Русский пророк — консерватор Розанов

Доклад на научной конференции «В.В.Розанов и современность. К 150-летию со дня рождения мыслителя»

27 июня сего года в Калининграде в Музыкальном колледже им. С.В.Рахманинова силами Русской исследовательской группы была проведена научная конференция «В.В.Розанов и современность. К 150-летию со дня рождения мыслителя». Приветственное слово участникам конференции произнесла заместитель директора колледжа, заслуженный деятель культуры России Л.И.Якубинская. Оргкомитет конференции возглавил д.ф.н., профессор С.В.Корнилов, выступивший с докладом «Проблемное поле философии В.В.Розанова». Его товарищ по оргкомитету к.и.н. В.Н.Шульгин выступил с докладом «Русский пророк — консерватор Розанов». Гость из Ростова-на-Дону д.ф.н., профессор А.В.Белов выступил с докладом «„Крестные отцы“ литературной деятельности В.В.Розанова». Другие доклады были посвящены антропологическим идеям Розанова (д.ф.н., проф. Н.А.Четверикова), польским откликам на творчество Розанова (к.филол.н., доц. Л.А.Мальцев), философскому мышлению Серебряного века на примере В.В.Розанова и С.Л.Франка (асп. Н.М.Акулич), мотивам распада и возрождения в творчестве В. Розанова, А. Блока, М. Бахтина (к.филол.н., проф. А.З.Дмитровский), религии в концепциях П.А.Флоренского и В.В.Розанова (асп. В.В.Фролов), проблеме смысла жизни в творчестве раннего Розанова (асп. И.А.Спесивцев), русскому национальному характеру в понимании Розанова (асп. Д.А.Голубков). После завершения конференции силами студентов музыкального колледжа был дан небольшой концерт.

Самодеятельная межвузовская исследовательская группа, руководимая С.В.Корниловым и В.Н.Шульгиным, ставит своей целью комплексное изучение отечественной культуры, что весьма актуально на крайнем Западе России, где в последние годы усилилась деятельность сепаратистских сил, пытающихся внедрить в местное общество ложное чувство культурного и даже якобы этнического отчуждения Калининградской области от России. Это уже вторая научная конференция, проведенная Группой. На повестке дня научная конференция, посвященная творчеству выдающегося мыслителя-пророка и патриота К.Н.Леонтьева, 175-летняя годовщину которого приходится на 2006 год. Ниже приводится текст выступления В.Н.Шульгина.

«Старое добро есть вечное добро»
В.В.Розанов, Мимолётное, 4.07.1915 г.

В.В.Розанов — воплощение России. Он размышляет, юродствует, негодует, любит, радуется и печалится. И никогда он не бывает равнодушен и теплохладен. Розанов идёт в бой за правду, не смущаясь, как и Сократ, своим одиночеством. Он поразительно многообразен и парадоксален. От этого чудного розановского разноцветия иногда рождается его неприятие, впадающее в соблазн считать мыслителя непоследовательным и противоречивым. Нет ничего более антиномичного в человеческом духовном мире, чем гений Розанова. И чрезвычайно притягательного. Поражает его честность, исповедальность. И это тоже — русская черта. Так разговаривают, «плача», в «зелёных» вагонах поездов, делясь со спутниками о наболевшем, раскрывая им свою душу, безотчётно рассчитывая на сочувствие и понимание ближнего.

Кладовая дум Розанова была 2/3 прошлого века сокрыта от нашего взора, находясь на цензурном замке. Работы философа стали возвращаться в оборот отечественной мысли в 80-е годы XX в. Теперь непрерывно издаётся корпус его сочинений, обнаруживаются всё новые и новые его тексты. Виднейший толкователь и издатель Розанова, Александр Николаевич Николюкин, несколько лет назад издал в серии ЖЗЛ биографию своего героя и нашего сегодняшнего юбиляра, 150-летие которого мы отмечаем. В известной серии «Pro et contra» Русского Христианского Гуманитарного Института в Петербурге издана двухтомная антология о Розанове. Но это только начало. В этих стенах уместно заметить, что исследователи ещё не приблизились к такой, например, теме, как «Розанов и музыка», а ведь у Василия Васильевича был дар восприятия тех божественных гармонических звуков, которые исходят из небесных сфер и доступны лишь тонким чувствительным душам, которые «призваны всеблагими» на духовную трапезу.

Незаменимость и уникальность творчества Розанова может быть почувствована из следующих примеров. Известный участник русского духовного возрождения 60−90-х годов XX в., (ныне уже почивший) литературовед и историк В.В.Кожинов, был одним из первых мыслителей советского периода, вставших перед мучительной проблемой почти полного неведения духа Исторической России и попытавшихся «связать разорванную нить» русской культуры. Отвлекаясь пока от Кожинова, скажу об этой проблеме на примере своих родителей. Им, рождённым в 20-е годы, был хорошо преподан звучный нигилистический рык Белинского, Герцена, Бакунина, Чернышевского, Добролюбова и Писарева, звавших к «творческому» отрицанию «ненавистной» России царской, с крестом на шее и становым приставом, со священником и с самобытным крестьянином, не желавшим вступать в тот колхоз, который уже в 40−50-е годы XIX в. был запланирован нашими западничавшими революционерами. Моя мать, учительница русского языка и литературы, закончившая Иркутский педагогический институт сразу после Великой Отечественной войны, и присутствующая здесь, рассказывала мне, что им в студенческие годы была отлично преподнесена Аристотелева логика и История античной философии, но ничего не было сказано о Хомякове, Достоевском, Константине Леонтьеве, Владимире Соловьёве и других отечественных самобытниках. Василий Розанов из их числа. Он до сих пор не изучается в средней школе, которая продолжает уделять внимание Н.Г.Чернышевскому с его нигилистическим «романом» «Что делать?» [1].

