«Богиня разума»

Заметки о современном искусстве

Искусство во все времена разнородные политические силы и правительства стремились низвести к роли простого орудия в воздействии на массы. Действительно, власть писателя, поэта, художника актера, певца над душою зрителя может достичь огромной силы. Но существует тонкая грань, перейдя которую искусство становится тривиальным угодничеством. Последнее, будучи всего лишь тенью искусства, и только тенью, всегда отличалось сверхчеловеческим лакейством, нахальством, хамским происхождением и демонстративным пренебрежением к национальным традициям, в первую очередь религиозным.

Замечательно, что и французская революция, и переворот 1917 года в России, и Перестройка начинались в театре. Во времена французской революции перед толпами парижан театральное представление развернулось прямо в алтаре Собора Парижской Богоматери. Полуобнаженная куртизанка в сопровождении пышной свиты из актеров, переодетых греческими богами и демонами была церемониально внесена в собор и посажена на святой престол. А вожди революции, тут же на окровавленных трупах священников и монахов, торжественно низвергли декретом «старую религию» и провозгласили наступление новой эры богини Разума, которую она должна была собой прообразовать.

Так впервые в истории идеи свободы, равенства и братства публично приравняли к религии. Театральные актеры в ритуале новой религии исполнили роли жрецов нового культа. (Этот эпизод французской революции и последующую печальную судьбу несчастной «богини» описал И.А.Бунин в рассказе «Богиня Разума»). Тем самым театр как бы приравнял себя к конфессии.

Спустя всего семьдесят лет, в России, нарком Луначарский (кстати, луна-чарский — это его театральный псевдоним), объявил социализм новой, пятой мировой религией и стал решительно и последовательно продвигать в массы ее догмы. Началось разрушение православных храмов, сжигание икон, казни священников, монахов, православных мирян. И опять, как прежде, театру предстояло исполнить главную жреческую роль, поскольку именно на театральных подмостках воздвигали алтарь сверхновых ценностей.

Эхом всех этих событий аукнулось недавнее признание некоего московского режиссера, который заявил во всеуслышание, что режиссер должен быть чем-то вроде раввина в своем театре.

Теперь давайте раскроем книгу любителя шахматных сравнений пана Бжезинского. Он пишет: «Культурное превосходство является недооцененным аспектом американской глобальной мощи. Что бы ни думали некоторые о своих эстетических ценностях, американская массовая культура излучает магнитное притяжение, особенно для молодежи во всем мире. Ее привлекательность, вероятно, берет свое начало в жизнелюбивом качестве жизни, которое она проповедует, но ее притягательность во всем мире неоспорима. Американские телевизионные программы и фильмы занимают почти три четверти мирового рынка. Американская популярная музыка также занимает господствующее положение, и увлечениям американцев, привычкам в еде и даже одежде все больше подражают во всем мире».

Что ж, ни слова о религии. Следует отдать должное, что американская, да практически и вся западная культура нового времени прежде всего культура светская, т. е. демонстративно и законодательно отмежевавшаяся от любых проявлений культа. Именно этот принцип декларируется во всех ее основных проявлениях: искусстве и науке, философии и псевдорелигиях, этике и праве; в социальной, экономической и политической организациях, в образе жизни и умонастроениях людей.

Но вот тут то и фокус. Поскольку исторически и фактически за маской невинного термина светское прячутся в том числе и непримиримые враги Веры и Церкви. Очень удобная и необходимая вещь в строительстве новой вавилонской башни. Если помните, строительство той, прежней, остановилось из-за возникновения языковых противоречий. Теперь к разноязычию примешались еще и национальные, культурные и религиозные проблемы. И вдруг, разом, полное разрешение всех затруднений введением принципа светскости — свобода, равенство братство. И сам термин, по большому счету, своим происхождением, вполне заслуживает названия религии. Называют же религией сатанизм.

Сами посудите — светское искусство стремится отразить мир таким, каким он открывается нашим органам чувств. «Действительно только то, что доступно нашим органам чувств. Только то, что мы видим, слышим, осязаем, ощущаем и воспринимаем через наши органы чувств — реально и имеет смысл». «Вне этой чувственной реальности нет ничего, или есть что-либо такое, чего мы не можем прочувствовать, а это — эквивалент нереального, несуществующего, как таковым им можно пренебречь». Такое дикое и бессмысленное допущение нормальный научно мыслящий человек может принять только на веру. Вера и есть.

Предметом светского искусства должны быть предметы мира сего. Любое, сколь-нибудь серьезное упоминание о Боге и мирах иных преступает границы законов светского искусства. И подлежит запрету. А это уже такая разновидность религии как атеизм. Парадоксально, что тут даже и о законах классической эстетики говорить не приходится, ибо в основания этой науки заложено понятие эстетического чувства, которое, априори, отличается от тех пяти. Эстетическое чувство сродни религиозному, поскольку опирается на данные сверхчувственного опыта.

Забавно, что к 20 веку, принцип светскости, зародившийся как простой технический прием, мелкое стилевое направление в средневековом искусстве, теперь стал руководящим в жизни целых государств.

