 |
| Русская линия | Владимир Мельник | 24.01.2007 |
Гончаров — не идеолог религии, он ни с кем не спорит о вере, не полемизирует, не пишет публицистических статей на эту тему. Скорее всего, он, как и, например, А. Н. Островский [2], является добропорядочным, благочестивым мирянином. Отчасти он изменит свое поведение после романа «Обрыв», в некоторой степени уже исполненный непривычной для романиста злободневности.
Иное дело — его жизнь и творчество до конца 1860-х годов. Религиозность Гончарова в это время выражалась прежде всего в чтении Евангелия и хождении в храм. Все это делалось им тихо, приватно, без афиширования в обществе своих мнений, что и наводило многих на мысль о равнодушии писателя к религии.
Его религиозную жизнь приходится изучать более по текстам его произведений, чем по фактам биографии, от всех закрытой и неафишированной. Однако при этом в своем творчестве Гончаров неприметно (прежде всего — в изображении религиозного характера и бытового поведения своих героев) ставит важнейшие вопросы, относящиеся к Православию, к своеобразию выражения в нем христианской истины и его судьбе в современной России, его соотнесенности с другими христианскими конфессиями.
При скудости сведений о жизни писателя мы не можем точно сказать даже о том, какие храмы посещал Гончаров как прихожанин в течение своей жизни. Такие сведения есть лишь о храме св. великомученика Пантелеимона.
Скорее всего, Гончаров начинает посещать его, когда поселяется в доме на улице Моховой. Храм располагался недалеко от дома. После возвращения в Санкт-Петербург он поселяется на Невском проспекте в доме Кожевникова, близ Владимирской улицы [3]. Впрочем, возможно, уже после возвращения из «кругосветки» он посещает указанный храм. Это предположение можно сделать на основании его общения со священником М. Ф. Архангельским [4].
В приходе св. Пантелеимона, который находился в центре Санкт-Петербурга, служили священники, имеющие ученые степени. В списке духовенства обозначено, что в этом приходе служили, помимо Гавриила Васильевича Крылова, священники Михаил Ферапонтович Архангельский и Павел Федорович Краснопольский, а также дьякон Николай Васильевич Тихомиров.
Все они, судя по упомянутому списку, были людьми учеными: либо кандидатами, либо магистрами. Воспоминания Н. И. Барсова дают некоторое представление о духовнике Гончарова — протоиерее Гаврииле Крылове. Это был человек, судя по всему, влиятельный в церковном мире. Достаточно сказать, что Барсов упоминает о близком знакомстве отца Гавриила с придворным протоиереем Иоанном Васильевичем Рождественским, который обучал Закону Божьему Великого князя Сергея Александровича Романова [5].
Протоиерей Иоанн отличался высокими духовными качествами, которые еще более укрепились в посланных ему Божиим Промыслом испытаниях: перед принятием священства он потерял жену и всех детей. Конечно, не случайно, что именно такой священник, которому столь понятен был духовный путь Иова, должен был воспитать будущего мученика (Великого князя Сергея Александровича, убиенного в 1905 году террористом Каляевым) и супруга мученицы (святой преподобномученицы Елисаветы). Отец Иоанн собственноручно составил для князя Сергия специальную книгу для изучения Закона Божия. Эту книгу Великий князь хранил до своей кончины. Знакомство с отцом Иоанном духовника Гончарова свидетельствует как о замечательных духовных дарованиях отца Гавриила, так и о его авторитете в церкви.
По свидетельству Барсова, отец Гавриил «был человек хворый, чахоточный…» [6]. Иван Александрович любил и уважал своего духовного отца «как человека простого и доброго и прекрасного священника». [7]
Любопытно, что священник М. Ф. Архангельский подарил Гончарову свой труд, в котором касается и творчества самого Гончарова. Будучи преподавателем словесности в Санкт-Петербургской Духовной семинарии в 1851—1855 годах, протоиерей Архангельский составил «Руководство» для «напоминания воспитанникам пространных изустных толкований».
Упоминание о романисте И. А. Гончарове мы находим в главе «О замечательнейших описаниях путешествий в нашей литературе», где Архангельский называет, помимо гончаровского «Фрегата „Паллада“», «Письма об Испании» В. П. Боткина и малоизвестные «Письма из Венеции, Рима и Неаполя» В. Яковлева. Гончаровскую книгу Архангельский представил под названием «Путешествие И. А. Гончарова в Японию на русском фрегате „Паллада“ в 1852 и последующих годах».
