В поисках Бога

О книге сценариста фильма «Остров»

Как признается в предисловии сам автор, литератором он себя не считает, поскольку подобно другим сценаристам, создает не полноценное литературное произведение, а «полуфабрикат, план будущего фильма, который должны анимировать, вдохнув в него жизнь, режиссер, актеры, оператор…» Это действительно важное замечание: читать эту книгу поначалу очень трудно из-за непривычной стилистики, которую можно назвать «технической». Наверное, подобное впечатление можно было бы получить, если бы сухие ремарки в напечатанной пьесе вдруг стали в несколько раз длиннее и утопили в себе реплики героев. Причем относится это в первую очередь к киноповести «Остров», два следующих произведения читаются гораздо легче. Но читателя киноповести, уже посмотревшего фильм, ждет необычный эффект: он словно становится участником творческого процесса, наблюдая за тем, как несовершенный, усложненный излишними подробностями текст словно теряет избыточный вес и становится законченным, гармоничным и удивительно простым по форме произведением — фильмом «Остров».

Киноповесть «Остров» состоит из трех частей: действие первой разворачивается в 1942 году, вторая — это год семьдесят четвертый, третья — восемьдесят пятый. Именно в третьей части киноповести в монастырь приезжает контр-адмирал Тихон, и старец Анатолий, испросив у него прощения, мирно отходит ко Господу. Первая же часть, посвященная войне и предательству красноармейца Анатолия Савостьянова, в книге тоже гораздо более развернута, чем в фильме. Здесь есть и незнакомые тем, кто смотрел фильм, герои, и достаточно подробно выписанный характер немецкого офицера — он поклонник русской культуры, в Советском Союзе не только воюет, но и коллекционирует ругательства, чтобы в дальнейшем защитить по ним диссертацию. Действие разворачивается несколько иначе, и немцы с пленным Анатолием оказываются в поруганном большевиками монастыре, который тоже описывается достаточно подробно.

В фильме первая часть максимально сокращена, внимание зрителя сконцентрировано на предательстве Анатолия — поступке, из которого вытекают все дальнейшие события (в первую очередь — события в душе главного героя). Вторая и третья часть и вовсе слиты воедино. Таким образом, покаянный подвиг старца становится более кратким по времени (что едва ли умаляет его), зато нарастает динамика действия. В окончательном варианте сценария мы видим падение героя — и его преображение, момент наибольшего духовного подъема, который увенчивается мирной кончиной старца.

Образы монахов в фильме также отличаются от «литературного» варианта. Читателю книги настоятель монастыря, отец Филарет, временами кажется весьма недалеким человеком. Например, оказавшись в одиночестве в кочегарке, он плюет на раскаленный металл, многозначительно поясняя при этом: «Детерменизм». В фильме этот эпизод, как и некоторые другие, выпущен. Что касается образа отца Иова, то, на мой взгляд, финальная сцена фильма, в которой монах несет крест старца Анатолия, символизирует преемственность старческого подвига (как мы помним, отец Иов признается, что сам мечтал о старческом служении). Этот эпизод также «додуман» уже после написания киноповести.

Образ отца Анатолия тоже словно очищен, лишен излишней экстравагантности (например, в киноповести отец Анатолий облачен в одеяние, напоминающее рясу, «которая состояла почему-то из разноцветных кусков материи, неумело сшитых между собой»), а с другой стороны, он обретает самое важное, без чего не сложился бы ни сам образ, ни успех фильма. В киноповести старец лишен непрестанного покаянного плача, его молитвенное делание словно бы остается «за кулисами», в то время как фильме он постоянно творит молитву и оплакивает свой грех. Зато читатель книги Соболева узнает, что отец Анатолий совсем не послушник (как, например, считает В. Семенко, автор статьи «„Остров“ как произведение искусства». Герой киноповести изгоняет беса из Насти не на уединенном островке, а в храме, будучи при этом «в полном облачении, в мантии, с посохом». Что же касается споров о том, умер ли отец Анатолий с нераскаянным грехом, то их тоже можно разрешить, сравнив текст киноповести с текстом фильма.

«Книжная» версия эпизода, в котором старец беседует у себя в келье с Тихоном, принципиально отличается от «киноверсии». Выслушав отказ Тихона исповедаться, герой киноповести обращается к нему с неожиданными словами: «А не хочешь исповедоваться, и не надо, давай лучше я тебе сам исповедуюсь», — после чего и рассказывает гостю свою историю. Завершает отец Анатолий свою исповедь так: «Про преступление свое никому не говорил, даже духовнику, боялся… что передадут куда надо… Глянулся ты мне, да и стар я, а с такими грехами неотмоленными и помирать-то страшно».

Таким образом, текст повести подтверждает мнение тех, кто считает, что старец умер, так и не исповедовав свой грех (исповедь Тихону, конечно, нельзя считать Таинством, учитывая то, что у отца Анатолия все эти годы была возможность исповедаться священнику). Но в фильме этот эпизод сильно «подредактирован» и обретает совсем другой смысл: «исповедуясь» Тихону, старец таким образом просто просит у него прощения. При этом ничто в фильме не говорит о том, что этот грех отец Анатолий никогда не исповедовал. А стало быть, претензии по поводу «нецерковности» старца можно отнести к тексту повести, но никак не к фильму.

Пользуясь случаем, хочется высказать свое мнение и о том, что В.Семенко считает «обрушением авторской концепции»: «от прозорливого старца оказалось скрытым самое важное в его собственной жизни, а именно, что предательски убиенный им друг, на самом деле, как выясняется, жив и дослужился до адмирала». На мой взгляд, здесь не обрушение, а прояснение авторской концепции: единственное, что Господь не открывает прозорливому старцу — это то, что никакого убийства не было, что не виновен он в этом грехе. По промыслу Божию, подвижник долгие годы неустанно оплакивает якобы совершенный им смертный грех, таким образом возрастая духовно. Это — особая Божия воля о нем, а не свидетельство духовной слепоты героя.

