 |
| Русская линия | Юрий Сухарев | 29.12.2006 |
Прадедом его был старший сын Владимира Мономаха Мстислав Великий. Замечательный государственный деятель, достойный продолжатель дела своего отца, но, к сожалению, умерший в расцвете лет. Дед Мстислава Роман, канонизированный церковью основатель династии смоленских Рюриковичей, славился более своими семейными добродетелями и благочестием, зато его сыновья были настоящими воителями. Однако и на их фоне блистал доблестями отец нашего героя, получивший почетное прозвище «Храбрый» в то время, когда храбрость была непременным качеством любого мужчины. Поэтому можно сказать, что младшего Мстислава воспитывало само героическое время, повсеместно рождавшее героев, воевавших постоянно, причем не только из-за материальных причин, но и ради славы, как своеобразного виртуального «трофея» и непременного атрибута знатного воина. Воинственность и рыцарская удаль составляли главные черты этого времени и не только на Руси. Однако, наряду с блестящей храбростью, жаждой подвигов, свойственным деятелям той эпохи, во многих из них явственно видны и христианские добродетели, братолюбие, стремление к ограничению пролития русской крови и, по возможности, заключению мира.
В Мстиславе Мстиславиче, впитавшем и бранный дух эпохи, и идеалы раннего, радостного, молодого русского православия, воспитанном на рассказах о славных предках и, в первую очередь, о несравненном отце, эти качества развились в максимальной степени. К тому же, следует добавить, что подвиги и слава его отца, пользовавшегося всеобщей любовью и популярностью, заставляя его самого поступать также, заранее располагали всех и в пользу сына.
Известно, что князь новгородский Мстислав Храбрый, умирая «приказал» ближним боярам и своим братьям своего младшего сына Владимира «с волостью его», но при этом ничего не говорится о старшем сыне, из чего можно сделать вывод, что в 1180 г. малолетний Мстислав Мстиславич уже был наделен уделом и являлся его самостоятельным владетелем, что было тогда заурядным явлением. Скорее всего, что этой «волостью» был Торопец, на севере Смоленщины.
Место и точная дата рождения Мстислава, сына Мстислава Ростиславича Храброго, не известны. Можно лишь предположить, что к тому моменту, когда киевская летопись застает его в качестве князя городка Треполя, это был юноша лет шестнадцати — восемнадцати, сирота, «сыновец», получивший из милости могущественного дяди Рюрика третьестепенный удел на беспокойной половецкой границе.
Впрочем, к 1193 г. война, длившаяся около полутора веков, уже затихала. Ее новым обострением как раз и стал берендейско-русский набег на половцев, главным героем которого стал сын киевского князя Ростислав Рюикович Торческий, взявший с собой в степь совсем еще молодого и неопытного «стрыичича».
Уже за Росью, Мстислав со своим воеводой Сдиславом Жирославичем присоединились к отряду двоюродного брата и сюзерена. «Изъездом» — конным марш-броском преодолели они ничейную полосу степи до половецкой границы — реки Ивли, где их разведка захватила половецкое охранение. Выяснив, что кочевья располагаются еще в одном переходе от рубежа, князья промчались всю ночь и под утро нагрянули на становища лукоморской орды, захватив их, что назывется «без утечи».
Ополонившиеся, отягченные всевозможной добычей удальцы сопровождались до самой Роси половцами, так и не рискнувшими напасть на многолюдные полки торческого князя. Увенчанный славой герой отравился к отцу в Овруч, намереваясь примкнуть к походу на Литву. Ясно, однако, было, что степняки обязательно попытаются вызволить своих пленников, или, хотя бы отомстить. Это прежде всего понимал соправитель Рюрика Ростиславича Святослав Всеволодович, заставивший того, «сторожить свою землю» вместо похода на запад. Ростислава отец услал подальше от глаз сурового старика, к тестю Всеволоду Юрьевичу во Владимир. О Мстиславе же Трепольском летопись молчит в силу его малозначительности. Можно лишь догадываться, что ему-то пришлось в полной мере расхлебывать заваренную другим кашу, поскольку половцы всю зиму бродили поблизости от границы, нападая на торков и берендеев.
Несколько лет после этого летописи ничего не сообщают о Мстиславе Трепольском, пока, в 1197 г. Рюрик Ростиславич не послал его к Владимиру Галицкому за подмогой против своего врага Романа Волынского. Вместе с галичанами Мстислав Мстиславич разорял окрестности города Перемиля в романовой волости.
В 1203 г. Мстислав Мстиславич участвовал в победоносном зимнем походе великого князя Романа Киевского, Галицкого и волынского на половцев, подробности которого, к сожалению, остаются неизвестными. В том же году трепольский князь женился на дочери половецкого хана Котяна.
