 |
| Литературная газета | Юрий Болдырев, Сергей Кара-Мурза, Михаил Делягин | 22.01.2007 |
Разрушительный потенциал конформизма
Как не согласиться с тем, что у тех, кто не жалеет о распаде СССР, нет сердца? Несложно согласиться и с тем, что у желающих ныне воссоздать СССР недостаточно ума. Хотя кто знает? Реальностью порой становится и то, что ещё вчера казалось невозможным. С другой стороны, нам кажется, что риск распада России уже преодолён. Но какие тому гарантии?
При обсуждении причин распада СССР внимание обычно обращается:
правыми и либералами — на объективную обусловленность и неизбежность распада СССР, экономическую неэффективность прежней советской системы и рост национального самосознания в республиках, а также стремление республиканских национальных партийно-хозяйственных элит стать полновластными;
левыми и патриотами — на роль Запада в уничтожении геополитического конкурента, на непоследовательную или даже предательскую политику Горбачёва, а также на поддерживаемые Западом сепаратистские действия лидеров республик и их окружения, прежде всего Ельцина.
Обращу внимание на ещё один фактор — роль высшего органа власти страны. Это теперь может казаться, что первый Съезд народных депутатов СССР сплошь состоял из мыслителей и ораторов. На деле же была небольшая, порядка лишь десяти процентов съезда, Межрегиональная депутатская группа, которую называли «демократами», и ей противостояла столь же незначительная численно идейная группа консерваторов. Идейные противники уважали и продолжают уважать друг друга. Большинство же депутатов съезда за весь почти трёхлетний период ни разу собственной позиции не заявляли, но голосовали. И атмосферу в зале пленарных заседаний создавали совершенно нетерпимую к какому-либо иному мнению, кроме начальственного. В постоянно работавших комитетах и комиссиях атмосфера была иная.
Я работал в Комитете по проблемам местного самоуправления и госстроительства (по смыслу — по организации механизмов госуправления), и там в дискуссии по реальным проблемам идеологизация быстро уходила на второй план. Но общеполитические вопросы никто не отменял. А по ним, как это быстро выяснилось, реальное деление было на тех, у кого есть какая-то позиция, и на тех, кто готов просто следовать указаниям свыше. Так, большинство съезда было категорически против отмены шестой статьи тогдашней Конституции о руководящей роли КПСС, но лишь до тех пор, пока сверху не дали указание эту статью отменить. Решили бы сверху наоборот — и за это проголосовали бы без сомнений. Как это происходило? Например, во время перерывов один из приближённых к Горбачёву среднеазиатских лидеров ещё из президиума подавал знак своим, и вся республиканская делегация собиралась вокруг своего лидера, который делал какие-то внушения, после чего апеллировать к этой делегации было бессмысленно. Было ощущение тупика, как будто заседаешь с деревянными солдатами Урфина Джуса — о чём с ними дискутировать?..
Это уже позднее выяснилось, что путём расстрела парламента, а также последующих нехитрых манипуляций с избирательной системой можно и российский парламент довести до подобного состояния. Вот почему выступления прибалтийских делегаций, их позиции, аргументация, апеллирование к праву и здравому смыслу вызывали поддержку, готовность помогать хотя бы им стать более самостоятельными, менее зависимыми от вопиющего маразма, зримого уже тогда разворовывания государства под прикрытием жёсткой дисциплины. Но из чего ещё вовсе не должно было следовать их выхода из состава СССР, а тем более последующего вступления в НАТО и притеснения русскоязычного населения. Последнее — следствие неконтролируемого распада страны, которая уже не смогла защищать свои интересы и интересы своих граждан. И вот почему с таким энтузиазмом мы (так же, впрочем, как и наши избиратели) приветствовали и поддерживали относительную самостоятельность республик и России, где выборы в верховные советы происходили годом позже, чем в масштабах всего Союза, и уже без «окружных предвыборных собраний» и квотированных мест для бюрократии.
