 |
| Правая.Ru | Александр Бычков | 31.01.2007 |
И в самом деле, Гитлер, Сталин и Ленин, равно как и монгольские ханы, и толкиеновский Саурон, гнали толпы рабов на смерть, отсиживаясь в тёплых бункерах и юртах, а Господь пошёл на смерть прежде даже Своих ближайших учеников. Отличие подлинного пастыря, таким образом, в том, что он ведёт овец не на бойню, а на пастбище, и готов ради этого сразиться и погибнуть в борьбе с волками и львами.
Я думаю, не нужно быть пророком, чтобы совершенно точно утверждать, что каждый русский человек задумывался над вопросом — возможна ли реставрация монархии в России. Как уже было отмечено в моих предыдущих работах, монархическое сознание — это нормальный элемент сознания православного (и шире — монотеистического). Для православного же в особенности естественно желать реставрации, а тем более думать об этом. Так же естественно, как евреи «при реках Вавилона, сидели и плакали, когда вспоминали о Сионе» (Пс. 136:1). В самом деле, если стоит храм, то при нём должна быть и ограда.
Другой вопрос, возможна ли Реставрация монархии в России? Если мы не удовольствуемся простыми мнениями, которые по слову Апостола, подобны «морской волне, ветром поднимаемой и развеваемой» (Иак. 1:6), а посему бесплодны, мы встаём перед проблемой: как ответить на него правильно? Не в наших силах проводить масштабные социологические исследования, да это и излишне. Есть гораздо более простой метод. Законодательство. Оно есть зеркало общества, ибо что такое закон как не то, что должно быть, по мнению общества, утверждено непременно и непреложно? Устанавливая норму — цель общественной жизни — и придавая ей обязательный для исполнения характер, Закон указывает, кроме того, на психологию Законодателя, который его создал, и народа, который с ним согласился. Исходя из этого, представляется, что проанализировав кое-что из конституционного законодательства, регулирующего основы основ политического строя России и сопоставив их с теми знаниями, что даёт нам классическая теория монархии, мы сможем достаточно точно оценить шансы на Реставрацию и даже предположить, как её можно осуществить.
Начнём с определения Монархии, ведь без её определения неясно, что мы собираемся реставрировать. Казалось бы, что тут неясного? — скажет кто-нибудь. Монархия — это власть Царя, поставленного от Бога. Однако для исследователя не всё кажущееся очевидным таково на самом деле. Мы, со школьной скамьи впитав в себя христианский образ монархии по учебникам российской и западной средневековой истории, не можем подчас выйти за его рамки. Я же предлагаю сделать сейчас именно это. Начнём.
Вообще сакральная монархия Христианского средневековья — это традиция Эллинистической или Восточной монархии, берущей своё начало из Ветхозаветной теократии древнего Израиля, Персии, а также Ассирии, Вавилона и Египта. Но сама монархия — это более широкое понятие. Уже Аристотель выделяет две парадигмы монархии — это монархия «законная» и «всеобъемлющая»: вторая «состоит в том, что царь правит всем по собственной воле», а первая — «не является…особым видом государственного устройства…во многих государствах во главе внутреннего управления ставится один полномочный человек» (1287а4−10). Легко узнать во второй как раз сакральную монархию, о которой мы говорили в статье «О пределах монархии», где монарх является «живым законом», а потому кажется, что он правит по своему произволу. Но что же это за «законная» монархия?
Аристотель пишет, что она может сочетаться и с другими формами государственного устройства — и с демократией, и с олигархией. В дальнейшем эта мысль была развита Полибием и Цицероном — они уже утвердительно говорили, что это сочетание образует смешанную форму правления, которая называется «республика» — «общее дело» (например, О государстве I xlv 69, Всеобщая история VI x 7−11), имея в виду, что в управлении государством участвует всё общество, это общая для всех задача.
Более того, древние — относя «всеобъемлющую монархию» к Востоку, где «более склонны переносить рабство» (1285а19), никогда не считали её приемлемой для себя, рассчитывая у себя установить именно «смешанное» государственное устройство.
Такой экскурс ставит перед нами проблему: что же такое монархия? Не смешивается ли монархия с республикой в современном смысле слова? Эта проблема наводит нас на мысль в определении монархии пойти другим логическим путём — не наращиванием признаков, а отсечением второстепенных, дабы остался некий сухой остаток — тот признак, который является сущностью монархии.
Из исторических примеров легко убедиться, что ни династическая преемственность, ни пожизненное нахождение у власти, ни сакральный источник власти, ни неограниченность законом не определяют монархию. Династия, по свидетельству древних, присуща и олигархии, в которой тоже по наследству передаётся власть (1292b10), а единоличная власть может быть и ненаследственной (диктатура, например). То же самое касается и пожизненного срока пребывания у власти — достоинство сенатора в Риме было пожизненным и наследственным, а диктатор ограничен сроком выполнения своей задачи.
Та же история с источниками власти. Многие монархии утверждались по народной воле в качестве награды победоносным вождям за победы — например, у монголов, древних германцев и славян (что кстати свойственно и стадным животным — «у быков, например, кабанов, петухов, наиболее сильные непременно бывают вожаками» — Полибий VI v 8), другие — по Божьей воле, проявляющейся через народное согласие.