1207 год застает Мстислава уже в столице Поросья Торческе. Падение Рюрика Ростиславича означало крутые перемены и для него самого. Войско черниговских Ольговичей во главе с Веволодом Чермным осадило город. Надежды удержаться было мало, но Мстислав хорошо подготовился к осаде и решил бороться. По сообщению В.Н. Татищева Мстиславич, ободрив войско, он устроил успешную вылазку, перебив многих неприятелей и отступив обратно в крепость лишь из-за угрозы оказаться отрезанным от ворот. Вероятно, Мстислав решил действовать по примеру отца, сумевшего выдержать, в свое время, беспримерную осаду Вышгорода против огромного войска Андрея Боголюбского, истребляя на вылазках цвет его дружины, однако вышло иначе. Черниговцы применили «тактику выжженной земли», принявшись беспощадно разорять окрестности Торческа.
Храбрый, но человечный князь этого зрелища вынести не смог и предложил Всеволоду сдать город, если тот прекратит зверства и даст ему гарантии беспрепятственного ухода. Тот с удовольствием согласился и Мстислав Мстиславич покинул Южную Русь, вернувшись на Смоленщину, в свой Торопец.
Этот небольшой и откровенно бедный удел занимал уникальное положение, контролируя истоки Западной Двины, Ловати, Волги и Днепра. Отсюда было недалеко до киевского Юга, но еще ближе к псковскому и полоцкому Западу, новгородскому Северу и суздальскому Востоку. Торопецкий князь мог выступать посредником в их спорах, влиять на политику этих государственных образований. Недалеко отсюда было и до продолжавшей свое усиление Литвы.
Не долго пробыл Мстислав Мстиславич в Торопце, присматриваясь к тому, что происходило в соседних землях. Не прошло и трех лет, как новгородско-владимирские противоречия дали ему шанс заявить о себе.
Зимой 1210 г. торопецкий князь для всех неожиданно объявился в Торжке. Его дворяне схватили местного посадника, назначенного владимирским князем Всеволодом и его сыном — очередным наместником Новгорода Святославом. Новгородцам же Мстислав послал гонца со словами: «Кланяюсь Святой Софии и гробу отца моего и всем новгородцам. Пришел к вам, слыша насилье, творимое над вами владимирскими князьями, потому, что жаль мне своей отчины». Это был точно рассчитанный ход. Возможно, что кто-то из противников владимирской партии сам предложил его Мстиславу. Во всяком случае, новгородцы, уставшие от поборов и владимирского произвола, откликнулись на призыв сына любимого ими князя и, не думая о последствиях, свергли Святослава Всеволодовича, посадив его под стражу. Мстислава же позвали «с великою честью» княжить в Новгороде. Он торжественно въехал в город «и рады были новгородцы», посадив его на «отне столе».
Это означало войну, и Мстислав с новгородским войском двинулся вновь к Торжку, но кровопролития удалось избежать. Возможно, что старый и больной Всеволод, уже утратил необходимую твердость и, к тому же, беспокоился о судьбе сына. Во всяком случае, он удовлетворился формальным признанием Мстиславичем формального вассалитета: «ты ми еси сынъ, а яз тобе отечь» и отпуском Святослава с его людьми.
В 1212 г. Мстислав, подобно отцу, совершил поход в землю чуди — Юго-Восточную Эстонию «и много плениша ихъ и скота бещисла приведоша».В начале зимы того же года он снова водил новгородцев на земли эстов, теперь уже на город «…рекомый Медвежью Голову» (эст. Отепя, нем. Оденпе). В результате «чудь» признала свою зависимость от Новгорода, заплатив дань, а, вернее — отдалась под покровительство русских перед угрозой немецкого завоевания, предпочтя меньшее зло.
Следующий поход на Запад состоялся в 1214 г. Ведомое Мстиславом Мстиславичем новгородское войско прошло Эстонию вплоть до моря, разоряя села, сжигая укрепления и встало «под городом Воробеином» (замок Варбола). И здесь была взята дань. Впрочем, немецкий хронист считал, что главной целью русских был поиск в Эстонии немецких войск и защита своих интересов. В походе участвовали многочисленные родственники-союзники Мстислава: брат Владимир, племянник Давыд из Торопца, псковский князь Всеволод Борисович. Войско вернулось домой без потерь и с огромным полоном. Одна треть добычи была отдана новгородцами князю и поделена между его дворянами.
В том же году братья — «внуки Ростиславли», изгнанные Всеволодом Чермным из Южной Руси — призвали Мстислава на помощь. На Ярославовом дворище князь созвал вече и попросил новгородцев о помощи. Те отвечали своему любимцу: «Куда ты глазами взглянешь, туда мы головы свои бросим». С посадником Твердиславом и новгородцами он двинулся на юг и соединившись со смолянами взял Речицу «на щит», разорил и другие черниговские города по Днепру. Под Вышгородом они разгромили черниговцев, захватив в битве князей Давида, а также Ростислава и Ярополка Ярославичей, после чего город открыл ворота и Всеволоду пришлось бежать из Киева, где он сидел целых десять лет. Теперь Мстислав Мстиславич, став хозяином положения, «посадил» на киевский стол своего старшего двоюродного брата Мстислава Романовича. Затем последовал поход к Чернигову, под стенами которого был заключен мир, закрепивший результаты похода.
