сельской и городской местности, на фоне которой он прослеживает судьбы своих героев. Ландшафт — неотъемлемая часть художественного произведения… вместе с тем и каждый географ должен быть хотя бы в небольшой мере художником, писателем».

Сходную мысль высказывал патриарх отечественной географии В.П. Семенов-Тян-Шанский: «Природная симфония каждого отдельного ландшафта влияет сильнейшим образом на творчество человека, хотя он сам того зачастую не замечает», из чего следует вывод о том, что и географ и художник мыслят географическими образами и занимаются, в сущности, эстетической генерализацией ландшафта.

Взаимодействие географии и литературы в целом не следует понимать как исключительно использование учеными методов художественного описания, а писателями — конкретных знаний о географических явлениях и объектах. Это взаимодействие происходит на нескольких уровнях, как очевидных, так и опосредованных. «Поскольку литература не является изолированной системой, — отмечает О.В. Белый, — ее социальная ценность, определяющая структуру художественной ценности, существенно зависит также от типов информационных связей и средств во всем комплексе духовной культуры».

Можно выделить следующие уровни взаимодействия литературы и географической науки, на которых между ними происходит информационный обмен: бытовой, научный и философский.

На «бытовом» уровне выделяется «бытийный географизм», под которым В.С. Преображенский понимал географические знания, циркулирующие вне географической науки. Понятие «бытийного географизма» складывается из существования географического слоя в составе разговорного языка, топонимов и хронотопов в лексике и в литературных произведениях. В языке он представлен наименованиями многих географических универсалий: «пространство», «место», «остров», «город», «степь», «лес», «материк» и т. д.; личными наименованиями географических объектов (топонимами); общекультурно-значимыми местами или хронотопами, соединяющими в себе информацию о связях конкретных территорий с историческими событиями или культурными явлениями, например, «Куликово поле», «Малахов курган», «Васильевский остров», «Ясная Поляна» и др.

Следующий уровень охватывает конкретные научные знания о топографии и хорологии, географических явлениях и процессах, взаимодействии природы и общества, экологические представления, в той или иной степени, отражающиеся в произведениях художественной литературы. Анализ этих сведений позволяет определить круг географических познаний писателя.

Геософский или философско-географический уровень характеризуется наличием определенной системы восприятия географической действительности. В науке ему соответствует та или иная парадигма, аналогами которой в литературе могут выступать отдельные художественные направления, стили и методы.

На каждом из выделенных уровней взаимодействие между географическим знанием и литературой может носить пассивный или активный характер. Пассивная форма первична по отношению к активной, ее особенностью является либо неосознанное введение автором в текст литературного произведения элементов географического описания, либо использование географического фона как декорации к действию. Размышляя о связях между природой и искусством, один из основоположников современной географии А. Гумбольдт подчеркивал, что античности «описание природы в ее роскошном разнообразии, описательная поэзия как отдельная отрасль литературы были совершенно чужды., и ландшафт является у них (греков, римлян — С.К.) только как задний план картины, перед которой двигаются человеческие образы». Причиной этого, по его мнению, было «не столько отсутствие впечатлительности у древних, сколько отсутствие деятельной потребности выразить словами чувство красоты природы». В известном смысле подобное положение сохранялось в литературе вплоть до начала XIX столетия.

Анализируя литературу разных народов, А. Гумбольдт неизменно выделяет и подчеркивает, что природа выступает в ней как объект отражения, воздействует на художника не прямо, а своими визуально-воспринимаемыми чертами (гористость, пустынность, лесистость и т. п.). Он пишет: «Повсюду, где живое естествосозерцание соединяется с общей образованностью и религиозными наитиями какого-нибудь народного племени, величавые противоположности времен года, богатой растительности и бесплодных высот служат стихиями, побуждающими поэтическую фантазию».

В отличие от пассивной, активная форма взаимодействия между географическим знанием и литературой характеризуется включением первого в структуру образа, создаваемого художником. Начальным этапом перехода к этой форме информационного обмена можно считать эпоху Великих географических открытий. Наиболее ярким воплощением произведения этого типа является книга участника второго путешествия Дж. Кука — Г. Форстера «Путешествие вокруг света… в 1772—1775 годах». Описание путешествия Г. Форстера коренным образом отличалось от сухих записок его предшественников. «Это — литературное произведение, — писал В.М. Жирмунский, — в котором выступает яркое художественное дарование молодого писателя, умение изображать и в то же время обобщать, придавая отдельным фактам внутреннее единство мировоззрения автора, человека с широким культурным и научным кругозором, просветителя и гуманиста». В «Путешествии» гармонично сочетались научные наблюдения физико-географического характера с яркими описаниями природы.

