 |
| Единое Отечество, Одесса | Мария Чегляева | 13.04.2005 |
Беседа с епископом Пермским и Соликамским ИРИНАРХОМ, который считает, что сегодня требовать проявлений особой духовности невозможно.
Кадровый голод
— Скажите, к вам люди могут свободно обратиться?— Если человеку очень необходимо встретиться со мной, то я, конечно, принимаю. Например, на богослужении вечером при елеепомазании или после литургии, когда подходят ко кресту, прихожане часто обращаются ко мне прямо в храме, и я назначаю им время приема, если во-прос достаточно серьезен. Но у меня очень много административной работы, и считаю, что, прежде всего, я должен быть доступен для священников и то — больше для благочинных и наместников монастырей. А они уже ведут пастырскую работу со своими подчиненными, которые служат в храмах. Любой прихожанин храма или монастыря может подойти к священнослужителю во время исповеди и разрешить свои проблемы. Церковь в этом отношении ведет большую работу.
— Какую?
— Например, в Верещагино мы поддерживаем сиротские приюты для мальчиков и девочек, накапливаем опыт, чтобы внедрять его и в других местах епархии. В Бахаревском женском монастыре сегодня около 80 процентов пожилых людей, и их ведь не содержит государство.
Наши священнослужители работают в тюрьмах. Студенты семинарии во время каникул помогали онкологическим больным в стационаре. Потом кто-то из них станет больничным священником. В Институте сердца мы планируем создать общину сестер милосердия, там мы ждем завершения строительства больничной часовни.
Я ставлю перед собой задачу — организовать реабилитационный центр для алкоголиков и наркоманов, потому что в Москве я занимался этой проблематикой в течение семи лет, опыт у меня есть. Работают у нас и воскресные школы при приходах, где мы стремимся воспитывать детей в духе православной веры и высокой христианской нравственности.
Большое значение, безусловно, имеют исповеди и проповеди священнослужителей в храмах. Это огромная работа, которая, в общем-то, приносит мир из Церкви и в социальную сферу губернии. Другой во-прос — что мы еще не везде успеваем, не везде есть священнослужители, специально подготовленные для конкретных сфер церковно-социальной деятельности, потому что их раньше здесь не обучали. Это сейчас мы открыли духовную семинарию, чтобы решить и эту проблему.
Есть и другие препятствия. Например, бедность храмов. Их часто открывали не там, где нужно. Только в Перми нам надо бы открыть еще 20 храмов, поскольку сейчас на 100 тысяч населения у нас приходится один храм. Некоторые люди вынуждены ехать в церковь за 20−30 километров. Зимой многие пожилые люди и дети тоже не поедут в храм, тем более, сейчас не стало бесплатного проезда. Это, кстати, уже сказалось на состоянии приходов. И сами настоятели храмов решают больше хозяйственные вопросы: как покрыть крышу, где найти деньги. Они вынуждены больше заниматься не пастырской, а хозяйственной работой. Я по себе это очень хорошо знаю. У меня чисто богословского образования 15 лет, а я, как будто в отместку за это, 15 лет занимался реставрацией храмов, искал деньги, стройматериалы, трубы, балки, кирпичи. И так с утра до вечера.
Я всегда поражался: почему так разбрасываются кадрами? Но другого выхода нет, больше некого поставить. И все мы, выпускники духовных академий тех лет получили по разрушенному или очень запущенному храму, чтобы их восстанавливать. А это занимает не менее 10−15 лет.
Нечистые деньги
— Какой храм реставрировали вы?— Храм иконы Божией Матери «Отрада и Утешение» на Ходынском поле в Москве. И еще больничный храм святых врачей бессребреников Космы и Дамиана при московской городской клинической больнице им. С. П. Боткина.
— Вы никогда не испытывали сомнения в том, что деньги, на которые сегодня реставрируются и возводятся церкви, скажем так, не совсем чистые?
— Господь не принимает нечистых денег. Хотя, вы правы, они могут попасть в Церковь. Но они так и расходуются… Конечно, бизнес у нас был криминальный. Я сам отпевал людей, которые убивали друг друга в начале 90-х. Порой было по два гроба. Крепкие парни. Часто это были офицеры. Армия разваливалась, и они уходили в эти структуры. охраняя одного, расстреливали других, погибали сами. Но капитализм 19 века в России был тоже не таким уж и безупречным.
И сейчас порою деньги достаются людям с нечистым прошлым. И они иногда жертвуют на церковь, строят (правда, это очень редкое явление, и в моей практике восстановления храмов в Москве никто из этого сообщества мне не помогал).
Русский мыслитель Федоров говорил, что несправедливо раздеть одного человека и за счет этого одеть другого. И нам такая помощь не нужна. Да, иногда в церковь приходят деньги, полученные от преступной деятельности. Но иногда эти храмы сгорают, иногда их грабят. Приобрели иконы, например, а потом их украли. Построили часовню, а она потом сгорела. Видимо, Господь не принимает такую жертву.
