Русская линия | Владимир Мельник | 26.01.2007 |
Именно после японской экспедиции адмирал Путятин был награжден графским достоинством. Японцы с уважением восприняли деятельность адмирала Путятина. В 1881 году японцы наградили Путятина орденом Восходящего Солнца 1-й степени. В городе Фудзи установлен памятник экипажу фрегата «Диана», где на постаменте — скульптура Путятина во весь рост.
В 1861 году он был назначен министром народного просвещения, но это было не его дело, и через 5 месяцев он был уволен от должности, с назначением в члены Государственного совета.
К сожалению, фигуру графа Е.В. Путятина до сих пор не представляют с религиозной стороны. А между тем уже в период кругосветного плавания на «Палладе» он был весьма религиозной личностью, что и сыграло свою роль в случае с Гончаровым. Путятин был человеком горячей и даже несколько жесткой православной веры. «Аристократ-англоман… он в то же время был глубоко религиозен и обладал обширными познаниями в области духовной литературы». Известно, что в свободное время гардемарины читали адмиралу Путятину не что иное как творения Св. Отец.
Путятин был знаком со многими выдающимися религиозными деятелями своей эпохи. Он состоял в переписке с московским митрополитом Филаретом. Материалы, относящиеся к Палестинскому обществу в России, показывают, что по своим взглядам Путятин примыкал к той части русского общества, которая группировалась вокруг Великого Князя Сергея Александровича Романова и Обер-Прокурора Святейшего Синода Константина Петровича Победоносцева.
Этот круг безбоязненно проповедовал Православие в то время, как основная масса дворянско-интеллигентского общества проявляла все больший индифферентизм к религии. В одной из своих статей Победоносцев писал: «Наше время — время упадка религиозного чувства, или, лучше сказать, его извращения… состояние, подобное тому, в коем пребывало римское общество в эпоху Антонинов…». Правда, фактов, позволяющих говорить о религиозной стороне жизни Путятина, известно пока весьма немного, поскольку его фигура мало привлекала до сих пор внимание исследователей.
Набожность адмирала Путятина уже в 1850-е годы проглядывала даже в его официальных отчетах. В очерке «Через двадцать лет», рассказывая о спасении экипажа фрегата «Диана» во время землетрясения Гончаров отмечает это: «Наконец начало бить фрегат, по причине переменной прибыли и убыли воды, об дно, о свои якоря и класть то на один, то на другой бок. И когда во второй раз положило — он оставался в этом положении с минуту…
И страх, и опасность, и гибель — всё уложилось в одну эту минуту!
Все уцепились: кто за что мог. Всё оцепенело в молчании. Потом раздались слова молитвы: все молились, кто словами, и все, конечно, внутренно, так усердно, как, по пословице, только молятся на море!
Бог услышал молитвы моряков, и „Провидению, — говорит рапорт адмирала, — угодно было спасти нас от гибели“. Вода пошла на прибыль, и фрегат встал…»
Во время экспедиции на «Палладе» Путятин выступал и как ревнитель Православия. Дело в том, что успехи католических и протестантских миссионеров в Азии произвели сильное впечатление на участников экспедиции: прежде всего на Путятина, Гончарова, Римского-Корсакова, да и на других. Отставание Православия в деле миссионерства становилось очевидным. В письме к министру просвещения А.С. Норову Путятин писал: «К стыду нашему, все католические и даже, протестантские нации, при всяком открытии политических и торговых связей с новыми племенами, первым делом считают распространение между ними истин религиозных и тем всегда успевают образовать партию, расположенную к ним не из одних материальных выгод. Будучи лишены этой святой ревности, мы еще хвалимся пред всеми, что прозелитизм не есть свойство православия, тогда как в этом нам служит укором вся история христианства, начиная от апостольских и до наших времен.
