«В Америке передо мной не стоял вопрос — идти или не идти в церковь»

Беседа с актрисой Еленой Кореневой

-Здравствуйте, Елена. Многие зрители сегодня считают, что художественные фильмы советского периода, по большому счету, были несравнимо лучше фильмов нынешних. А что вы думаете по этому поводу? И если вы согласны с этим утверждением, то как вы объясните низкое качества сегодняшнего кино: коммерциализацией? бездуховностью? падением нравов?..
— В советском кино, несмотря на его профессионализм и художественно более высокое качество, были свои минусы, которых нет сейчас: диктат идеологии, идеологическая цезура и пропаганда накладывали свой негативный отпечаток. Отсюда, на мой взгляд, в советском кинематографе наряду с шедеврами и просто хорошими фильмами появлялось много фальшивых актерских и режиссерских работ.

Современному кинематографу, в сравнении со старым кино, не хватает профессионализма в хорошем смысле слова. Энтузиазм и фантазия у режиссера и автора есть, а люди, собранные в группу, для осуществления проекта не понимают и не разделяют ни замысла, ни переживаний режиссера. Отсутствие команды единомышленников саботирует процесс и замысел. В советском кино работали абсолютно преданные своему делу люди. А зритель всегда чувствует, искренне сделан фильм или нет.

Но я не отношусь к тем людям, которые огульно ругает современность в пользу всегда лучшего прошлого. Считаю, что современный кинематограф в сравнении с прежним, советским, в чем-то по-новому хорош и в тоже время по-новому плох.

Что хорошо? В последние годы наш кинематограф оживился. Количество снимаемых фильмов возросло, по сравнению с перестроечным застойным периодом. При этом фильмы отошли от уголовно-чернушной по преимуществу тематики, стали затрагивать серьезные проблемы. Вот мои примеры, подтверждающие это мнение. Замечательный фильм Андрея Звягинцева «Возвращение» — о взаимоотношении отца и двух его сыновей. Фильм получил первый приз на Венецианском кинофестивале. Интересные и человечные фильмы снимает Алла Садилова («День рождения» и другие). Продолжает снимать Александр Сокуров, который снял «Телец» и «Молох» — фильмы о вождях-диктаторах, в которых они показаны простыми обывателями, а не людьми из бронзы. Его фильм «Русский ковчег» сделал большие сборы в Америке. Исключительность этого фильма заключается в том, что он весь снят одним дублем, то есть камера в течение часа работала без остановки, следя за передвижением героев по залам Эрмитажа и повествуя о русской истории, через персонажей полотен старых мастеров.

Я могу перечислять много названий и много фамилий режиссеров, чьи работы отличаются особым вниманием к человеку, самостоятельностью мышления. И все это работы сегодняшнего кинематографа. Даже в сериалах появились мастерски сделанные и глубокие фильмы (это ведь тоже кино, только телевизионное) — «Дети Арбата» Андрея Эшпая, «Идиот» — Владимира Бортко и т. д.

Но! Безусловно, сегодняшняя кинопродукция гораздо больше зависит от денег, коммерции, рейтингов и сборов. И это смещает акценты в подходе к будущему кинофильму уже на стадии замысла. Чтобы идею реализовать, нужно чтобы она была заведомо коммерческой, с точки зрения продюсера, поскольку он позволяет идее осуществиться — дает деньги. Есть, конечно, шанс снять фильм и для фестиваля (в основном котируется международный), однако здесь нужен совершенно другой подход — фильм должен быть в чем-то уникальным, рассчитанным на небольшую аудиторию знатоков и ценителей. Но шанс такой очень невелик. Поэтому многие авторы делают ставку на массовое кино (оно же — коммерческое), стремятся придумать коммерчески успешный продукт. А какой продукт (тема фильма, известные имена и т. п.) будет потенциально коммерческим, как правило, определяют продюсеры. Роль продюсера (не режиссера-автора, как было раньше, а именно продюсера) стала определяющей, так как именно он находит и дает деньги. Вот и получается, что целый ряд сюжетов, тем, сценариев по нашей классике не являются приоритетными. Якобы на такие темы нет большого спроса. (К примеру, известный режиссер Е.И.Ташков написал замечательный сценарий о трех женщинах в жизни Ф.М.Достоевского, но тема, по словам телепродюсеров, «не коммерческая». Значит и зрителю придется неизвестно, сколько ждать, безусловно, очень интересного фильма этого режиссера).

В частности, так обстоят дела на телеканалах. Но наверняка и на киностудиях при выборе сценариев в основном учитывается коммерческий аспект. Я, безусловно, считаю, что это является причиной обеднения нашего кинематографа и телевидения. И ставлю под сомнение существующее представление о том, что спрос определяет предложение (на что всегда ссылаются продюсеры). По-моему, в случае с произведениями искусства, должно быть наоборот: предложение влияет на спрос. Но я не экономист и не бизнесмен, так что могу в денежных вопросах ошибаться. Должно, наверное, пройти больше времени для того, чтобы, наконец, цели и задачи авторов и продюсеров, совпали.