Мы надеялись на то, что эти, более самостоятельные органы власти, зависящие уже только от своих избирателей, вынуждены будут вести себя иначе и окажут давление на центральную власть, сделают её более открытой, ответственной, способной к необходимому реформированию экономики. И ни одна из групп на съезде не была за распад страны. Даже выступая против горбачёвского референдума, МДГ боролась не против СССР, но против манипулирования, против очередной попытки опять всех перехитрить и, опираясь на волю народа, сохранить бесконтрольное правление прежней бюрократии. Ведь мы собрались на съезд не для того, чтобы что-то улучшить и «углу'бить». Нас посылали люди, обоснованно требовавшие решительных перемен. Что со страной происходило что-то не то, ещё до съезда было очевидно для многих, даже и не слишком разбиравшихся в нюансах экономики. И дело не только в нехватке зубных щёток и колбасы. Вся прежняя система управления государством и экономикой уже очевидно пошла вразнос. Сплошь и рядом плодились странные «кооперативы», зарабатывавшие не на развитии производства, а на полученном ими праве перекачивать безналичные средства в наличные и тем обескровливать производство…
А дальше представьте себе, что вы оказываетесь на Съезде народных депутатов СССР, где вас тут же берут в оборот и старыми проверенными методами начинают приручать: распродажами дефицитных товаров, выделением депутатам по госцене автомашин, стоивших тогда на чёрном рынке в два-три раза дороже, поездками за границу в составе делегаций с выделением на три-пять дней командировки суточных, примерно равных зарплате за полгода… Что должен был понять депутат? Первая вещь, совсем простая: здесь можно неплохо устроиться, главное — закрепиться. Вторая вещь, тоже понятная большинству: закрепишься и получишь всё по максимуму, если будешь вести себя «правильно». Как именно — даже и не задумывайся, тебе всё подскажут. И наконец, вещь третья, которую большинство предпочитало не понимать или делать вид, что не понимает: раз тебя здесь так лелеют, значит, за твоей спиной делают что-то такое, что вовсе не в интересах твоих избирателей. Что именно делают? Это даже депутатам не так легко было узнать. Доходили лишь отголоски информации: то скандал с концерном «АНТ», экспортировавшим под прикрытием правительства современнейшие танки как не нужный металлолом, то Горбачёв своим решением передаёт комплекс зданий Смольного института в собственность КПСС… И лишь позднее стало известно, что за период с 1985 по 1991 г. золотовалютные резервы страны сократились примерно в десять раз, внешний долг же, напротив, вырос в четыре раза. Конечно, фактор резкого снижения мировых цен на основные экспортные товары СССР — энергоресурсы — приуменьшать не стоит. Но это фактор, который должен был временно и планово ограничить потребление, что в условиях централизованной экономики и системы управления (да ещё и при честном объяснении обществу сути событий) было возможным. Но делалось-то всё наоборот.
Именно в этот период, когда для того не было никаких экономических оснований, вдруг стали стремительно повышаться зарплаты и, естественно, ускоренно вымываться с полок магазинов товары. Зачем это делалось? Просто бездумный и безответственный популизм власти? Или же целенаправленное разрушение экономики и потребительского рынка, создание мутной водички, в которой так удобно ловить рыбку? Версии можно строить разные, но я всегда исходил из того, что дурачков вокруг нет, и если властью делается что-то, прямо противоречащее даже элементарному здравому смыслу, значит, это делается намеренно. Подтверждалось такое понимание ситуации тем, что всякая попытка поставить власть под какой-либо контроль общества и представляющего его парламента тут же наталкивалась на жёсткое сопротивление. И что же большинство съезда? А его этот вопрос не интересовал. Как говорил с трибуны один депутат: «Что ж это мы? Михал Сергеича выбрали — значит, доверяем ему, вот пусть он нами и руководит, пусть он и решает…» Могли такой Съезд народных депутатов СССР и сформированный им Верховный Совет на деле взять на себя полноту власти в стране? Могли они взять под надлежащий контроль госсобственность и бюджет, а тем более армию и спецслужбы? И главное: мог ли такой съезд предотвратить распад СССР? Ответ парадоксальным образом положительный: мог, но только если бы сверху поступила такая команда. Но её-то в нужный момент не поступило. А действовать без команды такой высший орган государственной власти великой страны не привык. И напоследок несколько вопросов о неизбежности распада СССР и об отсутствии такой опасности применительно к России.
