«Я уже давно сердечно желаю с Вами познакомиться»

Письма кн.Е.Н.Трубецкого к А.С.Вязигину

Публикацию подготовили А.Д. Каплин и И.И. Кононенко.

N 1

[апрель 1897 г.]

Многоуважаемый Андрей Сергеевич

Искренно благодарен Вам за письмо и полезные для меня указания, которые не останутся без влияния на мою работу [1]. На стр.[анице] 369 Вы действительно отметили недосмотр настолько досадный, что я из-за него перепечатаю соответствующий лист.

Я даже сам хотел исправить соответствующее место; но при печатании этого листа, вследствие утомления, коим я в то время страдал, ослабело внимание. Во всяком случае, очень Вам благодарен; тут лишний расход составляет меньшую неприятность, чем сохранение такой ошибки в текстах. На том же неудачном листе исчезнет и «неслыханный разврат». <…> Относ.[ительно] прочих Ваших возражений я готов спорить; теперь же времени мало. За всякие дальнейшие указания искренне буду Вам благодарен. Во всяком случае, я из Вашего письма убедился, что не следует умножать спорных пунктов подачей приложения.

Очень Вам благодарен за изготовление рецензии и за любезное предложение — послать в Москву отдельные оттиски оппонентам. Будьте так добры послать один Павлу Ивановичу Новгородцеву [2], номера в д.[оме] князя Гагарина, Никитские Ворота, а другой — Владимиру Ивановичу Герье [3] (Университет).

Читали ли Вы рецензию моего приятеля Вл.[адимира] С.[ергеевича] (Соловьева) на мою книгу в «Вестн.[ике] Европы» (апрель) [4]? Как Вам понравится его утверждение, что «религиозно-общ.[ественного] идеала» в XI в. вовсе не было? Я этого так не оставлю и буду отвечать. <…>

Искренно Вас уважающий

кн. Е. Трубецкой

N 2

[конец апреля 1897 г.]

Многоуважаемый Андрей Сергеевич

Искренно благодарен Вам за письмо из коего с удовольствием вижу, что Вы оценили рецензию моего «враждебного друга» также, как и я сам, не исключая и «неточного» выражения, — единственного места на котором ему удалось меня слегка подловить. Рецензия его, однако, написана bona fide [5]; что же делать, он — папист, а мы с Вами принадлежим скорее к «старо-преобразовательной» или скорее, просто к исторической партии. Но отвечать я, во всяком случае, буду.<…>

Книга моя, наконец, кончена, и последний лист посвящен преимущественно Вам. Как Вы увидите, я признаю главный и ценный результат Вашего последнего труда в полной мере, но обращаю его против другой Вашей тенденции — стремления умалить влияние Гильдебранда [6] в связи с соответствующим преувеличением влияния старо-преобразовательной партии. По-моему Ваш главный вывод предполагает то «всемогущество» Гильдебранда, которое Вы отрицаете. В книге я, впрочем, не употребляю этого выражения, т.к. всякие подобные гиперболы подают повод к недоразумениям. Поэтому я не думаю, что наше разногласие в этом пункте безнадежно; ведь все Ваше «Распадение» [7] являет собою красноречивое доказательство того, что Вы не хотите признать — всемогущества кардинала, умевшего вертеть людьми как пешками.

Я не писал рецензии на Ваш труд, а потому не мог исчерпать всех моих замечаний, тем более что раз я признаю Ваш главный вывод, то мелочную полемику считаю излишней. Но так как Вы еще хотите писать в «Очерках» [8] об избрании Григория [9], то когда-нибудь после диспута, когда буду свободнее, сообщу Вам, если хотите эти мелкие замечания. <…>

Искренно Вас уважающий

кн. Е.Трубецкой.
Присылаю Вам 1 экз.[емпляр] тезисов.

N 3

Телеграмма

Харьков Девичья, 14 Вязигину

8.V. 1897

Харьков [из] Киева

Диспут семнадцатого. Выезжаю [в] Москву двенадцатого. Если рецензия поспеет, пожалуйста, вышлите туда. Большая Никитская [улица], [дом] князя Щербатова, 54. Трубецкой.