Но вернёмся к прерванному примеру. Так вот, В.В.Кожинов, мучившийся в 50-е годы XX в. сознанием неполноты своего образования и ведения классической русской культуры, обратился за советом «что читать?» к выдающемуся мыслителю М.М.Бахтину. Кожинов вспоминал: «… при первой же встрече с Михаилом Михайловичем в 1961 году он на вопрос о том, кого из русских мыслителей необходимо изучать прежде всего, почти не раздумывая, сказал: „Читайте Розанова!“» [2]. Аналогичный совет дал молодому А.В.Гулыге, (также уже завершившему земную жизнь), Алексей Фёдорович Лосев, «последний из могикан» Русского серебряного века. А.Ф.Лосев порекомендовал Гулыге, молодому историку философии, эволюционировавшему от марксизма к христианству, следующее: «Почитай для начала Розанова, хотя бы то, что он пишет о Хомякове» [3]. Эти два примера весьма показательны. Виднейшие представители отечественной духовной классической христианской традиции, Бахтин и Лосев, передавая «просветительскую эстафету» новому поколению образованной русской молодёжи, на первое место по значимости ставили Розанова.

Тема, занимающая меня сегодня, — «Розанов как пророк». Занимаясь ею, можно одновременно уточнить понимание обстоятельств, сопутствовавших глубокому монархизму мыслителя, нелицемерно любившего Русское Царство и ненавидевшего его антипод — радикальную интеллигенцию с её доктринальной революционностью. Монархизм Розанова и его пророческий дар — это две константы внутреннего мира мыслителя-консерватора. Удивительно: пророчества Розанова о Революционной России исполнились вполне и буквально. Его провидческий дар был сродни таковому у его главного учителя, Ф.М.Достоевского, и товарища по переписке, — К.Н.Леонтьева. Последнее обстоятельство — точное и ясное предвидение Розановым того, что случится с Россией в XX в., с Россией, обречённой и сегодня всё ещё «переваривать» Революцию, дополнительно заставляет нас обратиться к теме «Розанов — пророк». Оговоримся, что тема провидческого дара Розанова шире, чем она рассматривается в этом выступлении. Не затрагивается тот пласт его по сути пророческих характеристик Западноевропейской либеральной цивилизации, которую, по Розанову, ждёт неизбежная гибель. Розанов замечал, что происходящее на Западе свидетельствует об «ужасающей „убыли души“» цивилизованного человека, который «оставляя псалтири бежит забыться около шарманки». В результате Запад мечтает лишь о комфорте и технических усовершенствованиях, не ведая о духовной основе жизни [4]. При этом Розанов неоднократно возвращался к теме, начатой русской мыслью ещё в 20−30-е гг. XIX в., — к трагедии вырождения человечности в западном либеральном человеке, которого, по словам Розанова, можно сравнить лишь «с гнусною слизью» [5]. Эта последняя сторона творчества Розанова — критика западноевропейского либерализма — отдельный сюжет, который может явиться самостоятельным разделом большой работы об отвержении самобытной Россией западного либерализма. Эта тема зазвучала сначала у Пушкина, сказавшего во вторую половину 30-х годов, что человек в Североамериканских штатах «выветрился», была продолжена «любомудром» кн. В.Ф.Одоевским, впервые заявившим о духовном «гниении Запада», а затем рассматривалась славянофилами и почвенниками, дойдя до «крещендо» у Ф.М.Достоевского и К.Н.Леонтьева. Розанов тут сказал своё оригинальное слово, о чём, повторяю, сейчас не будет разговора.

