 |
| Агентство политических новостей | Борис Межуев | 08.04.2005 |
Общую тональность этих дискуссий задает не вызывающее никаких сомнений обстоятельство — упадок католической церкви и общее оскудение христианской веры в Западной Европе за последние три десятилетия. Особенно плохие дела обстоят в некогда католической Франции, в которой в настоящее время лишь 7% молодых людей примерно 17-летнего возраста посещают церковь. Но и в других католических странах Европы, а также в Соединенных Штатах ситуация далеко не благополучная: молодые люди отказываются идти в священники, не желая принимать целибат. В этом контексте, кстати, понятно, почему такое внимание католицизм уделяет экспансии миссии церкви на восток Европы, так же, как и в регионы Третьего мира — прежде всего, в черную Африку, которая стала наряду с Польшей очагом возрождения католицизма в конце XX столетия.
Но Западную Европу Иоанн Павел II потерял. Трудно сказать, в какой мере он сам испытывал печаль по этому поводу. Стойкий церковный консерватор, далеко не либерал по духу, человек, искренно почитавший Откровение Божией Матери в Фатиме, произведший в 2000 г. канонизацию двух свидетельниц Фатимского чуда, он, по всей видимости, верил в ту скрытую от публики часть «третьего секрета» Фатимы, в которой предсказывалось близкое отступление от веры всей Европы и, что более печально, значительной части клира самой римской церкви. Исследования центра изучения Фатимы, с которыми можно ознакомиться на сайте, убеждают в том, что 26 июня 2000 г. Иоанном Павлом II, а затем кардиналом Йозефом Ратцингером, была оглашена не вся известная Ватикану правда о «третьем секрете». Этот «третий секрет» сестра Люсия (скончавшаяся незадолго до папы, в феврале 2005 г.) хранила до 1960 г., когда она решилась его обнародовать. Однако римская церковь не позволяла ей сделать это вплоть до 2000 г., когда мир впервые услышал пророчество о «епископе, одетом в белое», сраженном пулей солдат у подножия стоящего на вершине горы деревянного Креста. Иоанн Павел II, как известно, усмотрел в этом видении предсказание покушения на него 13 мая 1981 г. турецкого террориста Али Агджи. Однако само это сообщение, не говоря уже о его интерпретации, оставили без всякого разрешения вопрос: отчего Ватикану нужно было так долго сохранять в тайне это пророчество. Возможно, разгадка заключена в единственной фразе «третьего секрета», переданной Божией Матерью сестре Люсии, которую последняя процитировала в одной из редакций своих мемуаров: «В Португалии, догма веры будет сохраняться всегда…». На основании этой фразы, и других аналогичных намеков причастных к «третьему секрету» священных лиц, католические исследователи делают вывод, что, согласно неизвестному широкой публике предсказанию, весь остальной мир — за исключением Португалии — от «догмы» отступит. Отступит и католическая церковь.
Если все сказанное правда, то многие странные шаги папы получают свое объяснение. В числе критических замечаний в адрес покойного понтифика одно из основных — обвинение в излишней централизации римской церкви. Папа фактически самолично осуществлял назначение епископов во всех регионах мира, требуя от них лояльности в столь значимых для него вопросах морали и отношения к сексуальной свободе. Автономия местных церквей подавлялась при Иоанне Павле II довольно жестко. Папа стремился превратить церковь, если не в организованный орден по примеру иезуитского, то, несомненно, в жесткое авторитарно-идеократическое государство, нацеленное на борьбу с гедонизмом современного общества, с либеральной сексуальной моралью, с тем, что сам папа обозначил знаменитой формулировкой — «культура смерти». Вероятно, той же причиной можно объяснить и упорное стремление понтифика сохранить явно устаревший и не имеющий никаких догматических оснований институт целибата, то есть запрещения священникам вступать в брак. С точки зрения обыденного сознания, сохранение целибата попросту абсурдно: средневековая норма, введенная во времена становления папской теократии, в конце XX столетия опустошала церкви, отводила от духовенства молодое поколение и оставляла позиции священников вакантными для скрытых извращенцев. Однако с эсхатологической точки зрения, все выглядело по другому: церковь женатых священников, привязанных к дому и семье, не была бы способна вести войну с невидимым врагом — «апостасией», тайным отступлением от веры.