Весьма любопытно мнение духовного лица об этом произведении: «Оно отличается естественностью, верностью, подробностью, полнотой и занимательностью описаний, юмористическим изложением, и написано языком простым, но весьма правильным, показывает в авторе глубокое знание отечественного наречия… При чтении путешествий г <осподина> Гончарова забываешь своё место, своё занятие, и, кажется, сам, вместе с автором, странствуешь по местам, которые он описывает». Неизвестно точно, когда состоялось их личное знакомство, но, возможно, уже в 1855 году, при посещении храма, но уж во всяком случае, не позднее 1857 года, когда вышла упомянутая книга. Дело в том, что цензором книги выступил как раз Гончаров, который и подписал цензурное разрешение на выход книги в свет 13 марта 1857 года [8].
Именно в храме великомученика Пантелеимона состоялась еще одна знаменательная для И. А. Гончарова встреча — с уже упомянутым духовным писателем Николаем Ивановичем Барсовым (1839−1903). Барсов преподавал русскую словесность в Петербургской духовной семинарии и в женских гимназиях столицы. Он был сыном священника, родился в Лужском уезде Петербургской губернии. Первоначальное образование получил в Александро-Невском духовном училище, в 1859 году поступил в Петербургскую духовную академию, по окончании которой занял место учителя словесности в Петербургской семинарии. В 1869 году советом Петербургской духовной академии был избран на кафедру пастырского богословия и гомилетики, и кафедру эту в звании исправляющего должность ординарного профессора занимал до 1889 года.
Из написанного Барсовым следует отметить труды: «Братья Денисовы и их значение в истории раскола» (СПб., 1866), «Русский простонародный мистицизм» (СПб., 1869), «История первобытной христианской проповеди до IV века» (СПб., 1885) и др. Кроме того, Барсов напечатал множество статей церковно-исторического и публицистического содержания в различных журналах и газетах. Часть этих статей собраны им в книге «Исторические, критические и полемические опыты» (СПб., 1879). Экземпляр этой книги он в свое время подарил Гончарову.
Первая встреча писателя с Барсовым произошла в 1867 или 1868 году (точная дата неизвестна) в день Ангела Гавриила Васильевича Крылова, протоиерея Пантелеимоновской церкви, духовного отца Гончарова. В этот день, по словам самого Барсова, у отца Гавриила собрались его родственники и знакомые. Среди гостей были придворный протоиерей И. В. Рождественский, протопресвитер М. И. Богословский с семейством, несколько протоиереев и священников, а также несколько лиц светских. Именно здесь Барсов был представлен Гончарову.
Между ними состоялась небольшая беседа, которая навсегда сохранилась в памяти Барсова. Автор «Обломова» поинтересовался:
— Ну обо мне-то, я думаю, вам не приходится говорить на ваших уроках словесности!
— Почему же, — отвечал Барсов, — не только на уроках истории литературы приходится излагать содержание ваших сочинений и делать их общую характеристику, наравне с Тургеневым, Островским и другими современными лучшими писателями, но и на уроках теории словесности и при других практических работах учениц, приходится штудировать эпизоды из ваших романов. «Сон Обломова» помещен даже в хрестоматии Галахова. А один отрывок из «Обыкновенной истории» — рассуждение о материнской любви, которое ведет автор по поводу сцены, произошедшей при отправлении Адуевой своего сына на службу — я имею обыкновение заставлять учениц заучивать наизусть, или писать под диктовку, когда оказывается нужной проверка их познаний в орфографии".
Гончаров, по словам Барсова, был немного изумлен этим. Закончилась эта беседа с приглашения Ивана Александровича «быть знакомыми». Потом состоялась еще одна встреча у отца Гавриила, после которой Барсов стал видеться с Гончаровым чаще: в доме у него был, впрочем, не больше 5−6 раз за все время.
Отношения их не были интенсивными, но продолжались около 20-ти лет. Во время первого посещения Гончарова на дому (не ранее 1879 года), Барсов подарил ему экземпляр книги «Исторические, критические и полемические опыты». На титульном листе сохранилась дарственная надпись: «Его Превосходительству И. А. Гончарову в знак глубочайшего уважения от автора. 18. IV. 79″. В библиотеку Гончарова она поступила уже в 1881 году, где хранится и по сей день.