Можно ли при определённых условиях развалить любую страну? Да, можно. Что для этого нужно? Внутренние и внешние силы, желающие этого. С силами внешними понятно, но откуда берутся внутренние силы распада? Из разного, в том числе: а) из любой мутной водички, в которой можно поживиться на неразберихе; б) из самой идеи возможности распада: как только слово сказано, большинство тех, кто может возглавить осколки, начинают работать на распад — уж так греховно устроен человек. А какие силы могут противостоять распаду? Да всего лишь большинство населения, страдающее от распада. И высшая государственная власть, представляющая это население (в демократическом варианте) или саму себя и своё окружение (в варианте недемократическом), а также общенациональную элиту, если, конечно, последняя ещё не позарилась на возможные осколки страны.
Но Съезд народных депутатов СССР реальной высшей государственной властью так и не стал. Не для того его так формировали, а затем так приручали. И в критический момент — во время августовского 1991 года путча — депутаты даже не собрались. А потом, когда карикатурный путч закончился, героями, имевшими право открыть рот и заявить что-либо, были уже совсем другие… Зададимся вопросом: если завтра, предположим при ином президенте, сепаратистские тенденции в нашей стране усилятся, а команды сверху защищать единство страны вновь не поступит или даже она поступит, но как-то, скажем, задержится в пути, защитит ли единство страны наш нынешний парламент — при тех механизмах его формирования, которые нам известны, после той селекции, которая была произведена? Народ, понятно, будет безмолвствовать, но только без ямало-ненецкого газа и ханты-мансийской нефти — на что жить-то будем?
Юрий БОЛДЫРЕВ
CCCР: предпосылки краха
За 15 лет мы многое поняли в катастрофе СССР. Загадки, конечно, остаются, но к ним есть подходы. Разговор об этом трудный, придётся поставить под сомнение любимые мифы нашей истории. Давайте взглянем на крах СССР без догм и стереотипов. Не будем об убийцах СССР — ЦРУ и Горбачёве, диссидентах-западниках и почвенниках. Такие агенты всегда есть в окружающей среде, от них надо уметь защищаться. Человек носит внутри себя килограмм кишечной палочки, но если он моет руки перед едой, она ему не страшна. Для нас главные вопросы другие.
Почему советские люди аплодировали Горбачёву? Почему Верховный Совет РСФСР (кроме 5 депутатов) проголосовал за Беловежские соглашения, даже не прочитав их? Почему шахтёры стучали касками, требуя «экономической самостоятельности» — при убыточности их шахт? Почему рабочие равнодушно приняли приватизацию, забыв о своих шкурных интересах? Почему огромным народом как будто овладела «воля к смерти»? Что было предпосылкой для этого? Вспомним азы. Советский строй — это реализация цивилизационного проекта, рождённого Россией в русле её истории и культуры. Многое из проекта не удалось осуществить в силу обстоятельств. Но удалось великое по замыслу и грандиозное по масштабам дело: создать жизнеустройство, надёжно устранившее источники массовых социальных страданий, с высоким уровнем безопасности и солидарными межэтническими отношениями. Это был проект с большим творческим потенциалом и мощным импульсом развития. Гляньте вокруг и почувствуйте разницу. И это не просто социальный проект, но и ответ на вопросы бытия, порождённый в муках из православия, как Запад дал свой родившийся в муках ответ в виде рыночного общества и человека-атома — из недр протестантской Реформации.
