 |
| Русский дом | Инок Димитрий | 11.04.2005 |
Наше знакомство было недолгим, мы говорили лишь несколько часов, но добрая память о нём осталась надолго. Саша, так звали парня, рассказал, что он действительно только сегодня вернулся из многолетней своей «командировки».
Вернулся, чтобы снова уйти… в монастырь. Вот его рассказ о своей жизни.
В молодости я много чудил, пил, женщин любил. Удаль в себе ощущал — казалось, море по колено. А жить ведь тоже на что-то надо. Связался с «братками». В 19 лет связался, а в 20 уже посадили. На 8 лет. Сидел в Новополоцке, времени свободного много, всё в карты играл да книжки почитывал. Тут вычитал о пользе лечебного голодания — решил попробовать.
По дню голодал, потом по три, а последний раз решил голодать семь дней. Вообще ничего не ел и даже воды не пил. На пятый день такое случилось…
Парень задумался, видно, действительно важное что-то случилось, но только слов нормальных он не мог подобрать — на язык лезли всё свои слова, тюремные… Потом сказал: «Вся жизнь перевернулась. Был момент, когда я почувствовал, что там, внутри меня, что-то открылось… Оно было чем-то отдельным от меня, самостоятельным, мыслящим. Это переживание открыло мне во мне некую тонкость сознания. Я стал вдруг способен думать шире и глубже, чем только о еде, свободе и женщинах».
«Что это? — думал я. — Неужели это и есть душа, о которой я так много слышал?» И понимал тогда, что да.
Никогда прежде не возникало во мне мысли о Боге, а тут вдруг эта открывшаяся во мне душа моя, без слов, какой-то внутренней тягой, заставила задуматься. Протестанские проповедники к нам часто ходили, книг много принесли, — хороших книг, на папиросной бумаге, — мы из них самокрутки крутили, а тут, до сих пор диву даюсь, стало вдруг страшно от этого и невыносимо стыдно.
Ребята на меня смотрели «понимающе»: мол, «крыша поехала», «в Бога ударился». Впрочем, мне уже было не до них. Я не только все книги о Боге к себе собрал, но и молиться начал, как умел, только не вслух, чтобы другим не мешать.
На территории зоны есть молитвенная комната. Я знал о ней, но пойти не мог себя заставить. Дважды приходил. Стою у дверей, а переступить порог не могу. Что это, гордость?
На седьмой день своего неядения снова прихожу к церкви и снова не могу войти. Хорошо, парень оттуда выходил, догадался, пригласил меня. А там чай пьют, торт на столе — как не в тюрьме. И так ведь совпало: в этот день была Пасха, в этот день и голодание моё закончилось. Получилось, что голодал я как раз в последнюю неделю Великого поста — Страстную Седмицу, самую строгую.
Такая была атмосфера в церкви — мирная, радостная, ребята без мата, без злобы общались, — я такого в жизни не видел.
Вот так я к Богу и пришёл. Стал в церковь ходить. К нам туда отец Михаил приезжал из монастыря, многому научил, да и сам я читал книги, и у нас в церкви их много было.
Никогда раньше не задумывался, а теперь размышлять стал о том, что буду делать на свободе. С ужасом понимал: вернись я домой, путь у меня только один — воровать.
Отсидел я четыре года, и впереди ещё четыре было. Вышел по УДО — условно-досрочное освобождение. Сразу сюда, к Богу. Говорил с батюшкой — не вернусь домой, поеду в монастырь в Жировицы, хотя мать зовёт. Пишет, вот невесту присмотрела. Только не лежит душа, не спастись мне там…
…Вечером того же осеннего дня, уже совсем при тихой погоде отправлялся поезд в сторону Минска, увозя с собою бывшего заключённого и будущего послушника. Домой он так и не вернулся.
После нашего расставания ещё долго в памяти звучали слова молитвы «Достойно есть», которую Саша читал по чёткам, сделанным в зоне из камешков. И хотя читал он всё с тем же зековским акцентом, но сколько веры было в словах и света — в очах.