Ответила пространно, потому что — повторяю! — в современном кино есть свои потери, но есть и завоевания. Или, по крайней мере, появились возможности, которые начинают успешно реализовывать талантливые люди.

Наверное, как следствие происходящих перемен, есть опасность превратить кино в чистый бизнес, и кто-то этим сегодня занимается. И кому как не художникам должно быть от этого тяжко! Но в процессе противоборства одних и других, отсеиваются лишние, остается тот, кто занимается этим делом по праву.

- Когда вы вернулись на родину, увиденное оправдало ваши ожидания? Ведь это уже были, кажется, 90-е годы, все изменилось в стране .

— Оправдались ли мои ожидания?.. Оправдались в том смысле, что я очень соскучилась по дому. Ощущения, которые испытывает человек, вернувшись, скажем, из Калифорнии, прожив там годы, непередаваемы… Почти непередаваемы. Испытываешь блаженство от запаха бензина и сырости в воздухе, от снега и всего, что ассоциируется с детством. Ощущения обострены, и узнавание происходит на уровне инстинктов — запахи, осязание, вкусовые ощущения, цвет и свет воздуха…

Перемены, конечно, произошли, и были даже комичные моменты с этими переменами связанные. Например, я рассказывала друзьям американцам, что в России (Советском Союзе) не бывает забастовок и митингов, как на Западе (где это частое явление — толпа что-то скандирует, несет транспаранты, шествует по улицам и т. п.) Что у нас нет казино, и никто ничего не продает и не покупает частным путем, нет собственности, кроме одной машины, одной дачи, одной квартиры и то, как правило, государственных. Я также говорила, что у нас в стране практически нет проституции, и если изредка встречаются проститутки, то и те прячутся, так как проституция преследуются законом. И вот происходит перестройка, и все телеканалы рассказывают и показывают проституток, люди торгуют всем подряд, кругом появляются казино… Я встречаю своих американцев, и меня спрашивают с иронией в голосе: «Лена, ты, кажется, говорила, что в России нет проституток, нет забастовок? А теперь все газеты только и пишут о русских проститутках, забастовках и казино — они у вас на каждом шагу!» Мне нечего было возразить. Но мы как всегда переборщили: у нас теперь в одной Москве больше казино, чем где-либо на Западе, не говоря об остальном.

- Вы очень хорошая актриса, Елена, вами не могли не заинтересоваться американские киношники во время вашего «американского периода»? Почему же вы так мало сыграли в американском кино ?

— Уезжала я в Америку по браку, искренне считала, что профессию актрисы я бросаю. Я этого даже хотела тогда. Поэтому съемок в фильмах не искала, профессией не занималась, да и жила первое время далеко от городов Нью-Йорка и Лос-Анджелеса, в которых происходит основная кино- и театральная жизнь.
- В Америке вы жили более десяти лет. Скажите, с каким чувством вы уезжали из СССР? Не жаль было расставаться с Родиной, пусть даже и такой, какой она была в год вашего отъезда — в 1981-ом году ?

— Уезжать из дома, из страны всегда тяжело. Даже если это для кого-то связано со спасением своей жизни в буквальном смысле слова. Трудно расставаться, даже уезжая в отпуск или в пионерлагерь, как это было в моем детстве. Я очень привязчивый человек, и в семье всегда была окружена любовью и заботой. Но мне в тот период моей жизни казалось необходимым преодолевать привязанность и эмоциональную тягу и к людям, и к месту. Я связывала отъезд с взрослением и самостоятельностью, которые мне были необходимы. А в тех условиях, в которых я жила в Москве, мне было сложно получить этот опыт. Я была немного максималисткой и чуть-чуть Рахметовым — доводила свои идеи до крайности.

-Некоторые люди, жившие много лет за рубежом и вернувшиеся потом обратно, рассказывают, что периодически испытывали по отношению к Родине какое-то странное чувство, которое им трудно описать. Возможно, говорят они, так проявляет себя ностальгия. А вы испытывали нечто подобное, и если да, то не могли бы вы объяснить, на что это похоже?

— Ностальгия… Самое острое сопротивление к незнакомому и чужому происходит на уровне вкусов и инстинктов, привычек. Например, иностранные яблоки не так пахнут, помидоры не того цвета, вкуса… шоколад с ментоловой начинкой, какой у американцев часто встречается, на мой взгляд, категорически быть не может. Ореховое масло — любимое у американских детей и взрослых — в рот не лезет. Валидола там нет! Кефира тоже. Черного хлеба, особенно Бородинского, — не найти, а очень хочется! Ну и всей нашей слякоти и запаха воздуха и времен года с их особенностями — и даже запахов магазинов и подъездов! — не хватает. Но понимаешь это особенно остро, когда по возвращении вдруг снова все это начинаешь чувствовать. Этим можно заполнять свою жизнь достаточно долго, пока все это снова не войдет в привычку, забудется и перестанет радовать до слез, как в первые дни после приезда. Ну и, конечно, — родная речь! Когда все говорят на тебе понятном и родном языке — это такой отпуск после затянувшейся командировки!