В сборнике «Уединённое», опубликованном в 1911 г., Розанов, сознавая себя русским самобытником и свободным консерватором пушкинского типа, высказал следующую двойную мысль. По поводу полученных им писем от Максима Горького, (временами плакавшего от чтения «Уединённого»), Розанов писал, что Горький — «прекрасный человек», но он, к сожалению «левый» и радикал, а все радикалы и социалисты не видят истинных «горизонтов» России. Радикальный горизонт сильно сужен. В числе прочего Розанов сознаёт, как отрицатели исторической России всех направлений, от Милюкова до Плеханова и Ленина в духе своих доктрин отвергают Русское Царство. И мыслитель-самобытник, который не страдал такой «близорукостью», пытается оценить возможности консерватизма в России. Розанов восклицает: «Неужели это правда, что разница между радикализмом и консерватизмом есть разница между „близорукостью“ и „дальнозоркостью“. Если так, то ведь, значит, мы (консерваторы) победим? Между тем никакой на это надежды» [6]. Розанов повторяет доводы Сократа и Платона, понявших, что добро и благо далеко не сразу и не автоматически торжествуют на грешной земле, несмотря на их абсолютную правоту и божественную природу. Зло может надолго возобладать над добром, но это не устраняет необходимости и даже обязанности человека бороться со злом. Здесь Розанова волновала проблема неизбежности периода революционного зла для России и необходимости сопротивления его грядущему наступлению. Правда, без единого шанса на победу «здесь и сейчас», в виду непременной перспективы «торжества социализма», с единственным расчётом лишь на духовную правду, которая реальна и не имеет временных ограничений. Эта вневременная правда русского самобытничества и звала за собой Розанова, который также, как и давний его предшественник Аполлон Григорьев, понимал, что он пишет для будущих поколений, которым будет необходимо духовное оружие для успеха нового отечественного возрождения. Позднее настроение духовного отвержения противоестественного для России радикального «чужеземного идеологизма» [7], бывшее уже у Пушкина и его последователей славянофилов и почвенников, а затем усвоенное и развитое Розановым, по линии консервативной преемственности в свою очередь перешло к Ивану Ильину [8], который стал призывать к «сопротивлению» революционному злу «силою». Произошло это уже после той Революции, наступление которой точно предсказал Розанов.

Отметим уже сейчас: Розанов зрит страшную и неизбежную силу революционного зла, готовящего нанести удар по Церкви, Царству и Человечности в человеке. Но мыслитель не приспосабливается ко злу, не пристраивается на облучок красной революционной колесницы, (куда его с блестящим даром слова взяли бы на некоторое время тогдашние архитекторы беспредельной ломки Исторической России). Розанов, зная о скорой победе Революции, идёт на подвиг духовной борьбы с ней. Этот волевой модус, конечно, был проявлением той жертвенности, воспитанной тысячелетним русским православием, того самопожертвования, с каким выступали на борьбу со злом Александр Невский, Дмитрий Донской, и другие, боровшиеся за Русскую Правду, не щадя своего живота.

Итак, Розанов предвидит неизбежность сокрушения «старого строя» уже в 1911 г., но борется с этой гибельной тенденцией. Его, так сказать, оптимистический пессимизм состоит в убеждённости, что новый революционный строй красной России исторически недолговечен. И тут же в «Уединённом» Розанов вскрывает главный порок Революции, который почувствовал уже Достоевский, а позднее, в середине XX в., будет иметь в виду такой известный французский мыслитель, как Альбер Камю, (бывший также способным учеником Достоевского — см. его книгу «Человек бунтующий»). Розанов пришел к выводу, что в Революции слиты две разных стихии, во-первых, народно-бунтарская, до известной степени оправданная, во-вторых, чисто интеллигентская, «идеологическая». Как-то Розанов заметил, что Революция права на 1/100 часть именно в силу своей народной стихийности. Но идеологическая сторона Революции является абсолютной ложью, поскольку революционеры-идеологи разъяряют народ против старого строя, заботясь не о благе «трудящихся», а о своём захвате власти на волне «народного гнева». Поэтому Розанов пишет: «А голодные так голодны, и всё-таки революция права. Но она права не идеологически, а как натиск, как воля, как отчаяние». Интеллигентская же революционная идеология является доктринальной ложью. Исходя из этого, мыслитель предвидит уже в 1911 году и победу Революции, и конечный крах созданного ею строя. Хотя радикалы и возьмут власть и «„Битой посуды будет много“, но „нового здания не выстроится“», (то есть революционная цивилизация в конечном счёте рухнет). Розанов продолжает: «Ибо строит тот один, кто способен к изнуряющей мечте; строил Микеланджело, Леонардо да Винчи: но революция всем им «покажет прозаический кукиш» и задушит ещё в младенчестве,…, когда у них вдруг окажется «своё на душе». Революция этим творческим натурам попеняет за отрыв от коллектива и скажет: «Имеете какую-то свою душу, не общую душу… <…>. Умрите». Розанов был прав. Именно так в концентрационном лагере был позднее замучен гениальный учёный, мыслитель-богослов и философ священник Павел Флоренский, который, кстати говоря, исповедовал и причащал умиравшего Розанова в Сергиевом Посаде в 1919 г. Это же можно сказать о многих других замученных представителях Русской мысли, причём не только о консерваторах.

