 |
| Православный Санкт-Петербург | Наталья Нарочницкая | 22.01.2007 |
Ваше Высокопреосвященство, уважаемые отцы, братья и сёстры! Как доктору исторических наук и автору книг о месте русской истории в потоке истории мировой мне хотелось бы показывать на документах, какова была политика западных держав во время подготовки Второй мировой войны, какие тайные переговоры вёл Гитлер с Западом, — и тогда пакт Молотова-Риббентропа покажется вам детской шуткой, а «цинизм» Сталина — обычным прагматизмом человека, хотевшего восстановить дореволюционную русскую территорию. Но здесь, наверное, не место для научного доклада, который обрушит на слушателя груду цитат, документов, имён.
Здесь я предпочту сделать иначе: вписать оценку Второй мировой войны, этого величайшего события ХХ века, в общую философскую парадигму сегодняшней темы.
Возможно ли оставаться верным Отечеству и его вечным национальным интересам, если государственный режим, существующий на данный момент в родной стране, вызывает не только разочарование, но и глубокое отторжение? Бывает ли вообще государство идеальное, государство без несовершенств и грехов? В каких случаях нация, чтобы просто сохранить себя, обязана забыть споры о государстве и защищать Отечество?
Отечество и государство — это, на мой взгляд, разные понятия. Государство — вечно греховный, несовершенный политический институт, и только в гордыне своей человек мнит, что может создать идеальные общественные институты, идеальные экономические доктрины.
Что такое была Великая Отечественная? Сегодня либеральные идеологи переворачивают хрущёвское клише. Прежде говорилось, что мы воевали, оказывается, не с Германией, а с одной из форм капитализма — фашизмом. Дорого обошлась нам эта подмена понятий! Теперь либералы говорят, что в той войне столкнулись демократия и два тоталитарных монстра, — просто у демократии не было сил сразу бороться с обоими, и она, используя шанс, сначала уничтожила одного, а затем, по истечении времени, продолжила борьбу.
Но нужно понимать, что эта война была битвой за жизнь европейских народов, за то, чтобы француз остался французом, чтобы русский остался русским, за то, чтобы латыши или эстонцы не превратились в свинопасов и горничных для Третьего рейха, едва умеющих читать по-немецки географические указатели на территории «Ингерманландии».
Такая судьба была уготована народам самой доктриной нацизма, и доктрину эту отождествлять с коммунизмом — абсурдно. Если бы учёные-биологи объявили, что гусеница и медведь коала принадлежат к одному биологическому классу, ибо оба едят листья бамбука, то их бы подняли на смех. Если нацизм ставил целью облагодетельствовать свою нацию за счёт остального мира, то марксизм и русские большевики ставили целью облагодетельствовать весь мир и на алтарь этой цели положили нашу страну. Для них Россия, русские люди были лишь вязанкой хвороста в пожаре мировой революции. Трудно представить себе более противоположные цели.
Но против чужеземцев, пришедших в нашей стране «сожрать её пшеницы груды и высосать её моря и руды» (М. Волошин), народ должен подняться, не взирая на то, какие символы красуются на отечественных знамёнах: пред угрозой вторжения извне воюют только за Отечество, а не за государство.
Обращение Сталина к русской истории, которое он сделал перед лицом войны, действительно продлило агонию большевистского режима на исторически краткий период. Русский национальный дух спас и Отечество, и — на время — интернационалистское государство. Кровь, совместно пролитая за Отечество людьми разных взглядов, у которых были разные счёты к государству, — она, если хотите, в какой-то степени очистила Россию от скверны гражданской войны. И что самое важное — она воссоединила в душах людей, казалось бы, навеки разорванную нить русской и советской истории. Ведь в 20-е годы — это я как историк знаю, и отец, переживший то время, рассказывал мне, — Александра Невского называли классовым врагом, Чайковского — нытиком, Чехова — хлюпиком, Наполеона — освободителем, потому что «он нёс более прогрессивный строй». Но уже в 1942 году советские люди, бойцы Красной коммунистической армии умирали в танке, носящем имя «Александр Невский». Это не парадокс, это Божий промысл.
Но почему такое отношение к Отечеству смогло возобладать? Потому что к тому времени власть уже в значительной мере состояла из обычных русских почвенных людей. Как отличалось их сознание от менталитета тех, кто в женевских кафе замышлял мировые революции! Да, они тоже были обработаны красными лозунгами, но в душе они, как это свойственно нормальному человеку, искали совмещения марксистских постулатов с любовью к Родине. Ими двигало естественное побуждение жить и созидать на своей родной земле, а не уничтожать её во имя планетарных абстракций. Многие отмечают, как удивительно слились традиционное русское и марксистское сознание. Ленин и Троцкий перевернулись бы в гробу, если бы узнали, что после войны станут говорить: «Построение социализма — это венец именно русской истории» — ведь русская история, по Ленину, должна была быть уничтожена! Конечно, последующие годы показали, что марксистская доктрина даже с вливанием традиционного, патриотического начала не смогла не привести к упадку, разрушившему страну. Произошел откат ко всем старым принципам, а затем и крах Советского Союза.
Если же вернуться к истории Великой Отечественной, то нельзя не вспомнить, что ещё прежде Сталина с призывом встать на защиту священных рубежей Отечества выступила Церковь. Фактически, в этом воззвании Церкви можно увидеть косвенное предложение отодвинуть в сторону споры о государстве (там не было никакой хвалы марксистскому государству), но встать на защиту Отечества.