Советский проект повлиял на все большие мировые проекты: помог зародиться социальному государству Запада, демонтировать колониальную систему, на время нейтрализовал соблазн фашизма, дал импульс цивилизациям Азии. Глупо давать советскому строю формационный ярлык — социализм, «казарменный социализм», госкапитализм и пр. Исходим из очевидного: это было жизнеустройство со своим типом хозяйства, государства, национального общежития. Мы знаем, как питались люди, чем болели и чего боялись. Сейчас видим, как ломают главные структуры этого строя и каков результат — в простых и жёстких понятиях. Каков генезис? Россия в начале ХХ века являлась традиционным (а не гражданским) обществом в процессе модернизации.
Русская революция 1905 года стала началом мировой революции, вызванной сопротивлением крестьян против капитализма («раскрестьянивания»). На Западе эти революции потерпели поражение, а на периферии — победили или оказали влияние на ход истории. Это революции в России, Китае, Индонезии, Индии, Вьетнаме, Алжире, Мексике — по всему «незападному» миру. Зеркало русской революции — Лев Толстой, а не Маркс. Воспитанный в марксизме или либерализме интеллигент не знает и не любит традиционного общества. Даже советская система хозяйства была описана и понята очень плохо.
То же можно сказать о советской школе, науке, армии, ЖКХ и т. д. Когда правительство Н.И. Рыжкова подрывало советское хозяйство, оно не понимало, что делало. Впрочем, как и общество в целом. Вот первая предпосылка краха, которую Андропов определил чётко: «Мы не знаем общества, в котором живём». В 70−80-е годы это состояние ухудшалось: незнание превратилось в непонимание, а затем и во враждебность, дошедшую в части элиты до паранойи.
Незнанием была вызвана и неспособность руководства выявить назревающие в обществе противоречия и найти способы разрешить уже созревшие проблемы. Незнание привело и само общество к неспособности разглядеть опасность начатых во время перестройки действий, а значит, и к неспособности защитить свои кровные интересы. Поколение стариков «знало общество, в котором мы живём» — не из учебников марксизма, а из личного опыта. Это знание было неявным, неписаным, но оно было им настолько близко и понятно, что казалось очевидным и неустранимым. Систематизировать и «записать» его казалось ненужным — и оно стало недоступным. Новое поколение номенклатуры уже не было детьми общинных крестьян, носителей и творцов советского проекта. Это уже были дети интеллигенции. Но и те, кто рекрутировался через комсомол из рабочих и крестьян, воспитывались в школе, вузе, а потом в партийных школах и академиях так, что истмат вытеснил у них то неявное знание, которое они ещё могли получить в семье. Розанов сказал, что российскую монархию убила русская литература. Это гипербола, но в ней есть зерно истины. По аналогии можно сказать, что СССР убила Академия общественных наук при ЦК КПСС и сеть её партийных школ.
Не в том дело, какие ошибки допускало партийное руководство, а какие решения приняло правильно. Оно не обладало адекватными средствами познания реальности. Это как если бы полководец, ведя армию, пользовался картой другой страны. Ситуацию держали кадры низшего звена — райкомы, горкомы, хозяйственники. Как только Горбачёв нанёс удар по партаппарату и по системе управления, разрушение приобрело лавинообразный характер. Не важно даже, почему он это сделал — по незнанию или как изменник Родины. Начав в 80-е годы перестройку всех систем жизнеустройства, партийное руководство подрезало у них жизненно важные устои. Что произойдёт, если человек, не знающий анатомии, будет делать сложную хирургическую операцию? В раны ворвались «кишечные палочки», но мы не о них. Но почему же начиная с 60-х годов в обществе стало нарастать ощущение, что жизнь устроена неправильно? Потому, что к этому времени наше общество изменилось кардинально.