Розанов, впрочем, был уверен, что строй новой неволи долго не удержится. Он писал далее: «И «новое здание», с чертами ослиного в себе, повалится в третьем-четвёртом поколении» [9]. Это удивительное пророчество, высказанное в «спокойный» и, казалось бы, внешне цветущий период жизни Императорской России начала десятых годов XX в. поражает своей точностью. Действительно, с 1917 по 1991 гг. родилось 3−4 поколения и наша революционная сила, «не заквашенная» на Божественной Правде, быстро ушла в прошлое. Причём одновременно обнаружилась на практике то близкое родство социализма и либерализма, о котором неоднократно говорил Розанов, а в наши дни вновь показал академик И.Р.Шафаревич [10]. Чем ближе подкатывалось «красное колесо» Революции, тем больше пророческих суждений изрекал гений Розанова. В продолжение страшной мировой войны, перед мысленным его взором постоянно возникали очертания «нового строя», который он обличал со все возраставшей силой. Уточняется и видение причин будущего неизбежного краха уже революционного строя будущей красной России. 22 июня 1915 года в «Мимолётном» Розанов отметил: «… революция умрёт разом и вся, как только душа человеческая наконец пресытится зрелищем этого монотонного вранья, хвастовства и самовлюблённости. Она умрёт эстетически. Ну, а таковые вещи не воскресают. Людям будет вообще гадко глядеть на эту ораву хвастунов, лгунов и политических хлыщей. Главное — последнее. «Хлыщ» может играть роль? века. Но века? Но 500 лет? Нет, нет и нет» [11]. И действительно, перед глазами встают фигуры Хрущёва, Горбачёва, «перестройщика» Александра Яковлева, к которым применимы все эти хлёсткие эпитеты Розанова. Наш генсек с ботинком в руках на трибуне ООН и с кукурузным прожектом в сердце — это совсем не святой царь Николай Второй, идущий крестным ходом во время прославления Серафима, Саровского Чудотворца. В одном случае видим хвастливое фиглярство революционного временщика, не умеющего почувствовать гибельность своих неокоммунистических планов, в другом — священное служение Царя, защитника Церкви и самих «горизонтов» русской христианской государственности. Или вспомним лжи Александра Яковлева, ополчившегося под знаменем марксизма-ленинизма в конце 60-х годов на русских писателей-самобытников, начавших духовный возврат к Исторической России. Удивительный факт — Яковлев, будучи главным идеологом «перестройки» до последнего сопротивлялся в 80-е гг. переизданию «Истории Государства Российского» Н.М.Карамзина, противясь, (несмотря на пресловутую «гласность»), любому проявлению духовного выздоровления Советской России, начавшей в 30−60-е годы опамятоваться и сосредоточиваться. Но вернёмся к Розанову. В июле 1915 г. Розанов снова пророчествует, улавливая флюиды наступающей революции и её грядущий крах. Он пишет: «Но будет, будет заря. Ещё продышит «синий человек» лет 40, пожалуй — все 85 (два века, XIX и XX) и наконец — перевернётся книзу лицом, последний раз «укусит землю», вздрогнет и вытянется» [12]. Обратим внимание и на то, что Розанов ещё задолго до 1917 года понимает, что революционный переворот будет не политическим только, но «социальным», то есть не задержится на лелеемом кадетами мертворождённом искусственном для России этапе конституционного монархизма или буржуазного республиканизма. Розанов сразу видит «торжество социализма», то есть фактически-неизбежный в сложившихся обстоятельствах излом истории. И его взор уже там, в будущей «Социалистической России». Мыслитель отмечал: «Из социализма, как он не «преуспевай"… не может выйти гармонического порядка со временем…». Новый строй порочен, поскольку ««в самой душе» социализма… лежит ярость, гнев и клевета» [13]. Посему социалистическое безбожное здание не может быть прочным и долговременным.

Что же имел в виду Розанов, говоря о «клевете» и «лжи» социалистов и всех поколений русских радикалов XIX — начала XX вв. Несомненно, речь шла о клевете «новых людей» на Историческую Россию, церковную и царскую. В том же 1915 г. Розанов уточнял свою мысль, говоря: «Русская история… вся оболгана, вся оклеветана «революционною традициею», и клеветали они (т.е. радикалы — В.Ш.) «по заказу» и лгали «по злобе и несчастию"… ибо лжец естественно несчастен, ибо не может не знать, что лжет. Революционеришки суть единственные несчастные существа на Руси: ибо перед самими собою они обязались лгать и лгать, и ещё лгать и опять лгать» [14]. Позднее, уже после революции 1917 года, об этой же революционной «фабрике лжи» скажет Иван Бунин в «Окаянных днях», заметив, что вырастут поколения одураченных людей, которые не смогут и представить старой изобильной Руси. «Иван Великий» писал об этой сатанинской закваске великих революций, лгущих «во имя «светлого будущего», которое будто бы должно родиться именно из этого дьявольского мрака». Бунин, так же как и Розанов утверждал, что типичная ложь переломных времён, русских или французских, повторяется «потому прежде всего, что одна из самых отличительных черт революций — бешеная жажда игры, лицедейства, позы, балагана», когда в человеке «просыпается обезьяна» [15].