N 4

Киев 22 мая 1897
Многоуважаемый Андрей Сергеевич

Только что вернулся в Киев после моего докторского диспута и нашел у себя на столе письмо Ваше, которое меня весьма обрадовало и еще больше — огорчило: не могу сказать, как Вы недоставали мне на моем диспуте. По общему отзыву, это был один из самых оживленных и интересных диспутов, какие только вообще бывают. Оживление происходило оттого, что нападали на весьма важные положения моей книги; я был готов по всем пунктам, т.к. почти все возражения предвидел, защищался с большой энергией и забрасывал моих оппонентов цитатами из источников. Диспут продолжался от 1 ч. до 4 -х в Университете и от 61/2 до 4 -х утра в Б.[ольшом] Московском Трактире, и самая борьба придавала обеим сторонам бодрости и энергии.

По форме диспут был весьма дружественный, по существу же весьма враждебный; нужды нет, что Герье назвал мою диссертацию «блестящей демонстрацией значения идей в истории», а Новгородцев в своем отзыве рассыпался в похвалах ряду «блестящих очерков», касающихся публицистов и воззрений Григория, по отдельным пунктам моей эрудиции и моему, как он выразился, «литературному таланту»: книга, в общем, произвела на них впечатление «оригинального и интересного Прокрустова ложа», как выразился Новгородцев в своем тосте. <…>

Герье на диспуте взял тон старчески-добродушный: он предостерегал молодого человека против «опасных увлечений», но сам впал в увлечение полемическое. Прежде всего он нашел, что я насильственно навязываю веку Григория идеи Августина [10], будто я даже отождествляю идею «божеского царства» у Августина и Григория между тем как у Гр.[игория] нет даже ссылок на А.[вгустина], коего папа не знал. Он даже вовсе отрицал у Гр.[игория] существование идеи «божеского царства».<…>

Другие важные возражения Герье и Новгородцева заключались в отрицании теократического характера германского королевства и даже империи; разве только теории публицистов отличаются, по их мнению, несколько теократической окраской, и то только потому, что писатели были все попы. Это возражение, впрочем, вытекало из чрезвычайно узкого определенья теократии, которую Н.[овгородцев] определил как «господство церкви над гражданской областью», на что я ему сказал, что при таком определении теократии не было в Индии, Египте и у иудеев, где церкви отличной от государства вовсе не было.

Кроме того Герье бранил меня за то место в предисловии, где я говорю о влиянии вероисповедных и национальных интересов на историографию: это возражение затрагивает одинаково и Вашу «Личность и знач.[ение]» [11], о чем, впрочем, на диспуте не было речи. Н.[овгородцев] жаловался еще на отсутствие у меня определения теократии, на что я отвечал, что я боялся навязывать действительности определение, которое было бы слишком узким или слишком широким; но ведь из моей книги ясно видно, что под теократией я понимаю «божеское царство» в земном его осуществлении, т. е. как принцип социально-политической организации. Затем Герье признал, что, в общем, я обращаюсь с источниками осторожно.<…>

Герье не хотел писать о моей книге, но я сам его на это вызвал; шутя, он сказал, что не хочет писать, ибо боится сам впасть в односторонность, на что я ему ответил: «вот именно для того Владимир Иванович я и желаю, чтобы Вы написали, тогда я обнаружу Вашу односторонность, которая впрочем, обнаружится сама собой».

Так вот многоуважаемый Андрей Сергеевич, каковы причины, почему я особенно жалел, что Вас не было на диспуте; как бы угадав Ваше желание, которое было и моим, я сильно надеялся, что Вы приедете; не говорю уже о том, что я уже давно сердечно желаю с Вами познакомиться. Эта беда может быть поправлена и то отчасти только в том случае если мне удастся побывать на Вашем диспуте [12].

Теперь предстоит дело жаркое: я никогда не ожидал, что мои идеи сразу встретят признание, а борьба вызывает во мне прилив бодрости и энергии. В «Русской Мысли» готовится обширная статья Корелина [13], который, говорят, также отрицает теократический характер империи. Во всяком случае, я расшевелил муравейник. Надеюсь, что и Вы примете в этой борьбе горячее участие. <…> Не думайте, чтобы я в чем-либо упрекал моих оппонентов: я встретил в них «враждебных друзей» и «симпатичных врагов», которые под влиянием увлечения борьбой впали в односторонность. <…> Новгородцев чрезвычайно симпатичный юноша, с которым я весьма сошелся; с ним роли переменились; меня упрекали в том, что я его несколько «поучал».

Мысль о полемике с Соловьевым я окончательно бросил, т. к. его возражения все считают безусловно неосновательными; незачем попусту тратить время и силы, когда таковые требуются для дел более серьезных.