Книга Г. Форстера сыграла огромную роль в формировании современной географической науки. А. Гумбольдт считал Г. Форстера своим учителем и другом. Влияние автора «Путешествия» на него было глубоко и многообразно: под воздействием его идей он оставляет чиновничью карьеру и посвящает свою жизнь науке. Установлено, что первые труды А. Гумбольдта, принесшие ему мировую славу ученого, написаны под прямым влиянием Г. Форстера.

Несмотря на широкое использование научных данных, «Путешествие» Г. Форстера было явлением литературы. В свою очередь, книги А. Гумбольдта, отличаясь художественной манерой изложения, несли, прежде всего, научную нагрузку. Сам А. Гумбольдт в исследованиях ученого-географа видел «слияние целей: литературной и чисто научной, — желание, в одно и то же время, и занять фантазию и обогатить жизнь идеями чрез умножение знаний». Развитие этого принципа приводило к преодолению узких рамок «чистой науки», обретению последней универсального значения.

В это же время тенденция к выходу литературы во внелитературные сферы наблюдается и в русской культуре. Характеризуя творческую эволюцию А.С. Пушкина в последний период его деятельности, Ю.Н. Тынянов отмечает, что у поэта работа над литературной формой «перерастала свою функцию, и новая функция изменяла форму. К концу литературной деятельности Пушкин вводил в круг литературы ряды внелитературные (наука и журналистика), ибо для него были узки функции замкнутого литературного ряда. Он перерастал их».

Этот процесс, фиксируемый исследователем на материале творчества Пушкина, получив свое развитие, определил признаваемое давно и всеми своеобразие русской литературы второй половины XIX века. Для русских писателей литература никогда не была профессией в прямом и узком значении этого слова. Она была формой миропонимания, мироосмысления, мировоззрения, в конце концов — философией. Не случайно, каждый из видных наших писателей оставил заметный след в целом ряде областей интеллектуальной деятельности: лингвистике, фольклористике, музыке, живописи, этнографии, истории, социологии, философии, а также — психологии, медицине, географии, экономике, технике, химии и др.

Универсализм мышления русских художников слова приводил к тому, что их произведения не укладывались в традиционные рамки жанровой системы. Авторитетным свидетельством этому являются известные слова Л. Толстого по поводу «Войны и мира»: «Что такое „Война и мир“? Это не роман, еще менее поэма, еще менее историческая хроника. „Война и мир“ есть то, что хотел и мог выразить автор в той форме, в которой оно выразилось. Такое заявление о пренебрежении автора к условным формам прозаического художественного произведения могло бы показаться самонадеянностью, ежели бы оно было умышленно и ежели бы оно не имело примеров. История русской литературы со времени Пушкина не только представляет много примеров такого отступления от европейской формы, но не дает даже ни одного примера противного. Начиная от „Мертвых душ“ Гоголя и до „Мертвого дома“ Достоевского, в новом периоде русской литературы нет ни одного художественного произведения, немного выходящего из посредственности, которое бы вполне укладывалось в форму романа, поэмы или повести».

С начала XIX века происходит процесс активного вовлечения географических знаний в литературу. Картины природы превращаются в полноправный компонент художественной структуры, а иногда и в одно из главных действующих лиц литературных произведений. В отношении к природе раскрывается внутренний облик героя.

Проблема гармоничного сочетания человека и природы — один из сложнейших вопросов в литературе. Решение этой проблемы в творчестве русских писателей и поэтов на протяжении XIX столетия во многом определило художественное своеобразие отечественной литературы в целом. По мнению Ю.И. Сохрякова, «трудно найти в мире литературу, в которой уделялось бы столько внимания теме «человек и природа». Исследователь подчеркивает, что по оценкам иностранных литераторов «картины природы у русского писателя отличаются четкостью деталей — не только зрительных, но и слуховых, обонятельных и даже осязательных».