После возвращения с юга Мстислав не долго оставался в Новгороде. Став покорителем Киева, он ощущал теперь себя другим человеком, способным на большее, чем достиг до сих пор, а север, как ему казалось, уже не мог дать новой, большей славы. Вскоре Мстиславич, созвав вече, сложил с себя новгородское княжение и ушел на юг, искать новых подвигов.
Новгородцы избрали себе в 1215 г. зятя Мстислава, Ярослава Тверского и Переяславского — сына Всеволода Юрьевича Суздальского. Он оказался полной противоположностью своему тестю. Гордый, заносчивый, гневливый, упрямый, мстительный и злопамятливый, он не ужился с новгородцами. Уйдя в Торжок, Ярослав перекрыл подвоз продовольствия в Новгород, стал хватать по дорогам купцов и грабить их имущество, да еще отнял у Новгорода другой его торговый «пригород» — Волок Ламский. Когда же новгородцы отправили к своему князю послов, те разделили участь купцов и также оказавшись в порубе. В Новгороде начался голод, да такой сильный, что родители начали продавать детей в рабство. Народ в поисках пропитания стал разбредаться из города по селам в поисках пропитания.
И вдруг, в этот критический момент в Новгороде вновь объявился Мстислав. Созвав вече, он сказал: «Кланяюсь Святой Софии. Я узнал о ваших бедах. Либо ворочу вам ваших мужей и волости, либо положу голову за Новгород» и на том целовал крест. Новгородцы с энтузиазмом присягнули новому князю, а наместника ярославова и его дворян тотчас схватили.
Ярослав, узнав о случившемся, стал готовиться к обороне, приказав устроить непроходимые засеки не только на дороге в Новгород, но и на реке Тверце. Мстислав же, по обыкновению, предпочел мириться, но тщетно ездил к Ярославу его парламентер. Тот упорствовал и только разослал подальше новгородских заложников. Он надеялся на помощь брата Юрия Суздальского. Тогда Мстислав, ободряя упавших духом голодных и немногочисленных новгородцев, сказал: «Да не будет Торжок Новгородом, а Новгород Торжком! Где Святая София, там и Новгород! Пойдем же искать мужей своих — вашей братьи и волости».
На новый, 1216 год, 1 марта князь выступил в поход Селигерским путем, в обход ярославовых засек, через свой удел, стремясь собрать необходимые для похода запасы продовольствия и фуража, так как ничего этого нельзя было найти в Новгороде. Сил у него было ничтожно мало — всего пятьсот человек, так как тяжело было новгородцам собраться в поход
Предупрежденный из Новгорода Ярослав послал на это направление полк брата Святослава, который с пятью тысячами осадил мстиславову пограничную крепость Ржев, где оборонялся воевода Ярун с сотней воинов. Мстислав поспешил на выручку, и осаждавшие бежали при его приближении.
Соединившись с гарнизоном Ржева и псковичами брата Владимира, Мстислав вступил в тверской удел Ярослава, осадил Зубцов. Здесь к нему подошел со смоленским войском двоюродный войском брат Владимир Рюрикович. Далее решено было идти на Тверь, куда перешел и Ярослав. Не доходя Твери, высланный вперед Ярун разгромил ярославову сторожу в сто человек, однако осаждать Тверь братья не стали. По-видимому, в это время Мстиславу стало известно о намерении Константина Ростовского — старшего из сыновей Всеволода — вступить с ним в союз против братьев, чтобы решить с ними спор о принадлежащем ему по обычному праву великокняжеском столе.
Войско свернуло на Волгу и разоряя поволжские города, двинулось на соединение с ростовцами Константина. Война приобрела совсем новое содержание. Теперь речь шла уже не столько о выручке новгородцев и наказании Ярослава, сколько о том, кому княжить во Владимире и Юрий Всеволодович собрал под свои знамена огромную рать. В виду грозной опасности под великокняжеские стяги пришли степные наемники бродники, жители поволжских городов и муромские вассалы, были призваны даже пешие смерды, что, по-видимому, здесь было не в обычае и более того, летописец упоминает о холопах в составе войск великого князя. Конечно, боеспособность такого воинства была минимальной.