В «Русск.[их] Вед.[омостях]» за 18-е мая Вы найдете краткий отчет о моем диспуте. В «Новом Времени» я сам не нашел заметки. Листы давно были Вам посланы; стало быть, они пропали; высылаю 2-й выпуск.

Искренно Вас уважающий

кн. Е. Трубецкой
В Киеве я до 30-го мая.<…>

N 5

Кочемирово 5-го июня[1897 г.]

Многоуважаемый Андрей Сергеевич

Искренно Вам благодарен за Ваше приветственное письмо и за горячее участие, которое Вы принимаете в моем деле. За это могу поблагодарить Вас только присылкой копии с одного из моих латинских произведений (письмо к одному из киевских товарищей). Предупреждаю, однако, что оно далеко не лучшее в этом роде, т. к. оно было написано на пароходе, где не было под руками словаря и стилистических образцов. Два другие — об университетских порядках и о киевских беспорядках 1897-го года значительно совершеннее.
Теперь перехожу к обещанным замечаниям относ.[ительно] «Распадения». Во 1-х у Вас есть маленькие неточности в указаниях на страницы источников.<…>

Теперь другое замечание по форме. Вряд ли Вы упрекнете меня в гиперкритическом направлении. Когда Вы восстаете против огульного разделения писателей на «достоверных» и «недостоверных», я вполне Вам сочувствую. Но я отсюда вижу Вашего будущего оппонента, по всей вероятности неглубокого знатока Григория VII-го (таковых, кроме нас с Вами в России нет), который будет упрекать Вас в некритическом пользовании источниками; в диссертации необходимы спасительные загородки и баррикады против такого рода возражений, а в Ваших произведениях их мало. Иногда, даже нередко Вы приводите свидетельства противников, которые a priori [14] должны быть заподозрены и не оговариваетесь, — почему в данном случае Вы считаете их достоверными. <…> Вот, кажется и все что я имею заметить; все это, как видите, больше замечается по форме; но устранение подобных недостатков (что весьма нетрудно) может иметь огромное влияние на успех Вашей будущей работы, чего я искренно желаю.

Не знаю — почему Вы находите изложение Ваших мыслей у меня неточным; я излагаю их — поскольку я их усвояю или отрицаю; многое, что для меня не нужно, осталось в стороне; след.[овательно] воспроизведение Ваших мыслей не могло быть столь же полным, как в рецензии: то, что Вы называете неточностью есть лишь неполнота.

С удовольствием отмечаю согласие наше в воззрениях; если бы даже я был робкого десятка (в чем никто меня не упрекнет), то с таким союзником, как Вы я бы не испытывал ни малейшей робости. Не знаю, писал ли я Вам, что я еще из Киева написал Герье чрезвычайно почтительное по форме, но чрезвычайно вызывающее по существу письмо. После такого вызова ему было бы, я думаю, просто неловко отказаться от печатной дуэли [15]. <…> Искренно Вас уважающий

кн. Е. Трубецкой
Послали ли Вы Ваш отзыв в «Ж.[урнал] М.[инистерства] Н.[ародного] Пр.[освещения]» и скоро ли он появится? Будет ли там разобрана одна первая книга или обе? Если Вы не отправили его то не найдете ли возможным подчеркнуть влияние Августина и сказать, что оно у меня даже слишком мало указано, как Вы мне однажды писали? Если Вас не затруднит, пошлите, пожалуйста, оттиски Новгородцеву, Герье <…> и моему брату [16] <…>

N 6

[июнь-июль 1897 г.]

Многоуважаемый Андрей Сергеевич

Очень благодарен Вам за письмо и, в особенности, за изготовление отзыва, коего получения жду с особенным нетерпением. Чрезвычайно порадовало меня то обстоятельство, что Вы указываете на недостаточное раскрытие мною влияния Августина. Верность этого возражения я, само собою разумеется признaю в печатном моем ответе и даже с некоторой поспешностью.