Я часто бываю на Совете Европы и однажды наблюдала, как принималась резолюция, осуждавшая преступления тоталитарных коммунистических режимов. Заметим: Европа никогда не осуждала ни Кромвеля, ни Робеспьера, но из Сталина упорно пытается слепить некоего демона всех времён и народов. Я предлагала на политкомиссии Совета Европы: «Давайте осудим все известные в истории — и те, что могут случиться в будущем, — попытки насильственного, репрессивного навязывания любых идей мироустройства». Нет, это Европе не нужно, а нужно просто обезценить участие СССР в Ялтинской и Потсдамской конференциях.
Они ненавидят Сталина вовсе не за репрессии — это мы отторгаем репрессивный проект революции и не хотим повторения. Нет, архитекторы сегодняшней политики хотят опорочить это имя, умышленно превращённое на Западе в символ вселенского зла, для того, чтобы опорочить и обезценить величайшее событие русской национальной истории — победу над фашистской Германией, которая обрушила на нас совокупную мощь всей Европы. Они стремятся доказать, что эта война была не Отечественной, что у русских в ХХ веке вообще не было ничего положительного, что они всегда стремились к ложным идеалами. А это значит, что можно оспаривать их территорию: государство было преступным, а значит, нелегитимным. Наступит момент, когда будет оспариваться подпись СССР под уставом ООН, под всеми важнейшими международно-правовыми документами второй половины ХХ века, в том числе и в области ядерного разоружения.
Вот ведь как вопрос стоит! Нам говорят: «Вы наградили Восточную Европу коммунизмом». Я отвечаю: «Да, наградили. Но наградили тем, что было у самих, что сами считали лучшим на свете. Вот если бы мы для себя приберегли нечто лучшее, а вас — как немцы хотели — запрягли бы в рабское ярмо, вот тогда был бы повод для жалоб…»
А давайте подумаем, кто кого наградил коммунизмом? Вспомните, кто с энтузиазмом участвовал в совершении революции: венгр Бела Кун, поляк Дзержинский, австриец Радек, и так далее. Ведь делать революцию в России сбежались все, кому не лень, вся эта паневропейская революционная братия, прежде всего из восточно-европейских народов, рассматривая это как эксперимент и мечтая продолжить его на своих народах. Там были и все наши прибалтийские «друзья» — латыши, эстонцы… А ведь Прибалтика — это законная территория Российской империи, которую никто до революции не оспаривал, и возвращение её в 40-м году можно рассматривать как правовостановительный акт. Оккупация Румынией Бессарабии в 1918 году так же последовательно Советской Россией не признавалась — это было нарушением Берлинского трактата 1878 года, и возвращение её в состав СССР было восстановлением дореволюционной территории России.
Я представляю, какое мучительное раздвоение было в душах у русских эмигрантов, когда они видели, что вот-вот под натиском вермахта рухнет большевистский режим, который терзает и их любимую Родину, уничтожает красоту и смысл русской жизни, а с другой стороны, понимали, что гитлеровская Германия несёт России не свободу, а окончательную гибель… И всё же Рахманинов до изнеможения гастролировал по Соединённым Штатам и передавал деньги — кому? — Сталину. А ведь Рахманинов — это не Власов, который сначала был большевиком, а потом, видите ли, разочаровался… Для таких, как Рахманинов стремление сохранить Отечество для будущих поколений было выше эгоистического желания при своей жизни увидеть крах ненавистного режима. Для них Россия даже под большевиками оставалась Родиной. И они, как мать в притче о суде Соломоновом, предпочли оставить её большевикам, чем увидеть рассечённой чужеземцами. Это ли не высота национального самосознания?! Такая способность подняться над собственными бедами и обидами и взглянуть панорамно на то, что будет с грядущими поколениями в результате моего сегодняшнего поступка, — вот та тема, о которой можно очень много говорить.
Сколько бы русские ни спорили о войне, но суждения истинных титанов западноевропейской политики — Черчилля, де Голля и других, вся западноевропейская стратегия и, наконец, обширная зарубежная литература по международным отношениям свидетельствует: после мая 1945 года СССР стал рассматриваться Западом как опасная геополитическая предпосылка — только предпосылка! — для самовосстановления России. Советский Союз в 1945 году, восстановив территорию Российской Империи, начал внутренне перерождаться, потому что те семена русского сознания уже не могли быть уничтожены. Они дали свои ростки сегодня и надеюсь, что когда-нибудь мы об этом времени будем говорить со слезами…
От того, как сейчас мы, русские, осмыслим своё место в мировой истории, в значительной мере зависит и судьба мира, который сейчас стремится к глобализации. Русский западник XIX века, который в своё время был потрясён улыбкой Джоконды, жаждой познания Гёте и декартовской логикой, склонившийся перед обаятельной триадой «Свобода-Равенство-Братство» (которую нельзя осуществить без Бога, — их только Бог может соединить), — сегодня, придя на Запад, не увидел бы там ничего из того, что вдохновляло его на мысли, поиски, сомнения… Он увидел бы только торжество мировой олигархии, для которой родина там, где ниже налоги; он увидел бы Запад, обезпокоенный лишь кариесом зубов и выбором зубной пасты. В России же, при всех грехах её сегодняшней демократии, идёт подлинно историческая дискуссия: дискуссия о том, живём ли мы для того, чтобы есть или едим для того, чтобы жить. И пока у нас есть возможность для такой дискуссии — не будет конца мира. Будущее России — это будущее Европы.
Записал Александр РАКОВ