Пора выйти из этого заблуждения и неслыханное равнодушие к этому предмету заменить тем большим рвением к проповеди евангельской, чем далее мы находились в теперешнем усыплении. Первым делом нашего высшего духовенства должно быть образование миссионерских училищ, в которых с малолетства следует вселять и обращать в первую потребность эту высшую степень христианской любви. Сверх сего, изучение языков и всего, что может споспешествовать успеху проповеди… Если в скором времени не примутся за это, то трудно нам будет стоять за истину православия; видимые факты будут вопиять противу нас: недостаток жизненных сил духовенства и нужных мер со стороны правительства, заботящегося о расширении своих пределов и не помышляющего о распространении царства Того, Кем все держится».
Как весьма религиозный и воцерковленный человек проявлял себя Путятин и после экспедиции на «Палладе». Так, например, высказывая свои соображения по поводу личного состава будущего консульства в Японии, он писал 20 октября 1856 года А.В. Головнину: «В одном из рапортов моих к… Вел. Князю [1] я осмеливался утруждать его ведомство принять участие в устройстве будущих сношений с Япониею, заключающихся в теперешнее время, главным образом, в назначении способного ген. консула с приличным штатом… В числе лиц я упоминал о пользе назначения одного кораблестроителя… Нынешняя просьба моя состоит в том, чтобы в состав консульства, кроме упомянутого кораблестроителя, вошли священник, врач и астроном…».
Как религиозная личность Путятин с неожиданной стороны предстает в записках исследователя Палестины, действительного тайного советника Василия Николаевича Хитрово, стоявшего у истоков организации Палестинского общества под руководством Великого Князя Сергея Александровича Романова.
В силу ряда причин учреждение Общества было под вопросом. «Посетив впервые Святую землю в 1876 г., Василий Николаевич воочию убедился в том, что постоянная вражда между Русской духовной миссией, Палестинской Комиссией и иерусалимским консульством мешает им сосредоточиться на выполнении стоящих перед ними задач: усилении религиозного и политического влияния России на Ближнем Востоке, улучшении положения наших паломников и проведении серьезных научных исследований». Постепенно сторонниками В.Н. Хитрово стали люди, близко стоящие к Великому князю Сергию: его бывший преподаватель Закона Божьего протоирей Иоанн (Рождественский), несколько позже бывший воспитатель Великих князей — генерал-адъютант Дмитрий Сергеевич Арсеньев. Большую роль сыграли, кроме того, К.П. Победоносцев и в особенности — граф Е.В. Путятин.
Если Путятин еще в 1850-е годы был человеком обязательной и жесткой религиозности, то в 70−80-х годах его религиозность еще более усиливается. Из книги профессора А.А. Дмитриевского мы узнаем о поездке Путятина в Иерусалим. Выясняется, в частности, что в конце 1870-х — 1880-м годах Путятин познакомился с замечательным православным подвижником своего времени, блюстителем русских интересов в Палестине — архимандритом Антонином Капустиным. Архимандрит Антонин (Капустин), опиравшийся, судя по всему на те средства, которые ему выделяла Императрица, в 1868 году купил знаменитый Мамврийский дуб, а затем «принялся усиленно скупать участки земли, имеющие в каком-нибудь отношении важное для поклонников (Св. Земли — В.М.) значение, и устраивал приюты для них. Путятин находился в Иерусалиме в самый разгар выяснения отношений между Палестинской Комиссией и Русской духовной миссией; как и В.Н. Хитрово, он решил поддержать архимандрита Антонина, и по возвращении в Петербург постарался использовать все свое влияние для сохранения Русской духовной миссии в Иерусалиме.