Чувственная основа светской культуры наложила отпечаток на все основные компоненты западной культуры и сделала их также преимущественно чувственными. Для того, чтобы успешно продаваться на рынке чувственному искусству, приходится постоянно поражать публику, возбуждать интерес, искать новизну, быть сенсационным. Поэтому оно выбирает такие темы, как преступный мiръ, сумасшедшие, нищие, проститутки, сексуальные извращенцы, лжецы, воры и гангстеры, садисты и мошенники, аферисты; заостряет внимание на всем негативном, патологическом, асоциальном и получеловеческом. И даже если героем произведения, в виде исключения, становится великий человек, значительная историческая личность, поэт, писатель, полководец, то авторы начинают, в соответствии со своим «психоаналитическим» фрейдистским методом приписывать герою целый комплекс извращений, непотребств и низостей, патологий и вульгарностей, говорил известный социолог Питирим Сорокин. И все это искусство поношения и унижения, музей патологии, носит название «правда жизни»

Не будем акцентировать незнание паном Бжезинским разницы между искусством и рыночным масскультом, не будем говорить о кулинарных предпочтениях «нации фастфуд». Важно другое — американская художественная культура ориентирована на продажу, а стало быть, на удешевление производства, на унификацию и стандартизацию. Неудивительно, что американским лекалам размножаются, как грибы, с поразительной скоростью и ужасающим однообразием фильмы, спектакли, мюзиклы, детективные романы, мыльные оперы, всяческие телемосты, познеры, швыдкие и пр. Весь «творческий» процесс режиссеров, артистов, писателей и художников сводится к технологически обязательному жесткому исполнению пунктов инструкции по производству предметов искусства широкого потребления.

И это по-настоящему ужасает, потому что, подтверждает мысль, что как таковая, светская чувственная культура давно все свои возможности и ресурсы исчерпала. И настало время заявить о крупномасштабном кризисе. Таком кризисе, который способен потрясти глубинные основы человеческого бытия, который неизбежно отразится на судьбах всего мира.

Анализ истории и развития форм чувственной культуры позволил известному гарвардскому социологу русского происхождения Питириму Сорокину еще в 1929 году обосновать гипотезу о грядущем глобальном кризисе цивилизации и предсказать довольно точную картину развития: «Главный вопрос нашего времени не противостояние демократии и тоталитаризма, свободы и деспотизма, капитализма и коммунизма, пацифизма и милитаризма, интернационализма и национализма, а также не один из текущих расхожих вопросов, которые ежедневно провозглашаются государственными деятелями и политиками, профессорами и министрами, журнальными и просто уличными ораторами. Все эти темы не что иное, как маленькие побочные вопросы — всего лишь побочные продукты главного вопроса, а именно: чувственная форма культуры и образа жизни против иных форм».

«…он (кризис) несравнимо более глубокий и в целом глобальнее любого другого кризиса. Он так далеко зашел, что его можно сравнить только с четырьмя кризисами, которые имели место за последние три тысячи лет истории Греко-римской и западной культуры. Но даже и они были меньшего масштаба, чем тот, с которым мы столкнулись в настоящее время. Мы живем и действуем в один из поворотных моментов человеческой истории, когда одна форма культуры и общества (чувственная) исчезает, а другая форма лишь появляется. Кризис чрезвычаен в том смысле, что он, как и его предшественники, отмечен необычайным взрывом войн, революций, анархии и кровопролитий; социальным, моральным, экономическим и интеллектуальным хаосом; возрождением отвратительной жестокости, временным разрушением больших и малых ценностей человечества; нищетой и страданием миллионов — потрясениями значительно большими, чем хаос и разложение обычного кризиса. Такие переходные периоды всегда были воистину Dies irae, Dies illa (день Тот, день Гнева).».

Какова же та, другая форма культуры, которая грядет на смену нынешней? Мы можем с определенностью только сказать, что это будет форма основанная на началах «не от мира сего», как это уже было в прошлые эпохи, к которой, кстати, принадлежит и православная русская культура. Вспоминаются слова еще одного мыслителя, довольно точно предсказавшего будущность мира, Достоевского: «А между тем на Востоке действительно загорелась и засияла небывалым и неслыханным еще светом третья мировая идея — идея славянская, идея нарождающаяся, — может быть, третья грядущая возможность разрешения судеб человеческих и Европы».

Похоже на то. Позвольте теперь задать вопрос, не этим ли объясняется такое массированное противостояние введению в школьные учебные программы преподавания Основ Православной Культуры?

Пока же мы наблюдаем только внешнее проявление американской глобальной мощи, главного рычага ее культуры — всепродажность. Дело в том, что для обеспечения прибыльности низкокачественной продукции необходимо вбросить на рынок товары более непотребного уровня. Тогда покупатель станет выбирать твой товар. В этом главный принцип поддержки финансирования и отбора заведомо бездарных и безобразных наших национальных проектов и произведений искусства всяческими заграничными фондами и организациями.

Такая глобальная продажность, по-видимому, грезится пану Бжезинскому и в лоббировании нашей неправославной культуры. Но для такой высшей глобальности русской культуре недостает всего лишь «пустяка» — перестать быть русской. Да и культурой заодно, поскольку подлинная русская культура на иных началах основана и другим духом питается.

Беда же наша всеобщая в том, что более семидесяти лет мы считали искусством все эти осколки и обмылки революционной пошлости, прячущиеся теперь под маской светских. И теперь у нас во многих вопросах решительно отсутствует нравственное соглашение. Но, об этом в другой раз.

Пока можно только с уверенностью сделать вывод, что сущность национальной русской культуры не узко национальная, ограниченная территорией, языком, верованием, традициями, условиями и потребностями русского этноса, идея, а вселенская, всемирная, всеобщая, содержащая способы и истоки обновления цивилизации, мощная в своем предназначении всечеловеческая цель. Исход.