Например, у православных византийцев хотя басилевс помазывался патриархом, перед этим, по старой римской традиции, он должен быть провозглашён войском, «поднят на щит», а потом утверждён «сенатом и народом Рима». Про закон уже было сказано — монархи часто ограничивались законом без ущерба для существования монархии (например, в Спарте, где цари могли казнить преступников только на войне). Часто монархии существовали вообще под покровом республики. Римская империя, будучи монархической по существу, на протяжении двухсот лет была Республикой — принципат Августа держался не на законе (он был одним из многих должностных лиц), а на авторитете, доверенным ему Сенатом и Народом Рима [1] [2] (что-то вроде наших генеральных секретарей, которые были главами только партии, а не государства, а вся их государственная власть была основана на доверии к силе партии со стороны народа).
Отбросив всё второстепенное из понятия монархии, попробуем заглянуть в его сущность. Фома Аквинский дает следующее схоластическое определение — хотя и не собственно монархии, а только королевской власти: «Королевская идея подразумевает, что власть принадлежит одному человеку и что этот человек есть пастырь, преследующий общее благо множества, а не своё собственное» (De regno I i 13).
Таким образом, можно, кажется, выделить следующие существенные элементы монархии:
1. Это власть одного человека. И верно, само слово «монархия» этимологически означает «единоначалие» — она бы не была монархией, если бы верховная власть не принадлежала одному человеку. В этом смысле её антипод — полиархия. Этот термин в таком смысле используют и Евсевий Кесарийский, и Аквинат.
2. Это власть пастыря (пастуха). И верно, единоначалие может быть везде — в парламенте, в правительстве и проч. Это вообще свойство власти — imperium, nisi unum sit, esse nullum potest (империй, если он не един, невозможен вообще), говорил Цицерон (I xxxviii 59). Но единоначалие должно быть пасторальным. А именно: вождь должен быть такого качества, чтобы превозноситься над ведомыми так же, как пастух над овцами. О такой власти говорит Господь в известной главе Евангелия от Иоанна — «овцы слушаются голоса его, и он зовет своих овец по имени и выводит их. И когда выведет своих овец, идет перед ними; а овцы за ним идут, потому что знают голос его» (Ин. 10:3−4). Подчинение пастырю беспрекословно, на то он и пастырь, что овцы «знают» его своим животным инстинктом, как собака — хозяина, как Сэм Скромби беспрекословно повиновался Фродо Торбинсу в известной саге Толкиена. Пастырь по своей природе Вождь, понятия Пастырь и Вождь есть понятия тождественные. Верховный Пастырь — Господь, но он же и говорит — «истинно, истинно говорю вам, что Я дверь овцам «(Ин. 10:7), разумея, что другие пастыри подражают Ему, Верховному Пастырю, входя к овцам через Него — Дверь к ним. Это налагает на монарха огромную ответственность, предъявляет к нему высокие профессиональные и нравственные требования.
3. Это власть не ради собственного, а ради общего блага. «Вор приходит только для того, чтобы украсть, убить и погубить. Я пришел для того, чтобы имели жизнь и имели с избытком. Я есмь пастырь добрый: пастырь добрый полагает жизнь свою за овец» (Ин. 10−11). И верно, многие приходили «в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные «(Мф. 7:15). Но — «по плодам их узнаете их» (ст. 16). И в самом деле, Гитлер, Сталин и Ленин, равно как и монгольские ханы, и толкиеновский Саурон, гнали толпы рабов на смерть, отсиживаясь в тёплых бункерах и юртах, а Господь пошёл на смерть прежде даже Своих ближайших учеников. Несомненно, христианским является мотив приводимой уже в пример трилогии Толкиена, когда Гэндальф закрыл грудью своих подопечных и низринулся в бездну в поединке с Барлогом. Отличие подлинного пастыря, таким образом, в том, что он ведёт овец не на бойню, а на пастбище, и готов ради этого сразиться и погибнуть в борьбе с волками и львами…
Подводя итог концептуальному анализу монархии, мы можем сказать, что монархия, в самом общем виде, сводится к государственному устройству, которое держится на верховной власти одного «физического лица», нацеленной на общее благо, причём роль этого лица носит необходимый, фундаментальный для всей политической системы характер. Всё остальное — сакрализация, династическая преемственность и прочие признаки могут быть, а могут и не быть. Они только усиливают проявление этого сущностного признака.
Теперь время обратиться к конституционным основам власти российского Президента. Почему именно её? Очевидно, потому что она по своему существу ближе всего к монархии. В следующей статье мы напрямую коснёмся её сущности.
________________________________________
[1] Сам Август признавался: «Я правил всеми своим авторитетом (auctoritate), но не имел более силы (potestas), чем мои коллеги по магистрату». Ирония судьбы — наследники Августа правили уже не авторитетом, а легионами и преторианцами, окончательно встав на путь военной диктатуры.
Nota bene: лишь при императоре Адриане во II веке по Р. Х. это положение было легализовано задним числом — воля принцепса стала законом «по закону», который вошёл затем и в юстиниановы Дигесты. См. Dvornik F. (1966), pp. 481−482, 516).