Гораздо позже, уже в 1886 году, посетив Барсова Гончаров подарил ему свой портрет с „весьма лестною“, как пишет сам Барсов, для него надписью. Очень часто они виделись на прогулках.
Барсова, как преподавателя словесности, больше всего интересовал вопрос о методах и постановке образования. Он развивал идеи о способе согласования классицизма с христианством через правильную постановку среднего и высшего преподавания древних языков, с одной стороны, и обучения религии — с другой. „В самом деле, не есть ли это аномалия, — говорил Барсов, — что, с одной стороны, через изучение древних авторов, знакомят молодых людей с древним античным мировоззрением, с доктринами и принципами язычества, и в то же время думают сделать молодых людей хорошими христианами через два недельных урока катехизиса, преподаваемых совместно с десятком уроков древних языков? Если конечная цель всякого образования — дать людям цельное и законченное мировоззрение, то как достигается эта цель при совместном изучении классиков и Евангелия?“
Гончаров же отвечал приблизительно так: „Никакого миросозерцания ни в том, ни в другом случае, т. е. ни в гимназиях, ни в университетах, не изучают и не приобретают…“ [9] Знание, по мнению Гончарова, появляется вне школы, из домашнего быта и из домашних традиций, из среды, в которой вращается юноша, наконец, из элементов самообразования. Отсюда и появляется невежественное отношение к религии, так как не во всех домах можно почерпнуть необходимое знание. Нужно было поднять образование на более высокий уровень.
В подаренной Гончарову книге у Барсова есть размышления, которые волновали и Гончарова: это мысли о неразвитости религиозного сознания русских писателей и о разъединении веры и науки в России. Автору книги „Исторические, критические и полемические опыты“ кажется, что во всей Европе нет страны, где религия и наука, церковь и общество находились бы в таком разъединении и отчуждении одна от другой, где творческая интеллигенция была бы до такой степени неверующая, как у нас в России. Он отмечает, что нигде нет такого глубокого невежества в отношении к религии, как у нас между так называемыми „образованными“ и „развитыми“ людьми, а особенно — между писателями.
Барсов делает вывод, что происходит это оттого, что писатели никогда не занимались серьезным изучением религии. По его мнению, в незнании Закона Божия виновато слабое развитие богословской науки у нас в России. На Западе наука, образование более или менее зиждутся на религиозном основании, „самое неверие тамошнее есть естественный продукт тамошних религиозных начал“. В России же христианство, вера — не составляют мировоззрения; скорее это кодекс понятий, свойственных толпе, но не достойных человека развитого, и развитой человек не станет искать в нем ответа на высшие запросы духа. Ищут этих ответов в науке и, благоговея пред наукой, игнорируют религию.
Скорее всего, подобные темы обсуждались Гончаровым и Барсовым в их разговорах, ибо эти разговоры касались зачастую и церковных тем. Например, мемуарист свидетельствует, что Гончаров особенно хвалил митрополита Московского Иннокентия „за его пастырские и общечеловеческие добродетели“ [10].
Именно в храме завязываются наиболее важные, с точки зрения его христианской биографии, знакомства Гончарова. Любопытен круг знакомств писателя в 1870-е годы. В его окружении все чаще встречаются люди серьезно воцерковленные, с глубокой и деятельной верой, люди здорового консервативного настроя. Это зачастую люди чиновные, придворные.
Среди них — Кесарь Филиппович и Софья Алексеевна Ордины, жившие, судя по всему, по соседству с его домом на Моховой. В нашем распоряжении имеются лишь частично опубликованные 13 писем Гончарова к Ординым. Указанная переписка относится к 1866 — 1878 годам.
Кесарь Филиппович Ордин (1834 — 1892) имел придворное звание гофмейстера, в 1867 — 1870 годах являлся членом Попечительного совета заведений общественного призрения в Петербурге и управляющим делами этого заведения; в 1870 — 1872 годах он — член распорядительного комитета по устройству дома призрения душевнобольных, затем (в течение 12 лет) попечитель больницы св. Николая Чудотворца. Ордин был известен как автор ряда трудов по финляндскому вопросу [11], а также книг „Павловск“ и „Попечительный совет заведений общественного призрения в Санкт-Петербурге“. Как политик и историк он считался борцом с финляндским сепаратизмом.