Вообще Ваш отзыв помимо того самостоятельного интереса, который он для меня представляет, даст мне множество поводов, чтобы бить через Вашу голову в sacerdotes s. Tatianae [17]. Я могу, не называя моих противников, нападать по пути на «распространенные в русской науке мнения», могу изготовить статью «Августин и Григорий VII» или даже реферат для московского исторического общества, где заседает Герье, что заставит его еще раз выступить с возражениями и т. п.<…> Подчеркиваете ли Вы религиозный элемент в споре об инвеституре. Мои противники настаивают на том, что это — вопрос исключительно финансовый. П.А.Новгородцев также поговаривал о своем намерении выступить с рецензией, но я его на это не подбивал: его голос в данном случае не обладает авторитетом; а потому я и не стал заманивать на печатный спор противника, которого я считаю слишком слабо вооруженным, если не вовсе безоружным; это тем более не нужно, что все возражения моих противников были подготовлены сообща и разделены между ними по предварительному соглашению. Герье руководил Новгородцевым. «Русской Мысли» у меня под руками нет, но о статье Корелина я узнаю. Очень благодарен Вам за любезное предложение разослать отзыв указанным мною лицам. Будьте так добры прислать, если Вас это не затруднит, мне 2−3 экземпляра, а, кроме того, — Льву Михайловичу Лопатину [18], Павлу Эмельяновичу Соколовскому [19], Василию Осиповичу Ключевскому [20], Николаю Андреевичу Звереву [21] и Михаилу Сергеевичу Корелину. Извините, что я Вас затрудняю; но чем больше мы поднимем шума, тем лучше будет для дела. Нужно, чтобы этот шум не умолкал до выхода Вашей диссертации, которая его возобновит. А то ведь у нас ученые сочинения часто выходят вовсе незамеченными. Можете себе представить, что Герье вовсе не знает Ваших сочинений. Чтобы заставить войти в Ваши научные интересы, лучше было бы рассылать вообще Ваши сочинения бoльшему кругу лиц. Хорошо бы, кабы Вы так поступили с Вашей диссертацией.

Кстати, в каком она положении? Не можете ли сообщить приблизительно ее план и срок выхода? Это меня живо интересует. В октябре я уезжаю в Рим и вообще в Италию (на всю зиму). Надеетесь ли Вы устроить защиту до или после возвращения. Если я буду в России во время диспута, то непременно постараюсь приехать. Кстати, как бы вообще устроить наше знакомство? Будете ли Вы нынешней осенью безвыездно жить в Харькове? Не думаете ли Вы устроить Ваш диспут в Киеве? Там Вашим главным оппонентом был бы Ф.Я. Фортинский [22], на которого высокое беспристрастие и сочувствие к Вашим работам Вы вполне можете рассчитывать. <…>

Искренно Вас уважающий
кн. Е. Трубецкой

N 7

Кочемирово, 13 августа [1897 г.]

Многоуважаемый Андрей Сергеевич

Письмо Вам пространствовало, т.к. вследствие случившегося у моего маленького сына дифтерита я еще до сих пор не переменил своей резиденции. По этой же причине я до сих пор не писал Вам, опасаясь перенесения заразы через письмо. Только теперь, когда ребенок выздоровел, принял ванну и весь дом подвергся дезинфекции, я решаюсь возобновить прерванную переписку. Впрочем, из предосторожности Вы все-таки лучше сожгите мое письмо, а прилагаемые при сем латинские произведения будьте так добры переслать обратно, т. к. это — единственные экземпляры (черновики), которые притом я еще обещал показать кое-кому.

Еще в начале июля я получил от Герье чрезвычайно интересный обстоятельный ответ на мое весеннее письмо. Он находит, что я преувеличиваю расстояние, нас разделяющее, не признает, чтобы его отношение к моему труду было «отрицательным», как я выразился, находит даже, что наши разногласия не могут быть названы «принципиальными». Вместе с тем он повторяет обещание прочесть «в пределах сказанного» на диспуте реферат в Моск.[овском] историч.[еском] обществе.

Одно из двух, или я его не так понял сгоряча в пылу спора, или же он не досказал свою мысль (а может быть, было и то и другое), только он утверждает, что он не думал отрицать влияния Августина на Григория <…>

С Вашей работой случилось как раз то, что я предсказывал: первая часть закончится Виктором II-м [23]; я думаю, что вторая работа в виду обширности задачи должна будет ограничиться периодом до 1073-го года, а папа Григорий может составить задачу третьего исследования.

Суть дела, само собою разумеется, может только выиграть от такого разрастания; я не сомневаюсь в том, что труд Ваш увенчается вполне заслуженным успехом и буду ждать его появленья с величайшим нетерпением. К сожалению, я не буду в Киеве весной 1898 года, так как я взял командировку до сентября 1898 г.; для Вас я, конечно, могу только пожелать, чтобы Ваш труд окончился как можно скорее; лично же для себя я бы очень желал быть свидетелем и участником Вашего диспута.