Соединившись с Константином, войско Мстислава встало у Юрьева Польского. Сюда же подошли и Всеволодовичи. Мстислав за время похода неоднократно обращался к Ярославу с призывами о мире, но получал отказы. Теперь, когда стали ясны масштабы предстоящей трагедии, Мстиславич снова попытался ее избежать («мы пришли…не на кроволитие»), дважды посылая парламентеров, но братья не желали слушать голоса разума. Они уже делили плоды будущей победы. В то же время они, заняв сильную позицию, не спешили помериться силами с опытным противником на равнине. Силам коалиции пришлось приблизиться к стану Всеволодовичей, находящемуся на Авдовой горе, под которой протекал заросший кустарником ручей Тунег. Плоская вершина горы была по краю обнесена кольями и плетнем, за которым стояли полки младших братьев Константина.
После ненастного, ветреного и холодного дня, проведенного в вялых атаках и перестрелках, что походило на разведку боем малыми силами одних только «молодых», пока вожди колебались, решая, не пойти ли им прямо на оставленный без защиты Владимир, под давлением Мстислава было принято решение — атаковать позицию Всеволодовичей. Летопись сохранила его аргументацию: «Гора нас не победит и гора нам не поможет, но глядя на Крест Честной и на правду, пойдем к ним». Исходя из этой фразы можно было бы подумать, что полководец уповает целиком лишь на морально-психологический фактор — превосходство духа его войска, убежденного в своей правоте, однако события показали, что это было не совсем так.
Наступило утро 21 апреля. Полки антисуздальской коалиции выстроились в следующем порядке. На левом фланге — Владимир Рюрикович со смолянами — против Ярослава, правее — Мстислав (здесь же впервые упомянут еще один участник коалиции, Всеволод Мстиславич — сын Мстислава Романовича Киевского с дружиной, в одном полку с Мстиславом) с новгородцами — против Юрия, далее — брат Владимир с псковичами — против Святослава Юрьевского, а на правом фланге — Константин с ростовцами, — против своего самого младшего брата, Ивана Стародубского.
Разъезжая перед фронтом своих полков, Мстислав Мстиславич зычным голосом обратился к воинам: «Братья, мы вошли в землю сильную. Глядя на Бога и правду, станем крепко, не оглядываясь назад. Побегше не уйти! Так забудем же дома, жен и детей, ведь все равно когда-то умирать (т.е. лучше умереть с честью, на поле боя, отстаивая правое дело)». Зная новгородский обычай, он предложил новгородцам выбор: идти в бой на конях или пешими. Те не захотели «умирать на конях», предпочтя сражаться пешими, чувствуя землю, «как деды на Колакше» в этих же местах. Сойдя с коней они поснимали верхнюю одежду («порты») и разувшись побежали на врага бегом («боси поскоциша»). Глядя на них, спешилась и часть смолян. Им в помощь Владимир Рюрикович направил конный полк воеводы Ивора Михайловича, но тот замешкался, пробираясь через болотистую «дебрь». Князья с дружинами ехали следом, образуя как бы третий эшелон, приберегаемый для решающего удара или развития успеха.
Тем временем пехота, поднявшись по склону, с криками ударила на полки Ярослава и Юрия. Те, с непривычки побросав свои колья и топоры, отпрянули от края горы. Один стяг Ярослава был подрублен. Передние ряды Владимирцев гибли на месте, но убежать не могли, сдерживаемые многими рядами глубокого построения. С помощью подоспевшей кавалерии Ивора Михайловича удалось еще потеснить противника, подрубив и второй Ярославов стяг, но вражеских сил было слишком много. Видя, что для победы не хватает сил, Мстислав, обращаясь к Владимиру Смоленскому, произнес: «Не дай Бог, брате, выдать сих добрых людей». В этих словах весь Мстислав. Для него главное в жизни — сдержать слово, не подвести других. Все остальное не столь важно. Одновременно вступили в дело и остальные силы коалиции, связав боем остальные полки Всеволодовичей.
Согласно сообщениям летописей, княжеские дружины Мстислава и Владимира Рюриковича ударили на Ярославов полк «через своих пешцев». Трудно себе представить, как конные дружины проехали через плотный строй сражающихся. Для того, чтобы это оказалось возможно, пешцы должны были разомкнуться, образовав проходы для кавалерии, а перед тем — выйти из боя. Вероятно, так и произошло. Первый натиск — «суим» закончился. Новгородцы и смоляне, исчерпав свой запал, остановились, что и было замечено полководцем, немедленно принявшим решение на ввод в бой резерва. Случай в военном искусстве домонгольской Руси исключительно редкий. Однако вовсе уникальным видится именно это «через». Неужели наши предки были столь же организованы, что, подобно римлянам, способны были совершать на поле боя перестроения. Для этого надо было не только иметь четкую организацию, с делением частей («полков») на подразделения, не только уметь пользоваться различными звуковыми сигналами управления, но и обладать навыками строевой подготовки.
