Зарубки на память. Часть 10

«ОДИН ВОЗЬМЕТСЯ, А ОДИН ОСТАВИТСЯ…»

Странное было поколение первых советских богоборцев. В нем смешались безусловно богоненавистники и те, кто прошел через молитву к Богу. Ленин растаптывал ногами свой нательный крестик, а вот Иосиф Сталин, бывший семинарист, обратился в годину невзгоды к народу со словами: «Братья и сестры!» Вспомнил, к Кому надо обращаться. Это было его «Живый в помощи…» Сталин после известного явленного чуда открыл народу храмы и семинарии, выпустил священников и архиереев из лагерей. Такими же были и писатели. Поэт Николай Асеев, друг богоборца Маяковского, в одном из писем признавался: «Читал я… часослов в церкви… Читал я часослов, так как голос у меня был звонкий, и священник, преподававший Закон Божий, вначале — как наказание за резвость на уроках, а потом уже по привычке, поручал мне это. Но мне и самому нравилось читать в полумраке церкви, еще пустой — ведь часослов читался до службы, перед всенощной, в нашей церкви, Курского реального училища. После, подросши, я пристрастился к чтению летописей, будучи уже в Москве, студентом, посещая библиотеку тогдашнего Румянцевского музея — ныне Ленинскую"… И что же? Маяковский пустил себе пулю в лоб, а вот Николай Асеев дожил-таки до спокойной старости… На фотографии Ленина перед его смертью — страшно смотреть: настолько явно легла на него Рука Божия. Гений превратился в идиота. А изучавшего когда-то Закон Божий Иосифа Сталина — убили как мученика, хотя и не за Христа. Все взвешено на весах Божиих.

КРЕМЛЬ — НЕ СИМВОЛ, А СЕРДЦЕ РОССИИ

Странное дело: все, кто пытался завоевать Россию, с каким-то маниакальным упорством посягали на Кремль. Наполеон хотел взорвать его в 1812 году, и лишь «случайность» не дала завершить злодейство. Еще в мае 1941 года, до начала войны с СССР, германская разведка сформировала группу, которая должна была взорвать Кремль. Откуда такое постоянство? Значит, хорошо понимают и чувствуют наши враги, что Кремль — духовное сердце России. Будут ли завоеватели Франции взрывать художественный «символ» Франции — Эйфелеву башню? Пусть себе стоит! А вот Кремль — не символ.

«И ПРОСВЕТИМСЯ ТОРЖЕСТВОМ…»

Когда приходит Пасха и всю Светлую Седмицу поют в церкви: «Христос Воскресе из мертвых», — каждый раз кажется: такой светлой Пасхи я еще не переживал в своей жизни! Всех готов обнять, всех простить. И того, кто в церкви, и кто — на улице, и в темных норах непраздничных квартир. Раньше все в Пасху шли в церковь или просто по улице — обнимались и целовались как братья и сестры: «Христос Воскрес!» Радость-то какая: ведь с Христом и все мы — воскреснем! Нет у нас высшей радости… А теперь что-то изменилось — не в церкви, а на улице, в домах наших.

Прихожу радостный из храма, кладу освященный кулич в пакет, иду в соседний подъезд. Там баба Таня живет, ей уже 95 лет, она едва выходит на улицу и заплетающимся языком всегда спрашивает о здоровье: «Я за тебе молюся». Баба Таня живет с племянницей. На мой пасхальный звонок в ответ долгое молчание, шуршание, выглядывание в глазок: «Вы кто? Из какой квартиры?» — «Да я из соседнего подъезда, бабе Тане кулич, яички-крашенки принес. Христос Воскресе!» Снова пауза, какие-то глухие движения. «Да что же вы, не доверяете?» — «А вдруг отравитель какой?» Называю номер своей квартиры. Мой пакет с куличом, кажется, даже съежился, сжался, стал меньше: «Да не отравитель я. Христос Воскресе!» Забыли люди, что — «Воистину Воскресе!» Впрочем, кулич племянница, молча протянув руку из темноты прихожей, взяла. Слава Богу! Иду домой и думаю: «А может быть, мы и это, нерадостное, переживем? Должны пережить!»

ПРОСТОЙ РЕЦЕПТ

Вопрос из студенческой аудитории:

 — А как спасти сегодня Русь?