Весь наш предреволюционный свободный консерватизм, отстаивавший самоценность отечественной самобытности, противостоял как самодовольному и слепому, (но внешне «консервативному») официально-бюрократическому искажению Исторической России, так и левому радикальному курсу на её революционное изничтожение, и опирался на богатое наследие своих предшественников, которые со времени «Записки о Древней и Новой России» Н.М.Карамзина настаивали на необходимости консервативного исправления «подражательной» системы Петра Великого, (при опоре на петровскую же веру в гигантские творческие возможности русского народа [16]). Все поколения свободных консерваторов, от Карамзина и Пушкина, через славянофилов и почвенников, вплоть до таких представителей русского «серебряного века» как Розанов, были убеждены в самоценности Русского Царства, опирающегося на дух православной церковности. Отсюда их противостояние «чужеземному идеологизму» русской интеллигенции, пытавшейся выдать революционные доктрины Запада за «последнее слово науки» о правильном и прогрессивно-цивилизационном устроении общественной жизни. В особенности наши позднейшие свободные консерваторы, и в частности, Розанов, руководствовались впечатляющим по результатам исследованием «человека революционного», предпринятым Ф.М.Достоевским. Именно Достоевский предрёк гибель «социально-революционного проекта», поскольку последний опирается на сатанинскую повреждённость человечности в человеке. После Достоевского стали возможны дальнейшие прозрения в этом же направлении у К.Н.Леонтьева, В.В.Розанова и других новейших наших мыслителей, (что, конечно, вовсе не умаляет самостоятельности и оригинальности воззрений этих продолжателей дела великого Достоевского). Не случайно И.А.Бунин в подкрепление своих противореволюционных суждений в «Окаянных днях» цитировал именно Достоевского. Бунин соглашается со следующей пророческой мыслью Достоевского о «новых людях»: «Дай всем этим учителям полную возможность разрушить старое общество и построить заново, то выйдет такой мрак, такой хаос, нечто до того грубое, слепое, бесчеловечное, что всё здание рухнет под проклятиями всего человечества прежде чем будет завершено…» [17].

Следует отметить и то, что пророчества бывают, так сказать, разной ценности и глубины. Герцен, например, задолго до Розанова и так же, как последний, разочаровался в западном либерализме и высказал замечательные по силе пророческие суждения о разложении западного человечества, у которого «рыцарская честь заменилась бухгалтерской честностью» и т. п. [18]. Но, так сказать, «завершение пророчества» у Герцена уже было ошибочным. Из его критики западного либерализма вытекал «русский социализм», гибельность которого (и духовное родство с либерализмом) Герцен так и не сумел понять. Видим на этом фоне, что Розанов был духовно зрячим и глубина его провидения была на уровне такового у Достоевского. И эта «пророческая зрячесть» была постоянным качеством Розанова, отчётливо заметным уже в 90-е годы XIX в., когда он только начинал свой идейно богатый литературный путь.

Глубина пророческих суждений Розанова о грядущем провале реального социализма, высказанных задолго до начала Революции, основывалась на прозрении мыслителем истинной сути революционного процесса. В 1895 г. Розанов выступил с критической статьёй, посвященной вышедшему тогда антиреволюционному сборнику Л.А.Тихомирова «Борьба века». Казалось бы, какой может быть спор между этими двумя консерваторами-монархистами и противниками социализма?! Розанов в отличие от бывшего революционера Тихомирова, (ставшего, впрочем, искренним сторонником русской исторической царской верховной власти), размышляет о природе Революции, отказываясь с самого начала от той рационалистической аргументации, с которой подходил Тихомиров к спору с социалистами. Тихомиров пытался разубедить своих бывших коллег чисто логическими доводами, а Розанов показывает полную бесполезность этого дела умственной контрагитации. Дело Революции заквашено по Розанову не на логической, а на жизненной, вероучительной ошибке. Поэтому и бороться с радикализмом и социализмом надо не столько при помощи «силлогизма», сколько стремясь возродить истинную духовную самобытную ориентацию активной части общества. Революция базируется на новом настроении, которое не переломить никакой логикой и никакими «железными» аргументами, как невозможно было в своё время учёным католикам логически переубедить разработчиков новой рационалистической веры и «конструкторов» нового протестантского настроения (Лютера и других).

Революция с её «вершиной», социализмом, в своих глубинах вовсе не является «теорией», из чего почему-то исходил Тихомиров, который и пытался в противовес радикализму на рациональном же уровне показать теоретическую ошибочность социализма. Но «теории» у революционеров — лишь на поверхности, а реальную основу разрушительной революционной страсти надо по Розанову искать «в невысказанных словах, в том, что вовсе не входит ни в какие социальные «программы»», в которых много говорится «о нуждах трудящихся». Заслуга Розанова состояла в «диагностировании» истинных основ новой революционной веры и в доказательстве её примитивизма по сравнению с верой истинной. Как консерватор Розанов отмечает, что коренной ошибкой новой революционной веры является её принципиальный утопизм. Все столь рационалистично составленные революционные теории и программы страдают одним пороком — полным отрицанием сложившейся естественным образом жизни с Царём, Церковью, Семьёй. Все революционные «социальные системы» объединяет утопическое «неудержание в них чего-либо из строя существующего», — пишет Розанов. И это главный порок данных доктрин и одновременно — залог их конечного краха. «Потеря чувства действительности» — вот главнейшее основание всех революционных и социалистических теорий и программ. Поэтому, по определению, этот отказ от действительной жизни чреват закономерной «местью», которая рано или поздно восстановит нарушенный исторический баланс. Именно эта мысль высказывается Розановым.