Судя по письмам Гончарова к Ординым, писатель часто бывал в гостях у своих знакомых, обычно — после воскресной службы в церкви. Гончаров и Ордины были, похоже, прихожанами одного храма — св. великомученика Пантелеимона. Письмо от 25 октября 1873 года [12] как раз дает представление об этом:
Извиняюсь перед Кес <арем> Фил <липовичем>, что не прислал ему Антихриста [13]: за ним прислали, не давши мне дочитать. Я думаю, ему легко достать через Юрия Михайловича [14], а лучше ему вовсе не читать Ренана [15], ибо, как я заметил, разрушительные начала уже проникли в его душу: идучи, например, в воскресенье в храм Божий, он позволил себе непочтительно отзываться о приходском духовенстве. Блюдите за ним! Чем может это кончиться: он отец семейства!
Итак — до морозов!
Тон гончаровского письма, разумеется, шуточный, шуточное начало соединяется с серьезным. Но из письма мы узнаем об отношениях Гончарова и Ордина, о том, что они вместе отправлялись в воскресные дни в храм св. Пантелеимона. Другие письма также свидетельствуют о весьма близком знакомстве. Заметим, что только людям духовно близким Гончаров может писать, наполняя свои письма — и всерьез и в шутку — церковной лексикой. Ордины относились к числу таких людей. Поэтому романист может отметить свой визит к Ординым подобной запиской, приложенной к его фото: „Прилагаемый при сем изнемогший от поста, бдений и трудов — почтенный старец, возсылает Кесарю Филипповичу, Софье Алексеевне — посредством швейцара, от порога в их горняя — свои благодарения, извинения, поздравления и пожелания.
Ив. Гончаров“.
В письме к Ординым затронута важная для Гончарова тема Ренана. К Ренану и его книгам Гончаров отнесся резко отрицательно. В статье „Христос в пустыне“. Картина Г. Крамского» (1874) писатель называет его «противником божественности Христа» [16]. А позже, в 1886 году, в письме к Великому князю Константину Константиновичу, он напишет о Ренане снова с оттенком неприятия: «Творчеству в истории Спасителя почти нет простора. Все его действия, слова, каждый взгляд и шаг начертаны и сжаты в строгих пределах Евангелия и прибавить к этому, оставаясь в строгих границах христианского учения, нечего, если только не идти по следам, Rеnаn: т. е. отнять от И<исуса_Х<риста> Его божественность и описывать Его как „charmant docteur entoure Qe disciples, servjpar des lemmes“, „проповедующего Свое учение Среди кроткой природы, на берегах прелестных озер“, и т. д., словом, писать о Нем роман, как и сделал Rеnаn в своей книге
Гончарову личность К.Ф. Ордина должна была быть симпатична. Это ясно хотя бы из того, что финляндский, как и вообще балтийский, вопрос волновал автора «Обрыва». Похоже, что, как и Ордин, он был склонен решать его, исходя из русских национальных интересов. Разговоры о Балтийском крае должны были занимать их время. Ведь и сам романист в одном из писем к Великому князю Константину Константиновичу (1887) писал именно в державном духе: «Край бродит и не убродится, по-видимому, долго. Амальгама немцев, латышей, евреев, поляков и иных — еще отливается в одну массу. Пока — все врозь… Дай Бог, чтоб победителем… вышел русский элемент!… Чего им хочется? Слиться с Германиею: Боже сохрани! Они и руками и ногами от этого!… этих милых баронов там скоро бы привели к одному знаменателю! Они это очень хорошо знают — и не хотят. Нет, им здесь, у нас, под рукой русского царя живется привольно, почетно, выгодно! Им хочется… жить под крепкою охраною русской власти… брать чины, ордена, деньги, не сливаясь с Россией — ни верой, ни языком… и тихонько презирая русских, — будто бы за некультурность… Они… научат русских, нас, своим, в самом деле завидным племенным качествам, недостающим славянским расам — это perseverance во всяком деле… и систематичности. Вооружась этими качествами, мы тогда, и только тогда, покажем, какими природными силами и какими богатствами обладает Россия!
Другому пока нам у остзейских культурхеров учиться нечему и занять ничего не приходится» [18].