Отчасти это подтверждается упоминанием в едином контексте о количестве стягов (частей), а также «труб» (эскадронов?) и «бубнов» (рот?) в войсках Юрия и Ярослава. Достаточно давно уже А.Н. Кирпичниковым высказана догадка, что музыкальные (сигнальные) инструменты, перечисленные наряду со стягами, выступают здесь синонимами подразделений, подобно рожкам римских манипул. К сожалению, это единственное подобное упоминание, что не позволяет сделать столь далеко идущие выводы. Однако, если такую организацию имели «сырые», спешно набранные войска Всеволодовичей, по большей части состоявшие из неопытных в военном деле землепашцев, то с куда большей вероятностью можно это предположить в отношении искушенных в нем смолян, новгородцев и псковичей.
В этой битве Мстислав Мстиславич проявил себя не только как мудрый и опытный полководец, не бросающийся, подобно большинству князей современников, очертя голову в схватку во главе передового отряда, а сохраняющий контроль за развитием событий, но и как могучий боец, стяжав лавры личного героизма. И новгородский и суздальский источники единодушно сообщают, что он трижды проехал сквозь полки Юрия и Ярослава «секущи люди».
Снова перед нами загадка. Как себе представить, что князь, орудуя, к тому же, не мечем, а топором «с поворозою» т. е. петлей на рукояти, прорубившись через окружавший его строй (или толпу) врагов, затем снова сквозь них «возвращается на исходное положение», чтобы повторить это снова и снова! Здесь приходит на ум сравнение с Западной Европой, где такое же, дословное описание подвига выдающегося воителя является мыслимым пределом воинской доблести. Однако там это выглядело иначе. Рыцарь, выбив копьем из седла противника (или одолев его в поединке другим оружием), рассеивал его свиту, не имевшую права по своему статусу (да и реальной возможности) с ним сражаться на равных, и, таким образом, оказывался в тылу вражеского боевого порядка, представлявшего собой линию рыцарских «копий». Не видя более перед собой равного противника, он возвращался назад, чтобы оказаться перед лицом нового соперника — нечто подобное современным спортивным турнирам, организованным по олимпийской системе «на выбывание». Нечто подобное видим мы и в описании битвы при Шумске в 1231 г., когда Даниил Галицкий, победив очередного противника, будучи окружен вражескими пешими слугами, озирается и не видит, с кем бы он мог еще сразиться.
На Липице, конечно же, было не до правильных поединков на копьях. Однако, как представляется, определенное сходство должно было существовать. Оно заключалось в том, что князю реально могли противостоять только лица, обладавшие подобным же статусом благородного мужа — профессионала и соответствующим комплектом вооружения. Пешцы же, тем более не обладавшие ни выучкой, ни подходящим вооружением, просто не представляли для него помехи, как бы плотно они не стояли в своих тесных рядах. Скорее же всего, они просто разбегались с его пути, не смея поднять оружия на князя. Так, что реально князь Мстислав со своим топором, по-видимому, одолел в поединках трех знатных противников кряду (что почище, чем три сшибки на копьях). А приписание ему троичности «прохождения сквозь вражеский строй» возможно, свидетельствует о проникновении и бытовании на Руси того времени рыцарской идеологии.
Согласно легенде записанной составителями поздней, Никоновской летописи, Мстислав, пробившись к шатрам и обозу противника («товарам и кошам»), едва не погиб здесь от меча также прорубившегося сквозь строй Суздальцев ростовского «храбра» Александра Поповича, мужа необычайной силы. Получив формальный вызов, князь поспешил назвать себя. Видно страшен был реальный «Алеша», несколькими годами ранее, под Ростовом, в одиночку изменивший ход битвы с братьями в пользу Константина.
Между тем, полк Ярослава, испытывавший наибольшее давление, не выдержал и побежал. За переяславцами последовали и владимирцы с суздальцами, а там кинулись наутек и все стальные, устилая свой путь телами зарубленных, запруживая реки утонувшими. Смоляне сразу же кинулись грабить лагерь, сдирать с убитых одежду. Видя это он Мстислав призвал всех не разбредаться, а закончить бой («прилежите к боеви»), чтобы войско, превратившееся в толпу мародеров, не погубил бы опомнившийся противник. Тот, однако, продолжал бегство, потеряв 9200 человек только убитыми. Гора «победила» владимирцев, казавшихся заложниками своей тесной дугообразной позиции с непроходимым обозом и лагерем посередине, лишеных возможности поддерживать друг-друга. Выбрав слабое звено — полк Ярослава — Мстислав, подобно Эпаменонду при Левктрах, сосредоточил на направлении главного удара лучшие силы — в точном соответствии с главным принципом военного искусства! Не имея на то прямых указаний, можем ли мы после такого примера сомневаться, что Русь, заимствовав у Греко- византийских наследников Рима христианство, а с ним и классическую культуру, не ознакомилась и с основами античного военного дела?