После этого Путятин стал одним из двигателей организации Палестинского общества. В письме В.Н. Хитрово к архимандриту Леониду по этому поводу сказано: «Как вдруг неожиданно все завертелось, все засуетилось… Этим вихрем оказался, вы даже улыбнетесь, если вы его знаете, и я вам его назову, граф Е.В. Путятин, который тогда только что вернулся из Иерусалима, где провел Пасху прошлого года. Я его если знал раньше, то только по имени, и потому был крайне удивлен его посещением. Дело в том, что в Иерусалиме был он в самый разгар пререканий между консулом и начальником нашей духовной миссии, видел его безотрадное положение и приехал в Питер отстаивать и миссию и еще более архимандрита Антонина, и оказался больше роялистом, чем сам король. Летом виделся он с Императрицею [2] прежде ее отъезда за границу, и ему удалось, по крайней мере, приостановить приведение в действие состоявшегося уже в мае прошлого года Высочайшего повеления о низведении иерусалимской нашей миссш до степени простого настоятельства церкви, состоящей при консульстве, которое предполагалось по этому случаю возвести в генеральное. Смысл слов Путятина, сказанных мне, заключался приблизительно в следующем: мне с лишком 70 лет, я член Государственного Совета, и именно потому я не могу многое сделать из того, что можете сделать вы, а потому соединимся вместе и будем действовать сообща. Иными словами, куда нужно будет поехать, кого попросить, где замолвить слово, это брал граф на себя, писать ли придется, это возлагалось на меня. Вы можете себе представить, как я обрадовался такому союзнику, который, несмотря на свои лета, поражает еще своею энергиею и живостью. Из нескольких весьма продолжительных разговоров, которые мне пришлось иметь с ним, я убедился, что в частностях мы с ним расходимся. Так, для него существеннейшее есть сохранение о. Антонина на месте, для меня — сохранение нашей духовной миссии. Но об этом сначала спорить не следует: сохранять о. архимандрита в Иерусалиме, сохранять и миссию…Великий князь Константин Николаевич, как передал мне Путятин, предубежден против миссии, и тогда решился он попытаться заинтересовать великого князя Цесаревича (впоследствии императора Александра III — В.М.)».
Письма Е.В. Путятина к В.Н. Хитрово показывают, насколько серьезно и глубоко занимался проблемой русской миссии в Святой Земле бывший начальник Гончарова. Так 15 декабря 1879 года он писал: «Принося искренно мою благодарность за доставленный вами проект, нахожу его в общем составе весьма удовлетворительным, смею только полагать более целесообразным перестановку кажущихся мне главных статей вперед перед менее важными, и весьма желал бы где-нибудь сойтиться с вами для более подробных объяснений. Оказавшаяся оспа у жены моей возбраняет мне посещать знакомых в их домах и также принимать их у себя. Это обстоятельство лишает меня также возможности представиться Наследнику, и все объяснения с ним я полагаю передать К. П. Победоносцеву с просьбою ходатайствовать о удержании миссии в Иерусалиме, о передаче сумм, собираемых по церквам, патpиapxy начальником миссии, а не консулом, что доселе служило главным поводом к интригам и к уменьшению надлежащего веса нашего духовенства в глазах греков».
14 марта 1880 года граф Путятин писал к тому же адресату: «Препровождая к Вашему Превосходительству записку, присланную мне архимандритом Антонином, я делаю это для вашего ознакомления с нею, а не для возбуждения уже оконченного дела. В письме своем о. архимандрит просит меня, если представится возможный случай, передать ее Государю Наследнику и Самому Государю Императору, что, после вторичного пересмотра дела, скорее может послужить к его вреду. Пред отъездом своим г. Кожевников был у меня и настоятельно утверждал, что будет стараться жить с архимандритом в мире, а не перечить, как-то делал его предшественник. Я видел также в проезд чрез С. — Петербург нашего константинополъского посла г. Новикова, который обещал оказать свое покровительство давно ему знакомому о. Антонину. Взявши весь ход дела, нельзя отрицать, что оно устроилось несколько лучше, чем можно было ожи-дать, хотя вполне желательного не достигнуто. На днях я виделся с К. П. Победоносцевым: он мне повторил, что, если опять что-нибудь не помешает, Государь Наследник призовет меня к себе. Конечно, я не стану говорить с ним о разрешенном уже деле, но, если представится случай, постараюсь объяснить проект об образовании Общества для поддержания православия в Св. Земле под Его или Государыни Цесаревны покровительством. При Вашем усердии и умении осуществить такой проект, он, при помощи Божией, может положить преграду успехам иноземных пропаганд».