К сожалению, мне очень трудно будет вести с Вами полемику, как я бы хотел; источников у меня под руками у меня почти вовсе нет, за невозможностью таскать за собой столь громоздкий аппарат <…> Пособий также мало. Всего этого достаточно, чтобы полемизировать с Герье. Но с ответом Вам придется, вероятно, подождать до того времени, пока я попаду в какой либо университетский город Италии. «Вестн.[ик] Евр.[опы]» у меня есть, но «Ж.[урнала] М.[инистерства] Н.[ародного] Пр.[освещения]» нет под руками.

За намерение осветить царскую теократию с точки зрения эпохи Карла В.[еликого] [24] в особенности Вам благодарен: как раз в этой эпохе я чувствую себя недостаточно подготовленным.

Что касается того, что Вы пишете относ.[ительно] мелких замечаний Ваших по поводу некоторых деталей моей книги, то само собой разумеется, что я за каждую мелкую подробность не дам головы на отсечение. Было бы даже странным, если бы Вы при Ваших обширных сведениях относ.[ительно] XI столетия не подметили у меня кое каких промахов; раскрытие же таковых составляет прямую обязанность всякого беспристрастного рецензента и критика. Также ведь и я отметил то, что представляется мне ошибочным в Ваших воззрениях.

К сожалению я должен в настоящее время окончательно расстаться с XI ст.[олетием]. Я мечтаю когда-нибудь выпустить французское издание моего Григория, воспользовавшись всеми замечаниями моих критиков. Но вряд ли мне представится возможность предпринять какой-либо новый труд по любимым мною Средним Векам. Я испытываю сильное тяготение к современности, да кроме того чувствую обязанность начать энергическую кампанию против современных богов, которые господствуют над умами нашего студенчества (в особенности против экономич.[еского] материализма и социализма). Чтобы удалить этих богов со сцены нужна дружная коллективная работа всех людей нашего направления; а до тех пор, пока они не будут удалены со сцены или сильно поколеблены, исторические монографии идеалистич.[еского] направления по отдаленным эпохам истории не будут пользоваться достаточным весом и влиянием, не будут даже находить достаточного количества читателей. Я <…> в себя прийти не могу от той путаницы понятий, которая господствует в головах современных руководителей и учителей — идолов нашей молодежи. Занимая кафедру энцикл.[опедии] и философии права, я вынужден посвятить все мои силы борьбе против этих господ.

Искренно Вас уважающий
кн. Е. Трубецкой <…>

N 8

Наро-Фоминское 17 сент.[ября] [1897 г.]

Многоуважаемый Андрей Сергеевич

Прежде всего, сердечно Вам благодарен за Вашу прочувствованную и основательную рецензию [25], на которую замедлил ответом, т.к. находился в странствованиях и только что ее прочел.

В Вашем сочувствии я был уверен уже по Вашим письмам; но рецензия превзошла мои ожидания, и несколько даже меня сконфузила, хотя, впрочем, еще больше обрадовала. Это — горячий отклик собрата по науке, который для меня в особенности ценен, т.к. он исходит от глубокого знатока предмета. Все-таки, мне кажется, я не заслужил таких похвал и на будущее время приму их разве в смысле императива, т. е. в том смысле, что постараюсь до известной степени их заслужить. Раньше Вашей рецензии появилась коротенькая заметка в «Нов.[ом] Слове» [26], также весьма сочувственная с разносом Соловьева. Вообще не могу пожаловаться на мою судьбу. Со всех сторон мой труд встретил самое доброжелательное отношение, даже со стороны противников, как Герье, который, хотя и заблуждается, но заблуждается искренно и, не будучи согласен с моей основной мыслью, относится вполне сочувственно ко мне лично и к моим стремлениям.