Тогда 70% населения стали жить в городах, и это было принципиально новое поколение, во многих смыслах уникальное для всего мира. Это были люди, не только не испытавшие сами, но даже не видевшие зрелища массовых социальных страданий. Возникло первое в истории, неизвестное по своим свойствам сытое общество. Оно утратило коллективную память о социальных страданиях. Произошло быстрое и резкое ослабление мировоззренческой основы советского строя. Ею был общинный крестьянский коммунизм, который и легитимировал советский строй. Это культурное явление с сильным религиозным компонентом, поиск «царства Божия на земле». Он придал советскому проекту мессианские черты, что, в частности, предопределило и культ Сталина, который был выразителем сути советского проекта в течение 30 лет. Для консолидации советского общества и сохранения гегемонии политической системы требовалось строительство новой идеологической базы, в которой советский проект был бы изложен на рациональном языке, без апелляции к подспудному мессианскому чувству. Однако старики этой проблемы не видели, т.к. в них бессознательный большевизм был ещё жив. А новое поколение номенклатуры искало ответ на эту проблему в марксизме, где найти ответа не могло. Пришедшая после Брежнева властная бригада (Горбачёв, Яковлев, Шеварднадзе), сформировавшаяся в условиях мировоззренческого кризиса, была уже проникнута антисоветизмом. Было заявлено, что перестройка является революцией, то есть ставит целью радикальное изменение общественного строя.
Остальное было делом техники и подбора наёмных убийц. При том гонораре, который маячил, найти их не составило большого труда.
Сергей КАРА-МУРЗА
Слишком много страха
Непосредственная причина распада СССР очевидна. Это — алчность освобождённой от сталинского страха партхозноменклатуры, её стремление владеть тем, что она привыкла распределять. Зависть высокопоставленных чиновников и директоров к уровню жизни своих зарубежных партнёров во время загранкомандировок стала хрестоматийной. Именно она породила сокрушительную хозяйственную «триаду» горбачёвской перестройки: кооперативы как инструмент перекачки материальных ресурсов из государственного сектора в частный, использующий свободные цены, товарно-сырьевые биржи для концентрации этих ресурсов и либерализация внешнеэкономической деятельности как способ вывода их из страны.
Существенно, что «ускорение» 1985 года пыталось одновременно форсировать развитие и ВПК, и производство потребительских товаров. Но для одновременной модернизации «по расходящимся направлениям» не хватило бы никаких ресурсов. Управляющая система не смогла ни выбрать один главный приоритет, ни обеспечить сопряжение двух приоритетов («конверсия» была запоздалой и непроработанной, а потому разрушительной попыткой). Нехватку ресурсов попытались восполнить развитием материального стимулирования (за счёт «чувства хозяина»), которое разбалансировало товарно-денежные потоки и привело к краху потребительского рынка (стремительному росту дефицита) уже к ноябрю 1987 года.
Создание с 1989 года частной и дисперсной банковской системы (чего не было допущено не только в Китае, но даже в Японии и Южной Корее) исключило возможность жёсткого контроля государства над экономикой и привело к системной утрате управляемости. Развитие внешнеторгового бартера по стихийно сложившимся максимально невыгодным для страны операциям (сырьё в обмен на ширпотреб) привело к установлению заниженного курса рубля, закрепило сырьевую ориентацию и предопределило разрушение сложных производств. К этому — по мере развития «теневой» экономики и мелкого бизнеса — добавилось бурное укрепление оргпреступности.
Однако экономический кризис сам по себе был недостаточен для распада СССР. Теоретически рывок партхозноменклатуры к построению «капитализма для себя» мог привести к отпадению от страны лишь незначительных территорий. Но с учётом жёсткой вертикали власти КГБ и КПСС и это было маловероятным. Важную роль здесь сыграла национальная бюрократия, окончательно сложившаяся после смерти Сталина, когда железная воля Центра перестала «перемешивать кадры», пойдя у них на поводу. И интернациональная по духу российская элита оказалась чуждой постепенно ставшим националистическими элитам союзных и автономных (тогда) республик. Последние после распада СССР сначала не поверили своему счастью, но затем не дали никак «склеить Союз», так как повышение статуса их представителей оправдывало для них любые несчастья населения. Однако национальная бюрократия обеспечивала обособление, а не крах. СССР «переломили через колено» всё же иные силы. Ключевым элементом распада стала жестокая борьба спецслужб и партии.