Именно Путятину принадлежит заслуга организации Палестинского общества под руководством Великого Князя Сергея Александровича: «Графу Е.В. Путятину В.Н. Хитрово был отрекомендован с самой отличной стороны архимандритом Антонином. Близкое знакомство с графом доставило бесспорно громадную пользу для успеха того дела, за которое В. Н. ратовал доселе почти одиноким, изменило взгляды на него высшего петербургского общества…» Понимал и подчеркивал роль Путятина и сам В.Н. Хитрово. В одном из писем 1880 года он отмечал: «Но зато теряю другого союзника-это графа Путятина, который уехал отсюда надолго, а в его годы надолго нередко означает навсегда. Ему я лично обязан тем, что на меня относительно перестали смотреть, как на авантюриста, точно на палестинского концессионера, желающего извлечь какую-то лично для себя пользу, и это отношение ко мне отнимало у меня последнее желание вести дело. Говорю откровенно, без графа Путятина, если бы я продолжал заниматься Святою Землею, то лично уже для самого себя, а не для других. Уезжая, граф передал меня с рук на руки новому обер-прокурору…». Когда с организацией Палестинского Общества возникали трудности, первым спешил Путятин. Об одном таком эпизоде пишет В.Н. Хитрово: «Е.В. Путятин… с свойственной ему горячностью, повез его (подписной лист — В.М.) к великому князю Сергею Александровичу, предложил ему подписаться и уведомил меня, что он (Великий Князь — В.М.) с удовольствием принимает председательство в будущем Обществе».
Среди знакомых Путятина были и выдающиеся религиозные деятели эпохи, например, святитель Николай Японский. «Краткий дневник в С. Петербурге в 1879 году» показывает, как часто встречался святитель Николай с графом Путятиным, в том числе и в доме графа.
Это лишь один случайно дошедший до нас эпизод религиозной жизни начальника кругосветной экспедиции графа Е.В. Путятина. К сожалению, полный религиозный портрет адмирала Путятина пока не может быть составлен, но и те сведения, которые имеются, однозначно свидетельствуют: адмирал был глубоко религиозным и строго воцерковленным человеком. Недаром он завещал похоронить себя на территории Киевской Печерской лавры, что и было исполнено.
При таком духовном настрое, адмирал уделял большое внимание церковным службам и всему строю религиозной жизни на фрегате «Паллада». Неукоснительное соблюдение церковного устава на судне, по воспоминаниям капитана фрегата «Паллада» Ивана Семеновича Унковского, объяснялось личностью начальника экспедиции. Среди моряков ходили слухи, будто в молодости, страдая тяжкой болезнью, Путятин дал обет в случае выздоровления поступить в монахи. Болезнь прошла, а с нею и решимость отречься от мира. Невыполненное обещание будто бы тяготило душу адмирала, и он старался в трудных условиях морской жизни по возможности строго блюсти устав и требования Церкви.
На «Палладе» «в течение дня многократно раздавалось молитвенное пение, то и дело в каюту адмирала требовали судового иеромонаха, архимандрита Аввакума (Честного), а в свободное от служебных и молитвенных занятий время адмирал любил слушать чтение «Жития святых» или другие душеспасительные книги». Характер адмирала был таков, что он не переносил праздности. Сам Гончаров отмечает в своей книге: «Адмирал не может видеть праздного человека; чуть увидит кого-нибудь без дела, сейчас что-нибудь и предложит: то бумагу написать… кому посоветует прочесть какую-нибудь книгу; сам даже возьмет на себя труд выбрать ее в своей библиотеке и укажет, что прочесть из нее…». Не удивительно, что при своей любви к житиям святых Путятин «выбирал в своей библиотеке» для простых матросов именно книги религиозного содержания. Уже много позже, в очерке «Слуги старого века» Гончаров отметит, насколько благотворна была эта деятельность адмирала: «Я видел, как простые люди зачитываются до слез священных книг на славянском языке… Помню, как матросы на корабле слушали такую книгу, не шевелясь по целым часам, глядя в рот чтецу…».