Отвечаю:

 — Делай все наоборот, — наперекор лукавым советованиям наших врагов. Помни: желают тебе зла, и только зла. Не должно быть никаких иллюзий на этот счет. На войне как на войне. Реклама кричит: «Бери от жизни все», — не бери все, это и невозможно, и не нужно. Врачи-убийцы предлагают в каждом номере газеты совершить аборт — рожайте, не бойтесь. В подворотне предлагают: «Уколись!» — не колись. Предлагают пиво для «умных» — не пей. Ссорят тебя с «дремучими» родителями, напоминают, что у тебя много «прав» — помни, что родители — твоя естественная и самая сильная защита от окружающей среды. Соблазняют не идти в армию — знай, что какая-то армия всегда должна быть в стране: не будет нашей — будет чужая. И так далее. Делай все наоборот!

Рецепт простой, а выполнить трудно: все призывы обращены к животной природе человека, которой так хочется потакать. Без Божией помощи — осилить ли такую ложь, такой соблазн?

«ВРЕМЯ ПРАВДЕ ПОСМОТРЕТЬ В ГЛАЗА…»

Раньше много переводили с русского языка на иностранные наших писателей. Кого только не переводили, особенно внутри соцлагеря. Трудно сказать, какая из всего этого вышла польза. Знаю только, что «иных уж нет, а те далече»: нет уже ни соцлагеря, нет даже в наших библиотеках многих писателей, которых переводили. И вот недавно блеснуло, как солнечный луч: переводят, переводят с русского на многие европейские языки! Кого? — Святителя Игнатия Брянчанинова! Его и в советское время переводили, да мы его не знали. Да, и масштабы востребованности, правду сказать, были не т. е. «Как нам реорганизовать Рабкрин?» — хотели знать от моря и до моря миллионы, делавших в своих странах партийную карьеру. А о «памяти смертной» хотели знать единицы.

РАБОТНИКИ ОДИННАДЦАТОГО ЧАСА

Переносят многие христиане зной дневной, и труды, и поты. А если бы и знать, что Господь по милосердию и любви простит всех, — разве бы отказался трудиться? Как без трудов этих? «Отдых» от них показался бы просто мрачным, бессмысленным времяпрепровождением. Душа уже сейчас, а не потом хочет быть со Своим Создателем. В сих трудах — радость единения с Ним. Кто вкусил сладкого, не захочет уже горького.

ПИРОЖКИ ДЛЯ СЛЕПЦА

Таинственна человеческая судьба. Даже сам человек не в силах узнать, что в нем заключено. Лишь порою, как в ярком сполохе, вдруг озаряется в каком-нибудь неординарном событии логика человеческой жизни. С интересом слушал я рассказ одного своего знакомого, работавшего на кафедре философии. Много лет заведовал этой кафедрой необычный человек — видный в своих кругах специалист, но слепой. Слепота пришла лет в семь, из-за детской шалости. Отличался этот философ своим крайним атеизмом. В отличие от других атеистов, он не избегал ходить на собрания Православных. Наоборот, с каким-то личным чувством, со страстностью — ходил. Когда пришли 90-е годы и открылись храмы, начались по городу крестные ходы, он всегда являлся на них, но не помолиться. С ним была его секретарша, у которой он постоянно что-то спрашивал. Когда в институте проходили конференции по церковной тематике, он приходил с секретаршей и туда, задавал язвительные вопросы правящему архиерею. Еще накануне своей неожиданной смерти он снова пришел на конференцию. Студенты задали вопросы епископу о первых шагах в Церкви: было видно, что многие из них готовы к воцерковлению. А профессор-философ с особенной страстностью снова отстаивал свой атеизм. Каково было всеобщее изумление, когда на следующий день он внезапно умер! Жена хоронить его по христианскому обычаю не разрешила. Надо сказать, что моего знакомого философ наш при жизни недолюбливал за приверженность Православию, за приглашение епископа в институт и пр. Но вот чудный факт: через несколько дней после похорон он явился-таки во сне моему знакомому и сказал: «Все пьют чай с конфетами и печеньем. У одного меня ничего нет. Хоть бы вы мне, Н.Н., пирожочков к чаю передали». Всю жизнь изучал философию, а про «пирожки» забыл. Вспомнилась сразу одна старушка, у которой местная блаженная спрашивала: «А пирожки-то печешь?». Долго не понимала ее старушечка, а потом узнала: речь шла о молитве и добрых делах. Коварная все-таки наука философия: изучает вопрос о смысле жизни, не затрагивая вопрос о смерти. Имеет представление о половине, а вещает о целом. Какова же цена такой науки? Судьба слепого философа — не ответ ли на этот вопрос?
Мельник Владимир Иванович, доктор филологических наук, профессор