Придя на следующий день к стенам Владимира, где укрылся Юрий Всеволодович, победители свергли его и отправили в ссылку на Волгу, в Городец. Великим князем стал Константин, принимавий в Липицкой битве наименьшее участие. Судьбу уже второго великого князя решил Мстислав Мстиславич, проявляя всегда и везде величайшее миролюбие и благородство. Так и под Владимиром, он не позволил победителям ночью ворваться в беззащитный город, чем спас его от погрома.
Затем Мстислав и Константин направились к Переяславлю, чтобы вызволить новгородцев и покарать Ярослава, который все еще продолжал злобствовать, хватая теперь и смоленских купцов. Узнав о приближении Мстислава и Константина тот понял, что загнал себя в угол и наконец-то пошел на мировую. Но теперь Мстислав был неумолим. Лишь присутствие Константина избавило Ярослава от сурового наказания, а Переяславль от взятия «на щит». Ограничившись контрибуцией, Мстиславич отобрал у зятя свою дочь и два года не возвращал ее.
Вернувшись в Новгород, Мстислав не долго там пробыл. Уже на следующий год он уехал в Киев, а затем вернулся только для того, чтобы попрощаться с новгородцами. Тогда же, в Торжке, умер его сын Василий. Отклонив все просьбы остаться, князь заявил, что хочет искать Галичского княжения, о чем, вероятно, давно уже думал. Теперь эти мечты сбывались. Мстислав Мстиславич получил письмо от польского короля Лешко Белого. Тот называл его братом и звал княжить в Галиче, который, впрочем, еще предстояло отвоевать у венгров. Понимал ли Удатный князь, как его стали теперь называть, что солнце его подвигов уже миновало зенит и клонится к закату, что больших подвигов, чем с новгородцами, он на западе уже не совершит?
Галицкое княжество, утратив династию своих правителей, переходило из рук в руки в череде заговоров, переворотов, измен и непрерывного кровопролития. Сыновья Романа Мстиславича Волынского Даниил и Василько были еще малы, чтобы претендовать на Галич, в эти годы они лишены были и своей законной отчины. Наконец Галич достался иноплеменникам — уграм и ляхам, покровитеям сирот, но те не смогли мирно поделиь добычу и Лешко теперь призывал Мстислава против венгерского короля Эндре, в качестве орудия реализации своих изощренных планов.
Придя в Киев, Мстислав стал набирать войско для похода на запад. Это ему не составило труда. Добровольцы считали за честь послужить под стягом такого прославленного полководца, чья слава, кажется, стала вровень с Мономаховой. Как воин и военачальник, Мстислав вырос на юге. Здесь все ему было знакомо. Собрав вскоре значительные силы, включая и дружины братьев, он выступил в поход на Галич.
Одно только его имя заставило бежать жестоких оккупантов и их приспешников — галицких бояр. Безо всякого труда Мстислв Мстиславич унаследовал золотой трон своего родственника, Ярослва Осмомысла. Вскоре он выдал дочь Анну за Даниила Романовича, что, после многолетних трудов, добился-таки отцовского стола во Владимире-на-Волыни. Новый галичский князь предвидел предстоящую борьбу с венграми, но неожиданно и Лешко превратился во врага, из-за того, что Даниил потребовал у него захваченные ранее приграничные волынские города. Поскольку Лешко не собирался их отдавать, Даниил пожаловался Мстиславу. Тот, однако, зятя не поддержал, связанный своей признательностью королю Польши. Даниил управился сам, разбив поляков и отвоевав города на Буге, но Лешко решил, что этими успехами волынский князь обязан галичской помощи. В письме королю Эндре (Андрею), Лешко отказывался от своей доли в Галиче, отдавая ее своему зятю — сыну венгерского короля, женатому на его дочери, «как только выгоним русских». Получив его Андрей с войском подступил к Перемышлю. Сидевший там тысяцким Ярун вынужден был бежать. Отряд, посланный Мстиславом из Галича к отложившемуся от него Городку, был разбит подоспевшими венграми и поляками. Погибли многие из близких к Мстиславу дворян, носивших дарованные им золотые цепи.
Мстислав стоял на р. Зубрье с князьями союзниками. Сюда прибыли беглецы из разбитого отряда, оповестив о силе неприятеля. Оценив обстановку, полководец решил отойти, убедив Даниила Галицкого и Александра Белзского идти защищать Галич. Даниил пошел, а Александр не посмел, с чего началась вражда между ними.
Ляхи и венгры двинулись на Галич, но в упорной битве на Кровавом броде Даниил не позволил им прорваться к городу. Тогда неприятели обратились на Мстислава, заставив его покинуть пределы княжества. Тот успел упредить о своем отходе Даниила и он, день и ночь сражаясь, сумел с группой соратников прорваться с большим риском и лишениями, к Мстиславу, воздавшему его храбрости и осыпавшему зятя многими дарами.