Второй вопрос, который, несомненно, обсуждался между Ординым и Гончаровым, вопрос благотворительной деятельности Двора и в целом Российского государства. В 1878 году Ордин издал книгу: «Попечительный Совет заведений общественного призрения в Санкт-Петербурге. Очерки деятельности за пятьдесят лет: 1828 — 1878». Эту книгу он преподнес в дар Гончарову. Писатель в ответном письме сообщает о своем желании написать рецензию на эту книгу:
18 февраля 1878 года
Я получил Ваше изрядное издание и письмо, добрый и прекрасный Кесарь Филиппович — и благодарю за то и другое. Я удержу у себя только письмо, и еще речь, а издание возвращу Вам. Оно найдет себе более подходящее ему место — в каком-нибудь богатом, книгообильном кабинете любителя роскошных изданий, а в моей одинокой и убогой квартире оно заглохнет и завянет бесплодно.
Я медлил ответом Вам — и вот почему. Дня четыре тому назад я встретил Ф.Н. Берга [19] (редакт <ора> Русс <кого> Мира) [20] и сказал, что нужно указать в газете на это издание, как замечательнейшее, и с внешней, и с внутренней стороны. Он был рад сделать это, узнав особенно, что автор — Вы, и только просил показать ему книгу. Я сказал еще, что, может быть, редакцию этого заявления я возьму на себя: он еще более был доволен этим и просил только поторопиться и прислать заявление теперь же, потому что скоро оставляет редакцию газеты.
Вчера я набросал две-три четвертушки — но наскоро, и не знаю, так ли я понял Вашу книгу, которую, впрочем, я всю добросовестно перелистовал, посвятив этому целый вечер, а речь Вашу почти выучил наизусть.
Мне желательно бы было прочесть это Вам, прежде нежели сообщать (конечно, инкогнито, от лица редакции) в газету: ибо — может быть, я в чем-нибудь ошибся. Вы не подозреваете, какой живой интерес имеет для меня Ваша книга, независимо от ее литературных и внешних достоинств издания. Для меня идеалы величайшей в мире женщины воплощаются в лице Императрицы Марии Федоровны (которую я видел в детстве в Москве [21]): она — моя настоящая героиня!
Если б не старость и не лень, если б у меня было побольше таланта — и именно такого, какой нужен — я избрал бы себе задачею быть ее — не биографом (это мелко и мало для ее жизни), а историографом. Нужно большую силу таланта, ума и много любви к добру, чтобы изобразить этот образ, или «воплощение добра и милосердия», как Вы сказали в своей речи.
Вот по каким причинам и Ваша книга, и еще другая (Переписка Нелединского-Мелецкого, изд <анная> княз <ем> Оболенским) имеет для меня особенный, драгоценный интерес материалов для будущего памятника ее жизни.
Итак: или я зайду к Вам в эти три дня часу в десятом вечера, или не заедете ли Вы ко мне около 3 и 4-х часов — чтобы посмотреть, то ли я сказал в заявлении, что нужно?
Кланяюсь дружески Софье Алексеевне [22] и Вам.
Всегда Ваш
Гончаров [23].
С некоторых пор тема христианского милосердия и благотворительности становится близкой Гончарову. В одном из писем к Ордину (от 16 мая 1872 года) он даже просит своего корреспондента показать ему больницу: «А propos о больных: свезите меня когда-нибудь к ним и покажите мне все заведение. Хотя впечатление будет, может быть, грустное — но я никогда не видал подобного заведения, а Ваше, как я слышал, устроено на славу… возьмите меня (если можно, конечно) — и я буду Вам очень благодарен».
После о. Гавриила Крылова духовником писателя стал протоиерей Василий Перетерский, который появился в храме, вероятно, в начале 1870-х годов, ибо в своем письме он свидетельствует о церковной жизни Гончарова по крайней мере за последние 20 лет его жизни.
Некоторые факты показывают, что Гончаров поддерживал со священниками своего прихода дружественные отношения. На эту мысль наводит, во-первых, духовное завещание писателя. Гончаров начал составлять свое завещание задолго до смерти. Одним из свидетелей выступил новый духовник Гончарова — протоиерей Василий Перетерский. В письме к А.Ф. Кони от 4 ноября 1889 года Гончаров пишет: «…Я… зашел в церковь, где, на мое счастье, обедню служил мой духовник. Он после службы пришел ко мне и, прочтя Ваше заявление, тотчас подписал свое удостоверение и имя, не дожидаясь даже моего приглашения. Он сказал, что это случается с духовниками, и с ним, между прочим, очень нередко».
