Несоединимые имена

15 января 2007 г. умер Андрей Черкизов

15 января 1622 г. родился Жан-Батист Поклен, ставший известным под именем Мольер. В этот же день, только в 2007 г. умер Андрей Черкизов, последнее время работавший политическим обозревателем радио «Эхо Москвы». Как странно история сопрягает имена, кажущиеся несоединимыми! О Мольере что ни скажешь, все будет в тонах превосходных. Он покинул этот мир более 330 лет назад, но для нас не умирал никогда. Здесь Кронос обломал зубы. А вот об А. Черкизове, попавшем благодаря смерти в один ряд с Мольером, такого не скажешь. Он внезапно появился на экране НТВ в начале 90-х годов как человек из ниоткуда и без прошлого. Если биографии других телеведущих, по крайней мере в общих чертах, были известны широкому зрителю, то о Черкизове информации не было. О том, что у него были жена и сын, мне стало известно только после его смерти. Даже его фамилия — Черкизов, оказалась псевдонимом.

Но вдруг этот очень закрытый человек раскрылся перед миллионами ничего не подозревавших зрителей только для того, чтобы объявить на весь мир, что он — «голубой». В отличие от людей, которые раскрываясь, снимают только маску он, по сути, снял еще и штаны. Я не знаю, говорил ли он тогда правду. Да это и не важно. Важно было то, что эпатаж удался, шок был всеобщим, а цель — достигнута. Если до этого имя Андрея Черкизова знали немногие, то после — о нем заговорили все. Каждый делает себе имя, как умеет…

Невозможно не заметить, что время для эпатажа было выбрано очень точно, в эпоху, когда прежние критерии и традиции были повержены, а новые еще не родились. И морально-идеологический вакуум сделал то, что и должен был сделать по всем законам физики — всосал в себя информацию без остатка и критики. За мужеложство уже не только не судили. Гомосексуалов как-то незаметно приравняли к диссидентам и правозащитникам. Их даже стали жалеть, как страдальцев, обиженных не только природой, но и недавно поверженным, неправедным политическим строем. Жалость нередко порождает любовь. А любовь, если верить апостолу Павлу, всепрощает и долготерпит, И потому, когда А. Черкизов выплюнул в толпу свое эпатирующее признание, толпа поступила стандартно: она этот плевок проглотила. Постепенно такие слова как мужеложство, педерастия, гомосексуализм, стали казаться какими-то неудобными, грубыми. Взамен внедрилось мягкое, гламурное, обтекаемое, похожее на кошачье мурлыкание словечко «гей». Оно не только прижилось, но незаметно стало неким пропуском на большой экран, в большую политику и на большую сцену. А общество утратило еще одну грань между понятиями хорошо и плохо.

Он первым появился на экране телевизора неопрятным, нечёсаным, с жирной кожей на одутловатом, обросшем всклокоченной бородой, лоснящемся лице. Людей, появлявшихся на экранах телевизоров мы привыкли воспринимать как носителей неких общих стандартов хорошего вкуса. Эпатажный вид Андрея Черкизова попрал эти стандарты. Неряшливость стала модной. Общество опустилось еще на одну ступеньку.

Его программа «Час быка», в основе которой был заложен все тот же эпатаж, была вначале воспринята значительной частью аудитории как некий вызов, потрясение основ… Но потом эта внешняя ширма спала. За ней открылась обыденная и скучная пустота. Эпатажный образ сам собой растворился, преобразившись в голос на студии «Эхо Москвы».

Столь же неопрятной и непричесанной оказалась и «кухня Андрея Черкизова» на этом радио. Я помню, как он просто шокировал профессионалов, пришедших в студию для обсуждения довольно сложных юридических вопросов, когда вдруг изрек, что не знает, что такое обычай. Понятие обычая хорошо известно уже студентам второго курса. Познакомиться с ним, готовясь к радиопередаче, опытному журналисту было нетрудно. Я далек от мысли, что А. Черкизов не знал тему. Его можно обвинить во многом, но только не в глупости. Здесь он тоже рассчитал все точно. Профессионалы, готовившиеся к очень серьезному разговору на радио, которое вещает для миллионов, были настолько ошарашены открывшейся им внезапно глубиной «невежества» ведущего, что так и не смогли оправиться до конца передачи. Зато Андрей Черкизов остался победителем, «посрамив» знатоков. Получилось совсем как в рассказе В. Шукшина «Срезал».

Такими же внешне эпатажными, но внутренне пустыми были почти все его политические комментарии. И практически всегда эта внутренняя пустота очень умело маскировалась внешней эпатажностью. А. Венедиктов как-то заметил, что Черкизов в любую погоду ходил в коротких шортах. Вряд ли это совершалось с целью поправить здоровье, закалить себя, сделать организм крепче, повысить сопротивляемость болезням, показать преимущество такого образа жизни перед всеми остальными и т. д. В это время А. Черкизов не переставал много курить и не отворачивался от алкоголя. Все это никак не вяжется с идеей здоровой жизни и не компенсируется шортовым променажем. Зато цель выделиться была достигнута. Отличную от других степень раздетости люди быстро замечают и об этом много и охотно говорят. Так поступают самые разные представители человечества: актеры, политики, бомжи, журналисты и т. д.

Он стал известен благодаря эпатажу и подстегивал этого конька всю жизнь. Можно эпатировать публику, общество, близких, друзей, соратников… Но природа эпатажа не терпит. И вот результат — он ушел в 52 года, когда еще можно и нужно жить. Когда многим его сверстникам еще бес ударяет в ребро. Ушел, оставив после себя образ немытого, нечесаного, полуодетого дилетанта. Об ушедших принято говорить или хорошо, или ничего. Но ничего хорошего вспомнить не удается. Вот и осталось — ничего…
15 января 2007 г.