Возможно, автора киноповести действительно можно назвать нецерковным человеком, но едва ли его произведение является «антиклерикальным», напротив, оно проникнуто благоговейным отношением ко всему, что связано с Православием. Ошибки Дмитрия Соболева, на мой взгляд, невольны, а тот, кто помогал автору в доработке сценария и его «богословском редактировании», заслуживает отдельной благодарности.

Два других текста, вошедших в книгу Соболева, были написаны раньше «Острова», и в обоих в той или иной степени автор обращается к теме веры. Киноповесть «Органическая химия» вообще посвящена теме веры и чуда, и главный герой ее — священник сельской церкви, отец Александр. Автор практически не раскрывает перед читателем духовный мир своего героя, а его внешние поступки описывает на редкость бытово. Главная забота батюшки — его старый, умирающий отец, молитва о нем — единственная, за которой автор позволяет нам наблюдать (не считая молитвы во время богослужения). Исповедует отец Александр формально, в повседневной жизни в разговоры о вере предпочитает не вступать. Однажды на исповедь к нему приходит девушка Лиза, медсестра сельской больницы, и между ними происходит следующий диалог:

«Вы извините, я, наверное, глупость скажу: а что, если это зря?» — «Что зря?» — удивился батюшка. — «…Ну, вот святые мучаются, львами их там травят, распинают, головы им рубят. Они все это терпят. А другие, наоборот, живут, как хотят, в свое удовольствие, веселятся… А потом и те, и другие умирают. А там ничего и нет». «Чего нет?» — не понял священник. — «Ну, Бога, рая», — пояснила Лиза. «А что же есть?» — в недоумении поинтересовался отец Александр. — «Ничего нет. Одна сплошная органическая химия». — «Как это?» — не понял отец Александр. — «А так, темнота и мухи. И больше ничего». — «Я думаю, что вы ошибаетесь…» — «Почему? Вы же там не были…» — Отец Александр ничего не ответил. — «Вот видите, доказательств нет, а если и есть, то косвенные, а прямых вообще не существует». — «Он молчал».

Священник не только не переубеждает девушку, но и, судя по всему сам задумывается над заданным ею вопросом. Очень скоро отец его умирает, но, когда батюшка остается наедине с его телом в больничной палате, умерший неожиданно обращается к сыну — уже из другого мира: «Какой же вы неверующий народ, люди…» Справившись с потрясением, священник настойчиво начинает допытываться, что там, за порогом смерти.

«Говори, слышишь, говори!» — «Ну, чего пристал. И на том свете от вас, живых, покоя нет. Темно здесь, не видать ни хрена, и под ногами жижа какая-то черная блестит да воняет». — «Чем воняет?» — озадаченно спросил отец Александр. — «Ясно, что не амброзией. Помоями какими-то, и мухи жужжат, слышишь?» — «Нет», — все более удивляясь, ответил священник. — «А ты наклонись», — жестом поманил его старик. — «Отец Александр приблизил ухо к лицу старика и действительно услышал жужжание».

Тут нужно сделать маленькую ремарку: в прошлом отец батюшки работал в магазине — разделывал мясные туши, и жизнь при этом вел отнюдь не праведную. Так что между его образом жизни и жужжанием мух после смерти при желании можно выстроить логическую связь. Но на священника свидетельство отца, совпавшее со словами исповедницы, производит тяжелое впечатление, судя по всему, все его мировоззрение переворачивается: неужели и в самом деле — одна органическая химия? В глубоком потрясении он возвращается из больницы домой, как вдруг по дороге его встречает дьякон, с которым они вместе служат, и сообщает, что в храме произошло чудо. Они идут в храм — и видят на полу «злосчастный белый круг, с которым дьякон долго бился, безрезультатно пытаясь стереть. Но только теперь контуры его были четкими. Их обвивал красивый симметричный орнамент, а в центре круга проявился образ Богородицы с Младенцем Христом на руках». Чудо происходит вопреки всему — вопреки бездуховной жизни села, вопреки «теплохладному» служению единственного священника, вопреки органической химии, абсолютность которой, казалось бы, только что была подтверждена (хотя и парадоксальным образом). И дьякон, частенько раскладывающий пасьянс на могильной плите, теперь «громко всхлипывает и вытирает слезы рукавом своей рясы».

Третий текст, вошедший в книгу, сказка «Овраг на горе» — на мой взгляд, самый удачный из всех с литературной точки зрения. Это хулиганская, по-настоящему смешная вещь, повествующая о поездке водителя-дальнобойщика Егора к некому Оврагу-на-Горе — гиблому месту, которого даже нет на карте. По дороге водитель переживает приключения, которые, признаюсь, могут шокировать православного читателя — если он не вспомнит вовремя, например, о Гоголе и о том, что текст, который он читает — гротеск, шутка. В этой сказке также есть размышления о вере, есть даже встреча с православным священником, который на прощание осеняет крестным знамением кабину машины Егора. И тот, вопреки всему, не погибает — хотя уже заснул в лютый мороз в кабине обездвиженного «КРАЗа», сказав напоследок: «Погибаю, Господи».

Отношение к произведениям Дмитрия Соболева — личное дело каждого. На мой взгляд, это автор, который без всякого притворства ищет Бога — и в своей собственной жизни, и в творчестве. Это заслуживает уважения и, кажется, уже приносит благодатные плоды.