И мы теперь понимаем основу его собственной пророческой правоты. Розанов задолго до Революции почувствовал её ложь, которая заключалась в глубинном доктринальном, а затем и практическом насилии над естественно сложившейся целостностью жизни. Конечный результат революционного процесса для Розанова был теперь предрекаем — принципиально новая «социальная система» неизбежно рухнет, как разрушившая истинные основы целостной органической жизни общества, семьи и отдельного человека. Именно исходя из такого глубокого «препарирования» революционного духа, Розанов так писал о сути нового грядущего строя, в который уверовало большинство «общества» к 90-м годам XIX в.: «Существенная сторона социализма состоит именно в неудержании чего-либо из старого, и уже к ней прибавляется как вторичная и менее существенная черта — манящие яркие образы строя нового. Вот почему не будет ошибкою, если, стараясь определить источники этих порывов, мы будем смотреть на них как на некоторый протекающий в истории психоз — без всякого, однако, узкого или порицательного значения этого термина». Итак, по Розанову, основа нового настроения состоит «в некоторой особой психической атмосфере нового человека», созидаемой вовсе не «нуждой» пролетариев или трудящихся в целом, как это выставляется в официальных революционных программах, а «по закону их созидающей души»; той души-нигилистки, которая по каким-то причинам стала повреждённой [19]. Думаю, мы несколько сумели приблизиться к пониманию природы поразительных пророческих суждений Розанова. Последние делались благодаря его блестящим диалектическим способностям различения между тем, что «кажется» добром и тем, что оно фактически «есть на самом деле». Революционная вера, по Розанову, ошибочна, поскольку она отказалась от реально сложившейся органической жизни традиционного человека и общества. Отсюда и неизбежный в будущем крах социализма, как строя того якобы всеобщего мира, довольства и гармонии, каким он представлялся в утопических мечтах всех его теоретиков. Всё это было ясно Розанову уже в середине 90-х годов XIX века. В той же рецензии на сборник Тихомирова Розанов отметил: «Вот почему, не закрывая глаза на действительно великие страдания огромных масс людей, в умиротворении которых предполагается задача и сущность социализма, мы ни на минуту не сомневаемся, что его корень и будущий исход лежат далеко в стороне от подобного умиротворения. Оно так же мало входит в раскрывающиеся планы всемирной истории, как мало в Ренессанс входило действительное возвращение к античному миру, в Реформацию — возрождение апостольских времён и сокрушение «Римской блудницы», в революцию (Французскую — В.Ш.) — осуществление «естественного братства» людей» [20].

Всё сказанное позволяет почувствовать природу монархизма Розанова. Он ощущает онтологическую правду Православного Царства и сознательно идёт на сократический подвиг породнения с этой правдой, невзирая на хихикания и гнев «образованного общества» по поводу такого якобы анахронизма. И не стесняется казаться юродивым в обстановке почти всеобщего радикального повреждения. Сейчас невозможно обозреть всё богатство розановских суждений о Русском Царстве и его правде. В этом докладе эта монархическая тема затрагивается лишь в связи с удивительным пророческим даром нашего героя. С конца 80-х годов XIX в. Розанов точно предчувствует неумолимое нарастание интеллигентских радикализма и социализма. И его монархизм выдвигается как возможное противоядие этим новым духовным болезням общества. В начале 90-х годов Розанов пишет свою первую апологетическую статью о русской монархии, надеясь, что его мысли помогут в каком-то далёком будущем начать преодоление того доктринального заблуждения, которое повсеместно сметает с лица земли христианско-монархическую государственность. Разъясняя свою «сверхзадачу» своему покровителю и также одинокому консерватору Н.Н.Страхову Розанов в письме 1893 г. писал: «Поистине не могу отказаться от счастливой мечты, что «Монархию» мне внушил Бог. Конечно, это пакостно, что сами монархи не понимают своей миссии и народы не могут не презирать правящих ими без идеи флигель-адьютатнтов. По-видимому, монархии суждено везде исчезнуть (как европ. цивилизации разлагаться), ибо не могут же народы любить и почитать щелкоперов в аксельбантах. Но нужно внушить монархам их смысл и миссию — милостивого Самарянина» [21]. Искажение идеи монархии, соделываемое по Розанову бюрократами в аксельбантах, и приводит к необоснованной интеллигентской борьбе с Царством, когда бюрократический злокачественный нарост на Царстве отождествляется с самим Царством. Свою задачу мыслитель видит в очищении этой светлой идеи православного и народного Царства от её новейших секуляризаторских и канцелярских искажений. Далее Розанов прибавлял, говоря, что его идея — «вернуть всех к православию реально существующему, без всяких придатков и выдумок» [22]. В связи с монархическими размышлениями философа-самобытника это значило — пытаться возродить христианские истоки Русского Царства и идейно отсечь то протестантски-бюрократическое искажение монархии, которое в духе времени измыслил и предпринял Пётр I. Это идейное дело Розанова, конечно, было продолжением той благородной миссии государственного и общественного оздоровления России с опорой на свои собственные начала, которую начали Карамзин, Пушкин и славянофилы в 10−40-е годы XIX в.