Грубо говоря, в условиях ослабления и снижения эффективности верховной власти (а Горбачёв устроил демократизацию и стал президентом, чтобы, опершись на массы, ослабить позиции партаппарата, который генсек не в состоянии был переделать «под себя») спецслужбы восстали против партии. В этом они были едины; есть свидетельства единой модели действий в деле развития националистических движений таких враждующих структур, как МВД и КГБ. Агенты из республик, получив команду разжечь пламя национально-демократического движения и убеждённые в будущем расстреле, валялись в ногах, вымаливая пощаду, у руководителей почти всех силовых структур. Пощады им не дали — и многие из них стали президентами и премьерами. Предполагалось, что «разгул демократии» сметёт КПСС и позволит спецслужбам, «наведя порядок», не просто освободиться из-под контроля партократов, но взять всю полноту власти в свои руки. Идеологи этой стратегии недооценили разложение собственных служб, но пресловутая операция «Звезда», выродившись в мечту и идеологию, пережила в этом качестве своих разработчиков и завершилась фарсом 2000 года.
Но и сама самоубийственная атака спецслужб на партийный контроль была лишь проявлением главного противоречия нашей страны, ценой чудовищных жертв загнанного «под спуд» Сталиным. Исторически это противоречие выразилось в конфликте «западников» и «славянофилов», а к настоящему времени выродилось в противостояние «либералов» и «силовиков», различающихся лишь склонностью к потреблению: первые предпочитают материальное и потому стремятся на Запад, вторые — символическое и потому предпочитают «быть первым парнем на деревне, нежели последним в городе». При всём нынешнем убожестве участников этот конфликт принципиален: сталкиваются две отрицающие друг друга модели развития России как части «мировой цивилизации» и самодостаточного «срединного царства».
Этот конфликт обострился — с другим расходным управленческим материалом и идеологическим наполнением — сразу после войны, ещё до смерти Сталина, и тогда же гармонично вписался в описываемый С. Кургиняном общемировой конфликт национально и транснационально ориентированных элит, раздирающий практически все сообщества практически всех значимых стран мира. СССР так и не смог найти гармоничного синтеза этих двух систем ценностей, без которого гармоничное развитие системы просто невозможно. Именно эта неосознанная неудача и похоронила его. Как российская интеллигенция из «Шинели» Гоголя, СССР вышел из сталинской шинели. Нежизнеспособность советской элиты была заложена ещё Сталиным, создавшим эффективную и жёсткую машину достижения мирового господства, которая после утраты оказавшейся недостижимой цели не смогла не то что модернизироваться, но даже и просто осознать себя. В итоге она сгнила так же, как руководил фольклорный «генеральный секретарь», — не приходя в сознание. «Мы не знаем своей страны» — это признание Андропова становится чудовищным, если понять, что в нём не было ни грана интеллектуального кокетства. Люди, пришедшие после смерти Сталина к руководству советской системой, действительно не знали, для чего создавалась и конструировалась эта изощрённая машина, не умели узнать, понять и принять объективно заложенную в её устройстве цель — и в итоге просто не сумели с ней справиться. Нежизнеспособность советской (а теперь уже и российской) бюрократии, подпитываемая утратой народом чувства собственного достоинства, вызвана чудовищной прививкой страха в эпоху Сталина. Играло роль и физическое выкашивание кадров — Дэн Сяопин в СССР был бы расстрелян как минимум дважды и даже теоретически не имел шансов модернизировать страну. Причина проста. Как сказал под конец жизни один из его мудрых поклонников, «Сталин был неправ, потому что созданная им система породила Горбачёва». Сталин, как и весь советский управляющий класс 20−50-х годов, как исчадие Гражданской войны с её чудовищной, непредставимой сегодня жестокостью тоже был избыточно жесток. Новые руководители России будут порождены значительно более мягким по сравнению с Гражданской войной системным кризисом — и соответственно их жестокость не будет столь чудовищной и столь разрушительной. А это значит, что они имеют хороший шанс восстановить страну, не заразив ее чумой будущих безволия и распада.
Михаил ДЕЛЯГИН