Хозяйство и пастырство
— Владыка, в наших монастырях есть ли истинные молитвенники? Или туда приходят люди, просто уставшие от жизни и переставшие бороться с трудностями?— Оптина пустынь прославилась в конце 19-го — начале 20-го веков. А история возникновения монастыря уходит в 12 век. Так сколько веков понадобилось, чтобы накопить такую духовность, чтобы Оптина пустынь обросла старцами. Свято-Троицкая Сергиева Лавра ведет свое летосчисление с 14 века. А теперь представьте, сколько нужно времени, чтобы монастырская жизнь после разрушения вновь процвела подвижниками? Сейчас в наших монастырях — больше хозяйственников, потому что некоторым монастырям только по 5−10 лет. Конечно, если кому-то удается пригласить из другого монастыря настоящего молитвенника, старца — это хорошо.
Я сам, например, больше предпочитаю обращаться в Троице-Сергиеву Лавру или посещать монастыри Греческого Афона, где накоплен великолепный духовный и молитвенный опыт. А у нас идет становление монастырской жизни. И это надо понимать. Мы все должны участвовать в этом становлении. И если мы будем помогать монастырям, они быстрее восстановятся в своей хозяйственной структуре. И чем быстрее это произойдет, тем быстрее там начнется накопление духовного опыта, появятся ежедневные богослужения. Молитва в храмах — очень тяжелый труд. А требовать сейчас, через пять, пусть десять лет после открытия монастыря от монашествующих чудотворений и проявления какой-то особой духовности — просто невозможно.
Сила молитвы
— А у вас самого есть духовник?— У меня с самой юности всегда был духовник, и очень строгой жизни. Он мне предсказал, что я буду монахом. Последние десятилетия его жизни ему не давали служить в храме, он был под очень строгим контролем у властей. И он жил на квартире в Москве, молиться за литургией приезжал в Богоявленский Патриарший собор — это было еще при Святейшем Патриархе Алексии Первом и Святейшем Патриархе Пимене. У меня к нему сохранилось чувство благоговения и уважения, глубокой благодарности за все то, что он воспитал во мне. Только благодаря религиозному воспитанию, данному мне духовным отцом во время прохождения индивидуальной исповеди, я могу выдерживать сегодня такие нагрузки.
Но, безусловно, и епископы нуждаются в духовниках. Есть старцы в монастырях. Такие, как архимандрит Кирилл в Троице-Сергиевой Лавре. К таким духовникам трудно бывает попасть, у них всегда толпится народ. Но если это необходимо, то возможность найти всегда можно.
Пока все вопросы я разрешаю сам, потому что получил хорошее религиозное воспитание от своего духовника и богословское образование в духовных школах. К тому же я не принадлежу к молодому поколению, я застал то старое духовенство, которое видело своими глазами, какой была православная Россия до революции. Эти священнослужители были исповедниками. И все они по много лет отсидели в тюрьмах за веру. И не отреклись от нее. Они выходили из заключения и снова начинали служить в храме. Потом их снова сажали. И если оставались живы, то вновь продолжали служить. И так всю свою жизнь. Общение с такими священнослужителями дало хорошую закалку в жизни.
— Что вы делаете, когда очень тяжело на душе?
— Молюсь. Молитва снимает любую тяжесть души и дарует человеку внутренний мир, укрепляет веру. Обратите внимание, например, на панихиду или отпевание усопших. Когда в начале 90-х я отпевал убитых в криминальных разборках молодых людей, я видел безутешное горе их жен и детей. Это были, как правило, молодые женщины, у которых остались дети-сироты. Они буквально были в истерике, и чаще всего никто не мог их успокоить. Стоит крик безутешного горя, стон измученной страданием души… Очень тяжело все это наблюдать. Быстро начинаешь службу. А когда священник истово служит, то совсем скоро эти женщины успокаиваются. Да, они были еще в иступленном состоянии, но у них прекращалась истерика, они умолкали и прекращали кричать. Горе не исчезало, оставалась и боль души, но от молитвы и умиротворяющих церковных песнопений наступало некое облегчение.
Панихида и отпевание усопших — это самые успокаивающие богослужения. Потому что чинопоследования напутствия усопших в последний путь построены таким образом, чтобы задеть струны в душе человека и облегчить его страдание. Так и тот, кто постоянно молится, в молитве черпает силы.
Но самое основное богослужение в Церкви — литургия, во время которой совершается Таинство Евхаристии или Причащения. Таинства Церкви освящают и укрепляют душу человека.
12.04.2005
«Пермский ОБОЗРЕВАТЕЛЬ»