Что касается Ваших возражений, то, как Вы знаете, я в настоящее время плохо вооружен источниками. Да к тому же странствования мои теперь подчинены здоровью ребенка, который все еще нуждается в подкреплении после дифтерита. <…> Одним словом, придется отвечать Вам в общих чертах, отложив более подробную полемику до того времени, когда Вы выскажетесь вполне в Вашем большом труде. Не разрешите ли Вы мне так и сказать в моем ответе, т. е. что сколько мне известно, готовится к печати, в непродолжительном времени появится Ваш большой труд, где будет обстоятельно исследован вопрос о знач.[ении] Гильдебранда, и что я считаю более удобным до этого времени отложить разбор Ваших возражений по этому пункту; ведь, в сущности, теперь, пока Вы не развернули весь Ваш фронт, продолжение печатной полемики повлекло бы много непроизводительной траты времени для нас обоих.<…>

Оспаривая оригинальность Григория, Вы не совсем точно выражаете мою мысль: «оригинальность» исторического деятеля вовсе не значит, что он «не был подготовлен предшествовавшим развитием»; такой антиисторической ереси я никогда не проповедовал. Материала для полемики и помимо намеченных пунктов — много.

Но, во всяком случае, наши разногласия ничуть не умаляют того удовольствия, которое я испытал при чтении Вашей рецензии. Еще и еще раз искренно Вам благодарен за поддержку и сочувствие, которое мне в особенности дорого. Искренно Вас уважающий

кн. ЕТрубецкой <…>

N 9

2 октября [1897 г.] Москва

Многоуважаемый Андрей Сергеевич

Очень виноват перед Вами, что забыл Вас известить о получении Вашего письма <…>, а также Ваших брошюр (мой брат также их получил), чем причинил Вам совершенно напрасное беспокойство. Не понимаю также, — как я мог не послать книги В.Ф.Левитскому [27]. Скажите ему, что по непростительной рассеянности я считал книгу уже посланною ему и сегодня же исправлю эту ошибку.

Еще одно разъяснение по поводу слова «всеми». Если оно есть в Вашем экземпляре тезисов, то это объясняется так: я заметил эту обмолвку только тогда когда уже было напечатано 500 экз.[емпляров] тезисов и из-за этого велел перепечатать все вновь, экземпляры же с этим злополучным словом выбросил. Очевидно, в Ваши руки случайно попал один из этих негодных экземпляров; в тех, которые фигурировали на диспуте, этого слова не было: и я мог очень легко устранить возражение Новгородцева. Если найду еще 1 экз.[емпляр], — пришлю Вам.<…>

Завтра уеду заграницу. <…> Пожалуйста, черкните словечко, если что-либо появится о моей книге.<…>

Чрезвычайно благодарен Вам за пропаганду моей книги. В Киеве Ваша рецензия также обратила на себя общее внимание и сослужила мне большую службу.

Искренно Вас уважающий

кн. Е. Трубецкой

N 10

Рим 12(24) янв.[аря] [1898 г.]

Многоуважаемый Андрей Сергеевич

Ваше письмо залежалось в моем отсутствии в Риме, т.к. я только что вернулся из Сицилии, которую всю объехал кругом. Я в полном восторге от виденных мною там памятников.<…> Искренно желаю Вам когда-нибудь увидеть все эти живые иллюстрации того, над чем Вам как историку приходится ежедневно работать. Именно историк в такой стране может наслаждаться сильнее, чем кто-либо.<…>

Как раз в одно время с Вашим письмом, где Вы ыражаете сожаление о молчании Герье, я получил письмо от Новгородцева, из коего видно, что молчанию этому, хотя и не так скоро, наступит конец. Через два месяца появятся в «Трудах Моск.[овского] Истор.[ического] Общества» две рецензии — Герье и Новгородцева [28]. Последнему я удивляюсь. Новгородцев обязан был выступить в роли официального оппонента и, считаясь с этим, я чувствовал себя обязанным в моих возражениях по возможности покрывать его слабости. Теперь же, когда он стал неосторожно выступать в роли добровольца-рецензента, эти обязательства отпадают: в моем ответе я, само собою разумеется, не выйду из границ вежливости, но вовсе не считаю себя обязанным скрывать от читателя то отсутствие специальной подготовки, которое безо всякого сомнения обнаружится в его рецензии.

С большим сожалением я узнал из Вашего письма, что Вы опять сосредоточились на небольших статьях и появление Вашей книги опять откладывается на неопределенное время. Когда же, наконец, появится тот капитальный труд, которого русская наука вправе ожидать от обширной эрудиции исследователя, который имеет все данные, чтобы произвести нечто несравненно более ценное, чем мелкие статьи или отрывочные исследования.