В письме к М.Ф. Сперанскому 11 октября 1912 года отец Василий вспоминал: «Я служу в приходе Пантелеймоновской церкви с 1869 г., постоянно свыше 40 лет. В этом же приходе, Моховая ул., д. N 3… все в одной квартире свыше 30 лет жил и Иван Александрович Гончаров. Известие, что он был человек совершенно индифферентный к религии, не исполнял обрядов церкви, не причащался et cet., думаю, кем-то выдумано и совершенно не соответствует действительности. Я могу свидетельствовать, что он был человек верующий, хотя, может быть, по обычаю времени и по светским отношениям не всегда в жизни точно соблюдал обычаи и порядки церкви православной. В храм Божий в воскресные и праздничные дни ходил; ежегодно исполнял христианский долг исповеди и св. причащения в своем приходском храме, что особенно памятно нам потому, что он исповедался и причащался тогда, когда причастников в приходской церкви было уже очень немного, именно в Великую субботу за поздней литургией, которая начинается только в 1-м часу дня и по предположительности кончается уже в 3-м часу дня, почему причастников на ней бывает уже мало, но всегда обязательно И.А.Гончаров» [24].
Отец Василий был одним из немногих, знавших истинную духовную жизнь писателя, он свидетельствует об истинном христианском смирении Гончарова: «Я его и напутствовал в последней предсмертной болезни; я тогда получил от него христиански смиренную просьбу, чтобы не хоронили его как литератора, на Волковском кладбище, а чтобы похоронили как простого христианина, скромно, просто, без всяких обычно устрояющихся учащеюся молодежью при погребении литераторов помпы и намеренной пышности и шума, в Невской Лавре». После смерти писателя отец Василий служил над его прахом панихиды, провожал гроб с телом покойного романиста в Лавру и обычным порядком после отпевания в Свято-Духовской церкви предал земле на Никольском лаврском кладбище, которое в 1891 году называлось Новым.
Гончаров умирал с христианской надеждой на прощение и вечную жизнь. Достаточно вспомнить несколько строк воспоминаний А. Ф. Кони: «Глубокая вера в иную жизнь сопровождала его до конца. Я посетил его за два дня до смерти, и при выражении мною надежды, что он еще поправится, он посмотрел на меня уцелевшим глазом, в котором еще мерцала и вспыхивала жизнь, и сказал твердым голосом: «Нет! Я умру! Сегодня ночью я видел Христа, и он меня простил"…»
Письмо отца Василия способно развеять многие недоумения, сложившиеся вокруг личности Гончарова: «Все, выше сказанное, за много лет личного знакомства и духовных отношений дает мне твердое основание свидетельствовать, что покойный Иван Александрович, по крайней мере за последние 20 лет, был и скончался истинно верующим сыном церкви православной».
Храм св. Пантелеимона сыграл в жизни Гончарова громадную и до сих пор совершенно неоцененную роль. Именно здесь окончательно, в течение трех десятилетий окончательно шлифовалось религиозное мировоззрение писателя, столь блистательно проявившееся в «Обрыве», а затем и в других позднейших произведениях писателя. Воистину, последний период творчества Гончарова проходит под незримым покровом этого храма.
Работа выполнена при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда в рамках научно-исследовательского проекта «И.А. Гончаров и христианство. Биография и творчество». Грант N 05−04−4 237 а.
ПРИМЕЧАНИЯ:
1 — Цейтлин А. Г. И. А. Гончаров. М., 1950, С. 325.
Владимир Иванович Мельник, доктор филологических наук
2 — См.: Кугель А. Р. Русские драматурги. М., 1934. С. 53 — 56.
3 — Во всяком случае, в «Необыкновенной истории» он пишет, что Тургенев «в 1855 году. пришел… на квартиру (в доме Кожевникова, на Невском проспекте, близ Владимирской)…» (Гончаров И.А. Собр. соч. В 8-ми томах. Т. 7. М., 1980. С. 355).
4 — См.: Мельник В.И. И.А. Гончаров и протоиерей М.Ф. Архангельский // Духовная жизнь провинции. Образы. Символы. Картина мира. Симбирск-Ульяновск, 2003. С. 157 — 158.
5 — См.: Кучмаева И.К. Жизнь и подвиг Великой княгини Елизаветы Федоровны. М., 2004. С. 29 — 31.