Итак, апология Царства на протяжении всего творчества Розанова шла в прямой связи с его верой в религиозную правду русской самодержавной монархии. Мыслитель верно предвидел и грядущий крах монархии, всеми силами, впрочем, ему противостоя, надеясь перетянуть в свой стан хотя бы немногих из радикального лагеря изничтожителей Исторической России. Ещё раз хочется подчеркнуть: поведение Розанова было жертвенным и прямо сократическим, (ведь прав может быть один или немногие). Он знал, что Царство обречено в виду набравшего силу противогосударственного радикализма всего XIX в., но одновременно он верил в старую правду. В «Мимолётном», в конце 1915 г., когда Революция уже предчувствовалась, Розанов об этом писал для будущего так: «Окаянные меня и преследуют. И никто — кроме окаянных. А благословенные — благословят. Очень просто. И мне только тепло. // Ведь я просто сказал («Короб 2-й») [23]: люблю Царя, Церковь, Россию. <…>. Именно в этом томе господствующий тон: // РОССИЯ. ВЕРА. ЦАРЬ. // Это — так явно. Выпукло. И все: // - Проклят. Проклят. Проклят. // Как никогда ещё. <…> // Я и соображаю: да их взбесило, как я, образованный человек, могу любить «обреченное», т. е. обреченное ими. Этими «высочествами» от Оль д’Ора до Максима». Розанов понимал и чувствовал, что мощные интеллигентские силы, стоящие за Максимом Горьким и другими радикальными публицистами скоро победят видимое Царство. Но им не победить Царя Царей. Эта вера и укрепляла мыслителя в чувстве собственной правоты.

Впрочем Розанов из-за всеобще-радикального забвения правды уже в ноябре 1915 года пребывает «весь в слезах», но у него никак не выговаривается сказать «прощай» старому Царству. Печаль Розанова велика. Он пишет:

«Дана нам красота невиданная.
И богатство неслыханное.
Это — РОССИЯ.
Но глупые дети все растратили. Это РУССКИЕ».

Скорбь и печаль мыслителя велики и поэтически возвышенны. Розанов как всегда уверен — революционеры в конечном счёте проиграют, потому что Правда не на их стороне: «Но всё-таки БУДУТ-ТО Побеждены — ОНИ. Вот в чём дело. Настанет то, что придёт великая ОМЕГА и покроет всё». Розанов уверен, что пройдёт время и человек с совестью поймёт, что Ресторан «с музыкой и девицами», наступивший после «съеденной» Святой Руси, недолговечен. Сначала суть Руси в далёком будущем поймёт один и «его разопнут», но придут другие, «и их разопнут»; «Но когда крови будет слишком много — испугаются. И спросят: «В самом деле, ЗАЧЕМ ЭТО, и ресторан, и биржа, и банк?» [24] И революционная «блоха», которая к тому времени «вскочет» на царское место, будет в конечном счёте раздавлена [25]. В это свято верил Розанов.

Творчество Розанова чрезвычайно важно для нашего времени, когда как воздух нам необходимо новое осознание смысла нашей жизни. И здесь русскому человеку много послужит отечественная свободно-консервативная духовная традиция, Альфа и Омега которой едины. Если Карамзин в 1815 году писал Александру Благословенному, предваряя своё великое сочинение, что «История народа принадлежит Царю» [26], то эту же самую верную мысль через 100 лет повторял выдающийся завершитель дореволюционной отечественной свободно-консервативной традиции, Василий Васильевич Розанов, написав следующее: «В смысле этой [монархической] власти отражается смысл всей совершившейся истории;… и как в истории народа, бытие которого не ограничивается этнографическим существованием, есть несомненно провиденциальный характер, — этот провиденциальный характер имеет власть монарха, концентрирующая в себе смысл истории» [27]. Розанов сумел опубликовать свою по сути историко-философскую поэму «О подразумеваемом смысле нашей монархии», из которой сделана эта красноречивая выписка, лишь в 1912 году (после преодоления цензурного запрета 1895 года, поддержанного и К.П.Победоносцевым). Тираж напечатанной работы был смехотворно мал — 650 экземпляров, что отражало тогдашнее соотношение сил между самоуверенным «легионом» наступавшего радикализма, (да смыкавшимся с ним фактически официальным показушным консерватизмом [28]), с одной стороны, и «малой дружиной» свободных самобытников-консерваторов, отстаивавших правду Царства и Церкви по совести, с другой стороны.

Розанов остался верен своему пророческому служению до конца жизни. В сентябре 1917 года, когда перспектива социалистического «углубления революции» была очевидна для всех, Розанов в «Последних листьях» писал, как он «плачет» по ушедшему Русскому Царству, замечая: «Без царя я не могу жить»; без царя, царицы и царевича «для меня вполне не нужен и народ». И снова мыслитель выказывает поразительный провидческий оптимизм в обстановке всеобщего краха: «Посему я думаю, что царь непременно вернётся, что без царя не выживет Россия, задохнется. И даже не нужно, чтобы она была без царя» [29].

Только в наши дни нового духовного нарастания церковности и свободного монархизма, у нас появилась возможность истинного понимания творческого смысла и востребованности отечественной свободно-консервативной традиции вообще, и в частности, — творчества человека трагической судьбы, В.В.Розанова. Его жертвенное стремление быть честным — русская черта и пример всем нам. Розанов завещал всё это потомкам, говоря: «…живи и трудись как бы никого не было, как бы не было у тебя вовсе «современников». И если твой труд и мысли ценны — они одолеют всё, что вокруг тебя ненавидит тебя, презирает, усиливается затоптать». И поскольку «Правда сильнее солнца», то «живи для неё: а люди пусть идут куда знают» [30]. Да, только стояние в правде позволит восторжествовать той русской цивилизационной альтернативе, которая не сумела победить при Николае I и Пушкине, а позднее — при Николае II, Столыпине и Розанове, хотя на протяжении всего XIX в. свободно-консервативная элита углубляла своё видение России и мира, борясь за торжество Русской Триады веры, христианской государственности и народной национальной культуры. Не будем унывать: на Руси всё делается до трёх раз. И третий, уже современный, приступ к решению вековечной проблемы «возвращения России на круги своя» увенчается успехом.