А если более серьезно, то, пожалуй, обнаруживаешь, кожей чувствуешь, живя за границей, что нельзя избавиться от своего прошлого на эмоциональном, психологическом уровне. Даже не столько личного прошлого, сколько общего, коллективного, — у тебя другая история, другие войны, победы и соответственно другая память. И эта память дает о себе знать то тут, то там, сколько ей не сопротивляйся. Это, кстати, многих ломает в эмиграции — тех, кто не в состоянии начать, а вернее продолжить жить, — у них все в прошлом и о прошлом.

Во время американских праздников мне было очень одиноко — все празднуют, радуются, а я не могу это с ними разделить. И чувствуешь себя совсем другим, чужим человеком — никому не понятным. Праздник прошел — и снова ты часть большого человечества.

Трудно описать ностальгию. И красоваться тоже не хочется, выдумывая эпитеты. Но это то, что никогда не проходит… Так, кажется, и Набоков в свое время сказал. А может точнее выразиться: не отпускает, как сердечная боль.

- Как в Америке относятся к русским? Не чувствовали ли вы себя «белой вороной», «чужой на этом празднике жизни»? С кем общались: с коренными американцами, русскими американцами ?

— Надо сказать, что американцы люди общительные, открытые и дружественные. В этом смысле я не чувствовала себя черной овцой. Для них иностранец — явление очень знакомое, они и сами в пятом-четвертом-третьем колене — переселенцы. Оттого воспринимают всех приезжих, как себя самих в недавнем прошлом. Относятся с пониманием. Что же касается своих, русских, то очень показательным было то, как все мы сплачивались, прилипнув взглядом и слухом к экранам телевизоров, когда, к примеру, в Москве у Белого дома стояли танки… Странным тогда казалось, что ты где-то далеко от основных, жизненно важных событий. И, конечно, все переживания сопровождались чекушкой водки и каким-нибудь огурцом в прикуску — не джином с тоником.

Общалась я в Америке и с нашими эмигрантами, и с коренными американцами. Я долгое время прожила в академической среде, так как мой муж преподавал в университетах. Так что я имела возможность тесно общаться и с русскими, и с американцами. Но русские, живущие долго в Америке (на постоянном месте жительства), сами становятся в большой степени американцами — ведь американское гражданство не отражает ни национальности, ни вероисповедания.

- Елена, вы верующий человек ?

— Я крестилась в 20 лет. Считаю себя верующим человеком, хотя мои отношения с верой не столь осознанные или не настолько очевидные, как у воцерковленного человека. Между мной и воцерковленным человеком большая дистанция. И пока она не преодолевается.

- Как вы относитесь к утверждению Федора Михайловича Достоевского: «Русский, значит, православный»?

— Оно кажется мне очень категоричным. Но я попробую порассуждать… Православным может быть и грек, и грузин, и американец. И соответственно православным является не один только русский человек. В силу моего понимания, возможно и не столь глубокого, вероисповедание это выбор, а не предопределенность. Тогда как национальность человек сам не выбирает, он с ней рождается. Когда говорят «русский», конечно, подразумевают не просто национальность, а историю, культуру и все что с ними связано. Но мне вопрос веры хотелось бы связывать с более тонкими, личностными понятиями и переживаниями, нежели «культура» и «история», которые неразрывны с социумом. Безусловно, Федор Михайлович, судя по приведенной выше цитате, утверждает, что русский человек задается вопросами веры, терзается ими, нуждается в них, и неизбежным должен быть его приход к православию, иначе он и русским-то в полной мере не является. Возможно, он прав. Даже наверняка прав. Но тогда получается, что мы измельчали или не доросли, если для меня его утверждение звучит излишне категорично.

- Не связывали ли вас какие-либо отношения с русскими православными общинами в Америке? Ходили ли вы в русские православные храмы ?

— В Америке я как раз и приобщилась к Русской Православной Церкви. Так как первые несколько лет я жила каждый год в разных штатах, то и посещала ту православную церковь, которая по близости имелась. Скажем, в штате Вермонт это была греческая православная церковь, и служба там велась на греческом языке. В городе Новый Орлеан мне даже случилось побывать в сирийской православной церкви. В Нью-Йорке я жила неподалеку от русской православной церкви и ходила в нее. Надо сказать, что там посещение храма по эмоциональному переживанию равноценно возвращению домой, разговору с самыми близкими, обращению к самой истинной своей сути, обретению душевного равновесия, поэтому вопроса идти или не идти в церковь, не возникает. Среди эмигрантов много представителей так называемой первой волны эмиграции или их потомков, людей, покинувших Россию из-за революции. Они задают тон, если так можно выразиться, всем остальным группам эмигрантов, второй и третьей волны, в сохранении традиций, языка и веры. Как правило, это люди верующие и посещающие церковь.
Беседовал Дмитрий Кокоулин
Москва. Июль- август 2006