Джон Корнуэлл в своей вполне уравновешенной книге «Зима папы», справедливо указывал на главный пункт расхождения понтифика с духом современности — на его категорическое неприятие контрацепции. Папа приравнивал употребление презервативов к смертному греху. Между тем, как показывают данные, на которые ссылается Корнуэлл, подобный грех знают за собой примерно 80% католиков развитых стран. Папа равнодушно отводил всякие ссылки на несоответствие его идей реальному положению вещей: развращенным гедонистам Европы он ставил в пример морально чистых новообращенных из Третьего мира. Кстати говоря, многое в политической позиции папы конца его жизни (столь отличной от всех других восточноевропейских диссидентов), — его последовательное неприятие американского милитаризма, осуждение войны в Ираке, требование простить долги бедным странам — легко объясняется все тем же провиденциальным сознанием неизбежности «апостасии» западной цивилизации и надеждой на религиозное возрождение бывшей колониальной периферии Европы.
Интеллектуальная Европа ответила папе взаимной нелюбовью. Ни о ком из неотпетых покойников не говорили со столь плохо скрываемой неприязнью, как сегодня говорят о Кароле Войтыле. «На руках папы кровь» — такой заголовок дала британская «Гардиан» статье известного философа и литературоведа Терри Иглтона. Речь здесь идет о гибели от СПИДа тысяч верующих африканцев, отказавшихся, по слову папы, от использования презервативов. В том же духе написаны и множество других статей в левой прессе — воинствующий антифеминизм понтифика и враждебность «культуре смерти» в глазах левых интеллектуалов не окупаются антивоенными выступлениями папы и его неприятием смертной казни. Ибо в главном (из этих нападок сразу становится понятным, что — главное) папа был не с левыми, но шел против них.
Между тем, доводы умеренного консерватора Корнуэлла все-таки убеждают: одержимый благородным негодованием против «безбожного материализма» Запада папа немного перегнул палку. Требование полного воздержания для не желающих иметь детей женатых католиков в ситуации рекламно-кинематографического триумфа разбуженных сексуальной революцией языческих страстей, при культурной и юридической легализации разнообразных форм извращенного секса, выглядело довольно наивно и, главное, оказалось едва ли не лучшим подарком врагу рода человеческого. «Отступление» от церкви 1980−90-х наряду с разочарованием в атеистическом коммунизме бросило европейских интеллектуалов на поиски альтернативных христианству форм духовности, условно говоря, — к Кундалини и марихуане. А то и еще хуже. В свое время на меня произвел определенное впечатление фильм Романа Поланского «Девятые врата», снятый по роману известного испанского писателя Артура Переса-Реверте «Клуб Дюма». Если роман можно назвать просто антихристианской книгой (это своего года антихристианская версия «Маятника Фуко» Умберто Эко), то фильм Полански следует охарактеризовать заглавием одной из книг отца Андрея Кураева — «Сатанизм для интеллигенции». Только здесь представлен не какой-то подспудный сатанизм, а самый прямой и откровенный: весь конфликт в фильме развертывается между сторонниками различных версий этого феномена — люди с иным мировоззрением просто не принимаются в расчет.
Да и более осторожные, чем Поланский, интеллектуалы Новой Европы, отказываясь от секуляризма и материализма, взывают к созданию какой-то новой религии, долженствующей заполнить собой духовный вакуум, обусловленный отступлением континента от христианства. «Можно сказать, в Западной Европе религии не играют прежней роли, структурирующей социальные отношения, — говорит в одном из интервью французский философ Жан Люк Нанси. — Они сыграли свою положительную роль в развитии представлений о социальной справедливости. <…> В эпоху, когда рождалось христианство, все Средиземноморье погрузилось в меланхолию и печаль. Уже не было ни Афин, ни империи Александра, а Рим стал превращаться в нечто, что уже не было Римом. В ту эпоху появилось не только христианство, но множество других религий. Все это свидетельствовало о больших цивилизационных потрясениях и сдвигах. Мы находимся в аналогичной ситуации. Мы утратили прежний смысл жизни и не создали нового. Но что значит создать? Каким образом можно создать новый смысл. Ведь смысл — это не что-то, что мы способны сделать простым решением, мы можем только обнаружить некоторые знаки, приближающие нас к нему».
Трудно, конечно, пытаться гадать, к чему «приближают» нас разные иные знаки, но, вероятно, покойный папа умел видеть их лучше нас. У этого борца с коммунизмом и секуляризмом уже не оставалось никаких надежд на религиозное обращение Европы, по крайней мере, западной ее части. И даже если допустить вместе с последним биографом папы Корнуэллом, что в конце XX века летальный исход европейского христианства еще не был предопределен, и осторожная терапия могла бы на время отдалить его, то это допущение ни в коей мере не отменяет правильности самого диагноза, вынесенного историей и Богом.
07.04.2005
http://www.apn.ru/?chapter_name=advert&data_id=433&do=view_single