Что же касается Вашей просьбы — указать — каким именно моим доводам против Вас по вопр.[осу] о влиянии Гильдебранда я придаю наибoльшее значение, то она ставит меня в настоящую минуту в величайшее затруднение потому что я — вдали от многих важных источников. <…> Чтобы ответить Вам, я должен пересмотреть каждый мой довод непременно с источниками в руках, ибо, иначе, рискую ввести Вас в заблуждение. Малейшего соприкосновения с источниками иногда достаточно, чтобы опрокинуть довод, который считаешь существенным или открыть новый, коего доселе не замечал. Что если я Вам скажу что считаю существенными такие-то и такие-то пункты, а потом источ.[ники] подскажут мне совсем иное? Можно ли таким способом сосредоточить борьбу? Пожалуй, еще, напротив нечаянно расширить поле битвы: вдруг Вы устремите все Ваши силы на позицию, где не окажется никакого неприятеля через год, а неприятель появится совсем с другой стороны. Ведь время всегда отдаляет автора от его книги. Быть может, через год я буду смотреть на многие вещи, в особенности на второстепенные положения моей книги совсем иными глазами. Да я и боюсь сказать, каким моим доводам я придаю большее значение, чтобы не «сесть в лужу» подобно В.И.Герье.<…> Итак, потерпите на мне некоторое время и извините за растрепанное письмо. Искренно Вас уважающий кн. Е. Трубецкой<…>

N 11

Киев [улица]Левашевская Князю Евгению Николаевичу Трубецкому

Многоуважаемый Андрей Сергеевич

Я уже почти готов к диспуту. Как третий оппонент я поневоле должен быть краток в моих возражениях и потому наметил всего несколько наиболее существенных пунктов. Другими более мелкими замечаниями мне придется поделиться с Вами уже в частном разговоре.

Я бы чрезвычайно желал, чтобы мои возражения не были предвосхищены Вашими официальными оппонентами [29], а потому, пожалуйста, передайте им мою просьбу — не касаться намеченных пунктов.

Возражения мои могут быть выражены в двух словах: Вы обладаете недостатками Ваших качеств. Вы избежали банальных и гиперкритических приемов, но за то местами погрешили излишним доверием к сомнительным источникам. Вы глубже Ваших предшественников раскрыли зародыши будущего развития в «подготовительной эпохе», но вместе с тем несколько преувеличили этих зародышей значение, назвав ее эпохою «кажущегося преобладания империи» и тем самым умалили значение эпохи предыдущей.<…>

Засим я укажу на 2−3 случая не вполне осторожного обращения с источниками.<…>

Больше я говорить не буду, так как и без того боюсь, что диспут затянется и даже намеченные возражения не такого свойства, чтобы развеселить публику.

За сим и эти возражения будут высказаны так, чтобы публика поняла, что недостатки Вашей книги с избытком окупаются ее достоинствами.

Пожалуйста, передайте мою просьбу Вашим оппонентам и, как только определится, состоится или не состоится Ваш диспут 6-го, — телеграфируйте. Это для меня очень важно, чтобы распределить мои занятия: мне и так приходится жертвовать одной или двумя лекциями.

В успехе Вашем не сомневаюсь: боюсь только, чтобы Ваш диспут не был скучным, что часто случается именно с хорошими и мирными диспутами. Диспуты оживляются обыкновенно, когда они представляют интерес скандала, о чем в данном случае речи быть не может.

Искренно Вас уважающий
кн. Е. Трубецкой

N 12

[до 13 декабря 1898 г.]

<…> весь вопрос в том не хотите ли Вы знать относ.[ительно] этих эпох, (которые доселе оставались во мраке. — Сост.) слишком много такого, чего и знать нельзя. Вы не отбрасываете без дальнейших околичностей даже известий о чудесах, стараетесь разыскать историческое зерно даже в легендах, и за это Вам большое спасибо. Мало ли существует явлений нервных, медиумических, гипнотических, которые теперь не отвергаются наукой, хотя ученые еще не имеют ключа к их объяснению; стало быть, даже с известиями о чудесах следует считаться независимо даже от наших религиозных воззрений. Вы стараетесь отыскать зерно истины в свидетельствах, которые отбрасываются обыкновенно как слишком поздние, отдаленные или изолированные. Опять таки и тут Вы в праве в принципе; но в применении принципа возможны и неосторожности. Пользование такими свидетельствами должно быть обставлено большим критическим аппаратом. <…>

Прощайте, многоуважаемый Андрей Сергеевич, крепко жму Вашу руку. До диспута буду продолжать придираться и отцеживать комаров [30] в Вашей работе. А на диспуте уже можно будет поговорить о более серьезных и интересных вещах [31].