Не имея достаточно сил, Мстиславич предложил Даниилу вернуться во Владимир (Волынский), а сам отправился в Дикое Поле к тестю Котяну за помощью. Король Андрей оставив за себя в помощь сыну воеводу Фильния, ушел восвояси. Остались в Галиче и крупные силы поляков, а кроме них, если верить новгородской летописи, наемники из Чехии и Моравии.
1219 год прошел в подготовке к реваншу, а на следующее лето Мстислав вернулся с половецкой подмогой. Его враги не дремали в ожидании ответного хода, так, что едва только пронесся слух о возвращении Мстислава из степи с ордой, как Лешко выступил против Даниила, чтобы недопустить его соединения с Мстиславом. Фильний же, укрепив Галич, оставил в нем королевича Коломана (Кальман) с женой и двинулся на Мстислава. Тот ожидал его неподалеку с Владимиром Рюриковичем Смоленским и половцами, оставленными в засаде.
Полки сошлись и вскоре владимирово крыло дрогнуло, попятилось и побежало. Ляхи, а за ними и часть угров пустились в погоню. Державшийся на месте Мстислав, дождавшись, когда они кажутся на достаточно безопасном расстоянии, ударил на оставшихся венгров и галичан, приведя их в замешательство и разгромил. В это время и Владимир, выполнив задачу по разделению вражеского войска путем заманивания, остановил свою дружину, и опрокинул преследователей. Фильний был пленен. Между тем, те поляки, что далее всех ускакали с поля боя, возвращались, ни о чем не подозревая. Мстислав выслал против них половцев, а сам поднял захваченный польский белый стяг, использовав редкую старинную уловку. Поляки, отбросив половцев, прорвались к нему, надеясь, что там еще держатся свои, и здесь все нашли свою смерть.
Погибших врагов было не перечесть. Вопли умирающих слышны были даже в Галиче. На кровавом поле, где трупы лежали грудами, половцы собирали богатый урожай трофеев и пленников. Тех из врагов, что избегли смерти на поле боя, ловили смерды и истребляли без пощады.
В это время галичане, разобравшись в том, что произошло, принялись ловить и резать оккупантов. Видя это. Кальман приказал выгнать все население города за ворота вместе с семьями. Так он надеялся не только обезопасить себя от мятежа, но и получить необходимое для осады продовольствие. Победители, тем временем, подошли к городским стенам и предложили защитникам капитуляцию и жизнь. Те отказались, на что Мстислав пообещал, что теперь никто из них жив не будет. Ночью удалось подкопаться под ворота противоположные напольной стороне, пробравшиеся внутрь воротной башни открыли их и находившиеся в готовности конные дружинники во главе с Мстиславом ворвались в крепость, истребляя мечущихся врагов.
Некоторое количество венгров и поляков спаслось, поднявшись на кровлю храма Пресвятой Богородицы, где, по распоряжению Фильния, загодя были устроены укрытия, откуда они стали отбиваться. Там же оказались королевич Кальман со своей польской женой. Однако спустя некоторое время они стали страдать от жажды. Пожалев женщину, Мстислав распорядился подать им бочку воды. Когда же к жажде добавился и голод королевич сдался на милость Мстислава. Он вместе с женой был отправлен в Торческ, а все остальные попали в рабство к половцам и людям Мстислава. Среди прочих пленен был и глава Галицкого боярства Судислав. Валяясь в ногах у князя он вымолил себе пощаду. На беду свою Мстислав Мстиславич поверил ему и даже дал во владение Звенигород. Вскоре прибыл в Галич и Даниил, отбившийся от Лешка.
Король Эндре грозил войной, но Мстислава напугать было невозможно. Он спокойно предложил соседу суд Божий и тот умерил свой тон. Переговоры продолжались, пока Мстислав не послушался совета Судислава: освободить Коломана при условии, что тот откажется от Галича, который через три года будет передан в наследство Марии, третьей дочери Мстислава, вступающей в брак с другим сыном короля. Перемышль же, по свадьбе, передавался в приданое. Эти условия разрушали венгерско-польский союз, так как дочь Лешка теряла права на Галич, но, с дугой стороны, Галича лишался и Даниил, не говоря уже о судьбе младших сыновей Мстислава, о которых отец, как будто вовсе не думал. Этот договор, отрицательные плоды которого проявились не сразу, дал долгожданный мир Галичине, продолжавшийся до тех пор, пока однажды из своих степей на двор к Мстиславу не примчался черным вестником наступающих бед, изгнанный монголами Котян.
События Калкского похода и подробности несчастной битвы известны достаточно хорошо, как и роль в них Мстислава Мстиславича — инициатора похода и главного виновника неслыханного разгрома. Решившись в одиночку разбить действительно не столь уж великие численно силы неизвестного противника, он переоценил свои собственные. Удача отвернулась, наконец-то, от «удатного» князя. Судьба горько посмеялась над вековечным искателем подвигов и все большей славы, наглядно показав всю их тщету. Того, кого еще недавно превозносили по всей Руси, теперь проклинали по всему ее югу и западу. Примчавшись одним из первых на днепровскую переправу, он, как видно, пребывая в полной растерянности, приказал отталкивать от берега и рубить лодки, обрекая других беглецов на гибель и плен.