Один из участников похода вспоминал, что «глубокая религиозность Путятина и благородство его души сказались… поистине геройским поступком»: Путятин укрыл на борту «Дианы» японца, бежавшего от смертной казни за переход в христианство. Но «Диана» во время землетрясения затонула, моряки вышли на японский берег вместе с новокрещенным японцем. Японская сторона потребовала выдачи соотечественника, грозя применить силу. «На собранном совете Путятин объявил решение в случае необходимости расположить команду «Дианы» в каре, по углам каре поставить спасенные пушки и, защищаясь до последней крайности, умереть всем до единого, но не выдавать единоверца». Вот каков был «образ веры» адмирала Путятина, явившегося волею судьбы живым уроком для Гончарова.
Будучи младшим и по званию, и по возрасту, Гончаров многому учился у Путятина. Н.И. Барсов, например, отмечает, что «некоторое англофильство» Гончаров приобрел не без влияния Путятина, женатого на англичанке. Очевидно, влиял на своего секретаря адмирал и своим открытым, почти «монашеским» исповеданием Православной веры, что весьма контрастировало с традиционной теплохладностью литературно-либеральной среды, в которой пребывал до своего похода на «Палладе» Гончаров.
Неукоснительное выполнение церковного устава предполагало у Путятина буквально монастырский режим служб: как показывает дневник архимандрита Аввакума (Честного), в воскресные дни литургию служили в 6−30 утра, в обычные дни — в 5 утра. В таком режиме Гончаров не хаживал в храм никогда более в своей жизни. Несомненно, Путятин сыграл определенную роль в том, что со второй половины 50-х годов Гончаров воцерковляется и становится постоянным прихожанином храма св. великомученика Пантелеимона в Санкт-Петербурге.
Между прочим, Гончаров, по общему признанию, пользовался «бесспорным расположением Путятина». Жизнь на одном судне постоянно очень тесно сталкивает людей, и Путятин, конечно, прекрасно изучил своего секретаря. При горячей религиозности адмирала и его постоянном желании воспитывать в религиозном духе окружающих, он, разумеется, заметил и религиозную сторону жизни Гончарова. Думается, что если бы — при столь близком контакте в течение весьма долгого времени в условиях корабля — Путятин заметил равнодушие Гончарова к религии и церкви, он бы не проявил столь открытой симпатии к своему секретарю. Не случайно среди всеобщего охлаждения к религии в Х1Х веке Гончаров оказался в рядах людей веры и открытого исповедания Христа, в кругу Путятина, Победоносцева, великих князей Романовых. Правда, он не был столь горяч в проявлениях своего религиозного чувства, как, например, адмирал Путятин, и религиозная сторона его жизни оставалась незаметной, скрытой для окружающих его людей, тем более для либерального литературного окружения, в котором Гончаров вынужден был вращаться всю свою жизнь. М.М. Стасюлевич, А.Ф. Кони и другие знали лишь немногое о личной вере писателя. Именно из этого окружения и вышел миф о религиозной индифферентности романиста, миф, столь охотно поддержанный советским литературоведением.
Дружественные отношения Гончарова и Путятина продолжались и в последующее время, что также говорит о религиозном настрое писателя. Оба они — и романист, и адмирал — с возрастом лишь возрастали в своей вере, что хорошо видно, например, по «Необыкновенной истории» Гончарова и по деятельности Путятина в пользу Палестинского Общества.
Владимир Иванович Мельник, доктор филологических наук
Работа выполнена при поддержке Российского гуманитарного научного фонда в рамках научно-исследовательского проекта «И.А. Гончаров и христианство. Биография и творчество». Грант N 05−04−4 237 а.
ПРИМЕЧАНИЯ:
1 — Константин Николаевич Романов управлял делами морского ведомства
2 — Мария Александровна.
http://rusk.ru/st.php?idar=111117
|