Эта особенность русской литературы — передача ощущений от всех органов чувств при восприятии пейзажа (ландшафта) — отмечалась и географами. В.П. Семенов-Тян-Шанский предлагал даже развивать такие направления географической науки, как география красочных тонов ландшафта, география запахов и звуков. Вениамин Петрович был убежден, что «особенно близка к чисто научному художественному описанию художественная проза. Описание лесостепи Сергеем Аксаковым или Тургеневым, степи — Гоголем или Чеховым производит неизгладимое в чисто географическом смысле впечатление. Тут можно встретить и целые географические панорамы широкого макропейзажа, и микропейзаж, и сезонный пейзаж».

Географичность русской литературы обусловливается не только углубленным интересом писателей к вопросу о взаимосвязи природы и человека, но и совокупностью свойств самой территории России — их родины и объекта описания. «Над русским человеком властвует русская земля, а не он властвует над ней, — писал Н.А. Бердяев. — С внешней, позитивно-научной точки зрения огромные русские пространства представляются фактором русской истории. Но с более глубокой, внутренней точки зрения сами эти пространства можно рассматривать как внутренний, духовный факт в русской судьбе. Это — география русской души». Еще одной особенностью русской литературы является не только восприятие этого пространства, но и стремление к его осмыслению.

Несмотря на ярко выраженный географизм русской литературы XIX столетия, проблема его изучения, на наш взгляд, не решена. Можно сказать, что в отечественном литературоведении она еще и не поставлена. Изучение географизма литературы отличается от исследования художественного пространства, литературного пейзажа и природоописаний.

Географизм подразумевает отражение географического знания в литературе на бытийном, научном и геософском уровнях в его пассивной и активной формах. Исследование пейзажа и природоописаний не отрицает изучения отдельных проявлений географизма, однако в литературоведении основной целью такого исследования является выяснение изобразительных художественных средств писателя, определение его эстетических взглядов.

Поскольку любое произведение художественной литературы пространственно определено, а «экспорт» географических знаний «велик, но не явен» возникает необходимость совместных исследований географов и литературоведов, что позволит комплексно рассмотреть проблему географизма.

Ниже мы попытаемся осуществить такое исследование на примере творчества Н.В. Гоголя, произведения которого в наибольшей степени соответствуют поставленной задаче. В работе впервые проводиться детальный источниковедческий анализ статьи Н.В. Гоголя «Мысли о географии», рассматриваются его географо-педагогические идеи, исследуются формирование и содержание философско-географических взглядов писателя. Основные выводы нашего исследования сделаны на основе материалов, значительная часть которых до сих пор не привлекала внимания исследователей, как в области истории литературы, так и в области истории географии. Хронологические рамки работы обусловлены тем, что именно в первой половине XIX столетия происходило становление современной географической науки и наиболее интенсивная экспансия ее идей в другие отрасли человеческого знания. Не избежал воздействия передовых географических идей в процессе становления своей писательской биографии и молодой Николай Гоголь, чутко отзывавшийся на «модные веяния» эпохи. Изучение следов отражения этих «веяний» в литературном наследии великого писателя собственно и составляет предмет нашего исследования.

В 1936 году, формулируя насущные «задачи изучения жизни и творчества» Гоголя, В.А. Десницкий писал: «Нужно тщательно изучить записные книжки Гоголя, основательно проштудировать все указания на книги, которые были в руках Гоголя во все периоды его жизни. Систематической сводки и проработки круга чтения Гоголя мы не имеем не только в области религиозной литературы, но и в области литературы исторической, «статистической» и даже художественной; не изучены до конца даже его интересы в области языка, фольклора, далеко не полностью соотнесены материалы «Записных книжек» с творческим процессом Гоголя». Спустя 70 лет многие задачи, поставленные известным ученым, остались нерешенными.

Общепризнано, что две науки были наиболее близки Гоголю — история и география. По крайней мере, именно эти две науки он преподавал профессионально и именно на темы истории и географии Гоголь писал статьи и задумывал фундаментальные многотомные труды. Однако если Гоголю-историку посвящено достаточно много специальных работ, то идеи Гоголя-географа остались практически неизученными. На эту тему вышло всего лишь несколько статей разного достоинства. Показательно, что география пропущена и в перечне В.А. Десницкого, в который попала даже статистика.

В нашей работе мы постараемся в определенной мере восполнить этот пробел.
Сергей Николаевич КИСЕЛЕВ, кандидат филологических наук, доцент Таврического госуниверситета (Симферополь)