6 — И. А. Гончаров в воспоминаниях современников. Л., 1969. С. 146.
7 — Там же.
8 — См.: Мельник В.И. И.А. Гончаров и протоиерей М.Ф. Архангельский // Духовная жизнь провинции. Образы. Символы. Картина мира. Симбирск-Ульяновск, 2003. С. 157 — 158.
9 — И. А. Гончаров в воспоминаниях современников. Л., 1969. С. 150.
10 — И. А. Гончаров в воспоминаниях современников. Л., 1969. С. 156.
11 — Покорение Финляндии. Гельсингфорс, 1890; Собрание сочинений по финляндском у вопросу. В 3-х томах. СПб., 1908−1909.
12 — Письма Гончарова к Ординым в большей своей части не опубликованы. Цитируем их по рукописям: Архив ГПБ. Фонд И.А. Гончарова. Ед. хр. N 22.
13 — Имеется в виду книга Ренана «Антихрист».
14 — Юрий Михайлович Богушевич (1835 — 1901) — экономист и библиограф, родственник Ординых. Он был женат на Екатерине Алексеевне — сестре Софьи Алексеевны Ординой. В начале 1860-х годов являлся помощником Гончарова, когда тот был главным редактором официальной газеты «Северная почта». В неопубликованном письме Гончарова к А.И. Артемьеву от 23 декабря 1862 г. упоминается имя Богушевича: «Я вчера не успел объясниться с Вами, а между тем мне хочется сказать несколько слов по поводу назначения Г <осподина> Богушевича помощником главного редактора.
Я совсем не имел намерения создавать новой роли или нового титула в редакции, а просил о назначении Юрия Михайловича, как человека очень способного, в помощь себе, единственно в видах облегчения моих занятий по чтению статей, оценки их, наблюдению за исправностью газеты вообще… Мне не известно Ваше мнение о назначении Г <осподина> Богушевича моим помощником…» (Архив ГПБ им. М.Е. Салтыкова-Щедрина. Ф 37. Ед. хр. 386). В письме от 25 декабря 1862 г. содержится отчасти и характеристика Богушевича как сотрудника: «… за выраженное в нем (письме Артемьева — В.М.) одобрение выбора мною в помощники Г. Богушевича, приношу Вам, Милостивый Государь, мою искреннюю благодарность. Зная хорошо способности Г. Богушевича, Вы, конечно, в моем выборе видите доказательство, что я приглашаю в сотрудники серьезных и способных людей…» (Там же).
15 — Ренан Жозеф-Эрнест (1823 — 1892) — французский филолог и историк, отступивший от христианской веры, автор книг по истории христианства, в частности книг «Жизнь Иисуса» (1863), «Апостолы» (1866), «Святой Павел» (1869).
16 — Гончаров И.А. Собр. соч. В 8-ми томах. Т. 8. М., 1955. С. 192.
17 — И.А. Гончаров и К.К. Романов. Неизданная переписка. Псков, 1993. С. 57.
18 — И.А. Гончаров и К.К. Романов. Неизданная переписка. Псков, 1993. С. 38 — 40.
19 — Берг Федор Николаевич (1840 — 1909) — поэт, беллетрист и переводчик.
20 — Русский мир — политическая и литературная газета. Издавалась в Санкт-Петербурге с 1859 по 1863 гг. Издатели: Я.В. Писарев, затем В.Я. Стоюнин, с сентября 1860 г. — Ф.Т. Стелловский под редакцией А.С. Гиэроглифова.
21 — Скорее всего, Гончаров видел Императрицу Марию Федоровну, жену Императора Павла I, в стенах Коммерческого училища: она лично шефствовала над Московским коммерческим училищем и, вероятно, посещала его.
22 — Ордина Софья Алексеевна, рожд. Андреева (1844 — 1919) — жена К.Ф. Ордина.
23 — 26 февраля 1878 г. писатель познакомил со своей рецензией на книгу К.Ф. Ордина редактора газеты «Голос» А.А. Краевского. В этой газете рецензия была напечатана 8 марта 1878 г. (См.: Алексеев А.Д. Летопись жизни и творчества И.А. Гончарова. М.-Л., 1960. С. 227 — 228.
24 — Литературное наследство. Т. 102. М., 2000. С. 633 — 634.
http://rusk.ru/st.php?idar=111097
|
|