Искренно Вас уважающий

кн. Е.Трубецкой.
Передайте мой поклон Вашей супруге [32] и Вашему Сереже [33].

Примечания

1. Трубецкой Е.Н. Религиозно-общественный идеал западного христианства в XI веке. Идея божеского царства в творениях Григория VII и публицистов — его современников. В.1−2. — К., 1897. — X, 363 c.; С.367−511.
2. Новгородцев Павел Иванович (1866−1925) — профессор кафедры энциклопедии права Московского университета, в дальнейшем директор Московского коммерческого института.
3. Герье Владимир Иванович (1837−1919) — профессор всеобщей истории Московского университета.
4. Соловьев Владимир Сергеевич (1853−1900) — философ-идеалист, богослов; публицист и поэт. Сын историка С.М.Соловьева (1820−1879). Рецензия на диссертацию Е.Н.Трубецкого опубликована на с.836−841.
5. С доброй надеждой (лат.). (Прим. сост.)
6. Григорий VII Гильдебранд (между 1015—1020−1085) — римский папа с 1073 г., считается одним из наиболее известных и крупных религиозных и государственных деятелей в средневековой истории.
7. Вязигин А.С. Распадение преобразовательной партии при папе Александре II. // Записки Харьковского императорского университета. — 1897. — N 1. — С. 1−34.
8. Вязигин А.С. Очерки из истории папства в XI веке (Гильдебранд и папство до смерти Генриха III) — СПб., 1898. — 300с.
9. См. Гильдебранд.
10. Августин Блаженный (354−430) — богослов, один из крупнейших представителей патристики на Западе.
11. Вязигин А.С. Личность и значение Григория VII в исторической литературе // Историческое обозрение. — 1892. — С.245−285
12. Диспут состоялся 13 декабря 1898 г.
13. Корелин Михаил Сергеевич (1855−1899) — историк-медиевист, профессор Московского университета.
14. Изначально (лат.). (Прим. сост.)
15. В результате появилась статья В.И.Герье: Григорий VII и Августин (Вестник Европы.- 1898.- N 8). Е.Н.Трубецкой в журнале «Русская мысль» (1899.- N 1) опубликовал свой «Ответ профессору Герье. К вопросу об Августине и Григории VII».
16. Трубецкой Сергей Николаевич (1862−1905) — профессор философии Московского университета, первый выборный его ректор, общественный деятель.
17. Жрецов св. Татьяны (лат.). (Прим. сост.)
18. Лопатин Лев Михайлович (1855−1920) — философ-персоналист, профессор Московского университета, редактор журнала «Вопросы философии и психологии».
19. Возможно, речь идет о Соколовском Павле Александровиче (1847−1906) — экономисте и историке.
20. Ключевский Василий Осипович (1841−1911) — профессор кафедры русской истории Московского университета.
21. Зверев Николай Андреевич — профессор кафедры энциклопедии и истории философии права Московского университета.
22. Фортинский Федор Яковлевич (1846−1902) — профессор кафедры всеобщей истории Киевского университета, ректор (1880−1902).
23. Виктор II — епископ эйштетский, затем папа (1055−1057).
24. Карл Великий (742−814) — франкский король (768), император (800); основатель династии Каролингов.
25. Журнал Министерства народного просвещения. — 1897. — N 8. — С. 410−436.
26. Новое слово. — 1897, кн.9. (июнь) — С.67−69.
27. Левитский Владимир Фавстович (1854−1939) — профессор кафедры экономики и статистики Харьковского университета.
28. Новгородцев П.И., Герье В.И. К вопросу о сущности теократии // Вопросы философии и психологии. — Кн.48. — С.304−311.
29. Официальными оппонентами на диспуте были проф. А.С.Лебедев и проф. В.П.Бузескул. В качестве постороннего оппонента выступал ординарный профессор кафедры церковного права М.А.Остроумов.
30. Неточное выражение из Евангелия: «оцеживающие комара» (Матф., 23, 24), т. е. излишне заботящиеся о мелочах.
31. На диспуте Е.Н.Трубецкой присутствовать не смог. Его рецензия на диссертацию А.С.Вязигина была опубликована под названием «Новый труд по истории папства» в журнале «Русская мысль» (1899.- N 2.- С.121−128).
32. Татьяна Ивановна Вязигина — жена А.С. Вязигина.
33. Сергей Вязигин (1896 г. р.) — сын А.С. Вязигина