Вернувшись едва ли не в одиночку в Галич, князь, потерявший на Калке последних верных соратников, был обречен доживать век среди измен и тревог, в окружении людей абсолютно чуждых ему. Не любивших, а зачастую, и ненавидевших его, не способных ни поверить на слово, ни держать его, привыкших вместо правил кодекса чести, руководствоваться одной только эгоистической выгодой и инстинктом власти. Ситуацию, сложившуюся при новом дворе Мстислава характеризует следующий эпизод. Некто Жирослав распространил среди бояр слух, что князь собирается идти в степь и вернуться с ордой Котяна, чтобы истребить их всех. И все бояре внезапно бежали за горные перевалы в Перемышль, прислав оттуда спросить ничего не подозревавшего Мстислава, правда ли это. Пришлось князю посылать к своим слугам духовника, убеждать, что они поверили досужему вымыслу….
Мстислав Мстиславич любил Даниила как сына, но однажды поверил клеветнику — Александру Белзскому, ненавидевшему Романовичей, будто Даниил подговаривает ляхов помочь ему захватить Галич. Мстислав, столь же легковерный, сколь и честный, поверил в это и поддержал Александра против Даниила, а тот действительно привел подмогу из Польши. Боевые действия сложились неудачно для Мстислава и, особенно, для Александра. Поляки повоевали часть Галичины, а Романовичи — окрестности Белза и Червена. На следующий год Мстислав призвал Котяна с его ордой и Владимира Рюриковича, ставшего теперь киевским князем, но сам, страдая от необходимости воевать с Даниилом, решил проверить правдивость Александра. Ложь его открылась, но он был в очередной раз прощен. Даниил же был принят и обласкан с еще большей любовью и осыпан дарами. Для Даниила Мстислав готов был отдать даже самое лучшее — любимого коня Актаза, равного которому небыло.
Вскоре началась война с венграми. То ли из-за нетерпения короля скорее получить обещанный Галич, то ли из-за того, что королевичу накануне, по неведомой причине пришлось бежать из Перемышля (что вполне могло быть провокацией). Венгры снова взяли Перемышль, а за ним Звенигород и подошли к Галичу, но не смогли переправиться через разлившийся Днестр, на другом берегу которого стоял Мстислав. Постояв, король направился к Теребовлю, взял его, а затем Тихомль и осадил Кременец, под которым понес от осажденных большие потери, после чего вернулся к Звенигороду. Сюда с войском подошел Мстислав. Даниил же вынужден был стоять на Буге, обороняясь от Лешка, вновь действовавшего по совместному с венграми плану.
Венгерское войско вышло из лагеря навстречу галичанам. В битве Мстислав одолел и гнал врагов до лагеря (по-видимому укрепленного). Король Эндре, не надеясь на победу, с остатками войск спешно направился к границе. Мстислав мог бы его пленить, но, послушав измеников бояр, не стал преследовать неприятеля и позволил тому благополучно уйти за Карпаты. Судиславу этого показалось мало. Теперь он настаивал на том, чтобы Мстислав отказался от Галича. Передав его королевичу Андрею (младшему), так как бояре не хотят, чтобы он продолжал княжить. Мстиславу же хотелось передать Галич Даниилу, но пришлось поступить против воли…. Себе же старый князь оставил «Понизье» — нынешнюю Подолию — после чего ушел в свой Торческ. Осознав свою ошибку, Мстислав подержал Даниила в его правах на наследство Мстислава Немого — Луцкое княжество и даже обещал, что поможет на будущий год отвоевать Галич, но было поздно. К не слишком еще старому князю подкралась болезнь. Почуяв приближение смерти, Мстислав Мстиславич захотел увидеться с Даниилом, «имея къ нему велику любовь въ сердце своемъ». Ему он хотел поручить своих малолетних сыновей, но этому помешали. Доблестный витязь ушел в из жизни неведомо в каком захолустьи (нет никакой уверенности, что это произошло в Торческе. Где он собирался княжить), лишенный дружеской поддержки и участия, оказавшись не в состоянии наделить своих сыновей достойными уделами. По некоторым данным, перед смертью он принял схиму.
Лишь в 1231 г. Даниил Романович, получив от Владимира Рюриковича «часть в Русской земле» т. е. Киевщине, дал детям Мстислава «шюрятомъ своимъ» их отчину — Торческ: «за отца вашего добродеанье примите и держите Торцкий городъ».
Юрий Валентинович Сухарев, научный сотрудник Центра военной истории России при Институте Российской истории РАН
http://rusk.ru/st.php?idar=110984
Страницы: | 1 | |