Владимир Николаевич Шульгин, кандидат исторических наук, профессор Калининградского пограничного института ФСБ России

ПРИМЕЧАНИЯ:

1. Моя дочь, перешедшая в 10-й класс гимназии, получила на лето 2006 г. список классических произведений отечественной литературы, которые надо прочесть. В перечне значится и «Что делать?» Чернышевского.
2. Кожинов В.В. Победы и беды России. М.: ЭКСМО-Пресс, 2002. С. 411.
3. Гулыга А.В. Творцы русской идеи. М.: Молодая гвардия, 2006. С. 56.
4. Розанов В.В. В мире неясного и нерешенного. М.: Республика, 1995. С. 58, 59.
5. Розанов В.В. Религия и культура. Т.I. М.: Правда, 1990. С. 185.
6. Розанов В.В. Уединённое // Он же. Несовместимые контрасты жития. М.: Искусство, 1990. С. 521.
7. Выражение А.С.Пушкина, который одним из первых в классической русской мысли обратил внимание на опасность революционного философски-доктринального искажения национальной жизни и призывал к русской самобытности. См: Пушкин А.С. О народном воспитании // Он же. Полн. собр. соч. в десяти томах. Т. VII. М.: Наука, 1964. С. 43.
8. Этот факт консервативной преемственности Ильина, особенно в вопросе волевого и жертвенного проведения самобытнической политики, не отменяется тем обстоятельством, что субъективно И.А.Ильин подчас неприязненно относился к Розанову. См., напр.: Ильин И.А. Аксиомы религиозного опыта. Т. I. М.: Русская книга, 2002. С.452−453.
9. Розанов В.В. Уединённое. С. 491 (курсив Розанова).
10. См.: Шафаревич И.Р. Две дороги к одному обрыву. М.: Айрис-пресс, 2003. С.234−274.
11. Розанов В.В. Мимолётное. М.: Республика, 1994. С. 195 (курсив Розанова)
12. Там же. С. 237.
13. Там же. С. 243.
14. Там же. С. 231.
15. Бунин И.А. Окаянные дни. М.: Советский писатель, 1990. С. 35.
16. Отсюда и одновременное восхищение Пушкина Петром Великим, как полномочным Царём, отразившееся в стихотворении «Пир Петра Первого», и его же критика великого монарха в «Истории Петра» за протестантское уклонение в ходе реформирования России.
17. Цит. по: Бунин И.А. Окаянные дни. С. 89.
18. Цит. по: Бердяев Н.А. Русская идея. М.: Эксмо; СПб.: Мидгард, 2005, С. 588.
19. Розанов В.В. Религия и культура. Т.I. С. 160,154−155; (курсив автора; выделено мною — В.Ш.).
20. Розанов В.В. Религия и культура. T.I. С.161−162 (выделено мною — В.Ш.).
21. Розанов В.В. Литературные изгнанники: Н.Н.Страхов, К.Н.Леонтьев (переписка). М.: Республика, 2001. С. 294 (курсив автора).
22. Там же. С. 295.
23. Речь идёт о сборнике «Опавшие листья».
24. Розанов В.В. Мимолётное. С.316−318. Розанов даёт скрытую цитату из Евангелия. Спаситель учил, что Он — Путь, Истина и Жизнь, Альфа и Омега. После Распятия Христа следует его промыслительное Воскресение. Так должна возродиться и будущая Россия.
25. Там же. С. 265.
26. Карамзин Н.М. История Государства Российского. Книга первая. СПб.: типография Э. Праца, 1842. С. VIII (выделено мною — В.Ш.).
27. Розанов В.В. О подразумеваемом смысле нашей монархии. СПб.: типография А.С.Суворина, 1912. С. 48 (выделено мною — В.Ш.).
28. Розанов отчётливо понимал, что крайности двух общественно-политических лагерей, радикального (Милюков-Ленин) и официально-консервативного (Победоносцев-Марков 2-й), столь казалось бы противоположных, сходятся в их объективном настрое против Исторической России. Именно поэтому Розанов высоко ценил П.А.Столыпина, который сумел преодолеть партийность и сделать Россию «крепче, народнее, государственнее». Розанов писал уже после убийства великого реформатора и гражданина: «Всего этого просто нельзя было ожидать, пока текли эти нечистые 50 лет (пореформенная вторая половина XIX в. — В.Ш.), которые вообще можно определить, как полвека русского нигилизма, красного и белого, нижнего и верхнего». Столыпин же ни белым, ни красным не был. См.: Розанов В.В. Историческая роль Столыпина // http: // gosudarstvo.voskres.ru/heald/stolypin/stlp₀₁.htm
29. Розанов В.В. Последние листья. М.: Республика, 2000. С. 237.
30. Розанов В.В. Уединенное. С. 525.